Западня. От него не сбежать…

– Ага. Тебя сегодня ждать?

Передергиваю плечами и поворачиваюсь к нему лицом.

– Посмотрим. Если что, позвоню.

В доме Мельниковых шумно. Сегодня здесь и правда собралось много народу. Сердце заходится в бешеном ритме, а каждый шаг отдается в голове уколом боли. А может быть, и укором?! Чем дальше я продвигаюсь, тем ужаснее себя чувствую.

Витины холодные руки касаются моей талии, и я вздрагиваю. Он стоит позади, крепко сжимает пальцы, вдавливая их в мою кожу, спрятанную под платьем. Мышцы спины напрягаются, а плечи расправляются, становятся шире. Грудь по инерции толкается вперед, округляется еще больше.

– Хорошо выглядишь, это то, что нам нужно, – улыбается. Я не вижу, но чувствую это по интонациям.

– Луиза! – громкий, довольно задорный голос его жены позволяет выдохнуть. Вытолкнуть из себя этот холод. Она быстро перебирает ногами и становится напротив.

– Привет, – взмахиваю рукой и наконец понимаю, что Мельников отстранился, – шикарно выглядишь, –пробегаю взглядом по ее светлому, невообразимо нежному платью.

– Спасибо, ты тоже. Роковая женщина, – Геля смеется и поддевает мужа локтем, он приходится ему в бок. – Ты чего такой хмурый? У Витеньки опять проблемы с желудком, – поясняет, чем вызывает у меня улыбку, которую я, конечно, сдерживаю.

Ангелина – дочь Витиного партнера. Она была и есть – выгодная для него партия. И нет, это не делает ее плохой. Отнюдь, в отличие от меня, она добра, мила, да и вообще напоминает розовое облачко. Воздушное и безобидное облачко. И ее отношение – эта златовласая девушка всегда ко мне хорошо относилась, а я… Смотрю на нее сейчас и не понимаю, как могла ненавидеть? К сожалению, свою ненависть я испытывала отнюдь не к тому человеку. Ее даже жаль, она не знает о всех его похождениях, не только обо мне… Ведь этих интрижек было куда больше.

– Как тебе вечер? Ужасно пафосно, скажи? – Ангелина морщит нос, а внутри меня все снова превращается в лед. Я вижу его еще совсем мельком, далеко, но уже чувствую. Между нами несколько метров, а волоски на моих руках встали дыбом.

Вытягиваюсь, как гитарная струна сразу после настройки. Крепче сжимаю небольшой клатч и улыбаюсь Геле. Она продолжает что-то мне рассказывать, задает вопросы, а потом сама же на них и отвечает.

– Ой, там Клим, что ли? – ее голос вновь врывается в мое сознание.

– Он, – киваю, и в эту самую секунду Вяземский поднимает свой суровый взгляд. Сталкивается со мной глазами. Отвечает кому-то из собравшихся рядом с ним людей и направляется к нам.

Он идет к нам, а у меня земля уходит из-под ног.

Глава 9

С появлением Вяземского становится жутко. Он словно занимает собой все окружающее меня пространство, заполняет его своей аурой, и если честно, то теперь она мне абсолютно не нравится. Я отвожу взгляд, а в голове всплывает наш с ним диалог.

Это было за день до первого сентября. Я как раз поступила в универ, в котором он учился. До моего восемнадцатилетия оставалась пара месяцев.

– Клим, я знаю, у тебя там какие-то проблемы, ну, с той девушкой, что тебе нравится…

На этих словах его брови ползут вверх, а я продолжаю, не придавая значения этой реакции:

– Да, я в курсе, Рябина ляпнул, что у тебя любовь. И судя по твоей хмурой физиономии, безответная. Так вот, знай, она полная дура, что игнорит, ты же такой хороший.

– Точно дура, здесь ты права, – он закатывает глаза и вскакивает с кровати, на которой мы валяемся.

