Крылом мелькнувшая

Вдруг сияние прекрасной чувственницы стирается. Она поняла: долгожданный давно приехал – и… ни звоночка!

Притворной ложью не защитишься. Даже пытаться не попробовал. Разбирающаяся в чести куда строже, разворачивается на каблучках. Дверь подъезда хлопает крахом последнего романа. В треугольниках злодейки судьбы случаются истории похуже. Тем и утешился.

Опять костяшку-год на тайных счётах кто-то за нас отбросил. Очередной отпуск влечётся жалкими днями. Нечем его вспомнить, кроме одного потрясения. Встретил Галину в интересном положении, как в старину говаривали. Должно быть, я глупо обрадовался. С того совсем плохо с юмором и арифметикой вышло.

– Не мой ли, – спрашиваю, – животик? Вам лучше алиментами или сочетаться?

Дорогая потеря находчиво приструнила.

– Лучше завтра прогуляй меня по набережной.

В назначенный час пересеклись у кузнечевского моста. Приуставшая от попажи на стрелку нуждалась более в скамейке. Присели почти сразу. Бережок эффектно высоковат. Чайки черноголовочки с криками носятся. Сначала бы начать! Эх! Со стороны мы, вероятно, смахивали на счастливую парочку. На самом же деле из кривого зеркала донимала нас злая насмешка рока. Разговор не клеился. Шоколадка, которую из куртки извлёк, и та язвила переводным названием: «Кот и кошечка».

– Прими заместо цветиков.

Попыталась ловкими пальчиками вскрыть – не получилось.

– Ой, в иностранщине зарочило43 – рассмеялась прежней, до боли знакомой да осеклась.

Молчанка иль коробящая нервы пауза при конце провальной пьесы. Никто иной – мы, оба бестолковых, её же и написали.

Некой аллегорией катерок влёкся течением Кузнечихи. Должно быть, пакостник, резвясь, отвязал. Его владелец не ведал о том ни сном, ни духом. На заводе, поди, гнал вдохновенно в это время стружку из-под резца.

В самостоятельном плавании сшитого из тонюсеньких дощечек «соломбальца» несло боком. Косо заклиненный руль правил им.

Сравнил невольно:

– Почти нас напоминает.

– Ещё как! – виновато отозвалась Галина, – приди сюда завтра.

– Во-во. «Теперь с другого рядка».

Оба позволили себе примирительно улыбнуться.

По такому же свойству уступчивой натуры младенца из роддома вынес. В крестинах участвовал. Мать с отцом советовали Галю вернуть. Пусть и с чужим ребёнком. Но это уже не по силам души оказалось. Она-то попытаться понять тогда не захотела. Теперь не хотел я…

Главная мечта не сбылась. Хоть исполнима вроде бы. Да замены редким сударушкам нет. Перед тем, как телефонные номера сменились, вечерний звоночек.

– Елки зелёные! Сама Галина Васильевна! Как поживаю, спрашиваешь? Да вот одинёшенек у разбитого корыта. Ни папеньки, ни маменьки – сирота. Заходи на огонёк.

Больше из вежливости предложил, чем в надежде повидаться. Однако пришла.

Ставшие сдержанней, обошлись без чмоканья и обниманий. Просто говорили и говорили, что накопилось сказать за годы. С кофием вообще никакой сонливости. Светлым седьмым часом Галя, в неизменой манере, тихой водой ушла в свою жизнь. О ней-то достаточно мне поведала.

Живёт-де на юге(!) губернии в городке Котласе. Квартиру купили, продав памятный поморский дом. Сын и дочь – подростки. Муж законный. Всем детям – родной. Словом, как бы ничего не упущено. Всё алентово. Глаза почему грустные? Может, встреча подействовала? Или что-то не досказала?

Странная есть почта погасших судеб. Через пятых, десятых людей возьмёт и доставит. Случайности исключены. Ведь окольные дороги – не шараханье впотьмах. Одна из них на меня вывела. Мало ль горького изведал? Так нет же, заполучил ещё! Жестокое известие заставило с киношной скоростью пережить давнишнее. Будто разрывная вспышка высветила затаённое в последней встрече.

