Дарители: Дар огня. Короли будущего. Игра мудрецов. Земля забытых. Сердце бури

Генри раздраженно слез с лошади, подошел к Свану, который безуспешно пытался влезть на лошадь сам, и подпихнул его сзади.

– Щекотно! – завопил Сван и сполз на землю.

Генри тяжело вздохнул и повернулся к Джетту.

– Даже не думай, приятель, – попятился тот. – Конные прогулки – это не для меня.

– Тогда помоги мне усадить Свана, – сдержанно сказал Генри, и они вдвоем, пыхтя, начали подталкивать Свана на лошадь, но той это явно надоело, и она неспешно затрусила прочь.

А войска все приближались.

– Агата, ты точно уверена в том, что делаешь? – спросил Генри.

Та кивнула, и Генри это принял: вид у нее был спокойный, и ее спокойствие передалось ему.

– Ладно, тогда сделаем так. Сможем отвести трех лошадей вон к тем скалам?

Агата ухмыльнулась во весь рот.

– …А теперь залезайте по склону выше. Мы с Агатой подержим лошадей, а вы сядете, – отрывисто проговорил Генри, и по лицам остальных понял: даже Хью уловил, что это приказ, а не просьба. – Ты первый, Хью.

Тот насупился, хотел было огрызнуться, но под взглядом Генри молча вскарабкался по склону, а оттуда спокойно уселся на лошадь, которую Генри крепко держал за холку.

– Чего ты на меня так уставился? – побелевшими губами пробормотал Хью, и Генри только сейчас понял, что и правда почти не спускал с него глаз.

Отвечать он не стал, вместо этого помог залезть на лошадь Свану. Тот был в таком восторге, будто им предстояла веселая прогулка, а не сомнительная попытка обогнать целую армию.

– Слушайте, – выставив перед собой руки, сказал Джетт, – я понимаю, вы все тут очень умные, но вам не кажется, что ехать на лошади без узды и без седла…

Закончить он не успел: со стороны деревни к ним мчался какой-то человек, вопя и размахивая шапкой.

– Воры! Караул! – кричал он. – А ну оставьте лошадок в покое! Я посланников вызову!

Генри поехал ему навстречу. Он уже освоился и понял: лошадь реагирует на любое его движение, будто чувствует, куда он хочет ехать. И правда, не такой уж глупый зверь.

– Посланников больше нет, – негромко сказал Генри, останавливаясь перед крупным краснолицым мужчиной. – Войска скоро будут здесь. Не вздумайте сдаваться, быстро уходите в горы и прячьтесь. Вещей не собирайте, они вас только задержат. Понятно?

Кажется, что-то такое было в его голосе, что мужчина разом перестал возмущаться, кивнул и помчался обратно в деревню.

Когда Генри вернулся к своим, все удивленно посмотрели на него.

– Ого, как он умчался! Что ты ему такого сказал? Запомню эти волшебные слова на всякий случай, – бодро сказал Джетт, когда Генри подъехал к нему.

– Либо ты залезешь сию секунду, либо я возьму тебя за шкирку и посажу сам.

Джетт вздохнул и послушно взгромоздился на лошадь, прижавшись грудью к холке.

– Ну что? – Генри повернулся к Агате. – В чем твой план? Эти сонные звери быстро бегать явно не умеют.

Агата рассмеялась, оглушительно свистнула и пнула лошадь пятками в бока. Та заржала, поднялась на задние ноги – и вдруг сорвалась с места и помчалась вперед: легко, красиво, не хуже оленя. Генри думал, что Агата сейчас свалится, но она держалась отлично. Правда, явно забыла, что остальных тоже надо сдвинуть с места.

– Всем держаться крепче за гриву, – скомандовал Генри.

– У меня все еще есть возражения против вашего плана, – слабым голосом начал Джетт.

Генри подъехал, оглушительно свистнул на ухо его лошади и пнул ее в бок, и та понеслась вперед под такие оглушительные вопли Джетта, что можно было не сомневаться: если войско Освальда не заметило их раньше, то вот сейчас точно заметит.

