Бездна

Он лишь ждал момента, когда Вуко снова передаст ему слово.

– Я с покорностью принимаю желание нашего нового предводителя, – выдавил из себя Учитель, вызвав удивление у всех, даже у Белого. – Прошу лишь о трех днях, чтобы суметь приготовить моего сына для работы на поверхности.

Альбинос покачал головой, поглядывая на судью, словно требуя слова, однако Вуко был непримирим.

– Ты сам сказал, что хотел бы отступить от правила «око за око и зуб за зуб», – напомнил он ему. – А послать парня наверх без подготовки равнозначно смертному приговору.

Белый опустил голову, не желая, чтобы справедливые заметили, насколько он разъярен. Когда же он снова встал ровно, лицо его напоминало каменную маску.

– Я согласен с условием обвиняемого.

Судья обернулся к присяжным.

– Обвинитель желает кары уничтожения привилегий для сына Учителя. Однако готов дать ему три дня для приготовления к работе на поверхности, – заявил он. – Приступаем к голосованию.

На этот раз все камни были черными.

Глава 5

Сон

Из полутьмы проявилось лицо умирающей женщины. Локоны светлых волнистых волос заслоняли ее лоб по самые брови. Полуоткрытый рот наполнялся темной пенной кровью. Сильно подведенные глаза раскрывались все сильнее, стекленея. Грудь, обтянутая ярко-желтой блузкой, застыла на половине хриплого вдоха. Из простреленной щеки все еще поднималась струйка синего дыма.

* * *

Вспотевший Учитель сел на постели. Опершись на распрямленные руки, он тяжело дышал, уставившись в окружающую его тьму египетскую. Кошмар, который долгие годы не позволял ему спокойно спать, вернулся! И он все еще оставался настолько же реальным, настолько же отчетливым, словно касался переживаний последних часов, а не времен дня Атаки.

«Спокойно, только спокойно». Помнящий взял себя в руки. Несколько раз глубоко вздохнул, чтобы успокоить дыхание, а потом прикрыл глаза. Когда кровь в ушах перестала пульсировать, он лег снова, ткнувшись головою в мокрую от пота, набитую комками перьев подушку. Непроницаемая темнота и гробовая тишина обостряли его чувства, и так уже бывшие на пределе.

Лежащий неподалеку Немой чмокнул губами сквозь сон, а несколькими секундами позже шевельнулся неспокойно. В остальном же вокруг школы царила ничем не нарушаемая тишина. В «промышленном районе», как шутливо называл это ответвление канала Станнис, жизнь замирала сразу после «сумерек», когда механические, все еще рабочие часы отбивали полночь. Даже здесь, под землей, где царил вечный мрак, люди старались жить согласно старому делению времени на предельно условные для них день и ночь.

Обитатели школы были единственными людьми, остававшимися в этой части анклава после того, как приходила ночь. Разве что кузнец слишком много выпивал в последнем местном кабаке. Его жена, Ахайя, в такие моменты бывала неумолима – и ему приходилось ночевать в кузнице, пока он не мирился с ней, а такое занимало порой и пару дней. Во время подобных – редких, к счастью, – ночей стены из гофрированной жести сотрясались от доносящегося из его мастерской басовитого храпа. Остальные ремесленники обладали большей властью в собственных домах, или же их глотки не подражали работающим на полных оборотах лесопилкам: по крайней мере, даже если они и бывали на улочке после сумерек, Учитель не имел о том ни наименьшего представления.

Чтобы выгнать из головы кошмар, нужно было сосредоточиться. Подумать о чем-то, что могло выдавить из памяти мрачные воспоминания. О чем-то, что не станет, к тому же, напоминать и о вчерашнем дне…

Смотреть в непроглядную тьму – это успокаивало Помнящего. Этим он отличался от большинства выживших, поскольку тьма, наполнявшая туннели, вселяла в них ужас. Это оказалось очень заметным сразу после Атаки. Именно тогда произошел первый серьезный отсев. Отчаявшиеся люди не выдерживали сидения в тесных, вонючих и темных каналах. Они ломались и, не слушая никого, даже родных, покидали относительно безопасные укрытия, возвращаясь на зараженную поверхность. Большинства из них не видели больше никогда, а тех немногих, которые пытались потом вернуться, просто-напросто не впускали. Поскольку те оказывались слишком больными, чтобы вновь допускать их к гнездящимся под землей уцелевшим. Приходилось им оставаться на поверхности и умирать среди моря руин, невзирая на то, оставались ли в каналах их родные или нет. Не все желали принять это к сведению, а потому кровь продолжала проливаться.