На том северном юге что-то стряслось. Сердце Галинки никак не растворяло нестерпимую обиду. Объясниться со скандалом – иной родиться надо. Но и простить голубушка не смогла.

Отвергнут же какой-то Сашка и я, пытавшийся быть благодарным. Новым руслицем свернула вольная прочь. На этот раз терзал её совершенно другой расклад. Достало бы времечка как-нибудь излечиться душе! Спасает Вера, спасает щедрость дней с терпением и привычкой жить. Злая бесовская сила, боясь проиграть им, внушила поторопиться…

Галинка, Галинка, что ты наделала?! На бережку занебесной реки, где мается душенька, знаю, жалеешь нас. Милосердней, похоже, меня, ибо видела наказанного больше всех».

Вон оно что

Над «давным-давно» – нынче пошутят: «О! Это ещё до битлов». Тогда будем от рок-н-ролла считать. С самого захвата им планеты. Даже в наглухо заколоченном Советском Союзе, некоторые зафанатели, то есть ритмично задёргались всеми членами тела.

Большинство же народа, из всего заграничного муз. изюма, знало Ив Монтана. Потому как француз юманитешный44, шансонил тихо и к чувствительной радужности непонятно. Но и наших русских песен, пока не чурались. В домашних застольных компаниях имели они полный, неделимый ни с кем успех. И чему тут удивляться? Как-никак неспешно катили пятидесятые годы прошлого века. О ту пору и произошёл занятный случай.

Круче всех по продвинутости, были, конечно, лишь моряки-загранщики. Особенно парни из младшего комсостава. Старшие в званиях держались довоенных представлений: как да что и на кого всегда оглядываться. Тех и других понять, возможно.

Молодым весьма малым развесом досталась беспощадная сталинщина. Быть теперича модником в струе, разве нездорово? А солидный возраст, напротив, выученные уроки собрался помнить досмерти. На происходящие в стране хрущёвские перемены (читай, пертурбации), смотрел с осуждающим прищуром. Ох, мол, заиграетесь, вы. Не стоять долго слабеющему порядку! Вообщем-то, так оно и вышло. Да лучше я вплотную рассказом займусь.

Любил один капитан, с заглазным отчеством Силыч, кого-нибудь распечь. «Ужо тому за дело». Однако увлёкшись словесным бичеванием, употреблял родимый дар до явного перебора. Сам он этого замечать не хотел. Шкурил и шкурил с хорошо просматриваемым удовольствием.

То Силыч четвёртого механика прихватит за подпаривание сальников грузовых лебёдок, более усугубительней – брашпиля. Довеском, кем палуба осолидолена45, ему же припишет. То третьему меху достанется за аварийный, по кэповскому мнению, перерасход запаса котельной воды. У второго найдёт всяко-разные корни зла. В их числе неразродный: пошто шлак не с того борта вечно топят?! Деду воздаст за недоданные мили, поскольку не всегда удавалось кочегарам держать пар на марке. На оправдания, что в бункерах дрянной уголёк со шпица46, Силыч саркастический похмыкает. На копейку того хуже – воркутинский, давал ему повод взрыкнуть: "Советское хаешь?!"

Заскучав на подтяжке «чумазых и маслопупых», плавно переходил к штурманскому составу. Тогда отдувался юный, во всём-то виноватый трёшник. Немного менее – второй штурман, отвечающий за погрузки, выгрузки. Третировал Пётр Силыч и старпома. Есть, есть грешок: во вверенной ему винной артелке, быстро кончалась водка. Правда, как ей не убывать, если начальник судовой радиостанции, нет-нет и вручит очередному счастливцу отпечатанную весть о рождении сына или дочки. Запросто получалось радовать двойней.