Следующим был Сван. Вид у него был скорее взбудораженный, чем испуганный.

– Я всегда мечтал на лошадке покататься! А папа говорил, это опасноооааааа…

Последний слог превратился в длинный крик – Генри свистнул, и лошадь понеслась вперед. Лошадь Хью не пришлось даже подстегивать – увидев, что половина ее сородичей несется к горизонту, она явно решила, что отставать не стоит, и помчалась за ними.

Лошадь Генри прядала ушами, переступала с ноги на ногу, и Генри почувствовал ее веселое нетерпение. Ей хотелось бежать за остальными, но она будто ждала приказа, и Генри огладил ее шею, даже сквозь перчатку чувствуя гладкую, теплую шерсть. Ему так нравились эти животные, что на секунду ему в голову пришла безумная мысль: вдруг они тоже волшебные и понимают человеческий язык, как ночные стражи? Чтобы проверить, он наклонился к ее уху, тихо сказал: «Вперед» – и слегка тронул пятками ее бока. Лошадь всхрапнула и бросилась за остальными.

Трясло на ней ужасно. У Агаты как-то получалось сидеть красиво, а остальные, включая его, болтались, как мешки с песком. Но Генри быстро освоился, удобнее распределил свой вес, и стало вполне терпимо. Отец всегда учил его: «Если произошло что-то неожиданное, просто приспосабливайся».

Его лошадь скоро вырвалась вперед, и от этого Генри хотелось закричать, засмеяться, что-то потрясающее было в ее стремительном движении, в том, как ветер бил по лицу, как солнце краснело у горизонта. Он окинул всех краем глаза: Джетт болтался на лошадиной спине из стороны в сторону, одной ногой он держаться не мог, но догадался обхватить холку двумя руками, вжавшись лицом в гриву. Править он даже не пытался, его лошадь просто неслась за лошадью Агаты. Сван скулил, подпрыгивая на каждом шагу, но иногда скулеж вдруг превращался в смех. Хью съежился и даже на ходу продолжал бормотать что-то себе под нос. Агата неслась впереди, не оглядываясь, и, поравнявшись с ней, Генри увидел: она хохотала в голос, и лицо у нее было совершенно счастливое.

Западные горы приближались с невероятной скоростью. Уже через полчаса Агата остановила лошадь, развернулась к Генри и, улыбаясь во весь рот, ткнула пальцем в пыльный горизонт: войска Освальда остались так далеко позади, что в сонном вечернем мареве Генри едва мог их разглядеть.

Сван скатился с лошади и обнял ее за ногу. Животные даже не запыхались – подергали ушами, осматриваясь, а потом невозмутимо начали щипать траву.

– Никогда больше, – слабо подал голос Джетт, оседая на землю.

– Я весь как один сплошной синяк, – поддакнул Хью и рухнул рядом с ним, словно забыв, что терпеть его не может. – Но мы зря себе кости отбили, ничего тут нет.

– На карте отмечен вход в этот разлом. – Генри поглядел на карту и с трудом поборол желание крикнуть Хью: «Закрой рот, предатель!»

Скала была невиданная: светлая, из крошащегося мягкого камня. Когда Генри провел по ней рукой, на перчатке остались белые следы.

– Ее кто-то нарочно так покрасил?

– Нет. Просто меловая скала, лучше не прислоняться, – задумчиво проговорил Джетт, озираясь.

От разлома в глубь скалы тянулись узкие ущелья, и по какому из них надо идти, было совершенно непонятно. После скачки даже у Генри все болело, но он с фальшиво-бодрой улыбкой кивнул остальным и пошел в первую попавшуюся расселину. Наверняка они сразу поймут, что здесь надо искать.