Я же тогда действительно говорила ему все это на полном серьезе. До меня абсолютно не доходило, что эта девушка и есть я. По-моему, отсутствие мозгов это у меня врожденное.

Выныриваю в реальность и понимаю, что Клим мило беседует с Гелей. Она смеется, даже иногда касается его плеча. Вроде ничего не значащий жест, а меня коробит. Меня и раньше это бесило, когда таскающиеся за ним девки так делали. Только вот свой внутренний протест я трактовала иначе – будто бы переживала за друга.

– Хорошо выглядишь.

– Что? – вскидываю взгляд и понимаю, что он говорит это мне. – Спасибо, – выдавливаю глупую улыбку, чувствуя какое-то странное тепло. Не надо, Луиза, тормози. Ничего хорошего не выйдет. К тому же ты еще не решила, что делать со всем, что на тебя свалилось.

Я должна Вяземскому приличную сумму денег за Ромку. Мельникову должна за то, что секрет остаётся секретом. И каждый из них ведет войну друг против друга. Теперь я это понимаю. Клим вернулся не просто так, это не дружеский визит в город детства. У него здесь свой интерес. И, судя по всему, очень весомый. Неужели он действительно хочет присвоить империю отчима?

Тем временем Геля нас оставляет. Уходит, вынуждая меня быть с ним наедине.

– Зачем ты рассказал Вите? – все же спрашиваю, не стоит этого делать, знаю. Но смолчать не могу.

– О чем именно?

– О том, что я приходила, не строй из себя дурака. Тебе не идет.

– Значит, так нужно, – смотрит на меня в упор. Делаю то же самое, не могу отвести взгляд и проиграть.

– И это весь ответ? – чувствую, как начинаю закипать.

– Да. Скажи-ка лучше ты мне, Луиза…

– Что? – напрягаюсь.

– Не знаю, возможно, тебе есть что рассказать. М-м-м?

Он ведет плечом и делает шаг в мою сторону. Останавливается где-то сбоку, а потом заходит за мою спину. Я чувствую его дыхание на своей шее и мгновенно покрываюсь мурашками. Зачем он это делает? Знает о чем-то? Или просто догадывается?

Страх заключает меня в свои мерзкие лапы.

Клим снова давит. Размыкаю губы, издаю тихий вздох, но сказать про Витин план, так и не решаюсь. Не время, я должна еще немного подумать, определить для себя, насколько я могу ему доверять.

Клим сжимает мои плечи – аккуратно, без давления и боли. Проводит ладонью по внутренней стороне моей руки. Сначала предплечье, после сгиб локтя, запястье, которое обхватывает в кольцо из своих пальцев. Он вроде бы не делает ничего запретного, но меня лихорадит. Эта чертова близость убивает. Заставляет согнуться пополам в душевных муках и терзаниях. Внутри я давно закрываю свой рот ладонями, чтобы не закричать от этой чертовой тоски. Снаружи стою не шевелясь. Только зажмуриваюсь.

Он отыгрывается? Мстит мне за прошлое? Конечно. Я растоптала его чувства, а теперь, теперь он хочет втоптать в грязь меня. Только вот какой способ выберет, загадка…

– Луиза? – его слова очень тихие, чтобы расслышать, приходится напрягать слух.

– Нет, – качаю головой в отрицании,– мне нечего тебе сказать.

– Ладно.

Он отстраняется. Слишком резко отходит в сторону, будто бы и не было его здесь вовсе.

Смотрю в широкую удаляющуюся спину и провожу по своему взмокшему лбу такой же влажной от волнения ладонью.

– Теряешь хватку, – Витя появляется внезапно, улыбается, но глаза остаются холодными.

– Серьезно? – подхожу к нему ближе, упираясь пальцем в грудь. Мельников напрягается, его злит, что я трогаю его безумно дорогой дизайнерский пиджак. У него вечно был пунктик на шмотье. – Неделя, и он сделает для меня все, что я пожелаю. И вот тогда, – обхожу Витю по кругу, – мы с тобой будем в расчете.