Такое и не обмыть?! За сынка полагалась выдать две бутылки. Ну, а за два сына – прикиньте? Едва ближний круг корешей тостуемого и примкнувшего радиста отпоздравляются, тотчас вручается совершенно противоположная. Уточнённый пол двойни – женский! И та путаница из-за плохого прохождения морзянки в эфире. Рехнуться можно, сколько в нём лишнего писка и треска! Уже чуть потухший папаша, сандалит к старшему помощнику. Так-де, и так. Ошибочка, но, посудите, какая расприятная. С вас – пара поллитровочек и на рюмочку зайти покорнейше прошу.

На следующее утро, без свидетелей, суётся состоявшемуся отцу двойняшек настоящая радиограмма. «Милый … у нас родилась дочь тчк Вес 3 зпт 800 тчк Похожа на тебя и бабу Полю тчк Любим зпт ждём тчк»

Туточки новым разиком не завернёшь. Словом, редкий подбор весельчаков и приколистов, числом эдак с полсотни. ЗнАмо ведь старые пароходы, на которых одних кочегаров, самое меньшее, 16ть(!) душ.

Рядовых членов команды вразумлять не по капитанскому статуту. Вот и Силыч справедливо полагал, что в этом никакой нужды нет. Их в свою очередь школил, ругаемый кэпом, весь номерной комсостав. Подходец тот же: где увидят, хотя бы намёк на нерадение, там и прихватят. Лишь за поведенческие оттенки стропалил один помполит, заходивший со своего партийного угла. Средства воздействия применял, куда угарнее дыма из трубы.

Стоило слегка отметить в характеристике: «В совпортах увлекается женщинами лёгкого поведения и спиртными напитками». Таким Макаром прощай, виза. Ты – вечный каботажник.

С подобным набором «кувалдочек», точно на идеальном киле ежечасно прЯмилась судовая дисциплина. Здесь ли высмотришь потакание, панибратство и веру в лучистость раскаянья?! Истинно, как есть по старо-морскому: грубо, доходчиво, верно. Но нет правил без исключения. Пора познакомить вас с буфетчицей Капиталиной.

Была она женщиной степенной, как прежние северянки светловолосой, с приятными чертами лица. Необделёна матушкой-природой видной статью, бархатным распевным голоском, плавностью округлых движений. Кроме школы семилетки, никакими вздорными знаниями непорчена. Одно плохо – к совсем обездоленному поколению причастна. Ровесники её погибли кадровыми солдатушками. И помоложе – на подмогу им, да на ту же смертную участь. Какие справные остались, при орденах и трофейных аккордеонах, чуть ли не на вокзалах разобраны. Калеченных без рук и ног, спивающихся от увечий, взяли из бабьего сострадания. Так что девчоночке Капе, мечтавшей о любви, никогошеньки не досталось. Эх, только ли ей?! Они-то доподлинно знавали, какая это стерва – война.

Привлекательные молоденькие годики, отпущенные на всё про всё, закончились. Тридцать пять – и одинокая, с очень понятной тогдашней судьбинушкой. Будто по осознанному всей страной умолчанию, чего-то вякать на вечных дев, вообще западло. Тем паче, обязанности свои Капиталина блюла редкостной аккуратисткою. Кают-компания всечасно сияла чистотой. Сменное постельное бельё, качка ни качка, к каждой субботе постирано, отглажено. В каютах комсостава ни соринки. То-то. Настоящая хозяйка казённого пароходного быта.

И надо же энтому злополучному обеду случиться. Силыч, поди, нежданно и для собственных мозгов сорвался с цепи. Какое-то пустяшное замечание Капиталинушке сделал. Не смог удержаться от другого – чуть усугубительней. Отнють не в диковинку: кэпа неуправляемо понесло. Растерянная донельзя буфетчица промолчала. Только вскинутые бровки изобразили удивление. Ужин не внёс успокоительных тонов в язвительные цеплялки, сидящего за капитанским торцем стола. Опять-таки распекание прилюдно относилось к ней. В новых сутках словесная экзекуция продолжилась.

Короче, принятое тогда всеми то самое "умолчание", было нарушено напрочь. Столь возмутительно напоказ! За это уже били лица, вернее, морды. Тут же как поступить?

