Матан и его семья

Раби, преисполненный благодарности к Матану, решил во что бы то ни стало отплатить добром за добро. Он задумался: “Мой помощник показал себя блестящим знатоком Писания и зрелым законоучителем, хоть он и молод годами. Я хочу быть откровенным перед самим собой. Мне нечего больше дать Матану, ибо он впитал от меня всю мудрость. Как когда-то он стал равным моему вавилонскому товарищу Эвитару, так теперь он сравнялся со мною. Матану предстоит большое жизненное плавание. Чтобы ветер наполнил парус его корабля, я должен выправить ученику законный документ на право занять пост раввина – это мой долг!”

Надо заметить, что в те давние времена титул раввина можно было получить только в Эрец-Исраэль решением совета мудрецов. Действовал совет коллегиально и абсолютно демократично – голос равен голосу. Раби не сомневался, что его протеже непременно удостоится заслуженной чести. Каково же было разочарование Раби, когда в результате голосования выяснилось, что звание раввина Матану не присвоено!

Казалось, Раби горевал больше незадачливого претендента. “Я слишком полагался на здравый смысл людей, я должен был обсудить дело предварительно с каждым членом совета, убедить и повлиять!” Матан со своей стороны успокаивал наставника: “Дорогой учитель, если не смотря на то, что я исцелил тебя, ты тем не менее не сумел добиться для меня звания раввина, стало быть, есть на то хотение Небес. Значит, не о чем тужить, наоборот, мы должны с благодарностью принять волю Господа!”

В ученой среде принято считать, что подоплека отрицательного решения совета мудрецов не ясна ввиду того, что до нас не дошли соответствующие документальные источники. Поскольку всякая неизвестность подталкивает пытливые умы к отысканию причины, мы, не стесненные ограничениями на творческую фантазию, попытаемся прояснить дело.

Совет мудрецов – это собрание глубоко и широко образованных людей, не лишенных, однако, простых человеческих чувств. Раби слишком очевидно благоволил Матану и этим самым невольно унижал коллег. Испокон веку известно: самолюбие протиснется в любую брешь. Так стоит ли удивляться тому, что естественная в этой ситуации зависть повлияла на решение членов совета?

***

Матан великодушно успокаивал Раби, демонстрируя оптимизм и, якобы, не придавая значения отказу в получении свидетельства раввина. Однако в глубине души Матан был немало огорчен. Обида побудила его заинтересоваться вещами, стоящими в стороне от прямой дороги истинной веры.

Матан начал делать странные заявления, вызвавшие беспокойство Раби. Например, он стал уверять учителя, будто бы умеет устанавливать начало беременности с точностью до одного дня. Матан пошел дальше. Под большим секретом он сообщил Раби, что знает, как совершить половой акт с девственницей, не нарушая ее непорочности, и при этом девица забеременеет. Матан добавил, что этот секрет известен только ему, и он никому его не раскроет.

Раби невольно заподозрил признаки возможного нездоровья ученика. К тому же, рассуждения Матана о непорочном зачатии показались Раби опасными в свете набиравшего силу христианства с его удивительными мифами.

В этой ситуации Раби почел за благо написать откровенное письмо отцу Матана. Полученное из Эрац-Исраэль послание глубоко встревожило Гедалью. “Что означает этот странный интерес сына к теме деторождения? – спросил себя Гедалья и нашел единственно правильный ответ, – пора женить парня. Мудрость мудростью, а природа требует положенную ей дань!”

Гедалья написал наследнику, мол, довольно холостяковать, пора жениться, нашел тебе невесту по душе. Обращение к отпрыску Гедалья заключил словами: “Сын! Беспрекословно исполняй мою отцовскую волю – немедленно возвращайся в Нагардею и заводи семью. В семье каша гуще!”

4. Женитьба

Письмо отца произвело в душе Матана настоящую бурю. Гедалья потребовал от сына немедленно покинуть Эрец-Исраэль и вернуться домой в Нагардею. Категоричность родительского тона воспламенила сердце юноши решительным неприятием. В пылу протеста он приготовился к резкому ответу, мол, даже и не подумаю приезжать немедленно. “Ежели зычность зова не умерится, то я и вовсе не вернусь под родительский кров!” – возмущенно говорил себе Матан.

