С греческого «защитница»

Алекс-Мари

С греческого «защитница»

Не так давно.

– Тужься, милая, тужься!

Изогнувшаяся в страдании, молоденькая девушка краснела лицом и рычала утробно, выдавливая из себя новую жизнь. Ребенок выскользнул в раскрытые ладони акушерки, женщина подхватила новорожденного, и передала неонатологу. Роженице было все равно. Она размазывала стекающие по скулам капли и тихонько подскуливала.

– Ну, чего ты плачешь?! – весело и громко спрашивала акушерка, – смотри, какая девчушка у тебя! Красавица!

Она совала ребенка в лицо свежеиспеченной матери, но та отворачивалась и хотела только одного – чтобы от нее отстали и убрали орущего младенца. Почувствовав новую потугу, она застонала.

– Ну-ка, давай поработаем еще! – ребенка тут же убрали, акушерка, сменив перчатки, снова присела на круглый табурет в ногах страдалицы.

И снова минуты, кажущиеся часами, режущая боль, хотя, кажется, уже не такая, как в первый раз, и снова – влажный хлюп и облегчение.

– Девочка! – объявила акушерка, – ну, счастливая ты, подружек себе родила!

Роженица прикрыла глаза. Ее теребили, давили на живот, потом плюхнули сверху что-то холодное, и все это время говорили, говорили, задавали дурацкие вопросы по поводу имен… А она хотела спать, спать… Наконец, ее оставили в покое.

***

– Ну как там наша мамаша? – женщина в розовой пижаме медсестры оторвалась от книжки, взглянув на вошедшую коллегу.

– Ой, – махнула рукой та, – недоразумение! Ничего не говорит, ни имени, ни фамилии от нее не добились, откуда она взялась на нашу голову?! Ей на вид лет шестнадцать максимум, бедняжке. Но одета хорошо, трусишки кружевные, значит не бомжиха. И не худая, и ручки ухоженные.

– Да-а, – протянула первая, – бывает же… ну, может с утра вспомнит, как она оказалась ночью возле роддома с головой ребенка между ног. Хорошо хоть ума хватило прийти, а то, знаешь, случаи всякие бывают. Родит в туалете и выбросит. Или еще того хуже…

– Не говори! – акушерка налила из полосатого термоса чай в глубокую кружку, – хорошие девчонки у нее родились, доношенные, крупные. Орут вон в детской, сиську просят, сейчас Катя смесью накормит, вряд ли у мамаши молоко есть. А утром уж сама. Намается она, грудь – смех один, прыщики.

– Ну, значит будут искусственники, – равнодушно зевнула медсестра, – я полежу пару часиков?

Акушерка кивнула.

– Спи, разбужу, если что.

Медсестра не заставила себя уговаривать, улеглась поудобнее на диване, подсунув под голову маленькую подушечку, еще раз сладко зевнула и прикрыла глаза.

Проснулась она от громкого хлопка и голосов, села, оглядываясь осоловелым взглядом.

– Как это – нет?! – старшая акушерка грозно смотрела на молоденькую педиатрическую сестру, а та заламывала руки.

– Ну так – нет! Я принесла одну из девочек кормить, в палате было пусто. Думала может она в туалет ушла, ждала-ждала…

Медсестра мгновенно поняла, что произошло и вскочила на ноги.

– Искали? – голос старшей повышался до визга, это означало, что она в панике.

– Да, – педиатрическая чуть не плакала, – везде искали, нету.

– Уму непостижимо! – хлопнула себя ладонями по бедрам старшая, – кто на посту дежурил?!

– Ванеева, – дрожащим голосом сдала дежурную молодая, – она клянется, что с места не вставала.

– Ну, да, Ванеева с места не вставала, а роженица у нас в окно вылетела. Зимой. С пятого этажа. – старшая потопталась на месте, пытаясь расставить по местам мысли, – ладно, пошли!

