Ведущая на свет

– Ты серьезно? – тихо спрашивает демон. – Хочешь накормить меня?

– Ты сказал, что голоден… – Я пожимаю плечами. Вроде как это очевидно, нет?

– Я сказал, что с удовольствием бы тебя сожрал, – поправляет демон. – Это не одно и то же. Я хотел тебя напугать. У страха довольно острый запах, я хотел его ощутить. Я очень долго здесь не видел никого, кого мог бы развести на эмоции.

– Так ты голоден? – мне хочется улыбнуться. Даже сейчас, когда он вроде бы мне все это разжевал, – мне все равно не страшно. Забавный. Хотя демон, да… Мистер Пейтон бы наверняка меня отправил на дополнительные занятия по технике безопасности.

"Демоны не бывают забавными, мисс Виндроуз, демоны – это опасность!" – так любит говорить мой босс.

– Вообще-то да, голоден, – негромко отвечает демон, глядя на меня своими янтарными глазами. – Вот только разве тебе позволено приближаться к таким чудовищам, как я, птаха? Какой там у тебя ранг? Пятый? Ты совсем еще зеленая.

Ну… Учитывая общую политику Департамента Святой Стражи… Да, не позволено… К исчадиям ада запрещено приближаться работникам младшего звена, особенно неумехам вроде меня, которые и святым словом-то владеют паршиво.

Но… Я же вижу, что он не сводит глаз с моей фляжки… Мне что, убрать ее обратно в сумку? А это не будет ли жестоко по отношению к осужденному? Их, получивших высшую меру наказания, возможную для Лимба, и так-то Небеса не балуют. А этому я сегодня еще и боли выписала, не положенной по приговору.

– Ну… Если я тебя покормлю, в кредитный счет это не впишут, – неуверенно произношу я. – Если ты не скажешь никому из Святой Стражи…

Демон смеется. Хрипло, сдавленно, горько. Будто сама эта идея противоречит его сути.

– Вот за это не волнуйся, птаха, – насмешливо произносит он. – Честно говоря, ты первая из Святой Стражи, с кем мне вообще захотелось поболтать. От твоих коллег обычно так несет высокомерием, что сразу хочется перестать дышать.

В общем возражений у него не имеется. Я подхожу чуть ближе, опускаюсь на колени. Колени и так все в пыльных пятнах, им уже ничто не навредит. Ну-с, приступим к кормежке, так, что ли? Ох, только бы не отравил…

К его лицу и губам прилипли тонкие волоски, и я осторожно касаюсь кожи демона, чтобы их убрать. Медленно, несмело, потому что он на меня смотрит. Не отводит глаз, даже не моргает. И от этого на самом деле дышать сложно.

– Смешная ты, девочка, – шепчет демон, чуть улыбаясь. – Нравлюсь, да?

Врать демону бесполезно. У них чутье, они чуют буквально все, что ты чувствуешь. И чем сильнее демон, тем сильнее его чутье. Этот наверняка почует мое вранье еще до того, как первое слово неправды сорвется с моего языка. И ложь запрещена. Каждое лживое словечко – лишний минус по греховному кредиту. Минус по кредиту – неприятности от отдела кадров. Мне же дана такая уникальная возможность – отработать собственный долг! Не всем обитателям Лимба улыбнулась такая удача.

– Ты хорош, – смущенно улыбаюсь я. – Профиль такой четкий. Я бы нарисовала…

На самом деле он не походит на чудовище. О нет!

О демонической природе говорят только витые, длинные черные рога, покоившиеся над ушами. Ему чертовски идут его длинные, слегка вьющиеся рыжие волосы, убийственно длинные, спускавшиеся аж за поясницу. Они оттеняют узкие скулы, смягчают его лицо. Узкие губы пребывают в движении, то плотно сжимаясь, то чуть обнажая зубы.

