Триптих: о воде

Он кладет трубку и, унимая тремор в конечностях, печатает сообщение жене, путая все буквы на клавиатуре. Пальцы распухают, становятся такими неловкими и беспомощными.

Мужчина жмет педаль в пол.

Картина №3

Первоисточник

– Как он? – подбегает Ира, скидывая рюкзак с плеча на сидение.

– Я… я видел…

Степан заходится в каком-то удушающем шепоте. Жена берет его за подбородок, внимательно рассматривая лицо – взгляд расфокусирован.

– Успокойся, – сурово произносит та.

– Воспиталка позвонила, – тараторит мужчина, – и сказала, что эта тварь пробралась в сон-час.

– Как они это допустили? Это невозможно.

– Ты слышала новости? О мутации.

– Но… я не думала, что охрана детсада такая дерьмовая.

– Да, блять, я тоже! – восклицает муж, дергая головой, как индюк, и отходит в сторону. Из угла в угол… из угла в угол…

– Короче, – говорит наконец, – у него кожу прожгло до костей, медик сказал, от новых токсинов пока ничего нет… Я не знаю, что делать!..

Мужчина впадает в панику. Ира поворачивает голову к смотровому стеклу и видит, как к носу сына приставляют маску и пускают газ. Мальчик быстро моргает ресницами, не отдавая отчет, что с ним происходит. Все измученные части тела накрыты.

Болезненную больничную тишину разрывает звонок мобильника. Ира снимает трубку и зловеще вслушивается.

«Что?»

Ее брови сдвигаются, горб на носу будто бы растет, губы искривляются в мрачной сосредоточенности. Она медленно превращается в ведьму, и Степана охватывает страх. Этот страх где-то в груди заряжается тоненьким электрическим хвостиком и щекотливо бежит вниз по животу.

– Вадим… – хрипло начинает жена и, прокашлявшись, продолжает: —…упал с лесов. Сильно покалечен. Подозрение на позвоночник… Черт!!

Она слегка верещит, роясь в рюкзаке.

– Мне срочно нужно… срочно на пятую улицу…

Из женских рук все валится, мужчина хватает ее за запястья.

– Ира…

– Это ты виноват! – внезапно рявкает женщина, кусаясь острым взглядом.

– Да что ты несешь?.. – Электрический хвостик кусает бёдра…

«Она перенервничала. Она не в себе. Она мать».

– Я же говорила, оставь детей дома, никуда не пускай! Видишь, какая ситуация в стране?! Какого хуя ты шлялся по городу?!!

Степан молчит, опешив.

– Ничтожный отец!..

Муж поворачивается в сторону сына, который уже почти потерял сознание. Малыш расслаблен и одинок, один среди пугающих усатых докторов. Они точно сделают больно, он уверен в этом. Но он готов. Глеб еле заметно шевелит крошечными губами, пытаясь донести что-то. Степан присматривается и больше по его глазам, нежели по слабому шевелению губ, осознает: сын отчаянно зовет маму.

Жена срывается и бежит вдоль коридора, поспешно звоня кому-то по телефону. Мужчина давится напряжением, его топят два противоречивых чувства. Они выжигают его – отца – дотла.

«Ненавижу».

Он боязливо опускает голову вниз – э р е к ц и я.

Водка

Тело воспринимается тяжелым мешком с костями, которым трудно передвигать. Ходячий полуфабрикат, недавно размороженный. Морозильный иней еще сверкает на коже, но постепенно туша возвращается в первоначальное состояние убитого животного. Вот только прежним этот полуфабрикат никогда не будет – он уже полуфабрикат.

Еле хватает сил закрыть входную дверь на ключ и дойти до кухни. Слабо светит лампа, окна плотно закрыты. Ее рука крепко сжимает край столешницы, голова опущена. Она стоит будто подстреленная и подвешенная.

«Она снова пьет».

Лениво обегаю ее взглядом, глазницы чешутся, и я больше не сдерживаюсь.

– Ира?.. – зову свою пантеру, нуждаясь в помощи. Но она не смеет мне помогать, ласкать, утешать. Губы предательски дрожат: теперь мне по-человечески хочется стать слабым.

– Что с Глебом? – хрипит жена, пряча лицо под черными паучьими лапками. Я вижу только ее подбородок.

Подхожу ближе.

– Ир… – мой голос срывается на дрожащее блеяние, – они не спасли его.

Я произнес это вслух, теперь уже не отвертеться. Тупая тишина душит нас обоих, снова интуиция предвещает что-то страшное.

Она шумно выдыхает, тянется к бутылке и наливает половину стакана. Похоже на воду, но это не вода. Это моя жена, и я ее прекрасно знаю.

– Если бы не твоя беспечность и сучья натура, наш ребенок был бы жив, – заводит монотонную, травящую мозг речь. – Если бы не ты, придурок, у моего сына не было бы перелома позвоночника.