Она вышла, широко распахнув двери, медсестричка успела проскочить следом. Дверь громко хлопнула, закрывшись. Та, которую разбудили, покачала головой. На ее памяти не было ни одного раза, когда мать сбегала из роддома, оставляя детей. Всякое было – отказывались, писали расписки, но чтобы сбежать… Нет, ни разу не было. Не зря старшая беснуется, достанется ей по первое число. Да всем достанется, кто в смене был. Детей жалко. Хотя, может повезет, и одумается мать. Поймет, что натворила, и прибежит. А вдруг…

Наши дни.

1

Музыка гремела из двух огромных колонок, выставленных на крыльце кафе, Сашка злилась, потому что она ненавидела попсу, и от шума разболелась голова. Она уже проглотила таблетку, но легче пока не стало. Лучше всего бы было сейчас валяться на диване с книжкой, но денежки сами в карман не залезут, поэтому вместо дивана и книжки приходилось размахивать картонкой над жарким мангалом, приглядывая, чтобы мясо не подгорело. Хозяин кафе, тридцатилетний полнеющий татарин по имени Азамат, сам лавировал между столиками, подгоняя между делом двух молодых официанток – свою сестру и ее подружку. Вначале, когда Сашка только устроилась на работу, Азамат пытался командовать и ей, но быстро получил знатный отлуп, сначала растерялся, а потом даже зауважал, потому что девушка знала свое дело, мясо у нее выходило всегда неизменно вкусным, а еще она соглашалась подработать на кухне, когда повар Татьяна не справлялась с наплывом посетителей.

– Саня!

Сашка обернулась на крик – Азамат приближался, размахивая перед собой шампуром.

– Саня, посетители жалуются, что мясо жесткое, – прищурился хозяин, – смотри, сама заплатишь за возврат!

– А ты мясо покупай нормальное, – парировала Сашка, – тогда и шашлык будет мягкий. Я тебя предупреждала, что из того, что ты притащил, выйдет паленое дерьмо!

Азамат был жмот, это знали все. На продуктах он откровенно экономил, Татьяна ворчала про себя, но не спорила, ей было не принципиально, какой сыр сыпать в "Цезарь" – пармезан или российский. Тем более, что посетители этой забегаловки вряд ли отличили бы один от другого. А Сашка возмутилась в первый же день, когда увидела, что ей предстояло замариновать и подать вечером людям. Поняв, что спорить с девушкой бесполезно, хозяин кафе уступил и на следующий день принес мягкую свежую шейку, но, все же, время от времени подбрасывал своей шашлычнице проблемы.

Сейчас он хотел спорить, но передумал.

– Работай! – буркнул хозяин и отошел.

Сашка видела, как он подозвал сестру и подал ей шампур. Что будет дальше, она знала. Мясо отнесут на кухню и доварят, а потом подадут какому-нибудь подвыпившему посетителю.

Ее унижала эта работа. Да, именно унижала, хотя мама всю жизнь твердила, что никакая работа не бывает унизительной. Да и сама Сашка еще школьницей не гнушалась мыть полы в аптеке неподалеку, раздавать листовки у торгового центра и скакать в костюме феи на детском празднике. А сейчас ее раздражало все. Успокаивала только одна мысль, что скоро она уедет отсюда и начнет заниматься нормальным делом, а не жарить шашлыки в кафешке у вокзала.

Треск мотоцикла был настолько знаком, что она услышала его задолго до того, как сам мотоцикл вывернул из-за поворота. Остановившись неподалеку, снимая на ходу шлем, с мотоцикла спрыгнула стройная высокая брюнетка. Она тряхнула головой, длинный хвост на затылке закачался. Парень, что сидел сзади, остался сидеть, только помахал Сашке рукой. Она ответила взмахом.

– Привет! – брюнетка подошла, чмокнула Сашку в щеку, – фу, тебя саму можно есть вместо шашлыка!

– Ничего не говори, – тряхнула головой Сашка, – неделю доработаю и сбегу отсюда.

– Что, – переключилась она, – Пашка дал покататься?

– Ой, – брюнетка сморщилась, – всю дорогу тыкал и орал, то не так руль поворачиваю, то не так газ выжимаю. Как ты с ним ездишь – не представляю.

– А он на меня не орет, – ответила Сашка.

– Ну еще бы, – хмыкнула брюнетка, – ты же с ним спишь!