Я люблю такие необычные лица, далекие от античного золотого сечения – пусть нос был чуть длинноват, но было в общей совокупности его черт нечто бесконечно завораживающее. И, если бы он улыбнулся – если бы он мог сейчас улыбаться, искренне, открыто, без толики ехидства, без сквозящей боли, – кажется, перед этой улыбкой вряд ли возможно было бы устоять.

Яркое лицо. Очень выразительное.

– Ты совершенно невозможная прелесть, птичка, – мягко смеется демон, не спуская с меня бархатного взгляда темно-янтарных глаз. – А знаешь, я бы поработал твоим натурщиком. С обнаженной натуры ты тоже рисуешь?

– Не пробовала, – я опускаю ресницы, ощущая, как начинают пылать щеки. Ой, ну я, конечно, в курсе, что демоны, особенно распятые, очень много думают о сексе, но вот не настолько же быстро сводить к этому разговор?

– Какая жалость, что не могу помочь тебе ликвидировать этот пробел в образовании. – Вкрадчивый мягкий голос обволакивает меня, будто жаркий кокон крепких объятий. Ничего не скажешь, обращаться этим орудием обольщения мой собеседник явно умеет.

Кормить его приходится с рук. Отламывая от просфоры по крошечке. Жует он медленно. Вообще так-то я и вправду играю с огнем. Он же правда может меня укусить и отравить. И высосать. Яд исчадий токсичный. Попадет мне в кровь – и все, конец.

Мне везет. Мой подопечный даже не думает трансформировать человеческие зубы в демонические, правда, когда я вкладываю в его губы последний кусочек, он ловит мой палец своими губами, будто целует их. Касается языком и тут же отпускает. Я даже не успеваю испугаться. А вот смутиться точно успеваю.

Рыжий мне подмигивает. Так провокационно улыбаясь, что даже уже это кажется пошлостью. Тьфу ты, пропасть какая.

Поить демона оказывается сложнее из-за лежачего положения его тела. Приходится поить по капле, наливая воду в крышечку фляжки. Я сначала думаю, что проку от этого чуть, но лицо демона явно светлеет.

– Везучий ты ублюдок, Хартман, – хрипит один из распятых. Оказывается, не все они в забытьи. Есть те, кто может и смотреть, и говорить. Печально, но воды у меня всего одна фляжка. И та уже почти пустая.

– Прикрой рот, Айвен, – рычит мой демон, вдруг резко меняясь в лице. Вот только что смотрел на меня глазами прожженного казановы, а сейчас зрачки сузились в вертикальные щели хищника и черты лица вдруг резко обострились. В них так и проглядывает что-то нечеловеческое. Глядит демон не на меня, а куда-то за мою спину. Оттуда тоже доносится тихое угрожающее, почти животное рычание, от которого по моей коже бежит мороз. Я будто оказалась между двумя волками. Глупая безмозглая крольчиха, тебе бы бежать отсюда, хоть к черту на рога…

Вот если я и думала раньше поделиться остатком воды с этим Айвеном, то сейчас он точно обойдется. Нечего меня пугать!

Смачиваю остатком воды ладони, провожу по лицу рыжего демона, смывая с его кожи пыль, охлаждая. Его лицо горячее, будто у него жар, но это не удивительно. Сколько он жарится на кресте?

– Ох ты ж, – тихо выдыхает демон, прикрывая глаза, пока мои пальцы скользят по его скулам. – Как же хорошо! Спасибо, птаха.

– Да ерунда, – я неловко улыбаюсь. – Не так это и важно.

– Малышка, – Демон приоткрывает один глаз и смотрит на меня, будто потешаясь. – Святая вода распятым притупляет боль. Это, знаешь ли, очень большая милость. Я сроду не видел, чтобы ангелы-стражи кормили и поили распятое отродье вроде меня. Так что, нет, не ерунда. Спасибо.

– Все потому, что ты чертов везучий ублюдок, Генри, – снова шипит из-за моей спины Айвен. – Выторговал себе кормежку.

– Значит, Генри? – повторяю я, вновь поворачиваясь лицом к обрушенному мной на землю кресту. – Или лучше Генрих? Генрих Хартман?