Они бродили среди извилистых ущелий до темноты, но там и правда не было ничего особенного, только ящерицы шуршали среди камней. В конце концов они вернулись к широкому входу в расщелину, все перемазанные каменным крошевом, и, не сговариваясь, уставились на семь огненных точек, медленно движущихся к ним через равнину. Люди Освальда обходились без факелов: идущие впереди огненные звери светили пугающе ярко, да и белая скала с широченным разломом тут была только одна, не промахнешься.

– Через несколько часов будут здесь, – произнес Генри, изо всех сил делая вид, что эта новость не приводит его в ужас.

Джетт скривился:

– А, ну спасибо, что настроение поднял.

– Надеюсь, что наш план – спрятаться и переждать, пока они пройдут мимо, а потом уже дальше искать, – буркнул Хью.

– Мимо они не пройдут, – отрезал Генри. – Кое-кто оповестил Освальда, что пятое испытание будет здесь.

На этот раз голос едва не подвел: дрогнул на середине фразы, будто переломив ее пополам.

– Слушай. – Джетт повернулся к нему, складка между бровями делала его лет на десять старше. – Чтобы ты знал, мысленно я ору и заламываю руки. Но вслух сдержанно спрошу: что нам делать?

Генри прокашлялся. Все смотрели на него с такой надеждой, будто он должен был изречь какую-то невероятную спасительную истину. Вместо этого он сел у входа в ущелье и удобно привалился спиной к каменной стене, еще не остывшей от дневного тепла.

– Здесь что-то есть, иначе карта нас сюда не привела бы. Просто пока мы этого не видим. Надо подождать – вдруг получим какой-то знак.

– Так, секундочку, – взвинченно начал Хью. – Твой план состоит в том, чтобы сидеть тут и ждать? Знаешь, такие указания и я мог бы раздавать.

– Это как на охоте. Иногда ожидание – лучший способ поймать зверя.

– А, ну конечно. Как будто ты разбираешься хоть в чем-то, кроме убийства бедных зверьков, – огрызнулся Хью, но тут же сник. – Да что с тобой? Ты на меня смотришь, как будто я у тебя фарфоровый сервиз украл. Я, чтобы ты знал, сын старейшины, и никто не имеет права так на меня…

Агата со стоном села на землю рядом с Генри, подперла голову руками и мрачно уставилась на семь движущихся в темноте огней. Джетт тут же уселся рядом с ней. Она от него отодвинулась.

– Я спать хочу, – сообщил Сван, усаживаясь на свой мешок. В мешке что-то затрещало, и Хью с раздраженным ворчанием вытащил его из-под Свана, отряхнул и бережно поставил среди камней. – И есть тоже хочу.

– Спать нельзя, – покачал головой Генри. – Внимательно глядите по сторонам. Представьте, что вы охотники. То есть хорошие охотники, а не такие, как вы.

Хью возмущенно фыркнул, но Генри уже отвернулся.

– Уж что-что, а не давать людям спать я умею. – Джетт провел губами по гармошке, та издала тревожную, дробную трель. – Сам сказал: Освальд и так знает, что мы здесь.

И он заиграл еле слышно, себе под нос.

Ночь была прохладная и тихая, даже ящерицы угомонились. Только ветер гудел в ущельях да лошади похрустывали скудной, едва пробившейся между камней травой. Тьма вокруг становилась все гуще, ни намека на луну или звезды: мертвенно-бледная скала упиралась в непроглядное, черное небо.

– Не помогло, – наконец сказал Джетт, оглядевшись.

Остальные уже давно спали: Сван привалился к Хью, Агата свернулась темным клубком.

Генри так и подмывало сказать: «Если ты ждал момента, чтобы сказать «Нам скоро конец», то вот он», но отец говорил ему: «Никогда не думай о том, что можешь проиграть, это отпугивает удачу».

– Мы все решим. Все будет отлично, – пробормотал он.

Джетт взглянул на него так, будто сразу раскусил обман, и протянул ему гармошку.

– На, отвлекись. Я, когда мне плохо, всегда играю – помогает. Даже уметь не надо, дуй, и все.

