Семья как семья

14

Я вернулся домой около одиннадцати. Компьютер я не выключал, так что сразу прочел то, что написал перед уходом. Всего несколько часов назад я почувствовал отвращение ко всякой выдумке и вышел на улицу – искать подлинную историю. Вроде бы глупо и нелепо… а, ладно, не все ли равно, как назвать интуитивные догадки. Главное, теперь в моем распоряжении целая семья. Пять персонажей, чьи жизни я могу рассказать. Меня воодушевляет мысль, что я снова с ними встречусь и узнаю продолжение. Пока нужно резюмировать то, что мне уже известно.

ЧТО Я ЗНАЮ О МОИХ ПЕРСОНАЖАХ (1)

Мадлен Жакет, приблизительно восемьдесят лет (точный возраст не узнавал). Две дочери – Валери и Стефани. Одна живет за границей. Между сестрами нечто вроде конфликта. Мадлен – портниха, работала в модных домах, что-то знает о Лагерфельде (выяснить подробности). Упомянула о первой любви с трагическим концом. Очень хочу узнать об этом больше. Проблемы с памятью. По словам дочери, начало Альцгеймера. Но я ничего такого не заметил.

Валери Мартен, сорок пять лет. Замужем, двое детей. Чтобы уменьшить нагрузку на мать, решила, что мне следует писать также о ней и ее семье. Учительница истории и географии в школе в парижском предместье. Часто заходит к матери. С виду не очень счастлива.

Патрик Мартен. Ровесник жены. Работает в страховой компании. Через три дня должен явиться по вызову к новому начальнику Дежюайо (проверить орфографию). Боится увольнения, сокращения штатов. Производит впечатление тревожного пессимиста. Внешний признак – носит усы (не знаю, насколько эта деталь интересна, но на всякий случай отмечаю).

Жереми Мартен, пятнадцать лет. Типичный подросток, полусонный и дерзкий. Но все же с некоторым чувством юмора.

Лола Мартен, семнадцать лет. Пожалуй, скрытная, за ужином почти не разговаривала. Ко мне отнеслась недоверчиво, но, видимо, тут замешано и другое: она словно бы живет не в реальности, а где-то в своих мыслях. Не хочу заранее настраиваться, но вполне возможно, что у нее есть какая-то тайна.

15

Этой ночью я видел странные сны. Вся семья Мартен высказывала мне страшные упреки, они даже грозились меня убить. Преследование со стороны персонажей – такого со мной еще не случалось. И ведь я отнесся к ним уважительно, ничего не сделал против их воли. Почему мое подсознание оказалось в тупике? Писательское творчество – одна из форм предательства. Писателями становятся виноватые. Не исключено, что момент, когда персонажи не могут переносить то, что я собираюсь о них написать, наступил раньше времени. Я проснулся с кислым вкусом во рту – вкусом неприятного предчувствия.

16

Валери предложила мне встретиться неподалеку от ее работы и вместе пообедать. Похоже, она приняла мой замысел близко к сердцу, так что, согласившись на ее предложение, я поступил правильно. Но я не собирался отказываться от своего первоначального источника и рассчитывал во второй половине дня зайти к Мадлен. Теперь моя жизнь состояла из встреч с членами этой семьи.

Выйдя из дома, я заметил сотрудницу турагентства с традиционной сигаретой. Накануне я еще думал, что она может стать моей героиней, я ведь видел ее каждый день. А что, если я одновременно буду писать второй роман – о ней? Я же могу параллельно сочинять разные истории, чтобы потом решить, какая самая интересная. Нет, невозможно. Нужно сохранять верность первому порыву и – в еще большей степени – случаю. Я тут же отказался от мысли об этом творческом адюльтере.

К тому же в литературном плане мне нравилась Валери. Меня всегда привлекали персонажи, живущие между двумя крайностями. Не счастливые, не несчастные. Они прозябают в некоей странной зоне, где проблема собственного преуспеяния теряется в лабиринте лет. Но одновременно человек чувствует, что дальше так продолжаться не может. Разочарования накапливаются и постепенно становятся непереносимыми. Возникает ощущение, что все вот-вот рухнет. Улыбка Валери это только подтверждала. Она махала мне рукой еще издали, из глубины школьного двора. Шагала она очень быстро, как будто радуясь случаю уйти с работы хотя бы на час.

