Легче идти вдвоем

– А я ведь о тебе ничего не знаю, – сказала я Мише. – Кто ты такой? Чем живешь? Что у тебя было интересного в детстве, кроме футбольного мяча?

– Не напоминай, – Миша сделал трагичное лицо. – Что ты хочешь узнать? Спрашивай.

– Какая у тебя фамилия? Я знаю только твое имя.

– Исаев Михаил Игоревич, – он протянул мне руку. – Приятно познакомиться.

Я пожала его руку и не сразу поняла, почему у меня возникло чувство родства. Вдруг меня осенило – фамилия! В Новороссийске я долгое время жила на улице Исаева, и это был мой дом во всех смыслах этого слова.

– Крылова Александра Сергеевна. Взаимно. Расскажи про свое детство. Кто твои родители, какие у тебя отношения с мамой? Ты, кстати, в курсе, что все наши проблемы из детства?

Он криво ухмыльнулся и ответил не сразу:

– Такие истории плохо заходят на сухую.

– Такие истории лучше всего заходят по ночам.

Миша улыбнулся.

– Ты настойчивая. Это хорошо. Ладно, расскажу. Но будь готова к тому, что твое настроение испортится, и ночь уже вряд ли сможет это поправить.

– Если что, в номере есть вино.

Миша внимательно на меня посмотрел. В его глазах отражался огонь из мангала. Сосиски были благополучно съедены, и мы использовали мангал как емкость для костра, чтобы было не так холодно. А я, наивная, собиралась ночью бегать голышом по пляжу. Огоньки весело плясали в его глазах, на лице отражался мягкий свет костра. Мне ужасно хотелось поцеловать Мишу, но желание узнать этого человека поближе победило.

– Тогда давай с самого начала. Когда я родился, маме было семнадцать лет. То есть залетела она еще в шестнадцать, в начале девяностых, – затягиваясь сигаретой, начал он.

– «Залетела» – ты так говоришь… не слишком уважительно, что ли.

Миша ухмыльнулся.

– Я говорю, как есть. Она действительно залетела. Папаша сразу же свинтил, я его никогда не видел. Бабушка настояла, чтобы мать родила. Она и родила. Бабушка умерла, когда мне было три, я ее почти не помню. Ну, а мамаше моей было явно не до меня.

Он замолчал.

– Тебе действительно это интересно?

– Да, продолжай.

– В шесть лет я узнал, что такое аборт.

– Что? – удивилась я.

Он криво усмехнулся.

– Мать сказала, что лучше бы сделала аборт, чем родила меня. Я спросил, что это такое. И она рассказала. Рассказ с рейтингом восемнадцать плюс. Меня это здорово впечатлило.

Он опять говорил с иронией, с этой своей лисьей ухмылкой, которая мне и нравилась, и раздражала одновременно. Сейчас она начинала меня пугать.

– А потом мать влюбилась. Я тогда во втором классе учился. Прям сильно влюбилась. Я, естественно, мешал.

Он достал новую сигарету и прикурил ее от предыдущей.

– Она вечно пыталась меня куда-то сплавить: в продленку, к соседям, куда угодно. Меня это не устраивало, я хотел ее любви, а она хотела другого мужика. Но я делал все, чтобы привлечь внимание. Это работало. Правда мне доставались только крики и оскорбления, но я принимал это за материнскую любовь. Мне кажется, таких долбанутых родаков дети любят больше, чем нормальных. Пока не вырастут и не поймут, что к чему. Когда она поняла, что я не сдамся, решила официально нас познакомить. Принарядила меня и пригласила его в гости. Я потом полночи слушал, как они трахались. Она стонала, а я думал, что ей плохо и больно, хотел ее спасти. В общем, знакомство прошло хорошо.

– Каким он был? – спросила я, надеясь хотя бы тут услышать что-то позитивное.