– Генри, – Демон морщится от звучания своего полного имени. – Генрих Хартман – это практически приговор. И да, это мой приговор, но все-таки я сейчас предпочту о нем не думать.

– Почему приговор? – я удивляюсь, поднимая брови.

– Надо же, девочка не в курсе, с кем разговаривает, – хохочет за моей спиной Айвен. – Может, рассказать ей, почему тебя совесть мучает, а, Хартман? С чего можно начать? С девок, которых ты резал, как овец, еще смертным? Или с лимбийских похождений?

– Заткнись уже, Вэйл, – голос Генри становится еще ниже, но звучит, напротив, еще опаснее.

Айвен Вэйл рычит в ответ, уже без слов, как дикий зверь, и на моей спине волоски дыбом встают, будто он мне на ухо уже дышит своей яростью.

– А как тебя зовут, птичка? – ласковый голос Генри так контрастно звучит с его жестким тоном, которым он обращался к Айвену.

– Зачем тебе знать мое имя? – я виновато опускаю ресницы, припоминая, разрешено ли стражам представляться заключенным, и нет, не припоминается. – Я же вряд ли вернусь. Ты же понимаешь, я – страж. Мне не позволен контакт с распятыми.

– Но сейчас ты со мной хорошо так контактируешь, – насмешливо замечает Генри.

Я без лишних слов поворачиваюсь, демонстрируя Генри сломанное крыло.

– У меня вроде как исключительный случай, – поясняю я. – Да и, по сути, бросить место своего преступления я не могу. Нужен кто-то, чтобы помочь снова поставить твой крест.

Ожоги моя сущность залечить может – душа помнит, каким должно быть тело. Перелом крыла – нет. Это же дар небес вроде как. Нужен кто-то из серафимов, кто-то, умеющий исцелять наложением рук. Меня этим даром не одарили, увы. Слишком грешная.

Но, разумеется, за этот разговор мне еще влетит. Нарушение правила наверняка ляжет в выписку кредитных изменений. Но ладно, это я как-нибудь переживу.

– И что ты будешь делать? – тихо спрашивает Генри. – Пойдешь пешком? С Холма Исчадий? Это действительно долгий путь, тебе не вынести.

Ну да, не под палящим, безжалостным к нечистым душам солнцем верхнего слоя Лимба*. Не без воды и без еды. Но я уже подумала об этом.

– Я вызвала помощь, – я касаюсь запястья, покрытого черными мелкими значками и буковками, служащими для связи обитателям Лимба. – Скоро за мной прилетит мой друг. Он – серафим, он умеет исцелять.

– Ничего себе у тебя друзья, – Генри округляет глаза. – Ты cтраж, значит, работаешь на втором слое Лимба. Кого попало на наш слой не пускают, жалеют. Значит, грешков у тебя хватает. И ты – дружишь с серафимом? У них же нимбы жмут и аллергия на "грязных грешников". А он точно тебя не хочет?

– Он мой друг, – упрямо бормочу я. Вспылить бы, рассердиться, потому что не его это дело, а мне не можется.

– Так все-таки как тебя зовут, птичка? – повторяет Генри, переставая донимать меня вопросами о моей дружбе с Джо. – Позволь мне запомнить имя девушки, которая еще умеет искренне сочувствовать. В Страже Полей, да и вообще в Лимбе с такими персонажами большой дефицит, знаешь ли. Здесь все такие эгоцентрики…

– Сказало исчадие ада, – вполголоса цедит за моей спиной Айвен, – Хартман, не коси под святошу, а то меня стошнит.

Генри делает вид, что ничего не слышит, продолжая глядеть на меня с выжидающим интересом.

Я все-таки осторожно кошусь в сторону второго демона, вижу только русые волосы, рассыпанные по плечам, и жесткое лицо с острым подбородком и жестким прищуром. От этого демона почему-то мороз по коже идет.