Противовесом гневу стал заимствованный у Раби опыт из другой сферы: непротивление указам римских повелителей, но неторопливое и неполное исполнение оных. “Надо ли горячиться? – задавался вопросом Матан, – не найдется ли компромисс? Говорят, упорная горячность граничит с глупостью. Может, промедление пойдет мне на пользу? Что, если изобрести разумные доводы? А разве требование родителя так уж плохо по сути своей?”

Последний вопрос заставил Матана сперва всерьез задуматься, а потом и загрустить. До сих пор он не женат. Не ведает женской ласки. Угла своего не имеет. И это еще не всё. Ему, как известно, предназначено Небесами стать большим законоучителем. Однако незаурядная личность не имеет права не думать о будущем и эгоистически предпочитать холостяцкую жизнь семейной, наслаждаясь лишь причитающимся почетом. Человек выдающегося ума обязан привести в мир потомков, кои унаследуют мудрость родителя, продолжат и умножат ее. Выходит, своевременно и резонно намерение Гедальи женить Матана!

Раздираемый сомнениями, Матан обратился за советом к Раби и доверительно показал ему послание из Нагардеи. Прочитав письмо Гедальи и не подав виду, что это он заварил кашу, Раби сказал: “Твой отец прав, и не только потому, что он отец. Я загодя благословляю тебя и твою невесту, которую родитель нашел тебе по душе. Я сожалею о некоторых твоих речах. Мне кажется, недостоин молодого законоучителя интерес к таким низменным предметам как беременность, зачатие, девственность. Голова должна быть занята Святыми Книгами. Боюсь, сублимация правит сердцем твоим. Посему мой совет тебе: женись, Матан!”

В этом пункте зоркий читатель справедливо запротестует – мол, во времена Раби никакого понятия о сублимации не было, да и слова-то такого не существовало. Поблагодарим оппонента за бдительность и отметим в его пользу, что правота всегда на стороне точности и педантизма. Однако, принимая во внимание свободу, которую предоставляет нам жанр фикшн, оставим речь Раби без изменения.

Как и следовало ожидать, позиция радикального протеста, первоначально занятая Матаном, постепенно претерпела изменение в сторону умеренности, а затем и вовсе сменилась на благосклонную. Заметную конструктивную роль сыграл совет Раби. И вот уже Матан возвращается в Нагардею. Он с нетерпением ожидает первого свидания с незнакомкой и, конечно, вспоминает, что соскучился по своим семейным.

***

Эфрат – так звали невесту Матана, которую Гедалья избрал сыну по душе. Девица происходила из купеческой семьи, проживавшей в Нагардее. Отец ее был достаточно богат, хотя и не настолько, как сам Гедалья. Для последнего сие обстоятельство имело значение положительное, ибо имущественное превосходство давало моральный перевес в будущем объединенном семейном совете.

Хотя по дошедшим до нас сведениям иудейство Вавилонии процветало, тем не менее страшно узок был круг высших слоев нагардейского среднего класса, к которому принадлежали семьи жениха и невесты. Поэтому Гедалья, а равно и отец Эфрат, не располагали слишком большим количеством опций для сватовства. Не смотря на ограниченный выбор, Гедалья сумел отыскать для сына достаточно красивую видом девицу, предложив ее родителю молодого и в будущем богатого знатока Писания.

Подъезжая к родному крову, Матан испытывал волнение, торжество, ликование. “Скоро ли? Скоро ли? – лихорадочно думал он, – о, эти несносные улицы, лавки, фонари…” Вот он и дома. Объятия, поцелуи, крики, слезы радости. Отец, мать, сестры, зятья. Матан был счастлив любовью, которую ему выказывали. Как блаженна минута встречи!

На следующий день состоялось знакомство жениха и невесты. Только в минуты свидания люди начинают понимать, сколь много любви таили их сердца. Матан и Эфрат понравились друг другу. Обоих пленяла мысль о скором свершении романтических мечтаний. Один думал об этом с нетерпением, другая – с трепетом. Купленный отцами вскладчину новый дом ожидал молодых. Будущие молодожены хотели жить самосильно, а родительское попечение вспоминать с благодарностью как счастливое прошлое.

