Полная версия
Биосоциальная проблема и становление глобальной психологии
Ирина Мироненко
Биосоциальная проблема и становление глобальной психологии
Российская академия наук
Институт психологии
© ФГБУН «Институт психологии РАН», 2019
Введение
Психологическая наука на всем протяжении своей истории обращалась к проблеме человека – культурного индивида, личности, – у которого в силу его причастности к культуре уже «нет „природы“ – простого или однородного бытия. Он причудливая смесь бытия и небытия; его место – между этими двумя полюсами» (Кассирер, 1988, с. 20). Проблема соотношения в личности общечеловеческого и универсального (иными словами, видового, природного), с одной стороны, и культурно обусловленного – с другой, раньше казавшаяся отвлеченно-философской, сегодня становится краеугольным камнем психологической практики, и постановка ее диктуется реальностью жизни людей в мультикультурном мире.
В определенном смысле биосоциальную проблему можно считать порождающей по отношению к нашей науке. Представляется неслучайным, что выделению психологии в отдельную область научного знания в конце XIX в. предшествовало возникновение нового типа отношений между индивидом и социумом. Ускорение исторического процесса к середине XIX в. достигло уровня, когда скорость радикальных изменений в культуре стала соразмерной смене поколений, что породило проблему «отцов и детей». Дети не хотели больше следовать примеру родителей, так как к жизни в их мире опыт родителей был уже непосредственно неприменим. Культура, устройство общества, впервые предстала как нечто подверженное переменам, временное и условное, и стал возможным сам вопрос об отношении личности, «социального индивида» как относительно самостоятельного деятеля к этим переменам, к социуму, сложилось представление о личности как о субъекте и объекте культурно-исторического процесса. Возникла проблема соотношения в человеческой сущности природного (общечеловеческого) и социального (культурно обусловленного).
Однако до Первой мировой войны еще доминировало представление о том, что социум, культура, является чем-то хотя и изменяющимся исторически, но несомненно более стабильным, чем индивидуальная психика. Дюркгейм доказывал, что именно социум (культура) является носителем той системы понятий, усвоение которой индивидом только и придает его изменчивой психической жизни характер устойчивого человеческого разума. Обосновывая зависимость психической организации человека от социума, Э. Дюркгейм доказывал, что в основе всех категорий, которыми оперирует человеческое мышление, лежит единая общественная практика, объединяющая всех членов какой-либо социальной общности: «Если бы в один и тот же период истории люди не имели однородных понятий о времени, пространстве, причине, числе и т. д., всякое согласие между отдельными умами сделалось бы невозможным, а следовательно, стала бы невозможной и всякая совместная жизнь. В силу этого общество не может упразднить категорий, заменив их частными и произвольными мнениями, не упразднивши самого себя <…>. Если же какой-нибудь ум открыто нарушает общие нормы мысли, общество перестает считать его нормальным человеческим умом и обращается с ним как с субъектом патологическим» (цит. по: История психологии, 1992, с. 279–280). Категории, которыми оперирует человеческое мышление, Дюркгейм называет «ценными орудиями мысли, терпеливо созданными в течение веков общественными группами, вложившими в них лучшую часть своего умственного капитала. В них как бы резюмирована каждая часть человеческой истории» (цит. по: История психологии, 1992, с. 282).
Проблема культурных различий, встречи человека с чуждой ему культурной реальностью, все еще представлялась возможной лишь в контексте рассмотрения экзотических стран и отдаленных от западной цивилизации народов.
Первая мировая война перевернула привычный европейцам мир. Социальные потрясения и антагонистические противоречия, охватившие мир после ее начала, открыли новые проблемы личности. Отношения индивида и социума изменились. Смена биологических поколений уже не успевала за радикальными изменениями в культуре. Впервые в своей истории человек оказался перед необходимостью жить в ситуации, когда радикально меняются принятые в обществе понятия о добре и зле, справедливости, понятия о том, как следует поступать в той или иной ситуации и как следует относиться к тем или иным явлениям. Впервые в истории науки возникло новое понимание отношения психического к социально-культурному как отношения относительно стабильного индивида к изменяющемуся миру. Проблема соотношения природного и культурно-обусловленного в человеческой психике, обрела новое измерение. Значимость этих вопросов в общественной жизни была столь велика, что проблема противоречивых отношений индивида и культуры, общества стала «нервом» психологических исследований и теорий ХХ в. как для теоретических школ, так и для практической психологии (Мироненко, 2005, 2015). Явно или неявно, психологические теории и конкретно психологические исследования исходят из определенной философской концепции, версии человека, подтверждают или опровергают какие-то представления о сущности человека и его предназначении.