– Агата, – вновь поворачиваясь к Генри, все-таки я произношу свое имя вслух, почему-то неловко краснею, а потом вообще зачем-то добавляю: – Агата Виндроуз.

Демон некоторое время молчит, будто пробуя мое имя на вкус.

– Забавно, – наконец тянет он. – Агата Виндроуз. Роза добрых ветров?* Принесешь мне удачу, птичка?

– Она тебе свою воду отдала, – раздраженно шипит Айвен. – Вот тебе и удача, Хартман. Чего ты там еще хотел? Забудь!

– Увы, но да, придется, – тихо вздыхает Генри и затихает. Смотрит даже не на меня, а в небо. И выражение лица у него довольно невеселое. Он покусывает губы, и, когда я приглядываюсь, замечаю, что его тело мелко вздрагивает. Он по-прежнему чувствует боль от соприкосновения с крестом, хотя мастерски это подавляет.

– Сколько ты распят? – невесть зачем спрашиваю я.

– Семьдесят восемь лет, четыре месяца и двадцать два дня, – эхом откликается Генри. – Хотел бы предъявить подсчет часов и минут, но тут я регулярно сбиваюсь.

Семьдесят восемь лет… Я тут пять минут на его кресте полежала и уже передергивает от воспоминания, а он на нем столько лет жарится…

– Можно, я о тебе помолюсь? – тихо спрашиваю я, а потом слегка краснею. Надо мной регулярно подтрунивают на тему моей любви к молитвам. Молись, мол, не молись – а Небеса закрывают кредитные счета только тем, кто занимается делом. А как же может отнестись к этому демон, сосланный в Горящие Земли? Только высмеет в своей ехидной манере.

– Что-что вы тут собрались сделать, мисс Виндроуз? – раздается суховатый голос Артура Пейтона за моей спиной.

Ой-ой-ой… А его-то как сюда принесло?

3. Субординация? Не сегодня!

Они стоят за моей спиной, Артур и Джон. Я не слышала, как они прилетели, впрочем, с архангелами и серафимами всегда так. Если они не хотят, чтобы грешники их замечали, как ты ни старайся, ты их не увидишь и не услышишь. Вот если архангел соизволит, вот тогда ты и услышишь и его голос, и шум его крыльев. Но только если соизволит.

Артур разглядывает меня со скептическим любопытством. Будто насекомое для коллекции изучает, пытаясь понять, ценный перед ним экземпляр или обычный колорадский жук.

– Вы вышли на дежурство не в форме, мисс Виндроуз? – ядовито уточняет он. – Смею поинтересоваться, это что же за апокалипсис у вас вдруг случился? Демоны сожрали вашу форму? И ваши мозги заодно?

Я с некоторым смущением кошусь на собственные джинсовые шорты и мну в пальцах край майки. Я не ожидала, что у меня случится такой казус.

– В форме очень жарко на этом слое, – не очень решительно произношу я. Я ведь не готовила оправданий, думала, что, раз уж меня назначили сегодня на одиночное дежурство, никто на меня не наябедничает, а вот. Никому даже и не пришлось.

– Мисс Виндроуз, – Артур закатывает глаза, – сдаётся мне, вы проспали половину инструктажей. Вам же объясняли, многие демоны этого слоя даже не из вашего чудесного двадцать первого века. И сейчас здесь вы почти голышом стоите и чешете в распятых похоть. Потому что вам жарко. Вводите в искушение.

Я смущённо впиваюсь пальцами в ремень рюкзака из-под провианта. То ли я действительно это проспала, то ли нас не об этом инструктировали. Скорей всего, проспала…

– Да брось, Арчи, – кашляет из-за моей спины Генри, – я тут самый старый, и мисс выглядит весьма невинно. Крест, знаешь ли, хорошо прижигает плотские порывы. Ну и видел я дамочек пообнаженнее.

Удивительное заступничество, на самом деле. Ужасно неожиданное со стороны демона, даже мистер Пейтон чуть меняется в лице, но меня это не спасает.