Учитель сделал вдох поглубже, вспоминая те мрачные времена. Сгрудившиеся в тесных каналах люди радовались, словно дети, когда земля перестала трястись, когда смолк доносящийся с поверхности рев и до всех наконец дошло, что они пережили ядерную войну. Мало кто допускал тогда, что им придется провести остаток жизни в туннелях, по которым еще недавно сливались в Одер нечистоты и дождевая вода. К счастью для остальных уцелевших, среди них были и те немногие, кто не только допускал подобные мысли, но и знал, что делать, чтобы выживание в подобных условиях вообще оказалось возможным. Именно они и начали налаживать жизнь здесь уже в первые дни после Атаки.

Бывшие солдаты, полицейские, политики и даже обычные бандиты. Желающих захватить власть над растерянными толпами после упадка цивилизации оказалось немало, но не им вроцлавцы могли быть благодарны за новый порядок, хоть и нельзя было преуменьшать ту роль, которую самозваные командиры сыграли в организации и мотивировке выживших. Это благодаря их отчаянным усилиям многие из участков тоннелей так быстро очистили и изолировали. К счастью – если можно так выразиться – для изолированных под землей людей, догорающие руины почти на два года оказались скованными льдами ядерной зимы. Прежде чем мерзлота отступила и в каналы снова начала стекать все еще сильно радиоактивная вода, многочисленные шлюзы и плотины закрыли ей доступ к части подземелий, в которых жили уцелевшие. Однако это был лишь первый акт представления, называемого борьбой за выживание.

Истинных героев тех времен называли – еще до войны – препперами, поскольку те утверждали, что готовы к любому катаклизму, в том числе к зомби-апокалипсису и к ядерной войне. Над ними подшучивали на каждом шагу, их высмеивали на главных медиа-каналах, их воспринимали как неопасных безумцев, но уже через несколько месяцев после Атаки, когда начали заканчиваться добытые на поверхности запасы, эти люди сделались богами подземелий. Только они и знали, как очищать воду, только они и умели делать новые фильтры для противогазов, только благодаря им можно было добыть неотравленную еду. Это благодаря им выжила цивилизация.

Когда бы не немногочисленные препперы и их знания о постапокалиптическом мире, сейчас не было бы анклавов. И как знать, возможно, не осталось бы самих людей.

Помнящий провел кончиками пальцев по виску и по украшающим его линиям. Татуировка и свербящий порой шрам напоминали ему о чуть более позднем, хотя и не менее бурном периоде, когда он состоял в отряде охраны одного из таких странствующих мудрецов. Более года они вместе ходили каналами Вроцлава, проведывая новые и новые группки и впитывая знание, которым преппер так охотно, пусть и не задаром, делился со всеми. То самое знание, благодаря которому какое-то время спустя он и сам сделался Учителем. То самое, которое ему придется использовать сейчас, чтобы уберечь спящего на соседней постели сына. Мысль эта опасно приблизила его к видению, от которого он столь отчаянно пытался сбежать.

Если он не справится, старый кошмар сменится новым или, кто знает, не придется ли ему бороться тогда с двумя сразу… Он вздрогнул, словно кто опрокинул на него ведро холодной воды. За три дня он не сумел бы подготовить для работы на поверхности и полностью здорового человека, что уж говорить о глухонемом, да еще и отстающем в развитии парне, который и руины-то видел только по наибольшим праздникам. Помнящий знал об этом с самого начала, с того мгновения, как открыл рот, чтобы просить об отсрочке приговора.

Что бы там ни думали себе присяжные, это время было необходимо ему, чтобы приготовиться к расправе над Белым и его прислужниками. Поскольку без боя сдаваться он не собирался. Если уж придется ему отсюда уйти, то сделает он это в своем привычном старом стиле, бродя по колени в крови, по телам умирающих врагов. Альбинос на собственной шкуре убедится, чем грозит дразнить Черного Скорпиона.