Психологические теории ХХ в. обращены к анализу бытия человека в изменяющемся мире. Однако они все еще основаны на вере в то, что в изменяющемся мире человек остается самим собой. XXI в. породил проблемы утраты человеком как социальным индивидом определенности своей социокультурной идентичности, своей самости.
Сегодня все еще говорят, что мы живем в эпоху перемен. Однако представляется, что слово «перемена» уже не отражает сущность происходящего. «Перемена» предполагает переход из одного относительно устойчивого состояния в другое. Между тем мир современного человека все больше превращается в непрерывный поток изменений, так что «при описании современности через призму разных методологических оптик мы все чаще отмечаем такие ее свойства, как полифоничность, релятивистскую природу, ускорение изменений, мобильность, текучесть, разнообразие, сложность, гетерогенность, нелинейность, многомерность и неопределенность» (Асмолов, 2015, с. 13). Бытие человека приобрело совершенно новый характер, что не может не повлечь за собой изменения самого субъекта. В глобальном мире человек существует уже не в контексте, рамках и координатах какой-либо определенной культуры – личность расслаивается и множится в многомерном и многополюсном культурном пространстве, на пересечении культурных контекстов – в ситуации, когда нужно непрерывно и по-новому определяться с ответами на вопросы: во что я верю? каким нормам следую? кто я?
Психологические теории ХХ в. обращены к анализу существования человека в мире, к анализу проявляемых им свойств. Вопрос о его сущности не ставился, в рамках относительно изолированного развития школ он считался имплицитно ясным в каждом отдельном дискурсе. Происходящая сегодня интеграция мирового психологического знания в структуре глобальной психологической науки высвечивает то, что сущее, существование которого описывают разные теории, совсем не обязательно одно и то же. Сегодня основные вопросы, на которые должна ответить психология: что есть это сущее?что есть человек? – Проблема личности как антропологическая проблема становится главной для современного этапа развития мировой психологии. Вопрос не является абсолютно новым, еще Сократ вопрошал: «Кто я?». На стене храма Аполлона в Дельфах была надпись: «Познай самого себя». Так или иначе все философские и религиозные системы предлагают свои ответы, но сейчас этот вопрос имеет уже не отвлеченно-философское значение, но жизненно важен для человечества. С 11 сентября 2001 г. он носится в воздухе современного мира.
Представляется, что радикальные изменения не только человеческого бытия, но и сущности, происшедшие в сфере действия культурного фактора за последние десятилетия, остаются недооцененными в психологическом дискурсе. В профессиональном сообществе социологов активно обсуждается предположение о несоответствии предлагаемой теориями ХХ в. научной картины мира современной реальности, игнорирование или недооценка радикальности изменений, произошедших в социуме за последние десятилетия: «В современных условиях перед социологом стоит задача не выявить, по каким законам общество существует и развивается, но признать, что общества в его прежнем понимании больше не существует» (Castro, Lafuente, 2007, р. 185). В дискуссиях психологов редко поднимаются вопросы утраты соответствия теоретических моделей человека современной действительности. Причина этого в том, что в нашем профессиональном сообществе осознанно или имплицитно все еще доминирует установка на исследование «вечной» природы человека, вера в то, что существуют некие постоянные общечеловеческие качества и что эти качества лишь поверхностно изменяются в зависимости от внешних (в том числе, социальных) факторов. Сегодня этот постулат необходимо подвергнуть сомнению. Не настала ли пора вслед за социологами понять, что сущность человека за последние десятилетия претерпела столь же радикальные изменения, сколь и социум, в котором он существует, и отказаться от устоявшихся теоретических схем, не соответствующих современной реальности?
Как известно, мейнстрим современной мировой психологической науки развивался на базе исследований человека, принадлежащего к современной западной культуре ХХ в., воспитанного в ней. Его психологическим характеристикам присваивался статус универсальных, общечеловеческих. Сегодня становится очевидным то, что теории западно-центрической традиции, доминировавшие в ХХ в., не являются универсальными, а отражают лишь частный случай, поскольку созданы в контексте одной отдельно взятой культуры людьми этой культуры и имеют отношение к людям этой культуры, составляющим не самую многочисленную общность на планете (Berry, 2013; Kim et al., 2006; Marsella, 2012; Yang, 2000). Их применимость и адекватность в контексте других культур подвергается сомнению.