Мельников не отвечает, лишь ухмыляется. Я же стараюсь как можно спокойнее отойти от него подальше. Настегаю Вяземского и, слегка коснувшись его руки, произношу:

– Нужно поговорить, не здесь.

– Где? – Клим берет меня за руку, не давая возможности ускользнуть.

– Не знаю, лучше в гостинице…

– Я понял. Найди меня, когда этот цирк закончится.

Вяземский разжимает захват и вновь удаляется, только теперь к отчиму. Его вывезли на коляске. Ужасное зрелище. Еще полгода назад он крепко стоял на ногах и никто даже не догадывался, что его пожирает болезнь.

Остаток вечера я слоняюсь по залу, пару раз выхожу на улицу, потому что атмосфера этого дома душит. В голову лезут ненужные воспоминания. Мои родители часто бывали здесь, вот на таких же сборищах. Мама была такой красивой… Стираю слезу. Смотрю на осенний сад, вдыхаю холодный ночной воздух, а на плечи ложится приятный коже материал. Не нужно гадать, что это. Все понятно по запаху. Клим накинул на меня свой пиджак.

– Поехали, – его голос за спиной. Хочется обернуться, но я этого не делаю.

– Куда?

– В гостиницу.

– Ладно, – стягиваю черный материал, но Вяземский удерживает мои плечи руками.

– Оставь.

– Да, – бормочу, смотря себе под ноги, и медленно иду за ним.

Глава 10

Вяземский водит сам, с ним нет охраны или водителя. Он внимательно смотрит на дорогу, но машину ведет расслабленно. Я бы сказала, лениво. Локоть левой руки упирается в дверь, а кисть правой покоится на рычаге переключения скоростей.

Я смотрю на него из-под полуопущенных ресниц. Вскинуть голову и взглянуть открыто не решаюсь. Делаю это тайком. В тусклом свете приборной панели я вижу его поблескивающие глаза и трехдневную щетину – она добавляет суровости. Он уже успел стянуть галстук, расстегнул верхние пуговицы белоснежной рубашки и даже закатал рукава до локтя. У него крупные руки с выступающими от напряжения венами. Когда он выкручивает руль, это хорошо заметно.

Интересно, о чем он сейчас думает? Почему-то эта мысль никак не выходит из моей головы.

По спине ползет волна мурашек от осенней прохлады из-за того, что Клим приоткрыл окно. По инерции стягиваю полы пиджака крепче. Мое пальто так и осталось в доме Мельниковых, и я не думаю, что вернусь туда, чтобы его забрать.

Передергиваю плечами. Клим скользит по мне взглядом, и стеклоподъемник со стороны водителя резко ползет вверх. Он включает обогрев и все так же, без слов, переключает скорость.

Я не знаю, куда мы едем, а самое главное, даже не спрашиваю. Виски наливаются свинцом – завтра меня настигнет жуткая мигрень. Я уже чувствую ее ауру. Растираю пальцами голову, чтобы хоть как-то облегчить эту тянущую боль. Правда, толку от этого никакого.

Теплый воздух равномерно распределяется по салону, и мое тело тяжелеет. Его окутывает легкой дремой. Так и хочется закрыть глаза, но я этого не делаю, только вытягиваю руку, чтобы выключить печку. Нужно взбодриться. Клим тем временем сворачивает на парковку отеля прямо в центре города.

– Пошли, – тянется к двери и выходит на улицу.

Пару секунд смотрю на его мелькающую за окном фигуру и вылезаю из машины. Ветер подхватывает волосы, и они путаются между собой, загораживают обзор. Приходится приложить усилия, чтобы привести себя в порядок.

В холле просторно и светло. Весь персонал очень приветлив. Вяземскому вручают ключ-карту, и он сразу же направляется к лифтам. Нам на четвертый этаж, и я бы очень хотела преодолеть это расстояние пешком, что и собираюсь сделать. Иду к лестницам.