От гармошки пахло железом и старым деревом, губы приятно проезжались по мелким металлическим квадратам, и Генри сам не знал, сколько времени просидел, бездумно водя губами по гармошке. Знака не было. Войска приближались.

Потом он обернулся и понял, что Джетт тоже спит, привалившись головой к камню. Генри вложил гармошку ему в руку, тот, не просыпаясь, заворочался и прижал ее к груди, и в эту секунду Генри охватило странное чувство, то самое, что вывело его к каменному Сиварду: как будто он уже был здесь раньше. Он недоверчиво огляделся – ничего вокруг не изменилось, но тогда с чего вдруг…

Он бесшумно поднялся и пошел по расселине вглубь скал, выверяя каждый шаг, он даже дышать старался через раз, чтобы не спугнуть безумную уверенность, что идет верно, и свернул направо, в ущелье поуже, потом налево. Тропинки петляли среди скал, шли вверх, бледные камни крошились и осыпались под ногами, стоило бы подумать о том, как он будет спускаться обратно, но Генри настрого запретил себе вообще о чем-нибудь думать. Потом вокруг начали появляться разноцветные огни – светляки, – как в доме скриплеров. Они неспешно плыли по воздуху, еле слышный стрекот приятно звенел в ушах.

Когда Генри добрался до вершины скалы, чувство смутного узнавания охватило его с новой силой. Вершина была ровная, поросшая травой. Генри замер, глядя вниз, на равнину, по которой плотной массой двигались едва различимые в темноте войска Освальда. Потом поглядел в другую сторону, но там были только скалы, каждая с таким же зеленым верхом. Ветер тихо гудел, стрекотали светляки, никаких подсказок под ногами не валялось, Барс не прыгал по скалам, но надежда накрывала Генри с головой, обещала ему, что он не зря здесь, что все – не зря, и победа близка, как никогда раньше.

– Понятия не имею, что мне делать, – тихо сказал он в пустоту. – Но я знаю: если ты привел меня сюда, ты мне скажешь.

Страха больше не было, а вот холод – еще какой – после теплого дня пробирал до костей, и Генри сунул руки в карманы. Пальцы привычно сжали гладкое прохладное дерево шкатулки.

Хотя на этот раз не такое уж прохладное.

Генри вытащил из кармана неожиданно теплую шкатулку. На крышке переливчато сияла цифра «5». Пятое испытание. Вот она, подсказка. Он погладил крышку большим пальцем, и надпись изменилась. Теперь это были слова: «Скажи, кто ты».

– Я – наследник Сиварда, – невозмутимо, хотя голос подрагивал от торжества, сказал Генри. – Откройся.

Он потянул крышку вверх. Ничего не произошло.

Генри это поразило так, что он сел на землю, тупо глядя на шкатулку. Светляки кружили вокруг, услужливо освещая надпись.

– Я же избранный, открывайся! – упрямо повторил он, дергая крышку.

Ничего. Слова «Скажи, кто ты» тоже никуда не исчезли, и Генри вдруг подумал: «А и правда, хороший вопрос».

– Все мне говорят, что я наследник Сиварда, а я понятия не имею, как такое могло получиться. Он же был благородным героем и жил наверняка в большом городе, а не в лесу, – чувствуя себя ужасно глупо от того, что говорит это вслух, произнес Генри. Но шкатулка будто ждала, и в холодном сиянии надписи было что-то почти осуждающее. – Мне иногда так страшно, я боюсь проиграть и разочаровать всех, и еще я… – Он сглотнул, не хотелось говорить вслух, но это было частью его, как бы он ни старался про это забыть. – Я – разрушитель. И огонь внутри становится сильнее, я чувствую. Срок сделки истекает, и, если я до этого не получу от Сердца добрый дар, мне конец. Барс, наверное, с ума сошел, если выбрал такого, как я. Сивард был героем, он-то наверняка никогда не сомневался, что ему делать, а я…