Происходящая интеграция психологического знания выявляет, что теоретические модели человека, имплицитно заложенные в теориях различных школ, существенно различаются. Это заставляет задаться вопросом: как соотносятся эти теоретические модели? Дополняют они друг друга или, может быть, взаимно исключают? Без обращения к этому вопросу невозможен диалог теорий в сети глобальной науки. В свете этого особую важность приобретает такое качество теорий, как заложенный в них потенциал неоднозначности, вариативности и изменчивости результирующих прогнозов, иными словами, их диалектический характер.
Важнейшей особенностью и задачей современного развития психологического знания является становление нового типа функционирования мировой науки – глобальной науки, которая с необходимостью возникает в условиях глобального мира. Эта наука является глобальной как по своему объекту, так и по субъекту порождения научного знания (Berry, 2013; Marsella, 2012; Sorokin, 2016; Vessuri, 2015). Современное развитие культуры и цивилизации определяет происходящий переход от моноцентрической структуры психологической науки с доминированием западного мейнстрима, какой была психология второй половины ХХ в., к структуре полицентрической (Danziger, 1994; Marsella, 2012). Становление глобальной психологической науки создает новые вызовы и открывает новые перспективы для развития психологических школ и направлений как в сфере психологической практики, так и в отношении академической науки.
В условиях становления глобальной науки интеграция психологического знания предъявляет особые требования к «локальным» традициям и школам, не входящим сегодня в сложившийся западно-центрический мейнстрим психологии, и требует от них особых усилий. Прежде всего, необходимым условием интеграции является работа, направленная на преодоление языковых барьеров (как в части языка в целом, так и в отношении используемой понятийной системы) и на вхождение в проблемный контекст глобальной науки.
Для российской психологии языковая проблема представляет большую трудность. Она предстает как проблема перевода понятийной системы нашей научной школы, понятийной системы, максимально сложной и изощренной, над которой целенаправленно работали лучшие умы советской психологии, в понятийную систему мейнстрима (Мироненко, 2012а, б, 2015; Mironenko, 2013а, б, 2014). Нужно объяснить западным коллегам суть наших теорий понятно и на их профессиональном языке. Языковая проблема существует, ее решение требует существенных усилий от нашего профессионального сообщества, но работать над ней необходимо для полноценной интеграции российской психологии в сеть глобальной науки.
В то же время формирование глобальной науки открывает новые перспективы для «локальных» школ, к которым сегодня можно отнести российскую школу. Становится очевидным, что формирование глобальной науки, востребованной в условиях глобального мира, невозможно без полноценной интеграции «локальных» научных традиций и относительно обособленных систем социально-гуманитарного знания (Bhambra, 2007; Outhwaite, 2009; Robinson, 1998; Rosa, 2014; Vessuri, 2015; и др.). Эти школы обладают качествами, которые необходимы для нового витка в развитии мировой науки. Во-первых, школы, не принадлежащие к мейнстриму, не обременены «однополюсным» восприятием психологической науки (Mironenko, 2017), обладают способностью определять диалектические противоречия в ее развитии. Во-вторых, эти школы обладают потенциалом теорий и методов, отличных от известных в мейнстриме, т. е. инновационных относительно мейнстрима, которые могут быть востребованы в новых условиях, и таким потенциалом обладает российская школа.
В этом смысле велик потенциал включения в мировую науку российской психологии, которая остается сегодня недостаточно интегрированной, в то время как именно здесь имеется существенный задел в диалектической разработке биосоциальной проблемы, подлинно оригинальный подход к ее решению.
Глава 1
Биосоциальная проблема в психологической науке
Между биологией человека и животных вклинилась социология и разорвала психологию на две части.
Л. С. Выготский.Исторический смысл психологического кризисаСоотношение и взаимосвязь биологического и социокультурного начал в человеческой психике
Научная психология исходит из предположения, что психика не существует вне живого организма. Психические процессы, состояния и свойства возникли в процессе эволюции жизни на земле. В этом качестве психическая деятельность, в том числе и психика человека, относится к предмету биологии, подчиняется биологическим законам и может быть подвергнута анализу с применением соответствующей методологии. Однако со времен античности сложилось понимание того, что существенная часть закономерностей психической жизни человека не поддается объяснению в терминах биологических наук, выходит за рамки биологических закономерностей. Б. Ф. Ломов отмечает: «С самого начала развития психологии как самостоятельной области научного знания в ней возникли две главные линии: одна – ориентированная на естественные науки, другая – на общественные <…> Стремление соединить эти две линии, <…> разработать цельную теорию <…> неизбежно ведет к постановке проблемы соотношения биологического и социального в человеке» (Ломов, 1984, с. 342).