Свадьба удалась на славу. Среди гостей были и такие, которые когда-то давно сидели, как и сейчас сидят, за уставленным кушаньями столом, поздравляли счастливого Гедалью с рождением сына и исполнением Божьего завета обрезания. Этим людям посчастливилось дожить до женитьбы героя прошлого праздника. Ветераны застолий похваливали угощения, весьма похожие на яства былого торжества и, узнавая отменный вкус, шутили, впрочем, без обидной задней мысли, мол, на брачный стол пошел пирог завета.

За одной половиной стола располагались гости со стороны жениха, за другой – со стороны невесты. Скажем пару слов о некоторых представителях лагеря Гедальи. Сам он постарел. Голова стала белою – ну, что с этим поделаешь? Борода поредела, появилась дрожь в руках, глазами ослаб. Приходит старость – приходит и слабость. Матан вручил отцу склянку со своей знаменитой глазной мазью, заявил уверенно: “Чудодейственное средство. Спасло Раби, и тебя исцелит!” Гедалья улыбнулся, дал оптимистический ответ со скептическим подтекстом: “Спасибо, сынок. Божьей волею поможет твоя мазь…”

Годы безжалостны к людям суетных мирских занятий, но щадят тружеников духа. Посему Эвитар сохранил ясность ума и изо всех своих немолодых сил старался не поддаваться разрушительному действию лет. Он произнес красивейший тост в честь новобрачных, предсказал Матану славную будущность мудреца и просил его посвятить молодость – лучшую пору жизни – познанию путей Господа. “Запомни, – закончил речь Эвитар, – стар будешь, а молод – никогда!”

Зятья Гедальи, мужчины в расцвете сил, сидели рядком, раз за разом наполняли друг другу тарелки яствами и, кажется, намеревались испробовать все без исключения дары щедрости тестя. Они с признательностью поглядывали на шурина, благодаря которому им выпало так обильно и вкусно поесть. Все они принадлежали к торговой братии, были людьми абсолютно практическими и потому в высшей степени почтительно и с гордостью думали о книжнике Матане.

Для женщин накрыли отдельный стол. Поскольку они сидели в соседней комнате, и прекрасное их собрание было недоступно взору мужчин, то и мы, то есть читатели, отдадим положенную дань скромности и не станем заглядывать на запретную территорию.

***

Матан и Эфрат поселились в купленном для них доме. Минула неделя, и в обитель любви, где молодожены вкушали ранние супружеские восторги, явились отцы новобрачных и сообщили, что надумали сделать им еще один подарок – солидную сумму денег, требуемую для путешествия в Рим и для безбедного пребывания в чудо-городе целый месяц. У отца Эфрат живет брат в столице мира. Он охотно возьмет племянницу и ее мужа под свой кров.

Раз в жизни выпадает такая удача. С великой радостью был принят родительский дар. Часть пути молодые проделали по суше, потом плыли морем, потом снова двигались сухопутным путем. Широко образованный Матан недурно знал книжный латинский язык, теперь же ему представился случай попрактиковаться в живой речи. Эфрат еще в пути начала перенимать у мужа иностранные слова и к концу пилигримства сносно говорила на латыни. Путешествие – лучшее средство самообразования. Но если дорога не меняет человека – это плохое путешествие.

Родственник Эфрат проживал в иудейском квартале Рима. Человек небедный, он радушно встретил гостей и содержал их на свой счет, категорически отказавшись принимать плату за постой. Поэтому у Матана и Эфрат высвободилась изрядная сумма денег, которую они употребили на всевозможные удовольствия.

Богатый и шумный Рим – это не провинциальная Нагардея. Каких только зрелищ там нет! Битвы диких зверей на арене. Увлекательные театральные представления, хотя и не всегда пристойные. Лошадиные бега. Однажды, увлекшись, Эфрат проиграла пять серебряных динариев – не на ту лошадь поставила. Матан сознавал неправедность своего и жены поведения, однако утешал себя, мол, всего один месяц, да и никто в Нагардее не узнает. “Вернемся домой и замолим сии малые грехи!” – поддакивала мужу Эфрат.

Пребывание молодоженов в Риме пришлось на месяца алюль-тишрей, или, как говорили тамошние язычники, на сентябрь. Прекрасное время! Плоды поспели, молодое вино созрело, тепло и не жарко – благодать. Но пора возвращаться домой.