Вяземский лениво наблюдает за моими поползновениями, вздыхает и подтаскивает к себе. Не церемонится. Просто запихивает в кабину.

– Я пешком… – говорю, стоя одной ногой в лифте.

– Не устраивай представлений.

Клим толкает меня внутрь, и двери за его спиной закрываются, захлопываются, погружая меня в ловушку собственного разума. Прилипаю спиной к стене, закрываю глаза. Глубоко и размеренно дышу. Я справлюсь. Всего пара этажей. В такие моменты я рада, что в нашем городе нет небоскребов. Максимум жилые дома этажей в двадцать.

Гул в ушах нарастает, я уже чувствую прикосновение металла к щеке. Чувствую, как тонкая струйка крови стекает по шее. Сглатываю. В голове голоса – грубые, громкие. Смех.

– Я буду молчать, – бормочу, – буду молчать, – еще теснее прижимаюсь к прохладной поверхности и хочу лишь одного – раствориться.

– Ты что-то сказала? – голос Клима возвращает в реальность. Вырывает из пучины болезненных воспоминаний. Смотрю на него, опаленная страхом, и отрицательно качаю головой.

Когда мы оказываемся в номере, Вяземский сразу идет к мини-бару, будто бы точно знает, где он, хотя, возможно, он уже был здесь. Наливает виски в глубокий квадратный бокал и бросает туда пару кубиков льда. Мне не предлагает.

Пока он занят напитком, я стягиваю с плеч пиджак. Развожу лопатки и чуть вытягиваю шею, чтобы расправить спину. Мышцы закаменели, будто бы на меня надели железный корсет.

– Уже можешь рассказывать.

– Да, – киваю, а сама внимательно наблюдаю за его отточенными движениями. Клим садится напротив меня в кресло. Закидывает ногу на ногу и ведет подбородком, подталкивая таким образом к разговору.

– Луиза, у меня мало времени. Если ты передумала, дверь там, – кивает в сторону выхода.

– Нет, не передумала. Виктор хочет, точнее… – тереблю пальцами салфетку. – Он послал меня тебя соблазнить.

Вяземский с усмешкой на губах ведет бровью и делает еще один глоток янтарной жидкости.

– Продолжай, – прячет свое веселье за бокалом.

– Он хочет, чтобы я вошла к тебе в доверие.

– Сомнительный метод – входить в доверие через постель. Брат оправдывает мои ожидания. Но дело в другом, – задевает меня взглядом, недобрым взглядом карих глаз, – с чего ты решила рассказать все это мне?

– Просто хочу помочь, ты никогда не делал мне ничего плохого. В отличие…

Договорить он не дает, перебивает:

– Допустим, я тебе верю. – Задумчиво барабанит пальцами по ручке огромного, обтянутого черной кожей кресла, берет паузу в несколько секунд. – Ладно, давай, втирайся в доверие, Лу-иза.

Клим ставит стакан на стеклянный столик и подается вперед. Упирается локтями в широко разведенные колени. Между нами расстояние ровно в один шаг, и это не может не напрягать. Сжимаюсь от резкости и сметающего все на своем пути напора. Задерживаю дыхание в ожидании его дальнейших действий. Сейчас я дезориентирована и абсолютно не знаю, что от него ожидать.

Он дергает подол моего платья, и разрез мгновенно ползет выше. Нитки трещат по швам. Я охаю на выдохе, Клим же останавливает раскрытую ладонь на моем голом бедре. У него горячие руки.

– Для правдоподобности бурной ночи, – проводит пальцами по моей «гусиной коже». Спускается к лодыжке, а потом убирает руки, – останешься сегодня здесь. Если все действительно так, как ты говоришь, за тобой следят.

Вяземский отстраняется, поднимается с кресла и достает телефон.

– Душ там, – кивает на дверь за моей спиной и выходит на балкон.

Глава 11

Все это происходит за какие-то секунды. Вот он так близко, а теперь снова далеко. Чертовы контрасты.

– Хорошо, – тру затекшую шею и поднимаюсь с диванчика.