Глава 6

Кузнец

Шестнадцать чуть заржавевших сюрикэнов, много лет назад вырезанных из полуторамиллиметровой закаленной стали. Трофейный штык. Три ножа – два тяжелых, топорной работы, изготовленных ремесленниками каналов, и оригинальный «кизляр-акула», еще довоенный. Вытравленная на его клинке акула уже слабо заметна, но до блеска отполированная рукоять из настоящего орехового дерева все еще лежит в ладони как влитая. Еще – почти метровый мачете с изящным клинком. Так выглядел собранный на одеяле арсенал, с которым Учитель собирался отправиться на врага. Разобранный на части и завернутый в промасленные тряпки служебный «глок» он не считал. Последний патрон он выпустил семь… нет, уже восемь лет назад. С сожалением взглянул на лежащий рядом с пистолетом кожаный мешочек с гильзами и на кусок свинца. Огнестрельное оружие – без пороха – могло пригодиться самое большое для оглушения противника.

Учитель замер над разложенным оружием, когда Немой заворочался в постели. Парень чмокнул, громко всхрапнул, но такое с ним бывало, – а потом размашисто перевернулся на левый бок. Спал он столь спокойно, поскольку ничего не знал о планах отца. Помнящий не сказал ему, чего на самом деле касался суд, за которым Немой следил, стоя в задних рядах зрителей, чтобы не суметь прочесть движений губ судьи и альбиноса. Впрочем, даже знай он о содержании их беседы, все равно не дошло бы до него, что означает приказ работы на поверхности. Ему это показалось бы очередным приключением, развлечением, как и все прочее до настоящего времени. А Учитель предпочел бы, чтобы парень до последнего момента оставался не в курсе, что должно произойти не далее как через пару ночей. А может, даже и раньше, если Белый не посчитает необходимым выполнить решение, вынесенное двенадцатью справедливыми. А такое было возможно, и даже куда как вероятно, если он уже дважды пытался избавиться от Помнящего.

Учитель глянул в сторону выхода – умело сплетенная сеть из бечевы и ржавых банок не сумела бы удержать вероятных нападающих, но вызвала бы такой шум, что закончить их с Белым ссору тайно не получится. У этого бокса, в отличие от апартаментов, находящихся в обитаемых коридорах, крыша была сделана из такой же гофрированной жести, что и стены. Помнящий всегда слыл очень осторожным и предусмотрительным человеком, поэтому с самого начала настаивал, чтобы школу выстроили закрытой конструкцией, как все мастерские и находящийся на противоположном конце транзитного туннеля кабак. Уцелевшим, которые протестовали против расхода ценных стройматериалов, – а были это времена, когда в анклаве в достатке были лишь люди, а всего остального не хватало, – он предоставил очень простое и логичное объяснение: детишки порой изрядно чудят, а доставка нового комплекта учебников, по которым те так неохотно учатся читать, считать и писать, потребует организации нескольких серьезных экспедиций на зараженную поверхность. Он не врал и даже ни капли не преувеличивал. До войны в окрестностях анклава не было ни одной школы, а в выжженных жилых домах над каналом, пожалуй, не уцелело ничего, что могло бы гореть. Более упорным оппонентам он предложил купить запасной комплект книжек у странствующих торговцев. Идея эта пришлась людям по душе еще менее, поскольку купцы на границы Запретной Зоны заглядывали все реже и все дороже просили за доставку туда заказанных товаров. Расчет оказался верным, и Помнящий быстро добился своего.

Но дело было вовсе не в шалящих малолетках. Школа должна была стать его крепостью на тот случай, если его однажды настигнут призраки бурной его молодости, а грязи под его ногтями было побольше, чем у иного мусорщика под конец смены. Однако и в самых ужасных видениях ему и в голову не приходило, что буквально через несколько лет ему придется обороняться от сына человека, которому он на блюдечке преподнес безграничную власть.

Из задумчивости его вывело тихое, неритмичное похрустывание. Кто-то приближался к школе. Кто-то не собирающийся скрывать свое присутствие. Минутой-другой позже до слуха донесся еще один, более громкий и отлично знакомый звук. Кто-то чихнул; раз, а через миг – и второй. Неужто Станнис прибыл в очередное изгнание?

Помнящий накрыл лампу жестяным колпаком, подождал несколько секунд, пока взгляд не привык к темноте, и, подползши к стене, отвел тряпку, заслонявшую отверстие в жести, чтобы выглянуть наружу.

