Воспоминание о дожде

– А помните, как Андрей пытался в нашем пруду рыбу ловить? – кричит кто-то.

– Андрей – это мой муж, – говорит Наташа, поймав мой, наверно, всё ещё испуганно-удивлённый взгляд. – Он жив, жив, в Тверь поехал, завтра вернётся. Приходите к нам, познакомитесь. Ниночка, у меня ваш гиацинт расцвёл. Помните, вы мне в прошлом году клубень дали? Леночка, а вы нашу собачку, Лушу, сфотографируете, ладно? Она у нас простая дворняжечка и старенькая, слепенькая, но такая красавица, такая умница, кажется, вот-вот заговорит…

На другой день я просыпаюсь оттого, что по моему лицу шарит солнечный луч. Убедившись, что я пробудилась, он перемещается на печку. Володя с Рыжиком спят на террасе, а Нина давно возится в огороде, забегая время от времени на кухню.

За завтраком Володя объявляет, что пойдёт звонить по мобильному «за бугор», закажет на вечер такси.

– Ну что? Часа на четыре? К пятичасовой электричке?

– Как скажешь. На четыре так на четыре.

Дома меня ждёт постылый компьютер и работа, работа, бесконечные переводы… «На два века труда предо мной…»

Володя удаляется, а Нина рассказывает, что в Гутты они попали благодаря Наташе и Андрею. Андрей – завотделением у них в клинике. Всю жизнь вместе проработали! Теперь Андрей Васильевич тоже рвётся на пенсию. «Кто будет работать – не знаю!» – говорит Нина с отчаяньем в голосе. А когда-то в Гуттах дачниками жили только Таня с Алёшей. Они открыли эту деревню, каждый год рисовать приезжали в эти места. Алёша и рассказал Андрею Васильевичу, когда у них в больнице лежал. А потом, уже после Нины, приехали Рита с Виктором, Саша с Ольгой…

Возвращается Володя и объявляет, что «за бугром» к нему сразу же дозвонился его «генеральный», и потому мы едем не в четыре, а немедленно, он уже вызвал такси. – Так мы же к Наташе зайти обещали, – ахает Нина, – Лушу фотографировать…

– Пойдём. Машина к их дому подъедет, они ведь как раз у околицы.

– А забор?!

– Дался тебе этот забор! Пусть лежит – разве плохо?

– А козы Николаевы заберутся? А корова? Потопчет всё…

– Коровы никакой нет.

– Как нет?! А Машка Зинаидина?

– Она её продаёт. Сама сказала. Я утром на пруд купаться ходил, а Зинаида Машку на луг гнала. «В последний раз, – говорит, – надоела эта зараза, завтра за ней приедут».

– Но этого нельзя допускать. Она же сопьётся, Зинаида…

– А то она с Машкой не сопьётся! В семь утра уже качалась, еле шла…

– Нет, Володя, человек должен о ком-то заботиться, нести ответственность за кого-то, кроме себя, иначе…

– А, ну конечно! Давай, доктор, лечи, воспитывай… «Скажет спасибо за это сердечное русский народ…»

Нина не отвечает и о чём-то сосредоточенно молчит.

– Забор? – не понимает Володя. – Да сделаю я… Лена, неси топор! Не там! На террасе!

Володя ставил забор ровно три минуты. А разговоров-то было! Ну, мужики! Точно как мой бывший муж. Месяцами умоляешь его вбить какой-нибудь дюбель: «потом, потом…», «отстань» и даже: «отвяжись, худая жизнь». И вдруг сделает за минуту. А то ещё выдумал после стажировки в Кембридже: с чем к нему ни сунешься – «Impossible!» «Impossible» – это «невозможно» по-английски. Сын пришёл в восторг и тоже чуть что: «Impossible, impossible!» Даже ввёл это слово в виде девиза в компьютер. Включаешь его, и на весь экран надпись огромными буквами «IMPOSSIBLE». А потом раздаётся мефистофелевский хохот. Я первое время пугалась. Ладно, чего ворошить, дело прошлое.

Мы в гостях у Наташи и Андрея. Андрей Васильевич – весёлый, лысый, длинноусый дядька. И какие же разные дома у дачников в «завистливой деревне» Гутты! Сказочный терем Татьяны, немного захламленный и, может быть, поэтому такой уютный оранжево-абажурный уголок брата и сестры, капитальное добротное жилище Виктора и Риты… А у Наташи и Андрея не дом даже – хатка с белёными стенами. И залитый солнцем двор – хуторок в степи.