Генри услышал тихий щелчок и неверяще опустил взгляд. Крышка сама откинулась назад – он к ней даже не прикасался. Внутри лежали исписанные листы бумаги, Генри уже протянул к ним руку и вдруг почувствовал, что карта в кармане нагрелась. Он вытащил ее и развернул: пятый огонек теперь сиял в полную силу, под ним шла надпись: «Принятие себя таким, какой ты есть». Шестой горел к северо-западу, ровно к югу от Башни загадок, в лесу под названием «Эвкалиптовая роща», со всех сторон окруженном Пропастями. Генри кивнул сам себе и не глядя сунул карту в карман. Он был уверен, что в шкатулке окажется какой-то могущественный волшебный предмет, – Пал ведь говорил, что Сивард оставил это для своего наследника, – и Генри рассчитывал на что-то более полезное, чем несколько исписанных мелким почерком листков с неровными чернильными буквами.

Светляки носились вокруг плотным сияющим роем, уютно гудели над ухом, разгоняя тьму. Генри рассеянно, еще не отойдя от разочарования, проглядел первые строчки – и рука у него похолодела так, что он едва не выронил листки.

– Нет. Не может быть, – побелевшими губами пробормотал он, вцепился в листки и начал читать.

Глава 14

Великий Сивард

Если ты читаешь это, значит, все плохо. Я уже давно мертв, Сердце так и не нашли, у тебя тот же дар, что у меня, и ты сейчас на том же самом месте, где я это написал: на вершине меловой скалы с видом на равнину. Я приказал шкатулке, чтобы она открылась только здесь и только тебе.

Уверен: если ты и слышал мою историю, ее приукрасили, сделали доброй и поучительной. Я расскажу тебе, как все было на самом деле. Жил-был король Освальд, и было у него два сына. Старший, Ингвар, был храбрым, добрым, и все его любили. У него был дар лечить прикосновением – отличный дар для будущего короля. И был младший, Сивард. То есть я.

Этот ужасный дар, дар огня, с древних времен появлялся раз в несколько поколений, и тех, кто обладал им, держали взаперти, чтобы они не могли никому навредить. Людям про меня говорили, что принц уродился болезненный и слабый, и никто, кроме отца и брата, – мать умерла, когда я был еще ребенком, – не знал правды о том, почему я никогда не выхожу из своих покоев.

А потом все изменилось. Когда отец загадал себе бессмертие, Сердце потускнело, добрые дары ослабли, теперь Ингвар мог вылечить разве что царапину, а раньше спасал и смертельно раненных. Он рассказал мне, что все королевство в ужасе, а отец доволен: решил, что, если дары исчезнут совсем, все будут подчиняться ему покорно, как рабы. И люди беспомощно ждали, когда он придумает, что бы ему еще загадать. Кто же знал, что последнее желание отец решит потратить на меня.

Тем вечером отец принес мне ларец с Сердцем и сказал: прикоснись к нему и загадай, чтобы твой ужасный дар исчез. И я хотел уже прикоснуться – больше всего на свете я всегда хотел стать нормальным, – но я знал, что тогда дары исчезнут у всех людей раз и навсегда. Так что я выпросил у отца время до утра – подумать. До сих пор не понимаю, почему он согласился. Я позвал Ингвара, и мы вместе решили, что делать: я сбегу из дворца и где-нибудь спрячу Сердце, отец наверняка отправится в погоню, а Ингвар тем временем устроит переворот. Из него выйдет хороший король: он, в отличие от отца, думает не только о собственном величии.

Я тайком выбрался из дома, даже не зная, куда отправиться – я из дворца раньше не выходил, – и тут мне явился волшебник, Тис. Он сказал, что Барс восхищен моей храбростью и укажет мне место, где можно спрятать Сердце так, чтобы отец не нашел. Если люди смогут победить моего отца, Барс выберет того, кто снова отыщет Сердце и вернет людям. А чтобы найти это место, нужно с помощью Тиса пройти семь испытаний.