Станнис, пошатываясь, стоял шагах в двадцати от кузницы. Его было хорошо видно в некоем подобии лунного света, отбрасываемого колонией неонок: те уже довольно давно захватили транзитный туннель и разрастались теперь в самых дальних уголках анклава. На текущий момент синеватые светящиеся полусферы доходили уже до стены мастерской шорника: еще год-другой, и весь промышленный район будет светиться, словно кожа на заднице облученного мутанта.

Кузнец ощупывал карманы, словно в поисках чего-то. Недавно он пыжился, словно павлинорог, когда выцыганил у сталкеров огромный, пусть и запертый замок, полученный от них вместе с вырванной скобой. Еще сильнее начал он задирать нос, когда через несколько недель ему удалось сделать ключ. С той поры он закрывал кузницу на замок и уходил в темноту, не опасаясь, что в подземной «ночи» кто-то сумеет что-либо оттуда стащить. Воровство в анклаве все еще случалось – хоть в последнее время сделалось редким, поскольку Белый, как делал это и его отец, приказывал гвардейцам патрулировать все туннели. Ночами – тоже.

Даже в таком скупом свете было видно, что у кузнеца серьезные проблемы не только с поисками ключа, но и с открытием кузницы. А поскольку неудачи ужасно его раздражали, особенно когда он бывал выпившим, приближался неминуемый момент, когда анклавный Вулкан взорвется и это закончится – как, впрочем, и всегда – немалым переполохом и скандалом. И тогда – не впервые, кстати, – в закоулок придет патруль гвардейцев.

Учитель тихонько выругался. Предпочел бы, чтобы люди Белого держались как можно дальше от этого места, особенно теперь, посреди ночи. Он подозревал, что Декстер и остальные попытаются закончить работу, воспользовавшись сумятицей. Альбинос наверняка сухой нитки на них не оставил, а зная запальчивость молодых сторонников предводителя, можно было ожидать от них худшего.

Потому выбор оказался предельно прост. Помнящий осторожно отстегнул часть шнурков, блокирующих вход, протиснулся сквозь отверстие и, отведя в сторону одеяло, вышел наружу. Станнис еще не закончил обыскивать самого себя. Занятый поисками ключа, он не обратил ни малейшего внимания на приближающегося соседа.

– Какие-то проблемы? – спросил Учитель, остановившись в нескольких шагах от пьяного до синевы ремесленника.

Стоящий спиной к нему кузнец сперва выпрямился, а потом осмотрелся вокруг – не вполне в сознании, словно пытаясь найти источник таинственного голоса.

– Ахайя? – пробормотал неуверенно, сражаясь с заплетающимся языком. – Шо ты тут д’лаешь, ж’щина?

– Ты что, уже соседа от жены не отличаешь? – засмеялся Помнящий. – И с чего это ты нынче напился, человече?

– А, это ты! – выдавил Станнис, щеря кривые зубы. – Бр’тишка, ты с неба мне ’пал, – показал на вывернутые карманы. – Был, с’кин сын, а я, черт, не м’гу его отыскать.

– Помогу тебе, если позволишь.

– Будь, бр’т, как у себя д’ма, – пробормотал кузнец, сгибая ноги и упираясь ладонями в край подмостков, на которых стояла кузница. Наполовину полная бутылка, которую он задел рукой, качнулась, но он подхватил ее за миг до того, как она опрокинулась.

– Можно? – Учитель быстро и профессионально обыскал его, но ничего не нашел.

Зато он заметил в бледном отсвете человека, скрывающегося за поворотом стены в туннеле. Кто-то глядел на них из-за угла. Наверняка кто-то из гвардейцев приплелся сюда за Станнисом. Или проверял, все ли в порядке, или присматривался к ценной бутылке. При таком-то свете заметно было немногое, но форма бутылки, а прежде всего запах, исходящий от кузнеца, свидетельствовали, что кому-то нынче крепко повезло на поверхности, и он притащил в туннели поллитровку довоенной водки. Ради такого сокровища можно было рискнуть и в морду получить.

– И шо? – спросил Станнис, когда Учитель отступил на шаг.

– И ничего, – честно ответил сосед. – Ключа у тебя нет.

– Сп’рли, – опечаленный ремесленник тяжело присел на ступеньку.

– А может, ты потерял его по дороге или оставил дома? – подсказал Помнящий.

– Сп’рли! – гудел обиженно Станнис. – Сп’рли его, падлы!

Наблюдатель шевельнулся, когда раздались эти слова. Помнящий заметил, что по полу туннеля передвинулась тень. Что интересней, пьяный тоже это заметил.