Комсоставские чины невольными свидетелями понурили головушки над тарелками. Хотя бы возразить в защиту Капиталины, бесстрашных не находилось. Любому о том и помыслить нереально. Огромной сиятельной величиной обрисовывался в те времена капитан. К тому же с напущенной на себя крутизной, як у Пётра Силыча. Немой безответный вопрос всё равно провис: «Чего он так-то? Ведь по-пустому месту скребёт».

Когда бы кэп ведал про уменье женщин защищаться. Не упираясь, враз обменял талант распекателя на стезю безопасного выказывания самости. Поздновато, однакось, дать: «Стоп. Полный назад». Поносимая без всякой вины, незримо вскипела. Театральной декорацией вдруг заделалась та кают-компания. Смиренная, тишайшая Капа уже на звёздном уровне Комиссаржевской, пусть и с северным говорком. Взять да вставить бы прозвучавшее в третий акт какой-нибудь нескучной пьески:

– Ах, так! Как в постели я любушка-голубушка. А тут ругашь?! Ну, тогда знай: Ничего тебе никогда не будет! Зрители за двумя длинными столами, исключая важный торец, наконец-то схватили простую, как выдох суть: «Вон оно что».

Штатским – больше никогда

Говорят, удобнее всего писать от третьего лица. Заранее соглашаясь с именитыми, начну по простоте как-то так. На СМПэшном47 пароходе «Николай Бауман» сие произошло. Шли они в нашу Ригу. Весьма важно дату выставить: 7-е ноября 1947 года. В понятиях того времени – величайший праздник для отвоевавшей, полностью собранной нынче державы. Накатила ровная тридцатка Великой Октябрьской социалистической революции. Кто-нибудь из новых поколений заметит, что с месяцами вроде нестыковка. Смущать себя тем не надо. Большевики и до правки календарей добирались. Однако сочли впопад звать свою революцию «октябрьской».

К утренней вахте требовалось поднять флаги расцвечивания. Боцманские и прочие кадры в столовую команды шлёпают, а Валерка Коковин – за делом государственной важности. Кому, как не самому младшему штурману, в чьём заведовании красивые трепыхалки, тем заняться. Попутно хочет парень, пусть и, спеша, на редкостный кофе в кают-компанию залететь. Да минута в минуту прибыть к вахте не абы как – строго при парадной форме третьего помощника капитана.

Что мешает ускориться в затеянном, вовсе не зависит от честных усилий. Противный по курсу ветер, аж присвистывает возле мачты. Подличая сколь возможно, затрудняет крепить те флаги к сигнальному фалу. Всё-таки Валерка присобачил несколько штук. Чуток даже их приподнял. Быстрее работка поддвигалась. Тут, к крайней досаде, наряжаемый фал из рук вырвался. И давай дразнительно по трюмному брезенту путешествовать.

Лучше бы парень остолбенел с почитаемым флотскими словцом на «ё». Одной секунды, пожалуй, ему хватило припомнить: дубовых лючин под брезентом нет. Потому как капитан с помполитом двинули почин: не будем, мол, дорогие часы на открытие трюмов терять. Переход-то короткий. Натянем брезент, подобьём клиньями и ладно. Какое там «ладно»! Валерка, с горячностью молодости, уже прыгнул на воображаемые лючины.

Благодаря горе-починщикам, моментально освоил и хлеб киношного каскадёра. Да в ту разверзнувшуюся бездну под брезентухой, провалился. Рядом пикирует форсистая фуражка с белым верхом. Сесибон, что лишь она изведала всю глубину падения. Валерка же, нахватав синяков, ушибов, чудом словил комингс48 твиндека. Кое-как подтянувшись, сумел забросить поочерёдно руки, согнутые в локтях. И уже имея под собой надёжную опору твиндечного настила, заново, почитай, родился.