Женщина выпрямляется, и я вижу родное лицо, ожидая долгожданных эмоций, но ничего нет. Красная помада окрасила кривые зубы, немного размазалась от водки. Она продолжает говорить такие чудовищные слова, при этом не повышая голос ни на тон:

– Если бы не твоя вытраханная до дыр память, ты бы оставил их дома и сохранил бы нашим детям жизнь.

Я сжимаюсь от ее черствого голоса, но какая-то импульсивная дьявольщина выскакивает наружу:

– Вот только твой ребенок жив, а мой… – запинаюсь, теряя всю уверенность. Выдыхаю, захлебываясь в накатывающей панике, но пути назад уже нет, —…мой ребенок…

Я не в силах продолжать. Мозг ломается изо всех сил, только бы защитить меня.

– Ты снова делишь их на «мой» и «твой»?! – орет жена, швырнув в меня колющий взгляд, пробирающийся сквозь паучьи лапки. Страх пробегается ежиком по спине. – Даже сейчас, когда вопрос касается жизни и смерти?! Урод.

Ира обзывает меня так… по-настоящему. С таким неприкрытым отвращением, что мне хочется расплакаться, но вместо этого сознание окутывает всеобъемлющий страх и почему-то волна страсти. Плохой страсти – ведь я знаю, что сейчас будет.

– Встал на колени, – она диктует, выпивая еще один стакан водки залпом. – Быстро.

Не смею произносить ни слова против.

– Мне стыдно признавать, что ты мой муж.

Ира заводит красивую, но неприятную речь таким гипнотическим голосом, что мои колени дрожат. Я знаю этот голос. Она наливает полный стакан водки. Зажмуриваюсь.

– Ты разочаровал меня.

Жена присаживается на корточки и резко плещет мне в лицо спирт. Я испуганно выдыхаю, дернувшись, и чувствую ее ладони.

– Умойся, – злобно шепчет, растирая по моему лицу водку. – Смой с себя причастность. Хотя бы символично смой.

Она дает пощечину, и моя голова покорно отмахивается в сторону. Потом в другую. Я задыхаюсь, мне жарко… Щеки раскалены.

– Встань, посмешище, – пренебрежительно говорит Ира, дергая меня за рукав вверх.

Поднимаюсь с колен, ноги трясутся. Дыхание сбито, а глаза открывать боюсь.

– Пожалуйста…

– Что ты мямлишь?! – гаркает жена, и слышится звон удара по стеклу.

– Ира, пожалуйста.

Я снимаю мокрую футболку и дышу через рот. Снова на грудь выплескивается водка, и капли текут вниз, забегая под ремень. Нос щекочет терпкий запах спирта, знакомый… Почему-то вспоминается… Мне было шесть, температура под сорок, бабушка остервенело растирает всего меня водкой. А я горю, как подожженный… как сейчас.

Ира стремительно подходит ближе, кладет обе руки мне на плечи и со всей силы, скопив всю свою обиду, ненависть и удовольствие, врезает мне острым коленом в пах.

Я корчусь. Электрический хвостик мгновенно пробегает от мозга до таза, и я тону в облегчении.

***

Сменив трусы, Степан укрывается на балконе. Садится в мохнатый стул, уже ослабевшими пальцами выуживает из пачки сигарету и тянет в рот.

– Я ж, вроде, бросил курить…– вслух замечает он и чиркает зажигалкой. Затягивается и погружается в успокоение. – Надеюсь, ты там и не судишь меня.

Мужчина смотрит в небо, искренне веря, что его сын сейчас наверху. Он ангел. Он его маленький ангелок, который ни в чем не виноват. Степан вспоминает его щечки, невинный смех и плутовские глаза, когда он что-то затевает. Глеб был замечательным нежным ребенком, заслуживающим более хорошего отца, чем имел.

– Я не хотел, солнышко…

От дыма глаза слезятся и краснеют. Это только от дыма.

– Клянусь, я не хотел так… – Мужчина плотно сжимает зубы и растирает один глаз кулаком.

«Вадим».

Степан застывает на секундочку, и его тут же застилает жгучий стыдливый румянец. Все горло, грудина горят, будто он наглотался острого перца.

Одновременно по телу растекается такое сосущее, обволакивающее чувство. Гадкое и вялое, оно что-то шепчет. Мужчину словно втягивает внутрь себя пузырь с мутной водой – он не слышит ничего, кроме своих мыслей, выцеживающих последние жизненные силы. В этой холодной мутной воде он как бы сжимается в бронированную цисту и замирает, переживая неблагоприятные условия внешней среды.

Но этот процесс духовного разорения настолько сладкий, вялотекущий и манящий, что Степан где-то на островке сознания чувствует блаженную негу.

«Умойся».