– Будете оштрафованы, мисс Виндроуз, – безжалостно припечатывает Артур. Ну, ничего иного я от него и не ждала, откровенно говоря.

А ведь я просто надеялась провести эту смену и не заработать теплового удара. Эх!

– Рози, – Джон шагает ко мне, разряжая обстановку. – Что случилось?

– У меня крыло рассеялось, – я говорю тихо, надеясь, что мистер Пейтон меня не услышит, но тщетны мои надежды. Мой босс слышит все.

– Возмутительная халатность, – качает головой Артур, всем своим видом выражая недовольство. – А я ведь предполагал, что рекомендация мистера Миллера не отражает вашей готовности к дежурствам в Поле, мисс Виндроуз.

– Артур, брось, – Джо позволено не соблюдать субординацию в отличие от меня. – Со всеми нами случаются ошибки. Агата очень старается. Я тебе говорил.

– Дальше твоих слов, Джон, пока что дело не заходит, – траурно возвещает мистер Пейтон, а потом смотрит на упавший крест.

– Ваш подвиг, мисс Виндроуз? – меланхолично интересуется он тоном "в жизни не видел такого косячного работника".

Я киваю, отчаянно пытаясь не сутулиться и не опускать глаза, чтобы не выглядеть жалко.

– Потрясающе, – Артур закатывает глаза, красноречиво смотрит на Джона, выражением лица спрашивая: "И что ты там говорил? Кто тут старается?”

– Извини, – шепчет Джо, – я сдавал отчёт по работе штрафного отдела, когда ты прислала вызов, не смог объяснить Артуру, что сам справлюсь с этим ЧП.

Ничего удивительного, дотошный мистер Пейтон никогда не упускал повод прищучить всяких недотеп вроде меня.

Штраф будет грандиозный. Даже не исключено, что не только сведет в ноль мой сегодняшний выход на работу, но и неделю придется работать, чтобы ликвидировать эту задолженность. Столько промахов за один день – это перебор.

Впрочем, Джон все равно мне ободряюще улыбается. Он отстаивает меня перед Артуром очень упорно, лишний раз доказывая, что не зря я считаю его своим лучшим другом.

– Рози, не шевелись, – произносит Джон негромко, касаясь моего крыла засиявшими исцеляющими ладонями. Боль исчезает постепенно, будто ее и не было. Как только исчезают последние ее отголоски, у меня появляется возможность рассеять крыло. Материализую чуть позже.

– Спасибо, – тихо шепчу я.

– Ерунда, – хмыкает мой друг с теплой улыбкой.

– Здравствуй, Хартман, – суховато произносит Артур тем временем, обращаясь к демону. – Ты сегодня помалкиваешь? Неужели Небеса смогли наконец-то прожечь тебя?

– Здравствую твоими молитвами, Арчи, – демон отзывается с отчетливой иронией в голосе. – Ты знаешь, я всегда рад поболтать. Кто там с тобой? Миллер? Бог свидетель, по нему я скучал сильнее всего.

Если в голосе Артура звучал только скепсис, Генри же, напротив, разговаривал с нарочитой развязностью. У него явно с Артуром много общих счетов. И, кажется, с Джоном тоже…

Артур раздраженно кривится, вздыхает и поднимает ладонь.

Артур Пейтон – Орудие Небес, архангел, который имеет право карать грешников по своему усмотрению. За ним мощь святой земли, ему подчиняется сталь оков, ему подчиняется камень, песок… Короче говоря, ему подчиняется очень многое.

Демоны покидают микрорайон Лондона, в котором появился Артур, быстрее, чем успевают учуять его запах. Впрочем, это им не очень помогает. От Артура убежать сложно. Лишь одно мешает ему заниматься карательными операциями – от него наносится урон и миру смертных, а это недопустимо никогда, кроме исключительных случаев. Задержание особенно сильного демона, например.