Нина заводит с Наташей разговор о судьбе Машки и Зинаиды.

– Дочь-то к Зинаиде хоть иногда приезжает? – спрашивает Андрей.

– Какое там! Уже несколько лет её здесь никто не видел.

– Будем покупать молоко по пятьдесят рублей за литр! – решает Наташа. – А не согласится – по шестьдесят. Будем поднимать цену, пока не уговорим. Остальные тоже, думаю, поддержат.

– Ну, что ж, – говорит Андрей, – мы молока не пьём, дети раз в год заявляются, значит, попоим собачку, старушку нашу…

А старушка, золотая слепенькая Луша, знает, что говорят о ней. Счастливо поднимает лисью мордочку к солнцу, вертит пушистым хвостом, радуется, лижет мне руки и не даёт себя сфотографировать.

– Неужели она совсем ничего не видит? – удивляюсь я. – Быть не может!

– Не видит. Просто нюх хороший и слух. Луша, постой, не вертись! Лена тебя сфотографирует…

Да, Луша, конечно, не фотомодель. То ли дело Рыжик! Абсолютно равнодушный и потому весьма статичный и фотогеничный господин. Но Рыжик уже имеется у меня во всех видах: Рыжик на террасе в подушках, Рыжик на столе у Татьяны, Рыжик, справляющий нужду под смородиновым кустом, Рыжик, лакающий молоко в кухне на фоне диковинной коряги, Рыжик, расположившийся на другой коряге, как в кресле… Оказывается, коряги – одно из увлечений Володи.

– Дом в Серебрянке тоже полон коряг, не заметила? – улыбается Нина.

– Нет, не заметила, должно быть, оттого, что там всё завалено газетами…

У ворот сигналит машина. Мы несёмся среди начинающих зеленеть полей. Нас встречает по-летнему пыльный Лихославль. Я честно беру билет в кассе.

– Володя, а ведь в Лихославле Владимир Соколов родился, замечательный поэт, – вспоминаю я, когда электричка отъезжает от платформы и здание вокзала, выкрашенное в весёлый охряный цвет, начинает быстро бежать назад.

– Это что, современный? Не слышал.

– Да, современный, только он умер, к сожалению, лет десять назад. Да ты не мог не слышать – его стихи часто цитируют: «Я устал от двадцатого века, / От его окровавленных рек…»

– «…И не надо мне прав человека, / Я давно уже не человек…» – подхватывает Володя. – Так он лихославльский! Здорово! Дай почитать…

– Ну уж нет! Такие стихи в доме иметь надо, а не почитывать. И дарить не буду – я тебе уже Рубцова посулила. А Соколова ты сам можешь купить, я его книжку в ЦДЛ недавно видела.

– Это на Большой Никитской? Центральный дом литератора?

– Ага, там, кстати, и литературные вечера бывают интересные, можем как-нибудь вместе сходить, если хочешь… – Угу, – рассеянно кивает Володя, и я понимаю, что он уже думает не о стихах, а о работе – технические параметры, реклама, регламент…

В Твери мы пересаживаемся на поезд до Москвы. Здесь, как и в тверской электричке, народу немало, но, конечно, со вчерашним днём не сравнить. Второе мая – на работу? На деревянных скамьях – усталые, добрые, умиротворённые люди, загоревшие за два дня под майским солнцем.

– Ты что-то про поэта этого начала рассказывать, про Владимира Соколова? – вспоминает Володя.

– Да, я ведь сначала не с ним самим познакомилась, то есть я имею в виду, не лично, а со стихами… Прочитала в «Литературной газете» статью его жены, Марианны Роговской-Соколовой. Она чеховед, долгое время была директором музея Чехова на Садово-Кудринской. И такая удивительная женщина – преданная, любящая жена и в то же время умнейший человек, занятый любимым делом! Вот это, по-моему, и есть настоящая чеховская героиня! А красивая какая!.. И даже причёска из того времени…

– Тогда уж не героиня, а идеал чеховской женщины?

– Ну, может быть… – не сразу соглашаюсь я. – Это ведь нелепый предрассудок, будто Чехов женщин не любил и презирал! У него же есть удивительные женские образы, вполне реальные, Марья Константиновна, например, в той же «Дуэли», потом Юлия Сергеевна в повести «Три года», я уж про Душечку не говорю…

– Ну и напиши об этом. А что? Статью в ту же «Литературку» или в какой-нибудь чеховский сборник.