Понятие социального не имеет единой общепринятой трактовки. В отечественной психологии сложилась традиция под социальным понимать прежде всего то в человеке, что отличает нас от животных. Это наличие общества и культуры, которые являются носителями программ становления и развития индивида, не биологических по своей природе и основанных не на биологических законах. Усвоение этих программ называется социализацией и является обязательным условием формирования нормального индивида. Общепринятым является представление о социальных факторах среды.
Под биологическим в психике человека в отечественной научной традиции понимается все природное, не специфически человеческое, все, что объединяет нас с нашими «меньшими братьями». Фактор наследственности является по своей природе преимущественно биологическим, однако сама биология человека имеет особую природу – это социальная биология. Как показали исследования, в тех случаях, когда человек вырастает в изоляции, лишен общества (например, известный феномен Каспара Хаузера), человеком в полном смысле слова он не становится. Во-первых, предоставленный своей природе, но изолированный от общества с момента рождения человек не обладает организацией нервных процессов, свойственной «нормальным» людям, и соответствующим ей поведением. Не владея полноценно речью, он не способен к подлинно человеческому общению. Во-вторых, его телесная организация не является нормальной для человека. Например, отличается форма позвоночника. Индивиду, выросшему в изоляции, не свойственно прямохождение. Его позвоночник остается полусогнутым, а руки при ходьбе касаются земли. Даже умение пить из чашки у нас не от природы.
Б. Ф. Ломов указывает, что человеческое дитя уже рождается с механизмами поведения, направленными на удовлетворение витальных потребностей, которые «рассчитаны» на человеческий способ ухода за ним (Ломов, 1984). В отличие от новорожденного животного, которое находит свою среду «готовой», для человеческого дитяти взрослыми создается особая, специальная среда. Система способов и средств создания соответствующей среды для ребенка сформировалась в обществе и закрепилась в культуре. Можно говорить о наличии у человека особого рода задатков, обеспечивающих возможность усвоения программ развития, социальных по своей природе, носителем которых является не видовая память, заложенная в генах индивида, а общество, культура. В то же время биологическое в человеке не сводится к наследственному. Среда обитания – очень широкое понятие и включает в себя далеко не только общество и культуру.
Нередко в литературе можно встретить отождествление дихотомий «среда-наследственность» и «биологическое – социальное». Однако существуют теории, в соответствии с которыми социальное представлено и в наследственности человека. Такова, например, теория архетипов К. Г. Юнга, его представления о коллективном бессознательном. В соответствии с этой теорией глубинные слои психики – коллективное бессознательное – не формируются в процессе индивидуального развития, но наследуются как общая универсальная основа человеческой душевной жизни. Коллективное бессознательное порождено единством мира, в котором обитают все люди, и наполнено инстинктами и архетипами.
Инстинкт, по Юнгу, – это потребность в деятельности, не имеющая сознательной мотивации, но ощущаемая как необходимость. Традиционно инстинктами называют сложные устойчивые последовательности действий, направленные на удовлетворение витальных потребностей: питательные, охранительные, сексуальные инстинкты, инстинкты отношения к потомству и т. п. Юнг относил к инстинктам человека и сложные ритуалы, которые мы встречаем в обрядах различных народов, в детских играх, то есть действия, не несущие непосредственно биологического смысла и относимые обычно к сфере культуры.
Архетипы – условные образные формы, типичность и универсальность которых обнаруживается в мифах, сказках, снах, галлюцинациях. Сам по себе архетип свободен от содержания и чисто формален, это, по терминологии Юнга, априорная возможность представления, на основе которой формируется содержательный образ мира у конкретного человека. В определенном смысле идея архетипов близка идее априорных форм познания И. Канта: и в том, и в другом случае речь идет о необходимости структурирования отражательной сферы психики до момента начала собственно индивидуального конкретно-чувственного отражения.