Тис такому заданию был явно не рад: я видел, как он боится меня. Я кое-как шел от одного испытания к другому, а отец преследовал меня, чтобы отнять Сердце. Он был в ярости из-за моего предательства. От людей я слышал: придворные, посланники и горожане с радостью присягнули на верность моему брату, и отцу больше не было хода во дворец.

И все бы, наверное, закончилось хорошо, если бы не мой дар. Никто, кроме тебя, не поймет, как я ненавижу его. Все бы отдал за то, чтобы его не было.

Я случайно коснулся человека, и после этого ничто уже не было прежним. Тис и так считал, что Барс совершает ошибку, доверяя такому, как я, а теперь и вовсе перестал появляться, как бы я ни звал. Прикоснувшись, забираешь немного сил, но если убиваешь – забираешь себе все, а огонь только этого и жаждет.

Однажды я очнулся на пепелище и понял, что уничтожил деревню. Вместе с людьми. Я бы так хотел забыть это – но не могу.

И знаешь, что хуже всего? Ларец с Сердцем все это время был у меня в сумке. Я знал, что в любую минуту могу просто прикоснуться к нему, загадать желание – и эта ужасная сила пропадет. Но я видел, какими стали люди, когда их дары ослабли. Беспомощными, неуверенными в себе – прямо как я. А я был готов на все, чтобы никто и никогда не чувствовал себя так, как я. Так что я шел дальше, и огонь становился сильнее, и я знаю: даже если выживу, этот кошмар никогда не закончится.

Но я все сделал. Я спрятал Сердце там, где велел Барс.

Времени у меня мало, отец скоро будет здесь, так что перейду к делу: в этих скалах хранится ключ от всех дверей – могущественный древний предмет, который способен открыть все, в чем есть замочная скважина. В его могуществе и беда: в королевстве есть много дверей, которые открывать ни в коем случае нельзя и которые жаждут быть открытыми. Взяв ключ, до конца жизни становишься его хранителем – ключ всегда будет узнавать руку хозяина и подчиняться ему, приводить к закрытым дверям. Таким, как мы с тобой, нельзя брать его ни в коем случае: у этого предмета своя воля, а нам и так есть с чем бороться. Если есть хоть один человек, которому ты доверяешь, будь он хоть на другом конце королевства, вызови его, пусть он возьмет ключ и поможет тебе открыть дверь, за которой хранится Сердце. Я взял ключ сам, и как же я об этом пожалел.

Спрятав Сердце, я вернулся сюда и положил ключ назад. Еле оторвал от него руки: его сила едва не заставила меня сделать кое-что ужасное… Долго рассказывать, а мне уже пора. Я бы так хотел еще раз увидеть Тиса, звал его, пока не охрип. Он не явился, и я его понимаю: такого, как я, можно только ненавидеть.

Но теперь я знаю, что делать. Дар подсказал мне.

Я прошу Барса об одном: чтобы он дал все исправить такому же, как я. Вот что я понял: нет на свете большей храбрости, чем та, что нужна, чтобы победить врага внутри себя. У меня просто не хватило храбрости, но у тебя хватит. Я верю в это и оставляю тебе шкатулку – бедное, жалкое наследство, – просто чтобы ты знал: сколько бы лет ни прошло, кем бы ты ни был – я в тебя верю. Я верю в тебя.

Мне так страшно».

Почерк становился все более путаным, строчки съезжали вниз, последняя обрывалась на середине слова. Генри медленно опустил листы на колени.

Он не знал, сколько просидел так, глядя в одну точку. Когда он очнулся, небо уже посветлело: приближался тяжелый, хмурый рассвет, войска были совсем близко, и он поднялся на ноги.

– Тис, я знаю, ты слышишь. – Ему хотелось кричать, но слова получались едва слышными. – Только посмей не явиться. Я из-под земли тебя достану, ясно?