– Да никаким. Не знаю, что она в нем нашла. Он, наверное, был единственным, кто клюнул на нее с ребенком. Они прожили вместе почти пять лет, даже дочку родили.

– Не знала, что у тебя есть сестра.

– А у меня ее и нет. Она умерла в полгода. Какие-то врожденные проблемы со здоровьем, я не вникал, если честно. Ревновал жутко. Мать тряслась над ней так… а я вообще нафиг не был нужен. Они ее назвали Ангелиной. Ангелочек, твою мать. Так и говорили. А я говно.

Миша рассмеялся, а у меня по телу побежали мурашки. Он смеялся над смертью сестренки, но при этом сам был ребенком, которого никто не любил.

– Помнишь, мою татуху с крыльями?

Я кивнула.

– Я сделал ее в семнадцать. Только потом понял, что от зависти. Оказывается, все эти годы я тоже хотел быть чьим-нибудь ангелочком. Правда, смешно?

Он повернулся и взглянул на меня, а я готова была расплакаться.

– Саш, ты бы видела себя. Расслабься, у всех есть детские травмы. Ты мне про свои тоже потом расскажешь.

Я постаралась улыбнуться, но вышло плохо. Миша, как ни странно, несчастным не выглядел. Он потянулся, зевнул, и продолжил:

– Они после этого прожили вместе еще пару лет. Ругались много, потом разошлись. Мать, конечно, во всем винила меня, вроде как я ей всю жизнь испортил. Стала бухать. Я к тому времени уже в колледж ушел, а там началась совсем другая жизнь. Она бухает до сих пор. Странно, что еще не спилась окончательно. Но меня это все уже не беспокоит.

Нужно было что-то сказать, но я не знала, что.

– Жесть, – наконец, произнесла я.

– Именно, – как будто самодовольно ответил Миша.

Он снова прищурился и внимательно на меня посмотрел.

– Ты красивая, когда переживаешь. Это странно, наверное, но я люблю смотреть на тебя, когда ты взволнована. Тебе очень идет драматизм. Он у тебя всегда искренний. Завожусь, глядя на тебя такую. Наверное, это тоже какая-то форма извращения, ты не в курсе?

Он приблизил свое лицо к моему. Как можно думать о сексе после того, что он рассказал?

– Саш, – сказал Миша, – не надо меня жалеть. Я давно вырос из детских обид.

– И тебя это нисколько не задевает? – недоверчиво спросила я.

– Ни капельки. Я не дурак, чтобы всю жизнь страдать от материнского пофигизма. Мне хватило тогда.

Он закурил очередную сигарету и спросил:

– Ну, а у тебя чего интересненького было в детстве?

– В детстве все было довольно спокойно. Даже рассказать нечего. Мы переехали из Мурманска в Новороссийск, я ходила в школу, все как у всех. Потом универ, идиотская любовь, друзья. Потом Саша… ну, ты знаешь.

– «Идиотская любовь» – хорошее выражение, – усмехнулся Миша.

Он перевел взгляд в темноту и сказал:

– Любовь – это фикция. Сначала мы принимаем за нее влечение. Когда оно проходит, розовые очки спадают и начинаются взаимные претензии. Ты меня извини, но в твоем случае просто до этого этапа не дошло. Я проходил это много раз, и все время как под копирку. Ты же не будешь спорить с тем, что мы все далеко не подарки. Любить вопреки, игнорируя дерьмо, которое есть в каждом, это уж точно из разряда фантастики или психической патологии.

– Просто ты еще не встретил своего человека.

– А как вообще понять, что это «твой» человек? Меня что, молнией поразить должно?

Я улыбнулась.

– Почти. Я сразу поняла, с первого взгляда. И он тоже.

– А ты, оказывается, романтик, – ухмыльнувшись, сказал Миша. – Как мило.

Мы замолчали на какое-то время, потом я сказала:

– Знаешь, я даже завидую тебе. Твое сердце в целости и сохранности, а я до сих пор плохо сплю по ночам. Мне кажется, я никогда его не забуду. И если быть до конца честной, я не хочу его забывать. Это противоестественно как-то.