– Хм!.. – хмыкает мужчина, рвано потроша сигарету между пальцев. Он чешет волосы, раздраженно одергивает руку. Шепчет в никуда, готовый кричать от ненависти к своей слезливости. – Я так больше не могу…

И не смог.

Я и Смерть

Я не знаю, кого ненавижу сейчас, поэтому боюсь увидеть голограмму. Впервые она застигнет кого-то врасплох, неужели я самый слабый?

…Ты меня разочаровал…

Слова произносятся вроде и в моих мыслях, но в то же время как-то пугающе реально. Не пойму, почему мой мозг и сердце так реагируют на них? Я слышал подобное тысячу раз, только от кого же они нанесли больший урон? От Иры?..

Точно. Я ненавижу ее за то, что она из меня сделала. Она виновата в том, каким я стал! Сейчас обязана появиться именно она!

Я вглядываюсь в молочные дали: пиксели неторопливо склеиваются, в глазах рябит. Уже слышу гулкий стук сердца в ушах, резко пронзает звон. Жмурюсь, не решаясь открыть глаза и столкнуться с этим.

Странно… Это не Ира. Я не знаю этого человека. Светлая длинноволосая женщина в белом сарафане стоит и смотрит на меня зеркальными глазами. Они как будто бы замыленные, томные. Непривычно, но ни голоса, ни звуков, ни шепота – я не слышу от нее ничего. Только презрение, строгое и безжалостное.

Внутри меня что-то медленно умирает. Четко осознаю: запустился механизм саморазрушения. Я не выдерживаю, теряю голову, а руки сами простираются к загадочной фигуре в волнообразном пространстве. Приоткрываю рот, таращусь как умалишенный и бегу к ней, спотыкаясь о собственные ноги.

Но женщина растворяется.

– Не уходи!! – кричу пустоте, надрывая связки. Это ужас… Она ушла… Весь мир заворачивается, скомкивается как бумажка. Хватаюсь за голову, губы дрожат.

И вдруг лучик надежду, неясное тепло и детский интуитивный трепет. Разворачиваюсь – появляется она. Вновь стоит в другом углу, смотрит осуждающе, а в зрачках синие волны. Откуда-то дует легкий ветер. Идиотская иллюзия.

«Может, это спецэффекты? И на самом деле, это не я придумываю, а комната заранее устроена более драматично?..»

Ее волосы раскачиваются, делая образ нежным и безопасным. И я окончательно осознаю, что эта женщина – моя самая невинная нужда, самый первый лик и последняя надежда.

– Подожди…

Догоняю ее и слегка касаюсь убегающей спины.

«Катастрофа!»

В ужасе отшатываюсь. Женщина падает в муть, спина темнеет, и на белую ткань проступает кровь.

«Я же не тронул ее… Ничего не понимаю…»

Кровь мажется, вытекает и расплывается по сарафану. Женские волосы взлохмачены. Она приподнимается с четверенек, поворачиваясь ко мне головой и надрывно дыша. Платье разодрано…

…Ты – нелюбовь…

Она подходит на шаг, и я весь падаю в ее божественные глаза. Такие родные, безоп… Нет.

– Почему ты ненавидишь меня? – спрашиваю и жалею, что бесконтрольно наворачиваются слезы.

Я и так шепчу, боясь ее вспугнуть, но птица неуловима. Она отдаляется, все еще переполненная немой ненавистью.

…Ты – нелюбовь…

Меня охватывает паника. Я больше не принадлежу себе. В голове только одна мысль:

«Если она исчезнет, то я умру».

А она стремительно исчезает, образ блекнет. Вокруг молочное море разбавляется черной субстанцией. Единственное белое пятно спасения – она. Бегу из последних сил, тянусь ладонью, но женщина исчезает.

Все накрывает черная пелена – я встретился со смертью, и я совершенно один.

***

Слава выкуривает сигарету, выпуская дымные блинчики, и успокаивается. Как вдруг в комнату перекура входит ее сосед. Она уже было хотела встать и уйти, но его вид парализует женщину.

– Трудный сеанс? – неожиданно для себя заводит разговор соседка, когда тот падает бесчувственной грудой на стул рядом. – Будешь?

Он отрешенно на нее смотрит и берет сигарету. Хмуро закуривает.

– У меня вот тоже выдалось шибко эмоционально, – продолжает Слава, теряя все прежнее смущение. – Меня отец всю жизнь ненавидел. Родной отец.

Оба затягиваются. Женщина подвигает бутылку и наливает себе алкоголя.

– Хочешь водки?

Степан опасливо бросает взгляд на лжеводу.

– Как хочешь. – Пьет. – Так вот… Он уже помер давно, а я тогда решила забыть его как можно скорее. А потом переехали вы со своей стриптизершей.