Обычно она обедала в школьной столовой, в зале, отведенном для учителей. Они говорили об учениках и их проблемах, так что отвлечься за это время никак не получалось. Чтобы отдохнуть от сослуживцев, Валери могла бы обедать в соседнем ресторане. Но если бы кто-нибудь ее случайно там заметил, это, скорее всего, было бы истолковано превратно. В этом увидели бы отступление от правил коллективной жизни. Потребность в одиночестве часто воспринимается как проявление асоциальности. В человеческих отношениях все сложно, так что приходится иногда утаивать свои желания, чтобы потом не пришлось оправдываться. Вот почему Валери в обеденный перерыв никогда не уединялась и подчинялась обстоятельствам. И вот почему сейчас она была в приподнятом настроении. У нее назначена встреча вне школы – значит она имела законное право выйти наружу, божественное алиби.

17

Мы зашли в заурядное кафе с большим телевизором, на экране которого мелькали видеоклипы. По-моему, Валери слегка принарядилась, но все было достаточно скромно, так что я в этом даже не уверен. Наверно, ей хотелось выглядеть в книге как можно лучше[6]. Я намеревался задать ей множество вопросов, чтобы по максимуму использовать отведенное нам время. Но она меня опередила:

– Сегодня утром я купила одну из ваших книг.

– О, спасибо. Я мог бы ее вам подарить.

– Не благодарите. Мне просто хотелось немного лучше узнать человека, которому я собираюсь все рассказать.

– Понятно. Но в своих романах я очень мало говорю о себе.

– Я заметила, что сведений о вас там практически нет, но думаю, что это все же поможет мне понять вас немного лучше. Например, уловить интонацию. Я прочла всего несколько страниц, но, по-моему, в книге ощущается ирония, вызванная разочарованиями.

– Вот как… Что ж, значит, вы так ее восприняли.

– У вас, случайно, нет депрессии? – спросила она, улыбаясь.

– У меня? Нет… вовсе нет.

– Ваш юмор… он такой… депрессивный.

– Ну, раз вы так считаете…

– Но довольно милый.

– Спасибо.

– Можно задать вам личный вопрос?

– Можно.

– Вы женаты?

– …

Я вполне мог бы не записывать этот разговор и свой ответ ей. Оставить в романе только то, что касается семьи Мартен. Но я не могу скрывать их потенциальные контакты с другими людьми – это ведь тоже часть моего замысла. Вмешиваясь в чужие жизни, я сам становлюсь действующим лицом. Стало быть, нельзя исключить, что и я сделаюсь одним из героев этой истории.

Но сейчас мне следовало ей ответить. Ответить… что? Мне всегда было трудно говорить о себе. Едва ли возможно узнать что-нибудь про меня из моих романов, но я вообще человек довольно закрытый. Я никогда не испытывал потребности кому-нибудь довериться. Конечно, в трудные моменты советы или утешение близкого человека могут пролить бальзам на душу. Но мне кажется, что с сильным страданием не справятся никакие слова. Мои душевные раны часто затягивались в молчании. И еще: может, это звучит абсурдно, но я убежден, что знаю себя лучше, чем кто бы то ни было; я вижу свои ошибки и недостатки, вижу собственные упущения. Поэтому сокровенное я храню в себе. Хотя иногда и мне случается чем-нибудь поделиться – за обедом с друзьями, когда начинается обязательный обмен признаниями. Короче говоря, нет ничего удивительного в том, что я так предан писательскому делу: это лучший способ путешествовать вдали от себя самого. И я скорее стремлюсь убежать от себя, чем себя понять. Однако же приходится вот рассказывать о своей внутренней жизни не только Валери, но вместе с ней и читателю. По-другому не бывает: от расспросов уклониться невозможно. Вечно нужно сообщать, кто ты такой, что любишь, чем занимаешься, живешь один или с кем-то. Итак, раскрываться перед чужими людьми для меня равноценно тому, чтобы проводить отпуск, не покидая своей улицы.