Крест Генри поднимается в воздух, под его основанием расступается сухая земля, выжженная местным солнцем. Я успеваю заметить, как пробегает по лицу демона болезненная гримаса, но он ловит мой взгляд и чуть кривит губы. Мол, ерунда, птаха, я вытерплю.

Мне снова до колик его жаль. Я знаю, что три полных кольца вокруг демонической звезды – это огромный послужной список грехов. Но мне все равно почему-то ужасно не хочется оставлять его тут, наедине с одной лишь болью и тишиной.

– Идемте, – без особого веселья в голосе произносит Артур, поворачиваясь ко мне и Джону. – О своей ошибке объяснительную подадите мне вечером, мисс Виндроуз.

– Пойдем, Рози, ты должна отдохнуть, – Джон настойчиво сжимает мою ладонь, а я впервые за год в Лимбе хочу вырвать свои пальцы из его хватки.

Сейчас он уведет меня прочь, а я даже не попрощалась с Генри.

А демон сейчас смотрит на меня тяжелым, горьким, насмешливым взглядом, запрокинув голову, касаясь рыжим затылком креста, будто нарочно делая себе больно у меня на глазах. И что-то было безумно неприятное в том, что я ухожу, а он остается тут. Настолько неправильное, что все-таки я не выдерживаю.

– Подождите, – отважно выдыхаю я, чтобы не растерять отвагу по пути. – Я хочу помолиться за Генри.

У Джона отвисает челюсть. Артур… Артур и так-то по жизни выглядит как смертельно задолбавшийся от всего происходящего человек. А сейчас, кажется, пытается припомнить – на кой черт он вообще вписался в этот божественный промысел и связался с этими долбанутыми смертными грешниками.

– Что вы хотите? – медленно произносит он, тоном давая мне шанс передумать. А мне, как иногда в спорах с отцом, хочется топнуть ногой, потому что я права.

– Я хочу помолиться, – с напором отвечаю я. – За Генри.

– Агата, лучше не нарывайся, – произносит за моей спиной Генри. Засранец. Ну это же в его интересах. Так же, как и у святой воды, у молитвы о милосердии должен быть эффект, ослабляющий силу наказания. Хотя бы временно. Ну так мне кажется.

– Поправьте меня, если я вдруг ошибаюсь, мисс Виндроуз. Вы вправду собрались молиться? За исчадие ада? – Артур поднимает бровь. Обычно это действует безотказно, всегда внушает всем его подчиненным лишь трепет. А меня сейчас этот немой укор бесит еще сильнее. Почему на меня смотрят так, будто я попросила внеочередной отгул?

– Вы не ошиблись, мистер Пейтон, – я упрямо задираю подбородок. – Я хочу помолиться. За исчадие ада.

– Мотивацию, я полагаю, лучше не спрашивать? – едко уточняет Артур. – Мисс Виндроуз, вы настолько без мозгов, что увлеклись этим… Хартманом? Играете с Небесами из-за того лишь, что этот кретин шевельнул в вас похоть?

– Да как вы смеете… – у меня аж горло сводит от возмущения. Как вообще можно равнять сочувствие с банальным влечением?

– Артур, ты правда перегибаешь, – ледяным тоном замечает Джон. – Агата, конечно, сейчас не права, но ты…

– Я бы не рекомендовал вам вмешиваться, младший архангел Миллер, – чеканит голосом Артур, не давая Джону договорить. – Вот в ваших чувствах к этой леди я не сомневаюсь абсолютно. В некоторых случаях я закрываю глаза на такие явления, но сейчас… Не вмешивайтесь.

Лицо Джона сводит от ярости. Он обычно так спокоен, а сейчас… И эти красные пятна на скулах… Его обвинили в предвзятости, в каких-то чрезмерных чувствах ко мне. Нет, надо будет поговорить с ним позже, но сейчас, увы, не до этого.

Судя по лицу Артура, он почти готов уволочь меня отсюда силой, прихватив если не за ухо, то хотя бы за шкирку.