Матан и Эфрат отправились назад в Нагардею. Весь обратный путь с восторгом вспоминали они великий и несравненный Рим. Нечестивая мысль вертелась в голове у Матана: “Римляне вовсе не завоевывали мир, они только овладели тем, что могло бы стать добычей всякого!”

Молодые воротились без гроша в кармане. Кошелек пуст, зато чрево жены не пусто.

К несчастью, печальные новости ожидали вернувшихся домой путешественников.

5. Первенец

Меж светочей разума издревле встречались певцы счастливой старости. Дескать, вечер жизни приносит с собой свою лампу, и есть на свете старики, владеющие искусством быть стариками. Не станем называть имена былых и нынешних сочинителей, сделавших заметки на этот счет, но просвещенный читатель непременно вспомнит некоторых из них.

Какие причины подвигали мыслителей радоваться последнему листопаду? Сие не выяснено пока определенно, должно быть, всяк по-разному. Претенциозная наука еще не докопалась до глубин души, да и сам человек не ведает и не назовет с уверенностью правящие силы в сердце своем. Однако бойкие умы с легкостью выдвигают всевозможные логичные гипотезы о внутренних побуждениях чужих сердец. К сожалению, логичность не означает правильности. И всё же сквозь туман догадок пробивается луч достоверности – в похвалах преклонным годам неизменно присутствует всепобедное лицемерие.

У молодого индивида мало позади и много впереди. У старика – ровно наоборот. Посему свет оптимизма есть свойство молодости, а на долю старости естественным образом остается мрак пессимизма. Беда старика не в том, что стар, а в том, что не молод. Эту черную тучу некоторые жизнелюбы мнимо рассеивают сладкими грезами.

***

Рациональный Гедалья всю свою неромантическую жизнь опирался на реальность, не тешась эфемерными надеждами. Он знал о сидящем в нем недуге, но никому не открывал тайну. Возможно, именно поэтому, в предчувствии скорого и неизбежного, он срочно вытребовал Матана из Эрец-Исраэль обратно в Нагардею.

Родитель ухватил за хвост птицу счастья, ибо сын оправдал ожидания и готовился стать большим законоучителем. Однако такое будущее может ожидать лишь человека семейного. Поэтому, покуда Матан оставался холостым, довольство отца было половинным. Женивши сына, Гедалья разбавлял горечь приближения конца сладким настоем свершения жизненной мечты.

Другое дело – Эвитар. Он неустанно и жадно пил из бездонного колодца Святых Книг восхитительный напиток знания. Бесконечно обогащая память, он делился находками с учениками. Он не был обеспокоен скромностью своего достатка, ибо духовность заменяла ему материальное преуспеяние.

Физическая слабость не обошла Эвитара своим предательским вниманием. Но он умел отрешаться от суетного. Глава ешивы был уверен, что постоянное и многолетнее разрешение труднейших загадок Писания не только спасает ум от одряхления, но с каждым годом делает его все более изощренным. Возможно, он был прав. Что ни говори, а идея Эвитара выглядит очень современно.

Но вот пришла в Нагардею беда. Эвитара постигла участь всех смертных. Хоронили любимого учителя сотни скорбящих учеников. Да что там ученики – весь город горевал! В течение короткого времени община лишилась двух лучших своих земляков. Сперва ушел богатый и щедрый филантроп Гедалья, а вскоре за ним последовал Эвитар, властитель дум, любимец и гордость простого народа, один из духовных предводителей вавилонского иудейства.

***

Такие печальные новости ожидали Матана и Эфрат, воротившихся из путешествия в Рим. К их возвращению остались позади и семь, и тридцать дней траура по усопшим. Всё, что мог сделать Матан – это усердно молиться, и он рьяно исполнял долг сына и ученика.

Знавший о своем недуге, Гедалья заблаговременно составил и заверил завещание. В молодости хотелось хорошо жить, в старости – хорошо умереть. Со свойственной ему тщательностью он перечислил свои немалые богатства, предназначая их кому-либо из членов семьи. Не забыл ешиву и синагогу. Самая большая доля перешла к сыну. Так Гедалья посмертно способствовал воплощению жизненной мечты о потомке-мудреце, который прославит род его. Богатый Матан не должен будет, как бедный Эвитар, печься о пропитании, и все силы свои он сможет посвятить высоким целям – учиться самому и просвещать других.