Очень долго стою под прохладной водой. Включаю верхний распылитель и упираюсь лбом в стеклянную дверцу кабинки. Все это странно. Зачем я рискую? Не думаю, что в случае опасности Клим меня защитит, я для него такой же расходный материал, как и для Мельникова. Правда, в глубине души трепещет надежда, что это не так. Глупый внутренний голос умоляет сделать все правильно. Хоть раз в жизни поступить по совести – по совести, которой у меня почти не осталось.

Выключаю воду и заворачиваюсь в длинный махровый халат. Он кремовый, приятный цвету глаз. Всовываю ноги в мягкие тапочки и выхожу в приглушенно освещенную комнату. Номер полулюкс. С гостиной и спальней. Кровать одна. Вторая комната только с диваном. Причем довольно неудобным для сна. Стягиваю с влажных волос полотенце и кидаю его на спинку кресла.

Вяземский все еще на балконе, поэтому я пользуюсь моментом и забираюсь под одеяло, потуже завязывая поясок халата. Отворачиваюсь в противоположную от окон сторону и закрываю глаза. В комнате темно и тихо. Я слышу тиканье часов, громкий ход стрелки меня раздражает. Когда балконная дверь хлопает, настораживаюсь. Тело напрягается, наливается страхом и предчувствием опасности.

Клим ложится на другую сторону. Я отчетливо чувствую, как под его весом проминается матрац.

Еще минут десять я лежу словно на иголках, жду, когда он уснет, чтобы расслабиться. Постоянно прислушиваюсь к дыханию и, когда оно становится размеренным и глубоким, переворачиваюсь на спину, приподымаясь на локти.

Только вот вместо того, чтобы увидеть его расслабленное сном лицо, я вижу темный, колючий взгляд.

Сглатываю, медленно опускаясь на кровать. Прилипаю спиной к простыне.

Все это слишком. За гранью. Мои расшатанные нервы на пике эмоционального фиаско. Я лезу туда, куда не следует. Делаю то, что может закончиться плохо в первую очередь для меня. С чего вдруг это желание быть хорошей? Неужели я хочу выглядеть такой в его глазах? Это же смешно. Зачем? Он мне никто. Обыкновенный человек. Человек из прошлого. Тогда почему, когда он рядом, меня раз за разом окатывает ледяным душем? Эмоции, как и мысли, путаются в огромный клубок, и я уже не знаю, какая я настоящая. Та, что готова на все, лишь бы выжить. Или та, что готова прийти на помощь другу, даже если он таковой меня и не считает…

Не понимаю. В голове столько мыслей, но я озвучиваю самую глупую. Все равно ни он, ни я не спим.

– Что за информацию я передала Берг?

Вяземский отвечает не сразу. Подбирает слова или решает, стоит ли вообще со мной разговаривать?

– Я просто тебя проверял.

– Там было что-то имеющее вес?

– Скажем так, если бы ты посмотрела и разболтала о том, что видела, Вите, он бы непременно захотел забрать это себе. Но он не захотел.

– Я играю честно, – звучу с обидой.

– И я тебе за это признателен.

– Если он узнает, что я помогаю…

– Я выведу тебя из игры сразу, как только дойду до нужной точки.

– Выведешь?

Он сейчас вот так просто говорит о том, что…

– Не в том смысле, Луиза. Я не убиваю людей. Тебе и твоему брату ничего не угрожает. Если ты об этом.

– Я могу тебе верить? – переворачиваюсь на другой бок, так чтобы видеть его профиль.

– Никому нельзя верить. Спи.

Не знаю почему, но в памяти вновь всплывает прошлое. Тогда, восемь лет назад, Клим был другим. Ноль серьезности, на уме одни гулянки. Куча девчонок, тусовки, и такой заразительный смех. Даже не вериться, что этот мужчина, что лежит рядом, и есть он.

Я улыбаюсь своим мыслям, не замечая, как издаю смешок.