Странная ночь откровений. Мы приехали сюда, каждый думая о феерическом сексе на пустынном ночном пляже, но сейчас сидели и говорили по душам. Два маленьких одиноких человечка на куске дикой земли. Одни во Вселенной. Очень разные, но одинаково нуждающиеся в поддержке друг друга.

Когда я проснулась утром, Миша меня обнимал. Я чувствовала себя плюшевой игрушкой, которую он как ребенок сжал в своих объятиях и ни за что не хотел отпускать. Со стороны он казался таким уверенным, нахальным и ничуть не сомневающимся в себе. Теперь я знала, что это защита. Мне было искренне жаль маленького мальчика, которому досталось такое одинокое детство, и который до сих пор не мог поверить, что он тоже заслуживает любви.

Я смотрела на него спящего, Миша хмурился во сне. Когда мы ехали сюда, я больше всего переживала за наше первое утро. Ночью все по-другому. Только утро бывает неловким и правдивым. Сейчас мне было хорошо и спокойно, и я улыбалась этому.

Вчера вечером мы приехали в номер в странном настроении. В нашем общении не было никакого эротического подтекста. Миша постоянно обнимал меня, и я была готова уже смеяться от его внимания. Словно до тех пор, пока я не наполнюсь обнимашками до краев, нельзя было переходить к следующему этапу. Миша заботился обо мне, кормил чуть ли не с ложки и укрывал пледом, едва я успевала потереть руками озябшие плечи. Его внимание не было навязчивым, но при этом оно было везде.

– У меня скоро день рождения, придешь? – спросила я, когда Миша открыл глаза.

– Приду, если пригласишь.

– Я приглашаю.

– Значит, приду.

Он выпустил меня из своих объятий и потянулся.

– Я опять отлежала тебе руки? – спросила я.

Миша улыбнулся и кивнул.

– Я еще хочу пригласить Киру. Но не думаю, что ему стоит знать о нас.

– Почему?

– Ты забыл, как он ко мне относится?

Миша снова улыбнулся.

– А ты уверена, что в его жизни ничего не изменилось? Ты же еще не виделась с ним?

– Пока нет. Я думаю, он бы сказал мне первой, если бы у него появилась девушка. Я была бы рада этому.

– Приглашай Киру тоже, обещаю не сдавать нас.

Он сказал это таким самодовольным тоном, что я даже растерялась. Как будто только я заинтересована в том, чтобы Кира ничего не узнал. Почему Мишу это не беспокоит?

После завтрака мы снова отправились на «генералы». Мы обследовали маленькие уединенные пляжи один за другим, и я не переставала удивляться их красоте.

– Они все одинаковые, когда ты уже определишься? В общем, ты как хочешь, а я купаться, – сказал Миша, раздеваясь.

– Ладно, уговорил, – улыбнулась я. – Остановимся тут.

Мы оставили вещи на берегу. Я сняла платье и осталась в купальнике. Миша довольно на меня посмотрел и покачал головой:

– Нет, малыш, так не пойдет. За свои слова надо отвечать.

– В смысле?

Он подошел ближе и небрежным движением руки развязал бретельку лифа от купальника у меня на шее.

– Бойся своих желаний, Саша. Они могут сбыться, – хитро сказал он. – Дальше сама.

Миша быстро снял плавки и с радостными криками побежал в воду. Я рассмеялась и недолго думая, сделала то же самое. Долой страхи и комплексы, долой зажимы и стеснение, долой купальник! Я хочу быть счастливой в моменте. Я хочу быть радостной и живой здесь и сейчас!

Мы бесились в воде, визжали от восторга и пытались друг друга поймать. Наконец, ему это удалось. Миша крепко держал меня в своих объятиях.

– Скоро я стану совсем ручной, – сказала я.