– Ты, там! Д’вай сюда! – крикнул кузнец, махнув рукой с такой силою, что едва сам не свалился на дно канала. – В’рюга!

Тень исчезла, словно по мановению волшебной палочки. Кто бы ни скрывался за углом, он предпочел уйти прочь с глаз пьяного Станниса и Помнящего. Учитель поступил бы точно так же, но это он сейчас стоял рядом с постанывающим от переполнявших его чувств соседом и не имел другого выхода. Нужно было заняться Станнисом.

– Пойдем, – сказал он, хватая Станниса за локоть. – Переспишь у меня, а завтра поищем ключ вместе.

– Сл’вный ты м’жик, – всхлипнул кузнец, ощупывая кирпичный фундамент в поисках бутылки. Когда ухватил ее за стройное горлышко, дал глотнуть Помнящему.

Лихо покачиваясь, они подошли к школе.

Учитель в последний момент вспомнил о не до конца разобранной страховке и… об оружии, разложенном на одеяле.

– Подожди здесь, – попросил он, пытаясь освободиться из захвата Станниса, но тот не хотел отпускать Учителя. Более того, притянул соседа поближе и шепнул ему на ухо вполне трезвым голосом:

– Спокойно, дружище. Я справлюсь.

Учитель скривился, чувствуя запах подгоревшего крысиного мяса и алкоголя.

– И что ты, человече, тут устроил? – прошипел раздраженно, когда кузнец ему подмигнул.

Станнис не ответил; оттолкнувшись от Помнящего, пошел к кирпичному помосту и принялся неловко на него взбираться.

Глава 7

Разговор

Кузнец был трезв, как стеклышко. Когда одеяло опустилось за его спиной, он сразу же встал ровно и окинул внутренности школы внимательным взглядом.

Накрытая колпаком лампа давала немного света, но и этот слабый отблеск позволил гостю заметить разложенное оружие. Он некоторое время вглядывался в него. А потом, ни с того ни с сего, рыкнул во всю глотку, имитируя пьяное пение:

– Од’н еще и од’н раз! – закончил выступление громким чихом и тяжело свалился на стул.

Скрежет ножек по кирпичному полу был настолько ужасен, что по спине Учителя поползли мурашки.

– Что ты творишь? – прошипел он разозленно.

Станнис кивнул на все еще приоткрытое отверстие в стене.

– Проверь, не вернулась ли та гнида, – прошептал, после чего снова принялся громко и невнятно бормотать.

Помнящий выглянул наружу. В туннеле царила полная тьма и тишина. Гвардеец, если это был один из людей Белого, а не просто любитель дармовой выпивки, отступил вне поле зрения.

– Пусто, как у тебя в башке, – проинформировал он кузнеца.

– Лучше посматривай вокруг, – посоветовал ему Станнис, игнорируя ядовитый комментарий. – И отреагируй же, наконец, на мои вопли, – добавил с усмешкой, начиная очередной куплет пьяной песенки.

– Да заткнись и ложись, наконец!

Короткого напоминания хватило, чтобы кузнец присмирел и с гоготом потянулся за бутылкой.

– П’сто грамм!

– Давай, только пасть закрой, пол-анклава разбудишь!

– Да ладно…

Увидав вопросительный взгляд гостя, Учитель еще раз зыркнул в дыру в стене и снова покачал головой. Кто бы ни следил ранее за Станнисом, теперь – ушел.

– Нужно поговорить, – чуть позже проговорил кузнец, передвигая стул так, чтобы оказаться на расстоянии вытянутой руки от сидящего на полу соседа.

Откупорил бутылку и глотнул настоящей водки, наслаждаясь ее вкусом. Самогон, который гнали под землей, не мог равняться с предвоенным алкоголем. Даже настоящие викинги имели бы проблему с усвоением канальной бормотухи, а в их-то времена случалось по-настоящему скверное пойло.

«Собиратели давненько уже не находили настолько ценного предмета», – подумалось Помнящему. Последняя бутылка настоящей водки попала в анклав год назад и была продана кузнецу – а как же иначе? – за поднебесную цену в броне и стали. Богатый все может – это правило не перестало действовать и после апокалипсиса, пусть даже деньги и исчезли из оборота.