– Я сказал что-то смешное?

Клим впервые за все время поворачивает голову в мою сторону. До этого он отвечал не глядя на меня, смотрел в потолок. Он поворачивается, а у меня мурашки по всему телу.

– Нет, просто, помнишь, – улыбаюсь, – как мы вот так же на пляже…

– Не помню.

Он говорит резче. Его интонация грубеет. Клим снова отстраняется – не физически. Морально. Отгораживается огромной ледяной стеной.

– Извини. Спокойной ночи, – бормочу в темноту, но в ответ слышу лишь тишину.

Утром, как только первые лучи солнца касаются постели, я разлепляю глаза. Клим спит. У него усталый вид. Вымотанный. Это видно, несмотря на то что сейчас его поглотило царство Морфея.

Вечером он был напряжен. Сейчас же его лоб разглажен, глаза не колют меня недоверием, тело расслаблено. Между нами расстояние в метр. За ночь оно ни разу не сократилось. Вылезаю из-под одеяла и выхожу в гостиную. Стягиваю халат, надеваю платье и, не заморачиваясь скромностью, напяливаю его пиджак.

Быстро миную четыре пролета и оказываюсь на улице. Раннее утро прекрасно отсутствием суеты. Солнце лениво тянет лучики к земле, а холодный с ночи воздух начинает прогреваться. Я люблю утро. В эти часы даже дышится по-другому. Свободнее. Может быть, стоит опять начать бегать?

Вытаскиваю телефон и открываю приложение такси. Пока отмечаю свою геолокацию, у тротуара, в паре сантиметров от меня, останавливается машина. Поднимаю взгляд, а дверь со стороны пассажира открывается.

– Садись, прокатимся.

Глава 12

Остервенело хлопаю дверью, на что Витина бровь вопросительно ползет вверх.

– Ты бы за мной еще в номер пришел.

– Как прошло? – игнорирует мою претензию и поправляет манжеты.

– Нормально.

– Он поверил в твою искренность?

– Думаю, да, – улыбаюсь и отодвигаю край пиджака, – платье даже порвал для убедительности.

– Просто хотел полапать. И все же, – Витин сальный взгляд скользит по моему бедру, – у тебя классные ноги, Луизка. Может, минет?

– Охренел? – закатываю глаза, резко прикрываясь пиджаком.

– За эти четыре года я так и не нашел ту, кто сосет лучше, чем ты.

– Сомнительный комплимент, – кривлю губы, – высади меня здесь. Сама доберусь.

Витя кивает водителю, и тот припарковывается на центральной площади.

– Позвоню, – бросаю через плечо и выхожу на улицу.

«Мерседес» скрывается за углом, а мои холодные пальцы наконец-то нажимают кнопку «вызвать такси».

Домой приезжаю минут через двадцать. Ромка еще дрыхнет. Проскальзываю в душ, чтобы смыть с себя запах салона Витиной машины. Платье выбрасываю в урну под раковиной на кухне сразу, как только там оказываюсь. Завариваю кофе. У меня есть целое воскресенье, чтобы отдохнуть. Привести мысли в порядо.

– Ты уже вернулась? – Ромка зевает и чешет затылок. – О, кофеёк, и мне сделай, – усаживается напротив меня в одних трусах.

Беру еще чашку.

– Ты чего вскочил? Девяти даже нет.

– На запах пришел.

– Ясно.

– Ты как? – Рома перестает жмуриться и смотрит на меня в упор.

– Нормально. Как ты и советовал, рассказала все Климу.

– А он?

– А он сказал, что нам с тобой ничего не угрожает. Потом, правда, добавил, что никому верить нельзя.

Улыбаюсь и ставлю перед братом его кофе.

– И что мы делаем?

– Пока просто живем, а там посмотрим.

– Ясно, слушай, Лу, одолжи пару тысяч.

– Прям так и одолжить?

– Ага. На подарок. Лерка на др позвала.