– Этого и добиваюсь.

– Засранец, – с улыбкой ответила я. – Я хочу тебя.

– Скажи это еще раз.

– Я хочу тебя.

– Так бы и слушал, – промурлыкал Миша у меня над самым ухом. – Два коктейля «Секс на пляже», пожалуйста.

Я снова поцеловала его первой. На губах ярко чувствовался привкус соли.

Однажды вечером Миша набрал ванну с пеной и зажег свечи. Когда я открыла дверь, он уже был там.

– Запрыгивай, – по-свойски сказал Миша, и я поспешила присоединиться к нему.

Мы спорили об искусстве, а потом мыли друг другу голову. Мне ужасно нравились его длинные кудрявые волосы. Я игралась ими как маленькая девочка и делала Мише дурацкие прически. Он смеялся и позволял мне все. Однажды он даже вышел из отеля с двумя косичками, которые я ему заплела. Мише было совершенно плевать, что о нем скажут другие. Я смеялась до боли в животе и хотела быть такой же безрассудной хотя бы иногда. Он лелеял наше веселье и сумасшествие, никому не позволяя испортить мне настроение.

Он был элегантным и страстным, когда мы занимались сексом в его машине. Красивая музыка, шум прибоя, идеально чистый кожаный салон спортивной «хонды», шампанское в хрустальных фужерах (где он их взял?). Не удивлюсь, если скоро на пассажирской двери появится еще одна звездочка.

Миша был дерзким и неутомимым, когда ближе к выходным на «генералы» стали подтягиваться такие же любители уединенного отдыха. Он не смог отказать нам в удовольствии насладиться еще парой бокалов «Секса на пляже».

Он был разным, и каждое его воплощение приводило меня в восторг. Человек-праздник, человек-загадка. Человек, знающий лучше меня, что мне сейчас нужно. С небрежной легкостью он сумел выкинуть из моей головы все страхи и тревоги. Я ела за троих, спала без снов и задних ног, а он все так же заботливо продолжал обнимать меня по ночам.

Четыре сумасшедших дня неприлично красивого и страстного секса. Четыре дня без телефонов и связи с реальным миром. Мы стали самой безбашенной парой Золотого в перерыве между «майскими».

– Ты какая-то невероятная, – сказал Миша, – я совершенно счастлив с тобой.

Он лежал на кровати, закинув руки за голову, и смотрел в потолок.

– Влюбился? – спросила я, склонившись над ним.

– Хороший вопрос, я обязательно подумаю об этом. Иди ко мне, моя Королева.

Миша притянул меня к себе и поцеловал.

– Самая вкусная девушка в мире, – проговорил он.

Вот ты и попался, Исаев Михаил Игоревич, который не верит в любовь. Сейчас мне тоже не хотелось забивать голову всякими мыслями. Какая разница, как это называется, если нам просто хорошо вместе?

– Пора возвращаться в сраную реальность, малыш. Нас ждет работа, усталые лица горожан и обгорелые носы туристов. А ты еще не виделась с Кирой.

Кира. Я вздохнула. Миша внимательно меня рассматривал и ждал какой-то реакции.

– Ты все еще не хочешь сообщить ему о нас? – спросил он.

Я прищурилась и так же внимательно посмотрела на него.

– А что мне ему сообщать о нас?

– Я бы непременно похвастался таким крутым сексом.

– Хвастаться плохо, – заметила я.

– Да плевать, – рассмеялся Миша. – Впрочем, делай, как хочешь. Я соглашусь с любым твоим решением.

– Миш? – я, наконец, набралась смелости, чтобы спросить о главном.

– М?

– А мы – вместе или это только на выходные?

– А как ты хочешь?

Вдруг у него зазвонил телефон. Сегодня мы впервые их включили, потому что уже собирались в дорогу.

– Прости, малыш.