Стало быть, повезло ему, что пароход был изначально немцем и звался «Charlotte Cords». Ведь чего бы в Германии ни сделали, всё там прилаживалось к будущей войне. Ну и подобные трюма до той же причиной кучи. Вдобавок с огромной, конечно, натяжкой, выказали себя подходящими дать шанс. Нелишне примечание: под подкладкой кителя свалившегося, маленький образок Николая Чудотворца. В тайне зашит мамой – некогда царской гимназисткой. Это вам как?

Фартануло Валерке в другой судовой подробности. Именно под полубаком на прежнем немце кочегарский кубрик. Из него-то появился на палубе здоровяк Кирюта. Момент рокового прыжка и поспешание кочегара на завтрак звёздно совпали. Ускорившись до бега, Кирюта ворвался в столовую команды с оглушающим атасным криком:

– Третий в трюм упал!!! Третий в трюм упал!!!

Все до единого, рванули доставать наверняка бездыханное тело. Разве могло быть иного варианта? Но оказалось: категоричное «нет», гораздо слабее робкого «да». Счастливый случай, куда как возможен! Валерка, хотя и нетвёрдыми шашками, всё же самостоятельно ковылял к трюмному скоб-трапу. Слегка помогли ему в подъёме, сопроводили до каюты.

Отмечание командой праздника пополнилось действительной законной причиной к радости. Смущённо чувствовали себя капитан с помполитом, да и то недолго. Обошлось ведь. Зато почин политотделом зачтётся. А упавшему – отдых до следующих суток и непременно (с подсказки медсправочника) влёжку. Мало ли мозги (!) стряхнулись.

Через то ужасное предположение, на молодого штурмана просыпались знаки более чем почётного внимания. Праздничный обед, включая рюмку, доставили прямо в каюту. Сам кэп спросил о желании чего-либо, словно о последнем, исполненном ещё на этом свете. Когда все приличествующие возможности утешить, подбодрить были соблюдены, Валерия оставили в покое.

Приходил и человек от народа – Вася машинист. Начал он свою чудодейственную терапию спроста и напрямки:

– Ой, Петрович, что же ты такое, понимаешь, натворил?! Когда сказали: ты в трюм упал, подумал я. «Вот тебе, Вася, и праздник! Не праздник – похороны будут. Слава Богу, ты живой. Давай-ка мы выпьем».

Извлёк маленькую с сургучной головкой и под те же обыгранные рассуждения, без закуски, распили. Достоверно видя, как больному легчает, Вася сунул пустой бутылёк в карман широких тогдашних штанов.

– Ну, Петрович, теперя оставайся. Я дальше гостевать двину. … Раз в культурной компании упросили старого капитана рассказать морскую историю под стать «Оптимистической трагедии». Отчего ж по благодушию не уважить.

Значит, степенно задвигает Валерий Петрович личную давнюю до крика кочегара:

«Третий в трюм упал!!! Третий в трюм упал!!!»

Смотрит, как бы со стороны. «Ага, вниманием завладел полностью. Складно пушкинить у меня получается», – думает. Вот почти торжествующий финал. И нежданный обескураживающий вопрос:

– А первыми, кто упали?!

С тех пор, обиженный тупостью штатских, Петрович ничего-то им не рассказывал.

Ахтунг! Ахтунг!

В Кильском канале стряслось из ряда вон ужасное происшествие. Конечно, для кого почём. Мы-то сейчас посмеёмся, а капитан от пережитого долго отходил. Едва лишь подступала приятная послеобеденная дремота, как Силемянкин вздрагивал всем телом. И тут же стрессоустойчивый кэп ощущал спасительную благодать реальности. До чего ж замечательно в морском просторе, где горизонт смыкается с бескрайностью небесного свода! Пусть и возникнет по курсу встречное судно, ноу проблемс. Мигом засекёт его молодчина – локатор «Донец». Представьте, за 30-ть (!) заранее предупреждающих миль. Всё-всё, мнилось Анатолию Николаевичу, находится под личным въедливым, неусыпным контролем. Без всяких ухищрений подобное успокаивало, словно проработка документации по мореплаванию перед вечерним чаем. Разве что машинное отделение теплохода, не вызывало никакого доверия. Вместе со всей нижней командой, чёрт бы её подрал, во главе с явным саботажником дедом. Даже название своего судна Силемянкин воспринимал замаскированным перстом судьбы.