– Зачем? Я ведь не чеховед, статьи и литературные споры – не моё это дело… А вот бы написать роман, от лица нашего современника, я давно об этом думаю. Обычный человек, не литератор, а, допустим, инженер, как ты, но постоянно размышляет о Чехове, сверяет, строит по нему свою жизнь…

Я умолкаю, потому что Володя спит, прислонив седую голову к толстому оконному стеклу. А за окном проносятся красные стволы сосен – вехи на пути, первые числа, праздничные даты календаря. Точно возвращающиеся на родину птичьи стаи, летят вместе с лёгкими облаками сквозные, порывистые берёзы. Моё Подмосковье! И как в юности, беспричинная радость теснит мне сердце, и благодарно рвётся из груди, и полощет на ветру первомайским флагом. И хочется кричать, и петь, и смеяться, и плакать от безудержного, бьющего через край весеннего счастья.

Пятьсот метров

В конце марта позвонил старинный приятель, Боря Бычков:

– Посоветуй какой-нибудь самоучитель английского, разговорник…

Боре шестьдесят три, он работает механиком в моей бывшей лаборатории. Зачем ему вдруг понадобился английский?

Я принесла разговорник и словарь. Оказалось, Боря с двумя товарищами собрался в Непал! Они прилетят в Катманду, в течение нескольких дней акклиматизируются, а потом отправятся по маршруту вокруг Аннапурны. Это гора такая. У них всё продумано. Обычно туристы проходят этот маршрут за двенадцать дней, но Боря с друзьями за две недели доберётся только до перевала, а в столицу они придут ещё через десять дней. Иногда, в зависимости от самочувствия, им придётся отдыхать на стоянках по нескольку суток, чтобы не разыгралась горная болезнь. В Москву вернутся через месяц. Им спешить некуда. Виктору Васильевичу семьдесят один год, у него гипертония. Алфимов моложе, шестьдесят девять, но у этого в сердце шунты. Виктор Васильевич, как бывший научный сотрудник, английский знает, но только письменный. Алфимов всю жизнь проработал инженером на заводе. Ему, как и Боре, иностранные языки были без надобности, а теперь вот…

Я пришла в ужас:

– Да как же вы там объясняться будете?! А если ограбят? А плохо кому станет?! Давай я с вами поеду! Опять-таки, я даже тебя, младшенького, на пятнадцать лет моложе! Неужели я не справлюсь с вашим маршрутом?

Боря удивился:

– Справишься, конечно… а что, ты бы поехала? Людмила вон отказалась, даже обиделась… я думал, женщинам неинтересно…

Боря убеждён, что все женщины такие, как его жена Людмила.

Оказалось, что на Аннапурну я опоздала: билеты куплены, визы получены, отчаянные старики вылетают через пять дней. Юрию Степановичу, моему однокурснику и Бориному завлабу, тоже не повезло. Когда Юра подписывал Борино заявление об отпуске, он был уверен, что тот, как всегда, едет в Сочи со своей Людмилой и внуком Петькой. У младших школьников сейчас весенние каникулы. Узнав про Аннапурну, Юра очень обиделся. Больше двадцати лет назад, когда он ещё не был завлабом, но Боря уже был механиком, мы почти всей лабораторией ходили в байдарочные походы в Карелию под Бориным предводительством. Это было здорово!

– А вдруг вас там кондрашка хватит?! – я продолжала возмущаться. – Ты про Карасёва слышал?

– Вот именно! – Боря рассердился. – Именно потому, что мы не хотим как Карасёв! Лучше уж на Аннапурне!

Присутствовавшая при разговоре Людмила горестно покачала головой. Семидесятилетний Карасёв, когда-то заведовавший в нашем институте вычислительным центром, пропал полтора года назад, в октябре. Ушёл за грибами. А в начале марта, как только сошёл снег, его случайно нашли сидящим под елью. Сердце остановилось.

Я поняла, почему Боря не захотел взять в Непал своего начальника. Юрке сорок восемь, бегает как лось. Начнёт там командовать, подгонять… Ползти целый месяц вокруг Аннапурны у него терпения не хватит. Вот у меня бы хватило! Боря это знал и искренне сокрушался: «Как же я про тебя забыл! Ну, ничего, если удачно сходим, может, как-нибудь в следующий раз, другой маршрут подберём, поинтереснее…»

Месяца через полтора я встретила на улице Людмилу. – Приехали?