Миша быстро поцеловал меня в губы, встал с кровати и, взяв телефон, вышел из номера. Как вовремя. Если он не вернется к этому разговору, когда придет, я не стану напоминать. Мне просто не хватит духа.

На обратном пути мы ехали, держась за руки. Нет, мы так и не поговорили «о нас» и у меня почти получилось выкинуть эти мысли из головы. Не торопись, Саша, пусть все идет своим чередом. За эти дни я успела обзавестись красивым загаром, выспаться за всю дорогу до Камчатки и обратно, и даже наесть не меньше двух килограмм. Все должно идти своим чередом.

По возвращении мне предстояло основательно взяться за дом в Балаклаве. Нужно вступить в наследство, сделать ремонт, заняться участком. Теперь я знала, что у меня есть на это силы. Миша оказался первоклассным психологом, ведь он увез меня именно в тот момент, когда я не могла оставаться в доме ни дня. Ситуация с домом не изменилась. Там так же находились вещи Татьяны Леонидовны и Сашины фотографии. Но изменилась я.

Совсем скоро мой день рождения и я хочу отметить его в новом доме. Я хочу начать новую жизнь в Севастополе. Приглашу Мишу, Киру и Ваню с Юлей. Я немного нервничала, думая о знакомстве Вани с Мишей. Я боялась, что Ванька догадается, что между нами что-то есть. Не знаю, почему, но мне вообще пока хотелось держать наши странные отношения в секрете.

После дня рождения нужно съездить в Новороссийск к родителям, ведь мы не виделись несколько месяцев. Наверное, было бы правильно встретиться со Светой. Хватит сидеть в норке, нужно восстанавливать старые связи. Я хочу жить и я обязана сделать все для того, чтобы эта жизнь была интересной.

Пока я размышляла об этом, ко мне периодически возвращалась одна и та же мысль. Неужели я действительно влюбилась? Не хочу думать, не хочу. Пусть все идет своим чередом. Никаких надежд, чтобы не быть обманутой. Никаких предположений, чтобы не ошибиться в них.

Глава 5.

«Тебя нет уже так давно. Все потеряло смысл. Незачем жить. 17.04.2014»

«Я бы хотел умереть вместе с тобой, а ты оставила мне самое сложное – жизнь без тебя. Но разве это жизнь? 23.04.2014»

«Лиза, я так скучаю… 01.05.2014»

Дом Полянских знал много боли. Первым ушел глава семьи. Владимир Полянский утонул, спасая мальчишек из штормового моря, когда его сыну Сашке было около десяти лет. Его супруга Татьяна больше не вышла замуж. Следующей потерей стала Лиза – Сашина первая жена, которая погибла в ДТП, будучи беременной. Они тогда жили в этом доме. Почти полтора года назад не стало моего Саши. А месяц назад умерла Татьяна Леонидовна, которой пришлось пережить их всех. Эти стены слышали много слез, много вопросов было задано, на которые никто не смог дать ответ.

Теперь этот дом стал моим. Я любила Сашу, люблю и сейчас. Я так и не стала его женой, поэтому мне сложно причислять себя к семье Полянских. Но так хотела Татьяна Леонидовна, и вот я здесь – разбираю вещи, которые мне никогда не принадлежали, и решаю их дальнейшую судьбу. Я вижу то, что никогда не должно было попасться мне на глаза: чужие тайны, чужую личную жизнь. Это странно и как-то не совсем правильно. Оправдать меня могут только мои чувства. Иногда мне кажется, что я, совершенно посторонняя, подглядываю за жившими тут людьми, а иногда, что приоткрываю завесу над чем-то сокровенным, в поисках ответов на свои личные вопросы. Сегодня я нашла Сашин дневник, который он вел после смерти Лизы.