Неким боем из прошлого, который, непонятно как, имел над ними власть. Чем умственней себя нагружал, тем пленяло его вовсе загадочное. Неужто это было потусторонним перепоручением за кого-то досражаться?! Вот как-то так. Ни больше ни меньше. Ну, а то, что он капитан «фантомаса»49

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

СМП – Северное морское пароходство

2

шармон (искажённое фр.) – шарман.

3

Создание морского порта в Игарке и, соответственно, жилья в ней шифровалось: «Строительство № 503 МВД СССР». В 1949 году заместителем начальника строительства был назначен бывший министр морского флота А.А. Афанасьев, едва избежавший 20-летнего срока за доказанную связь с английской разведкой. (Ист.: Кремлёв С. Зачем убили Сталина? М.: ЯУЗА; ЭКСМО, 2009).

4

стеньзеля – брёвна, поставленные вдоль фальшборта, которые предотвращают смещение каравана, т. е. палубного лесного груза.

5

пентагон – прозвище здания Управления.

6

кантри (анг.) – страна.

7

набоб – изначально, как титул мусульманский князей на территории Британского Раджа.

8

фантомас – прозвище судна неудачной серии.

9

шалтай-болтай (базарный жаргон) – напрасно.

10

Ленинград – наряду с Москвой имел преимущества в снабжении.

11

маркони (морской сленг) – радист.

12

прошпект – так это слово произносилось в старину.

13

училище "макаров" – ЛВИМУ имени адмирала С.О. Макарова.

14

Ужель та самая Татьяна… – строка из поэмы «Евгений Онегин».

15

от «Стеньки Разина» – ленинградского пивзавода.

16

«О доблестях, о подвигах, о славе» – строчка Блока.

17

северных конвоях – доставка военных грузов морским путём (1941–1945 гг.).

18

маклацких (сленг) – дешёвых лавках, где отоваривались советские моряки.

19

шиллинг – английская монета.

20

найтовые – стальные тросы, обтягивающие палубный лесной груз.

21

Оушен бойс (анг.) – океанские мальчики.

22

гуд гешефт (нем.) – прибыльное дельце.

23

дед (сленг) – ст. механик.

24

радецких (польск.) – советских.

25

каппёрта (анг.) – исковерканное слово ковёр.

26

бросить яшку(сленг) – отдать якорь.

27

"Северо – Двинский" – плавучий самоходный маяк. 430 т.; 36х7х4 м; 320л.с.; 5 уз. Построен в 1905 г. Списан в 1964 г.

28

МКО – машинно-котельное отделение.

29

шхерины (сленг) – потайные уголки.

30

мастер (анг.) – синоним слова капитан.

31

паковые – многолетние льды.

32

антрепкинских – правильно антверпенских.

33

нельма, омуль – из семейства лососёвых. Водятся в морях русской Арктики.

34

матка подплава – судно снабжения подлодок.

35

ягель – тундровый мох.

36

на шпице – Шпицбергене.

37

строчки из песни Юрия Аделунга.

38

кайнозой – молодая (нынешняя) геологическая эра Земли, в четвертичном периоде.

39

судно неудачного проекта с ужасным гл. двигателем Шкода.

40

налево – то есть заграницу.

41

стензеля – вертикальные стойки из брёвен для лучшего крепления палубного груза (досок).

42

Синие двери – признак секэнд-хэндовских магазинов в Англии.

43

Зарочило (поморская говОря) – запуталось.

44

юманитешный – то есть сторонник французской компартии.

45

осолидолена – запачкана солидолом (смазкой).

46

со шпица (сленг) – со Шпицбергена.

47

СМПэшном – то есть принадлежащим Северному морскому пароходству.

48

комингс – конструкция, окаймляющая, в данном случае, край твиндека. твиндек – грузовое пространство между палубой и платформой в трюме.

49

«фантомасы» – суда крайне неудачного проекта 1574