Было и еще кое-что, буквально ввергнувшее меня в ступор. Слова Валери о том, что она находит мой юмор «довольно милым». Это не предвещало ничего хорошего. Обед явно оборачивался неприятностями. Я пришел сюда, чтобы написать о ней, а не затем, чтобы множить сложности. Не так-то легко привлекать к делу живых людей: приходится устанавливать с ними правильную дистанцию. Чрезмерный холод – не выйдет вообще ничего; чрезмерная душевность – выйдет неестественно. У меня никогда не было проблем с выдуманными персонажами, они не пытались со мной взаимодействовать. Можно ли представить Джульетту, спрашивающую Шекспира, женат ли он? Я начал сомневаться в своих силах. Не говоря уж о том, что только такой удрученный жизнью человек, как Валери, мог найти во мне что-то «милое». Моя способность обольщать уже давно напоминала фильм Бергмана (без субтитров).

Надо было перестать вилять и постараться вести себя как можно естественнее. «Я не женат, – ответил я. – И с недавних пор я одинок». По взгляду Валери я видел, что ей хотелось узнать побольше; так или иначе, она ждала продолжения. И я продолжил. Моя последняя подруга после шести лет нашей совместной жизни решила уйти. Практически в одночасье. Конечно, у нас были взлеты и падения, но я думал, что это нормально, что так проявляется страсть, всяческие сердечные блуждания не меняли сути: мы любили друг друга… Я рассказывал это, поскольку выбора у меня не было: чтобы получить, надо дать. Внезапно Валери прервала мой рассказ:

– Извините, вы уверены, что она не встретила кого-то другого?

– Не думаю.

– Не думаете?

– Точнее, уверен. Иначе она бы мне сказала.

– Когда люди расстаются, они далеко не всегда говорят правду.

– Но не в нашем случае.

Я добавил: «Вот так вот», что, как правило, означает, что один из собеседников хочет закрыть тему. Не выкладывать же ей, что Мари ушла со словами: «Лучше быть в одиночестве, чем с тобой». Да, прямо так и сказала. И я ужасно на нее разозлился. Наверно, она хотела меня уязвить, и все из-за того, что я был к ней недостаточно внимателен. Я не видел знаков, которые она мне посылала, – знаков грусти, охлаждения, отсутствия интереса к жизни. Я многое понял только в момент ее ухода. На меня внезапно напала меланхолия – а я-то считал, что давно прогнал ее прочь. Валери проявила величайшую деликатность, заявив:

– Вы, очевидно, несносный тип. Жизнь с писателем наверняка нестерпима.

– …

– Ладно. Зато с вами, по крайней мере, все время что-то происходит.

По сути, так она переводила разговор на себя. Явно думала сейчас о своей однообразной жизни с мужем. Но при этом улыбалась; бывает, что, прежде чем впасть в отчаяние, человек иронизирует. Я рассказал ей о разрыве с Мари – и она восприняла это как свидетельство захватывающе интересной жизни. Когда тебе плохо, ты без всяких на то разумных оснований приукрашиваешь существование других. Если бы я объявил, что у меня рак, она, возможно, ответила бы: «Как замечательно! По крайней мере, в вашем теле что-то происходит!» Теперь я был более чем уверен, что в жизни этой женщины наступил критический момент.

18

Итак, я удовлетворил любопытство Валери, рассказав о своей личной жизни. Пришла пора сосредоточиться на жизни самой Валери. Но мне следовало действовать методично. Не могло быть и речи о том, чтобы выслушивать беспорядочные разрозненные подробности биографии и упоминания о недавних обидах. Валери все поняла и смиренно согласилась. Для начала мне хотелось узнать детали ее профессиональной деятельности. Она уже двенадцать лет работала в коллеже имени Карла Маркса в Вильжюифе под Парижем. Изо дня в день спускалась в метро… словом, безжалостная рутина. С каждым годом она все больше теряла интерес к работе. Она помнила, с каким увлечением занималась историей в университете и преподавала в первые годы. Она не могла сказать, в какой момент все начало меняться в худшую сторону. Но ей вспомнился один учебный год, когда в сентябре у нее словно бы не было сил вернуться в школу. Лето показалось слишком коротким.