– Карту мою возьми, сам снимешь. Я сегодня не хочу выходить из дома. Буду обжираться сладостями и смотреть сериалы.

– Отличный план. Сниму бабок и сразу к тебе присоединюсь. Только пиццу по дороге возьму.

Но спокойного воскресенья не получается. После обеда я узнаю, что отец Виктора умер. Во сне. Просто взял и не проснулся. Вот так бывает. На долю секунды я даже испытываю сожаление. Смерть – это всегда плохо. Но стоит только вспомнить, каким человеком он был, и вся горечь рассеивается.

Остаток дня проходит на автопилоте. Я постоянно думаю о родителях. Чужое горе всегда заставляет вспомнить о своем, даже когда тебе этого не хочется.

Первые месяцы после их смерти я каждую ночь выла в подушку. Орала в нее от бессилия и боли. На соседней кровати мирно спал Ромка. Он уже все понимал, но дети гораздо легче переносят утраты, или же нам – взрослым – так просто кажется.

Тогда я не могла заняться своей жизнью, не могла оставить брата. Я должна была вытащить нас обоих. Поэтому осталась в городе, приняла помощь Вити и продолжала верить в то, что люблю его. Мне нужно было верить хоть во что-то. Обманываться. Пусть даже так. Прикрывать все свои поступки любовью – гнусно. Я сделала много плохого, но разве я могла позволить Роме быть усыновленным другой семьей? Нет.

Витя попросил об одолжении за помощь в усыновлении. Тогда это случилось впервые – его просьба. После их станет нескончаемое множество. Он давил на меня морально, а я просто делала, как он говорит.

В восемнадцать все видится иначе. Поступки не кажутся такими уж страшными.

К тому же я всегда ценила свою жизнь больше остальных, а теперь не могу понять, как случилось так, что я оказалась на ее обочине. Она проходила мимо меня все эти годы. Я словно барахталась на одном месте. В маленьком озере с затхлой водой. Да и барахтаюсь в нем до сих пор.

К вечеру мне сообщают дату похорон. Они уже завтра. Не знаю, зачем мне эта информация, вряд ли я решусь туда пойти. Но, вопреки всем внутренним запретам, в полдень понедельника я стою на кладбище в окружении людей в таких же черных одеяниях, как у меня.

Слушаю тихие голоса, понимаю, что собравшиеся здесь вряд ли когда-то любили или же уважали этого человека, скорее наоборот.

Бросаю горсть холодной земли в могилу, сталкиваясь глазами с матерью Клима. Она прожигает меня взглядом. Лютым, яростным. Хочется сбежать, но я достойно держу маску на своем лице. Моя спина остается прямой. Я стараюсь не выражать каких-либо эмоций.

Делаю шаг назад, упираясь в чье-то тело. Бормочу извинения и стараюсь отойти в сторону как можно быстрее.

Клима среди всех этих людей я не вижу. Хотя его отсутствие вполне оправдано прошлым.

Стягиваю английский воротник черного пальто, поправляю надетый на голову платок и бреду к воротам. Мне не стоит здесь быть. Но в глубине души я знаю ответ, понимаю, зачем пришла…

– Луиза, – голос Виктора за спиной отвлекает от размышлений. Поворачиваюсь и вижу перед собой совершенно другого человека. Осунувшегося, с красными глазами и поникшим тихим голосом.

– Соболезную, – киваю и хочу уйти.

Витя перехватывает мою руку, тянет на себя.

– Останься на поминки, – проводит пальцем по тыльной стороне моей ладони. И смотрит так… жалобно, что ли….

– Хорошо, – киваю и ненавижу себя за свое согласие.

Мельников любил отца, подражал ему, следовал указаниям и советам. Он его боготворил. Поэтому сейчас ему тяжелее всех здесь присутствующих. Даже мачеха не чувствует того же самого. Она любила своего мужа иной любовью. Конечно, она тоже страдает, но иначе. Не так, как ребенок, потерявший отца. Именно ребенок. Ведь для своих родителей мы пожизненные дети.