– Раз считаешь, что мы должны поговорить, – говори, – ответил Учитель, набожно принимая бутылку, на которую ему пришлось бы работать месяц, а то и дольше. – Твое здоровье, сосед! – крикнул он, повышая голос для возможного наблюдателя.

– Вза’мно! – пробулькал Станнис, снова вживаясь в роль подхмеленного забулдыги, а потом, добавил нормальным голосом: – Я пришел, чтобы тебя предупредить…

Помнящий отер запястьем губы. Бутылка, после секундного колебания, вернулась к владельцу.

– Ты мог сделать это утром. Без всякого цирка.

– Может да, может нет, – кузнец сложил руки на груди. – Скажи-ка мне лучше – в нескольких словах – что там с Белым?

Учитель немного подумал:

– Он чувствует угрозу.

– И у него есть на то причины?

– Нет. Я не сделал ничего, совершенно ничего, чтобы поставить под сомнение его статус. Меня власть не интересует.

– А не удивляет тебя, что он, хотя ты и подчинился, все еще пытается тебя убрать? – спросил Станнис, загадочно улыбаясь.

Кузнец был прав.

Это было странно. Очень странно.

– Я сегодня задумался над этим, – признался Помнящий. – Там, в зале аудиенций.

– Тебе не кажется, что он поставил на тебя ловушку?

– Верно.

– А ты на такое не рассчитывал, поскольку оно совершенно не в его духе.

– Верно.

– И если бы мы вовремя не отреагировали…

– …я был бы уже трупом, – признался Учитель, не сводя с соседа глаз.

«Значит, внезапное появление плакальщиков – тоже твое дело?»

– Я пытался тебя уберечь, – пояснил кузнец, заметив в глазах хозяина вопрос. – Тогда, в зале для аудиенций, и после, перед самим процессом. Я не случайно остался в кузнице Кому-то крайне необходимо тебя убрать.

– Демоны прошлого настигают человека в самый неудобный момент, – обронил Учитель.

– Ты и правда веришь, что кто-то желает отомстить тебе через почти двадцать лет за поступки, которых ты и сам уже не помнишь? – спросил Станнис.

– Ты бы удивился, расскажи я тебе, что я помню до сих пор.

– Хм.

– А кому другому может понадобиться меня убивать?

– А это, дружище, вопрос, на который я все еще ищу ответ… – кузнец собрался с мыслями, прежде чем заговорить снова, переходя, собственно, к главному. – Я проверил, как все было. Там, на поверхности. Ты не несешь ответственности за несчастный случай с Ловкачкой.

– Хочешь сказать, оба свидетеля врали? – удивился Учитель.

Он бы голову поставил на кон, что ножовщики говорили искренне, не утаивая ничего. Годы практики научили его отделять правду от лжи.

– Нет, они не врали, – Станнис отпил небольшой глоток водки, скривился, словно на этот раз она не пришлась ему по вкусу, а потом громко рыгнул и снова загоготал, словно обычный пьяница, одновременно указав на дыру в стене. Помнящий окинул взглядом пустой туннель, после чего выжидающе глянул на гостя.

– Не понимаю, – прошептал.

– Речь о перспективе. Белый и Ловкачка висели у них над головой. Парни были настолько испуганы нападением шарика, что не обращали внимания на несущественные, с их точки зрения, подробности. Ты бы тоже ошибся, лейся тебе на голову кровь и падай кишки… – кузнец содрогнулся, автоматически поднимая к губам бутылку. – Слушая их, я чувствовал неладное. А учитывая, что Белый вот уже несколько дней к чему-то готовился… – он вскинул руку, видя, что Помнящий открывает рот. – Не перебивай меня, пожалуйста. К этому мы тоже доберемся, но пока – сосредоточимся на причинах несчастного случая. Как ты наверняка знаешь, после каждой охоты мне приходится проверять, не слишком ли погнулись прутья арматуры и не затупились ли они. Согласно с правилами…

– Знаю, – прервал его Учитель. – В конце концов, я ведь сам их разрабатывал. Ты мог бы и к сути перейти.

– Ага, конечно. Коротко говоря, Ловкачка погибла не потому, что шарики теперь прыгают дальше, и не потому, что выехала за ограничитель. Убила ее гордыня и собственная глупость. По моему скромному мнению, ее веревка начала опускаться с того места, где лютовала уцелевшая тварь. Сделала это, не ожидая, пока сука-вожак отойдет. Этих пары метров хватило, чтобы… – он показал руками вероятное течение событий.