Может, работать учителем стало сложнее, чем раньше? Родители учеников все чаще жаловались на школу, бывали даже случаи насилия. В период кризиса учителя стали для общества козлами отпущения. Но нет, дело было не в этом. У себя в школе Валери никогда не сталкивалась с серьезными проблемами и всегда считала, что большинство подростков внимательны и учатся охотно. Когда ей предложили место в Париже, неподалеку от дома, она отказалась, потому что привыкла к своему коллежу: у нее там были любимые ученики и ей не хотелось с ними расставаться. Тогда почему же она потеряла вкус к передаче знаний?

Несколько месяцев назад Валери откровенно поговорила с коллегой, с которой поддерживала дружеские отношения, – преподавательницей испанского несколькими годами старше ее. «Это нормально, – сказала та. – Раньше или позже такое случается со всеми учителями. Наша профессиональная жизнь – сплошная рутина, мы ведь живем по календарю. Извечная колея: первое сентября, каникулы в одно и то же время; годы словно накладываются один на другой, время течет гладко, без малейшей шероховатости. Изменить что-то можешь только ты сама. Например, поехать с классом в путешествие или вообще придумать что-то новое…» Коллега была права. Валери задыхалась под тяжестью рутины, не пытаясь ее побороть, а ведь выбор у нее был большой. В конце концов она решила свозить учеников в Освенцим. Поездка сплотила класс, ужасающая память прошлого, казалось, преобразила подростков. Но Валери никак не могла позабыть о том, что вечерами в краковской гостинице она испытывала привычное ощущение абсолютной пустоты. В ее жизни чего-то очень сильно не хватало, но она никак не могла определить чего.

Валери, словно бы вдруг смутившись от собственных признаний, переменила тему. Она снова захотела поговорить обо мне.

– Вообще-то, я вас совсем не знаю. Но я рассказала о вас одной коллеге, учительнице французского. И она была бы счастлива, если бы вы согласились встретиться с ее учениками.

– Ладно, но только не сейчас. Сейчас я с головой погружен в роман. И хорошо бы нам опять вернуться к разговору о вас.

– Вам это правда интересно?

– Вы мне задаете тот же вопрос, что и ваш муж.

– Значит, тут мы с ним совпадаем, – произнесла она с нескрываемой иронией.

– Ну конечно, мне это интересно. Упадок духа – важнейшая проблема нашего времени, напрямую связанная с отношением к самореализации. Оно ведь полностью изменилось.

– То есть?

– Теперь все жаждут быть счастливыми. Поэтому и надежды поменялись.

– Ну, раз вы так считаете…

– Я повсюду вижу людей, которые меняют профессию. «Переквалифицироваться» входит в норму. В сорок лет кто-то решает, что не хочет больше работать в жилищном агентстве, а хочет преподавать йогу. Так почему учителя должны быть исключением? Потому что они государственные служащие? Мне кажется, я понимаю ваше состояние. Может, вам хочется заняться чем-то другим?

– Ну уж ни в коем случае не йогой! Просто у меня пропал интерес к работе, и это очень огорчает. Я не хочу ничего менять, хочу только, чтобы мне опять стало интересно.

– Пропал интерес, да, это я хорошо понимаю.

– Но вы правы насчет этих перемен карьеры. У меня есть подруга, она была детским врачом, а потом все бросила и открыла сыроварню на Корсике! Вот кто действительно необыкновенный человек. Вам бы лучше про нее написать. Если я вас разочарую, то дам ее координаты.

– Вы меня не разочаруете, – немедленно ответил я.