– Да, всё нормально. Зайди, он дома. – Людмила почему-то лукаво улыбалась. – А я за Петькой, он во вторую смену теперь…

Боря выглядел смущённым, засуетился, полез в компьютер: «Сейчас, сейчас, фотки покажу…» Фотографии почему-то не открывались.

– Это всё Петька! Ладно, в субботу зять приедет, наладит… Спасибо за словарь, пригодился… Чаю хочешь?

Я не хотела чаю! Я жаждала услышать про Аннапурну!

Боря вздохнул и начал рассказывать. Оказывается, до перевала они не дотянули всего каких-нибудь пятисот метров! Конечно, это по высоте пятьсот, а по серпантину идти и идти, километров двадцать, самый сложный участок, после него уже нельзя повернуть назад… В общем, каждый испугался, что кто-то из них не выдержит. Думали, совещались, даже ругались, мерили друг у друга давление и пульс, наконец приняли решение перевал не брать. – Ну и ничего, – бодро продолжал Боря. – Прекрасно провели время в Катманду. Правда, вернулись очень рано, вместо запланированных двух дней пришлось торчать там целых двенадцать… Всё осмотрели, ездили на экскурсии, даже летали на вертолёте над нашим маршрутом, там всё недорого…

Боря снова вздохнул и замолчал. Спросил:

– Тебя Людмила прислала? Ладно, расскажу, чтоб ты не вздумала, если вдруг… ты ведь в Азию ездишь, в Индию, в Таиланд?.. Но смотри, только между нами…

За неделю до отъезда, когда небольшая столица Непала успела им изрядно надоесть, Виктор Васильевич познакомился на базаре с соотечественником. Алексей из Петербурга, лет тридцати, давно живёт в Катманду с местной девушкой, торгует полудрагоценными камнями, бабочками, редкими птицами, змеями там всякими, чем придётся, оказывает разного рода услуги туристам. Жизнью своей в Непале доволен, но русским, хоть и старым, обрадовался. Несколько раз приходил к ним в гостиницу, приглашал и к себе домой. На прощальный ужин тоже пригласил к себе, к счастью, не в последний вечер, а за четыре дня до самолёта…

– Хорошо так посидели. Потом он закурил травку… – Боря посмотрел на меня вопросительно.

Я кивком выразила понимание – знаю, мол, что за «травка».

– Он и раньше курил при нас, запах сладковатый такой… мы внимания не обращали. И вдруг говорит: «Не хотите? Попробуйте, а то так и помрёте дураками, надо всё в жизни испытать…» А мы и не курим никто! Я курил когда-то, в армии, так то сорок с гаком назад было! И не затянусь уже… Лёша говорит: «Ничего, я вам в молоко немного намешаю…» Ну, намешал, мы выпили – никакого эффекта! Сидим-сидим – ничего! Собрались уходить, и тут… Что тут началось! Голова и кружится, и раскалывается, сердце замирает, тошнит, кажется, каждая клетка тела болит, а главное – и это самое ужасное – всё на тебя валится, стены, потолок… руку к глазам пытаешься поднести, а она вроде как за километр от тебя, а потолок прямо на голове лежит и сдавливает, сейчас расплющит, лампа гигантская, как динозавр, летит в лицо… И эти глюки у нас троих одновременно! Лёшка испугался, заметался, потом говорит: «Я вам такси вызвал, идите!» Я взял Алфимова и Витю под руки, и мы пошли… Ноги мои были гигантскими столбами, туловище, наоборот, сжалось и сосредоточилось в сердце, а совсем крохотная голова отрывалась от плеч и улетала в бешено кружившее звёздами небо, но всё никак не могла до конца оторваться и болела, болела… В такси я сразу сунул шофёру столько денег, что он чуть не врезался во что-то, я вроде и понимал, что мне всё только мерещится, и как бы видел себя и всех нас со стороны, но было так плохо и страшно, что хотелось умереть… – Боря покаянно повесил голову.

В таком состоянии они пролежали в гостиничном номере больше трёх суток, до самого отъезда. Только к вечеру третьего дня выпили чуть-чуть воды, и то каждого вывернуло, а на еду не могли смотреть даже в самолёте…

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.