Первые полчаса я не могла его листать – было страшно. Я плакала, ходила вокруг него и больше напоминала сумасшедшую. Силой воли я смогла взять себя в руки. То, что я прочитала, резало по живому. Саша был немногословен. Но в этих коротких строчках была вся моя боль. Оказывается, после потери любимого люди чувствуют одно и то же. Я читала и плакала, понимая, что, наверное, не должна этого делать. Саша не хотел, чтобы я его жалела, а я именно этим и занималась. Я бегала глазами по одним и тем же строчкам, читая их вновь и вновь. Я слышала его голос, видела его глаза. Я помнила тепло его рук, которого больше никогда не испытаю. И плакала за нас обоих.

Дневник был коротким. Какая-то старая тетрадка, с рабочими записями с другой стороны. Этот привет из прошлого здорово отрезвил меня, и я на несколько дней совершенно забыла о Мише. Он звонил, но я не брала трубку. Он писал, а я отвечала, что перезвоню и не делала этого. Я не думала, что мое поведение выглядит странным после нашей поездки, я вообще ни о чем не могла думать. Мне хотелось закрыть двери, занавесить окна, лечь на диван, обняв Сашин свитер, и провалиться в беспамятство. Я так и делала, вполне отдавая себе отчет в том, что это не идет на пользу, и что пора остановиться, но жалеть себя было намного проще. Да и кому какое дело, чем я занята? Миша точно сможет пережить мое отсутствие.

Но через пару дней он приехал. Миша безошибочно догадался, что меня поглотила атмосфера дома (Сашин дневник я спрятала и ничего о нем не сказала), и он незамедлительно прибыл меня спасать. Не знаю, каких душевных сил ему это стоило, но Миша держался молодцом. На стенах висели Сашины фотографии, рядом с которыми я иногда останавливалась и молчала. Миша ничего не говорил, но каждый раз бережно отводил меня в сторону. В первый вечер, когда он приехал, мы уснули на одном диване, в обнимку. Я хорошо помню, что его футболка промокла от моих слез. Куда делись его ирония и сарказм? Он не отпустил ни одного комментария относительно содержимого дома, ни слова не сказал про Сашу. Миша просто был рядом до тех пор, пока я не пришла в себя. Что-то подсказывало мне, что если бы он не приехал, я бы вряд ли скоро смогла выбраться из этого состояния.

На днях я получила документы на дом и стала его полноправной хозяйкой. Жилищный вопрос решился, но мне было сложно этому радоваться. У меня была Сашина машина, теперь и Сашин дом, но не было его самого.

Я старалась почти не заглядывать в тот дневник, но иногда по вечерам все же открывала его. Я знала, что стоит хоть немного расслабиться, я снова попаду в плен эмоций, тоски и печали. Это разрушало меня, как наркотик. Там легко и приятно, там не надо ничего решать. Но Саша бы не одобрил такую жизнь. Он чувствовал то же самое и смог вовремя остановиться. Я не претендовала на высоты, которых достиг он, но жить нормально я была просто обязана.

Миша очень помогал мне в этом, и я действительно, кажется, влюблялась в него, не смотря на большое чувство вины и недоверия. Головой я понимала, что рано или поздно это случится, я встречу нового человека и даже полюблю его. Но… с другой стороны это было совершенно неправильно. Тем более в Сашином доме. Миша по-прежнему ничего не говорил о Саше, но я знала, что так не может продолжаться вечно и когда-то нам придется о нем поговорить. Несколько раз Миша приезжал ко мне, когда я грустила из-за найденного дневника. Тогда, конечно, о сексе речи не шло. Но я приходила в себя, Миша был учтив и внимателен, и нас тянуло друг к другу. Я и сама хотела его, но только не в этом доме. Поэтому когда он позвонил и спросил, нужно ли приехать в очередной раз, я предложила куда-нибудь сходить. Мы пошли в кафе на набережной Назукина, где нас точно не сможет увидеть Кира.