Сестры Матана и мужья их получили причитающееся им по завещанию и были вполне довольны. Однако вдова Гедальи, не смотря на то, что удостоилась весьма неплохой доли, затаила в душе особое мнение, дескать, не следовало мужу делить имущество меж детьми не поровну. “Разве дочери менее важны, чем сын?” – думала она. Впрочем, такие мысли ей и раньше приходили в голову.

Эвитар хоть и добывал хлеб насущный своими руками, но делал это без души, по необходимости. Сердце его принадлежало миру чистого духа. Мысли личностей такого склада возвышенны и далеки от понимания будничных интересов людей попроще. Не удивительно, что Эвитар не позаботился о составлении завещания. С другой стороны, ему и делить-то было нечего.

Еще до возвращения Матана из Рима, по прошествии семи дней траура после смерти Эвитара, совет мудрецов Нагардеи направил посланника в Эрец-Исараэль с печальным известием. В письме к Раби законоучители Нагардеи спрашивали совета – кому, по его мнению, следует поручить возглавлять ешиву?

Будучи сам в весьма преклонном возрасте, Раби тяжело воспринял весть об уходе Эвитара. Тем не менее он нашел в себе силы немедленно сочинить ответное послание. Раби решительно утверждал, что на роль главы ешивы лучшей кандидатуры, чем Матан, в Нагардее не найти. Более того, Раби заверял совет мудрецов в глубочайшем знании законов его бывшим подопечным, и поэтому прочил тому должность верховного иудейского судьи города. Рекомендация как красота – завоевывает сердца.

Матан охотно взял на себя сладкое бремя воспитания юношества, сменив своего бывшего наставника Эвитара. Ученики ешивы приняли нового главу, не испытывая внутреннего душевного сопротивления, встречающегося в подобных ситуациях, ибо Матан был молод и потому близок им по духу.

Должность главного городского судьи в то время занимал престарелый, но всеми уважаемый законоучитель. Матану предстояло несколько лет ожидания до претворения в жизнь второй рекомендации Раби.

***

Новый глава ешивы с головой погрузился в бурное море неиспытанных прежде ощущений. Он сделал для себя важное открытие – учить других так же не просто, как учиться самому. Требуется особое мастерство, чтобы успешно передавать знания. Ведь очевидное для самого себя вовсе не кажется таковым для людей менее просвещенных. Матан увлеченно осваивал приемы преподавания.

Тем временем мысли Эфрат были заняты приближением важнейшего в жизни каждой женщины события – первое разрешение от бремени. Свекровь хотела было подослать к снохе умелую повитуху, которая когда-то принимала роды Матана, да оказалось, что той уж нет в живых. К счастью, дочь умелицы переняла у матери акушерское искусство и, когда подошел решительный час, справилась со своей ролью превосходно.

Дабы утвердить во мнении общины и в собственных глазах почтение к почившему родителю, Матан вознамерился присвоить новорожденному имя Гедалья. Однако новоиспеченный отец столкнулся с оппозицией. Одна из сестер Матана за неделю до знаменательного события тоже родила мальчика и успела раньше брата уважить память покойного. Вдова Гедальи не хотела, чтобы два ее внука звались одинаково. Эфрат, обязанная во всем поддерживать супруга, возражала свекрови, но не энергично. Мудрый Матан не стал вмешиваться в дело, за которое взялись женщины. В результате нелегких компромиссов, его первенец получил принятое всеми сторонами имя Шуваль.

Мальчик часто болел, причиняя тревогу отцу с матерью. То простуда, то расстройство желудка, то золотуха. Матан, знавший толк во врачевании и бойко целивший чужих ему людей, собственного сына лечить не осмеливался. Он приглашал к драгоценному чаду знаменитых докторов. Эфрат слушалась указаний многоопытных практиков и ретиво выполняла их назначения. Факт самоустранения Матан не афишировал, опасаясь, как бы в ученой среде не сочли, что он сомневается в собственном лекарском мастерстве, вдохновленном откровениями Святых Книг, то есть, в конечном счете, он, Боже сохрани, не доверяет Писанию.