Вне дихотомии «биологическое – социальное» термин «социальное» применяется как антоним понятия «индивидуальное». Так, в самых авторитетных изданиях по зоопсихологии сложилась практика употребления словосочетания «социальное поведение животных». Не подвергая сомнению правомерность употребления термина «социальное» в указанном смысле, необходимо отметить его существенное расхождение с понятием, раскрытым выше. Важно подчеркнуть, что это существенное различие в содержании понятия «социальное» при его определении через дихотомию «животное-человек» по сравнению с определением через дихотомию «индивид-сообщество» ясно проявилось лишь на современном этапе развития психологической науки, в первую очередь благодаря достижениям биологических наук последних десятилетий ХХ в., прежде всего генетики.
Важнейшее реформирующее значение для понимания биосоциальной природы личности человека имело открытие генетиками во второй половине 1970-х годов механизмов так называемого группового наследования. Тот факт, что носителем целостного комплекса генов является не отдельный индивид, а группа, связанная родственными узами, позволил объяснить как биологически целесообразные те виды поведения, которые традиционно противопоставлялись биологически обусловленному индивидному эгоистическому поведению, – различные проявления альтруизма и самопожертвования.
В результате этих открытий стало возможным и необходимым развести два вышеназванных значения понятия «социальное», определяемого либо как противоположность «индивидному», либо как противоположность «животному». До этого времени существовала тенденция к отождествлению областей этих значений. Так, А. Н. Леонтьев в своей классической монографии «Проблемы развития психики» пишет о различии между психикой животного и человека, доказывает, что животное всегда действует само по себе, в одиночку, даже когда одновременно действуют несколько особей, воспринимая других как элементы окружающей среды, объекты. Феномен взаимодействия и взаимопонимания между членами сообщества, согласно его теории, возникает лишь на уровне человеческой психики.
Сегодня благодаря успехам биологии мы можем с точностью указать наличие «социального» фактора в животных сообществах, что позволяет на новом уровне поставить проблему специфичности человеческой психики по сравнению с психикой животного. Разведение как независимых дихотомий «животное-человек» и «индивид-сообщество» в контексте определения понятия «социальное» позволяет выделять следующие психические феномены:
– животные, существующие на уровне индивида;
– животные, существующие на уровне сообщества;
– специфически человеческие, существующие на уровне индивида;
– специфически человеческие, существующие на уровне сообщества.
Представляется, что уточнение содержания понятия «социальное» необходимо для продвижения в области исследования проблемы соотношения биологического и социального в психическом развитии человека. Так, Л. Г. Почебут (2002) видит трудности в разрешении данной проблемы в том, что логически и научно не определены понятия, используемые в дискуссии.
Можно утверждать, что искомое понятие определяется в различных психологических теориях либо как противоположность «индивидуальному», т. е. дихотомия «индивидуальное – общественное», либо как противоположность «животному», т. е. дихотомия «человек-животное».
На современном этапе развития науки, когда нет оснований сомневаться в наличии биологических механизмов регуляции животных сообществ, отсутствие разделения вышеназванных значений понятия «социальное» часто приводит к утрате видения проблемы специфичности человеческой психики.
Начало и конец доакадемического этапа развития психологической науки, с XVII до конца ХIХ в., когда существовала так называемая «традиционная» психология, общим предметом которой было сознание, методом – интроспекция, а основной теорией – ассоцианизм, обозначен двумя яркими фигурами: Рене Декарта и Вильгельма Вундта. В трудах Р. Декарта, заложившего основы теории, определившей развитие психологии в этот период, вопрос о специфичности человеческой психики поставлен с максимальной остротой: жизнедеятельность животного осуществляется на рефлекторной основе, автоматически и не нуждается в психическом регулировании, так как полностью определяется объективной реальностью внешних воздействий и внутренних состояний. Только две вещи Р. Декарт полагал невозможным объяснить подобным образом: это сознание человека и его речь. Область психики он счел возможным ограничить лишь названными двумя явлениями и приписал ее наличие, т. е. душу, лишь человеку, полагая прочие живые существа лишенными души автоматами. Предметом традиционной психологической науки было сознание, а центральной проблемой – природа свободной воли.
В. Вундт, появление научной школы которого означало переход психологической науки в новую фазу развития, жестко разделил психические явления на низшие, по отношению к которым он считал возможным применение объективных экспериментальных методов, и высшие, присущие только человеку и экспериментальному исследованию недоступные.