Кира. Я еще не успела повидаться с ним после того, как вернулась. Я звонила ему, когда мы с Мишей приехали из Золотого, но он был занят со студентами, сдававшими последние зачеты накануне летней сессии. Несколько раз мы назначали дату встречи, и несколько раз Кира ее переносил. Я уже хотела ехать к нему в колледж, но Миша меня отговорил. Первая встреча с Кирой должна была случиться 15 мая – в день моего рождения. В этом году я особенно ждала его и возлагала много надежд на свой личный новый год. Это казалось символичным – новый год, новая жизнь, которую мне нужно начинать. Хватит держаться за прошлое и мучить себя им. Надо идти вперед, и я в который раз решила начать все с чистого листа. Я пригласила Мишу, Киру и Ваню с семьей. Было волнительно, как воспримет Мишу Ваня, но позвать одного и не позвать другого было просто нельзя. Как бы там ни было, мой день рождения должен стать точкой отсчета новой жизни в Севастополе. До этого момента оставались ровно сутки.

– Почему ты приезжал ко мне все эти дни? – спросила я Мишу, допивая кофе.

Мы долго сидели в кафе, солнце уже зашло за горы, тянуло прохладой. Я хотела задать этот вопрос весь вечер, но не решалась.

– Я был нужен тебе.

Я улыбнулась. Нужен. Правда.

– Только поэтому? Мне сложно поверить, что ты такой бескорыстный. Тем более ты и сам говорил обратное.

Теперь улыбнулся он.

– Запомнила, молодец.

Миша внимательно на меня посмотрел.

– Мне нравится, что я могу на тебя влиять. Не в смысле манипулировать, а в смысле делать тебе приятно. Это доставляет удовольствие. А доставлять себе удовольствие я очень люблю, если ты еще не заметила.

– Хм… – я задумалась.

– Оцени жизнь по десятибалльной шкале, где десять – максимальный кайф.

– Зачем? – спросила я.

– Ну, давай же.

– Иногда десять, иногда минус десять. Зависит от ситуации.

– Постарайся дать общую оценку.

Я некоторое время помолчала, а потом спросила его:

– А ты? Как бы сам оценил?

– Жизнь говно, – довольно ответил Миша.

– Но говоришь ты об этом очень бодро, – рассмеялась я.

– Потому что я принял правила игры и не строю иллюзий. А ты все еще строишь, потому и не можешь определиться. Оттуда все твои сложности.

– Нет у меня никаких сложностей, – замешкалась я.

Миша ничего не ответил, только ухмыльнулся.

– Если тебе интересно, я расскажу.

– Давай, – ответила я.

– Я уже говорил тебе про свое детство. Подростковый период прошел в глубокой рефлексии, но именно с тех пор я уверился, что жизнь – дерьмо, и страдать по этому поводу совершенно глупо. Это данность, которую надо принять и тогда тебе вполне по силам остаться в плюсе. Я отдаю себе отчет, что меня недолюбили в детстве. Теперь я люблю себя сам. И я говорю не о том, о чем ты сейчас подумала, моя пошла девочка. Тебя не напрягают подобные фразы? Это получилось несколько вульгарно.

Я рассмеялась. Только он может говорить действительно вульгарные вещи со своим небрежным аристократическим шармом.

– Вижу, не напрягает. Хорошо. Я – гедонист, Саша, до мозга костей. Живу, чтобы получать кайф. Я настоящий профи в этом деле. Посмотри вокруг: закат, горы, бухта, кофе и ты. Самая красивая девушка Севастополя. Сидишь со мной и внимательно слушаешь какие-то бредни. И мне это нравится так сильно, что я готов сколько угодно лезть из кожи вон, чтобы ты слушала меня и дальше. Потому что ты чертовски красива, когда щуришь глаза, думая о том, какой я идиот. Думай, как хочешь, мне все равно. А я буду смотреть на тебя и любоваться. Ты спросила, почему я приезжал в эти дни. Чтобы получать удовольствие, глядя как ты успокаиваешься рядом со мной. Мне действительно в кайф помогать тебе.