– Танцовщицей, – безлико поправляет мужчина. – Она не любит, когда ее называют так.

– Как ни назови – суть та же.

– Кому как.

– Ты всегда защищал ее, – с каким-то прискорбием заявляет Слава.

– Естественно, – отвечает мужчина, безынтересно наблюдая за изменениями в небе. – Она ведь моя жена.

– Это накладывает серьезную ответственность.

– Да. Я бросил всех ради нее, отдал все свое время.

– Но раньше ты был ужасным человеком, верно? – с неприличной уверенность заявляет женщина и хитро лыбится.

– Бабушка втайне подсыпала мне успокоительное в кофе. Я целыми днями лежал перед телевизором, ел конфеты, а ночью мы с друзьями выворачивали город наизнанку. Откуда ты это знаешь?

– А я не знала. Мой отец был похож на тебя, просто предчувствие. – Она незаинтересованно пожала плечами.

– У него тоже были эльфийские уши и свиная харя? – он пытается зло шутить.

– Ни капельки. Не внешне. Знаешь, я никак не могла его простить. Но мертвых не судят.

– Это верно… – отзывается он, протягиваясь за еще одной сигаретой.

– Вот только видеть, как он живет в других людях, было невыносимо. Я мечтала покончить с ним во всех остальных, как бы глупо это ни звучало.

Почему-то она криво улыбается, потерев свою пухлую щеку.

– И как? Покончила? – спрашивает Степан.

Соседка молчит, хмуря брови. Тушит сигарету в пепельнице и встает.

– Пошли.

– Куда? – возмущается мужчина, уставившись на нее больными глазами.

– На улицу. Дождь собирается.

Суперрезультат

– Сука, а если лишайники?..

Степан перепугано озирается по сторонам, спрятав ладони под мышки. Дождь постепенно усиливается.

– Видишь, – Слава указывает пальцем в небо, обращая внимание на ультрафиолетовые тучи. – Они выделяют какую-то херь, которая заставляет этих тварей прятаться в тени.

Оба стоят посреди асфальта. Дорог не видно – все занесло легким туманом от сильного дождя. Мужчина недовольно переступает с ноги на ногу, скорчив кислую мину.

– Какого хрена мы здесь делаем? Мне холодно, я хочу домой! – кричит, но Слава ничего не слышит.

Степа сердится, промокая насквозь, но тут он замечает, что его соседка вытворят нечто дебильное.

– Чё ты делаешь, дура?!

– Танцую, не видно что ли?

Он цокает языком, убирая мокрые волосы с глаз.

– Слушай, пошли, а? Хватит играть этот кордебалет!

Но женщина не обращает никакого внимания. Она легко двигается, несмотря на тяжелое тело, и обтирает лицо дождевой водой. Барабанит настоящий ливень.

– Ты еще в лужу прыгни, – уже спокойнее говорит мужчина, опуская руки.

– А вот ща как прыгну! – И она с дуру ударяется задницей в грязную лужу, забрызгивая ноги соседа. Слава хохочет.

Его морщины окончательно разглаживаются, и лицо принимает умиротворенное выражение. Волны в небе уже не такие страшные и необъяснимые, он успокаивается, напряжение смывается ливнем. И мужчина отпускает себя.

Он запрокидывает голову назад, подставляя себя неизведанному. Скорее всего, этот дождь токсичен, и им не следует так рисковать здоровьем. Но разве это важно?.. Разве важно, что тебе угрожает в минуты воодушевления?

И Степана заглатывает блаженство, распирающее чувство праздника. Разум отключился, его уже давно здесь нет. Есть только два человека, которые на пару мгновений отказались от всего и вернулись к своим первоисточникам.

Дождь как ни как очищает, будто жалея и гладя маленького человека. Ливень успокаивается, но вдруг неожиданно небосклон пробирает гром. Тучи слегка пульсируют, наливаясь цветом. В момент, когда торжество за один щелчок превращается в уныние, человек рассыпается.

…Я обесточен…

– Ты простил?! – вдохновленно спрашивает Слава, улыбаясь небу, но обращаясь к Степану.

– Да… – шепчет.

– Ты счастлив? Теперь ты счастлив?! Не слышу!

– Да… – с усилием осознает.

– Почему?!– не унимается радостная дура и орет с каким-то колющим напором.

– Потому что…

Фраза обрывается. Дождь почти стих. Мужчина падает на корточки, хватаясь за голову, и в полнейшем ужасе договаривает, как будто только что это узнал:

–…мой сын умер.

Асфальт мокрый, но по-летнему теплый. Кажется, или из-за лиловых луч пробираются кусочки солнышка…

Слава садится рядом и обнимает мужчину за шею.

Примечания

1

«Биология растений, грибов и лишайников. 10-11 классы. Элективные курсы», – И.Б. Агафонова и В.И. Сивоглазов.