Валери явно обрадовалась этому нестандартному комплименту: ее сочли интересным человеком. Вообще-то, я не был готов к бесконечному обмену мнениями, я надеялся, отсиживаясь в сторонке, выслушивать чужие признания. Но слова Валери задели меня за живое. Я слишком хорошо знал, что такое утрата интереса. Как часто в середине романа я останавливался, чувствуя, что абсолютно не хочу его продолжать! Однако каким-то чудом любовь к словам внезапно возвращалась. Когда пишешь, быстро впадаешь в биполярное расстройство. Так что я понимал Валери и это ее ощущение, что двигаться дальше невозможно, потому что твоя работа полностью потеряла для тебя привлекательность.

19

Время шло, пора было кончать разговор. Я мог бы дождаться следующей встречи, чтобы спросить Валери о сестре, но очень уж мне не терпелось.

– Можно задать вам вопрос на другую тему?

– Да, конечно.

– Я вчера почувствовал: стоило мне упомянуть Стефани, как возникла неловкость. Вашей маме тоже как будто стало не по себе…

– …

– Что произошло?

– Есть вещи, о которых я не хочу говорить.

– Понимаю.

– Не смотрите на меня так. Я обещала рассказывать все как есть и не отказываюсь от этого. Но про сестру еще слишком рано…

Я по-идиотски поспешил урвать несколько подробностей в самом конце обеда, но ведь было понятно, что речь идет о чем-то сложном и несомненно мучительном. Теперь я ругал себя за бестактность. Валери и так была со мной достаточно откровенна и, главное, впустила меня в свою семью. Я дал ей понять, что, конечно же, она сама будет решать, что и когда рассказывать, и что она вовсе не обязана рассказывать абсолютно все. Я уверен, что можно собрать куда больше материала, если не давить на людей. Я сам часто сочинял именно так: не старался во что бы то ни стало отыскать нужные слова, а ждал, когда они придут сами.

Мы вышли из кафе, как друзья, которые время от времени обедают вместе. Беседа протекала просто и естественно, и я бы охотно ее продолжил. Но Валери уже и так опаздывала. Я протянул ей руку, а она поцеловала меня со словами: «Сегодня вечером вы у нас!» Она бодро зашагала прочь, но через пару секунд обернулась: «Я должна вам кое-что сказать… Мне кажется, я больше не люблю мужа. Я уйду от него. Надо, чтобы вы знали… для книги». И ушла так, будто и не сообщила ничего важного, а просто поставила точку с запятой в тексте романа.

20

Я изумился. Почему она ни с того ни с сего это сказала? Причем так, что у меня даже не было возможности ей ответить. Я решил – наверно, для придания сюжету остроты. Она же уточнила: «Важно, чтобы вы знали для книги». Хочет оживить мой замысел. Я ведь все время чувствовал: она боится, что ее жизнь недостаточно увлекательна; мне даже приходилось успокаивать ее на этот счет. Она хотела показать, что переживает драму? Насколько ее заявление серьезно? Накануне я ужинал с утомленной парой, отнюдь не радующейся жизни. Но так говорить о сокровенном – это все-таки странно. Несмотря на объединяющий нас договор, я оставался для нее чужим. А может, именно мое присутствие заставило ее облечь в слова то, что она чувствовала? Я побуждал ее говорить о себе, и благодаря этому она смогла взглянуть на свою жизнь по-новому. Я и думать не думал об этой стороне дела, но теперь был твердо убежден, что мое вторжение в семью Мартен вызовет бедствия.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Конечно, в десять утра в семнадцатом округе Парижа у меня не было особых шансов встретить танцовщицу гоу-гоу. – Здесь и далее примеч. автора, кроме оговоренных особо.

2

Режиссер Клод Лелюш часто рассказывал, что во время немецкой оккупации мать иногда на целый день оставляла его в кинозале и таким образом родилось его призвание.

3

Привет… с днем рождения (англ.). – Примеч. перев.

4

Разумеется, рядом с ней упоминается ответственная сотрудница самого крупного кооперативного банка.

5

Уважение, любовь! (англ.)

6

Она не знала, что я не люблю описывать внешность моих персонажей.