– Я и его слышал, Генри, – устало сказал за его плечом Тис. Генри обернулся и, тяжело дыша, уставился на него. – Он сидел именно здесь, когда дописал это и закрыл шкатулку. Я пришел к нему. Пытался отговорить от того, что он собрался сделать.

– И что это было? – через силу произнес Генри.

– Он хотел голыми руками убить Освальда. Верил, что его дар сильнее бессмертия отца, – и, увы, оказался прав. Освальд как раз ехал сюда через эту равнину так же, как сейчас, только без армии. Еще не знал, что опоздал и Сердце спрятано. Сивард был уже не в себе. Я пытался ему объяснить: когда разрушитель забирает силу человека, она становится его частью. – Тис говорил, морщась, как от боли. – В Освальде было очень много сил: он вытянул их из Сердца, чтобы стать бессмертным. Но, забрав эту темную силу, Сивард превратился бы в нового Освальда, только гораздо хуже, с его-то даром. Он стал бы бессмертным владыкой такого могущества, что победить его было бы невозможно.

Тис глядел так умоляюще, будто хотел, чтобы Генри сказал: «Да ладно, ничего страшного, что ты не верил в него, что ты бросил его. Я тебя прощаю». Генри прощать не собирался.

– Я решил дать ему шанс, – все тем же оправдывающимся голосом сказал Тис, потирая заросший клочковатой щетиной подбородок. – Как ты знаешь, волшебные предметы можно переплавить. Волшебство, заключенное в них, от огня высвобождается и переходит в ближайший сосуд – в тот, что рядом. Так Освальд делает напиток. А я в тот день собрал все волшебные предметы, что были у меня, расплавил их и в том вареве, которое получилось, закалил меч. Да, Генри, у меня был меч, я не всегда был стариком. Меч напитался такой силой, что теперь смог бы убить кого угодно, даже бессмертного Освальда. И я принес этот меч Сиварду, вот сюда, и сказал: «Хорошо, если хочешь убить отца, убей его этим мечом». И когда он отказался, я понял: это не он, а огонь внутри его хотел забрать силу Освальда. Они встретились у подножия ущелья, там, где сейчас твои друзья. Сивард уже сам не понимал, что делает, он всегда любил отца. Но в тот момент в его глазах была такая убийственная ненависть, что я понял: он победит, и тогда… – Тис захлебнулся воздухом. – Сивард был куда опасней Освальда. Освальд – просто плохой король и хитрец, одержимый жаждой власти и страхом смерти. Но Сердце уже было для него недоступно, трон – тоже, все в столице присягнули Ингвару, какие он мог причинить разрушения? А вот Сивард… Я просто хотел поступить правильно. Уничтожив ту деревню, он получил столько силы, что его было уже не убить обычным мечом.

– Что ты сделал? – онемевшими губами проговорил Генри.

– Я отдал меч Освальду.

Генри судорожно дернул губами, пытаясь вдохнуть. Получилось только с третьей попытки.

– И когда Сивард увидел это… Он даже не боролся. Я его предал, понимаешь? И Освальд, в ярости от того, что лишился власти, подошел и вогнал меч ему в грудь. – Тис сипло вдохнул. – Но когда он умирал, дар оставил его. И мы с Освальдом, мы оба, стояли и смотрели на это. Сиварду было семнадцать. Чуть старше тебя. Почти ребенок. И он задыхался и смотрел на нас, на своих убийц, и я видел – он освободился. Он снова был собой. Это было невыносимо, Генри. И когда он умер, Освальд не мог смотреть на его тело. Вскочил на лошадь и унесся прочь. Он уже раскаялся, он ведь любил своего младшего сына куда больше, чем Ингвара. А я взял тело, перенес туда, где спрятано Сердце, и там похоронил. – Тис сжал пальцами переносицу. – Ты очень похож на него. Я не знаю, как это возможно, но это так. Смотрю на тебя – и вижу его. Худшего наказания Барс для меня и придумать бы не мог.