– А знаете что, мистер Пейтон, – отстраненно замечаю я. – Я ведь не спрашиваю вашего разрешения. На молитву вообще не нужно ничьего разрешения. Можете влепить мне выговор. Если хоть в одной нашей инструкции найдете запрет молитв о милосердии к судьбе демона.

И все, больше я ни слова ему не скажу. Я снова разворачиваюсь к кресту Генри и опускаюсь перед ним на колени, складывая ладони перед грудью.

За моей спиной же такая тишина, что яснее ясного – мистеру Пейтону я окончательно взорвала мозг своими выходками.

– Птаха, не нарывайся на неприятности, – тихо произносит Генри. – Я оценил, правда, ты удивительно чокнутая, но не надо. Тебе потом и правда прилетит выговор, к нормальной работе еще пару месяцев не подпустят…

– Ты помолчать можешь некоторое время? – я бросаю на него недовольный взгляд из-под опущенных ресниц, а потом пытаюсь собраться с мыслям. Молитва о милосердии к грехам. Никогда не думала, что она мне пригодится, но в смертной жизни отец заставил меня выучить весь молитвенник на зубок.

– Я попробую, – тихо вздыхает демон, глядя на меня все с тем же изумленным любопытством.

Я ожидала, что Артур или Джон остановят меня, но видимо… Видимо, они понимают, что увести меня сейчас отсюда можно только силком.

Мне жаль Генри. Очень жаль, вот правда. О нем говорят как о ком-то страшном, а я видела человека, которого плотно обнимали его прошлые грехи. Который может и смог бы стать кем-то другим, но в него больше никто не верил. Он не причинил мне вреда, хотя мог бы, не оскорбил, да и вообще – кажется, сочувствовал, даже не вспоминая, что из-за меня ему сегодня пришлось худо. Такой ли он плохой, что не достоин даже простой молитвы?

Нет, не такой.

Именно поэтому я шепчу сейчас фразу за фразой, слово за словом, и никак не могу остановиться. Мне довелось лишь раз соприкоснуться с его крестом— и вся моя душа содрогнулась при этом воспоминании. А он прикован к кресту уже не первый десяток лет. Будь моя воля – я бы хотела сделать хоть что-то, что помогло бы ему оказаться освобожденным. Ему и всем им, обреченным на высшую меру, по одной лишь причине, что больше никак Лимб не может помешать им вредить другим.

Но я же знаю – амнистии только для слабых демонов. Сильных – исчадий ада, отродий, демонов похоти спасти невозможно. И все, что я могу, – это умолять небеса о милосердии, задыхаясь от собственной настойчивости, не замечая бегущих по щекам слез.

В голове гудит, когда я наконец нахожу в себе силы замолчать и открываю глаза. Генри смотрит на меня печальным взглядом и не говорит ни слова. Как бы то ни было, еще чуть-чуть – и мне придется уйти, оставив его тут в одиночестве в компании с его приговором, но я могу ему дать сейчас лишь только свою молитву.

Крылья материализуются за спиной по моей воле. Материализуются и толкают меня в воздух над крестом Генри. Он поднимает голову, смотрит мне в лицо удивленными янтарными глазами. Я же – чуть подаюсь вперед, настолько близко, чтоб коснуться его влажного от пота лба своими губами. В эту секунду я не боюсь боли, что грозит мне, соприкоснись я с крестом хоть кончиком крыла. Я готова принять это наказание, это малая плата за возможность приободрить этого демона.

– Держись, – шепчу я, ловя растерянный взгляд Генри.

А затем его оковы размыкаются, и демон падает на землю.

4. Свободный, голодный, демон!

Первые секунд пятнадцать Генриха окружает блаженная тишина. Молчат все – Пейтон, Миллер, девчонка… А Генрих лежит на земле неподвижно, пластом, не шевелясь ни единым мускулом. Наслаждаясь каждой секундой полного вкуса собственного чутья.

Свобода? Настоящая? Не сон? Не пустая греза, привидевшаяся в чутком болезненном забытьи?