Покуда младенцы пребывают в колыбели, они естественным образом являются объектами внимания и забот матерей. Отцы ждут своего часа. Матан денно и нощно пропадал в ешиве или в доме учения. Школяры довольно скоро забыли прежнего своего наставника Эвитара и со свежим энтузиазмом внимали новому учителю. Идеи молодого Матана были ближе и понятнее.

Зачастую до поздней ночи Матан обсуждал с воспитанниками трудные места Писания. Вместе рассеивали туман лаконичности, вместе выковывали недостающие звенья железных логических цепей. Матан применял заимствованный у Раби опыт поощрения школяров. Глава ешивы поворачивал обсуждение таким образом, что у питомцев складывалось впечатление, будто они сами предлагали разгадку. Сей педагогический прием работал на общую пользу.

Матан решил использовать тот факт, что осенью и весной наступает кратковременный перерыв в крестьянском труде. В дни земледельческих пауз он стал собирать в ешиве тружеников полей и разъяснять им основы Писания. Такая практика укрепляла простых иудеев в вере и, одновременно, способствовала популярности Матана в народе. Впоследствии эту идею заимствовали у Нагардеи и другие города Вавилонии. Ученики ешивы охотно помогали своему наставнику, извлекая пользу и для самих себя: осваивали начала педагогического мастерства.

6. Второй сын

Начнем главу с одного банального утверждения: если соединились браком мужчина и женщина, то, скорее всего, потомства им не миновать. Чем дети полнят сердца отца с матерью? Известно, чем – бедами и радостями, не скупясь ни на то, ни на другое. О бедах сказано: “Малые детки – малые бедки, а большие детки – большие бедки”. Другая народная мудрость касается родительских радостей, столь очевидно зависящих от возраста чад: “Мал золотник – да дорог, а велик пень – да дупляст”.

У Матана и Эфрат народятся сыновья и дочери. Далее мы проследим, как работают обе поговорки. Пока отметим, что примерно через год после появления на свет первенца (напомним, Шуваль его имя) жена вновь порадовала мужа значительной новостью. Отец хотел второго сына, о чем заявил недвусмысленно. Мать, выражаясь ученым сленгом сегодняшнего дня, не имела гендерных предпочтений и сказала, что порадуется любому созданию, лишь бы второе дитя было здоровее первого.

На радость отца появился на свет мальчик. А на радость матери младенец оказался крупным, крепким, с хорошим аппетитом и здоровеньким, не сглазить бы. Внутрисемейных дискуссий по поводу имени новорожденного на сей раз удалось избежать. Карми – так назвали младшего брата.

Как известно, отцы не торопятся жаловать вниманием младенцев, дожидаясь достижения оными возраста разумения. Сопричастие Матана к сыновьям в целом не являло собою исключения, хотя, по непонятной причине, (да разве для чувств нужна причина?) он питал слабость к маленькому Карми, рискуя вызвать ревность Шуваля. Через много лет, когда в семью пришло непоправимое горе, Эфрат сказала беспамятному Матану: “Ты не просто любил, ты обожал Карми”.

***

Расчет покойного Гедальи был точен: унаследованное Матаном богатство совершенно освободило его от забот о содержании семейства, и посему он с самого начала карьеры целиком посвятил себя главному делу жизни. Матан назначил толкового управляющего над наследными земельными угодьями.

Раз в неделю Матан выслушивал отчет о работах, вникал в дела и даже брал на себя смелость давать указания, хотя область его интересов лежала далеко от управления хозяйством. Исполнение своих распоряжений он дипломатично не проверял. Во-первых, не был уверен в их разумности, во-вторых, остерегался выказывать недоверие управляющему, и, в-третьих, не хотел стеснять его инициативу. К закабаленным в рабство должникам Матан относился снисходительно и освобождал их раньше срока.

Важная черта характера Матана – скромность. Круг его добрых друзей, близких врагов, учеников и просто знакомых рос с каждым месяцем. Далеко не все из них имели наделы земли, большой дом, наемных работников или рабов. Никогда Матан не поддавался соблазну тщеславия и не упоминал о своем достатке. За это его уважали, меньше завидовали, больше любили.