Сашка несильно пнула подружку по щиколотке.

– Не твое дело!

– Брат мой, значит мое, – улыбнулась брюнетка.

Сашка взглянула на парня на мотоцикле. Она знала Пашку всю свою жизнь. Их семьи жили на одной лестничной площадке, и когда маленькая Сашка и маленькая Катя начали дружить, Пашку вечно заставляли за ними присматривать. Девчонки были удивительно схожи между собой, и их принимали за одну семью. Часто они вместе ели, пили, и даже спали, когда родители разрешали Сашке переночевать у Кати.

При нем, совершенно не стесняясь, подружки обсуждали парней, когда пришло время. Пашке можно было доверять, и он знал ох как много такого, чего не знали родители. Это он забирал подвыпивших подружек с единственного в городе моста, где собиралась молодежь после выпускного. Сашка помнила, что они ржали как придурочные и цеплялись друг за дружку, а Пашка нес их дурацкие маленькие сумочки в стразах в одной руке и босоножки на огромных каблучищах в другой, и просил не орать на весь микрорайон.

А потом закончилось детство. Взрослая жизнь началась с облома. Сашка не поступила в институт. Катя поступила, а она нет. Это было ужасно обидно, и Сашка даже немножко дулась на Катю, но мама, ее очень огорченная мама, объяснила, что вовсе не в Кате дело. Она, наверное, имела ввиду, что Сашка сама виновата, и Сашка бы ощутила свою вину, если бы не вмешался папа и не сделал корректировку на то, что судьба тоже имеет место быть. Судьба – это такая штука, когда что-то происходит независимо от нашего желания, и надо как-то жить с этим. Возможно, что-то происходит даже к лучшему, просто сейчас мы этого осознать не можем. В общем, Катька уехала учиться, а Сашка сначала хотела ничего не делать, но мама быстренько порешала за нее, и Сашку взяли в колледж сферы услуг на гостиничное дело. Это оказалось неожиданно интересно, а, кроме того, она любила Дженнифер Лопес и фильм "Госпожа горничная", поэтому иногда представляла себя в роли привлекательной целеустремленной горничной, в которую непременно влюбится какой-нибудь заезжий миллионер.

Но миллионер все не заезжал и не заезжал, зато рядом был Пашка, и это было хорошо. Она сама не заметила, как они из стадии "дружим" перешли в стадию "встречаемся". Просто вечерами хотелось куда-то выйти, и Пашка всегда соглашался сопровождать. Родители, и те и другие, почему-то были уверены в том, что Сашка и Пашка – друг для друга судьба.

Мамы жутко бесили тем, что могли прямо при них обсуждать, что хорошо устраивать свадьбу в конце лета, когда дешевые овощи и погода позволяет надеть платье с открытыми плечами. В одну из ночей как-то совершено обыденно Пашка стал ее первым мужчиной. Это было ни хорошо, ни плохо, нормально. Хотя она узнала для себя любопытную подробность из мира мужчин – им очень важно, чтобы тебе было хорошо. И когда Пашка спрашивал, она соглашалась – ей хорошо.

Катя, наоборот, никак не могла принять факт, что брат и подруга вдруг начали встречаться. Узнав в первый раз, она визжала, что это инцест, и ей противно представить, что происходит между ними. Пашке она твердила, что Сашка его непременно бросит, как только подвернется возможность, потому что Пашка – лох, а Сашка – огонь. Потом, немного успокоившись, вопрошала, как так произошло, и неужели все так плохо, если Сашка не смогла найти никого, кроме ее старшего брата. Каждый раз приезжая на выходные, Катя требовала, чтобы они не смели приближаться друг к другу, пока она рядом, а уезжая произносила одно и то же, потрясая указательным пальцем.

– Не благословляю! – страшным голосом произносила подруга, – если вдруг надумаете жениться без меня, знайте – я против!

Сашка и Пашка смеялись и махали вслед отъезжающему поезду. Они не собирались жениться, странно, что все вокруг думали, что они собирались.

2

– Ты во сколько сегодня заканчиваешь? – спросила Катя, – я хотела в клуб…

– Ой, нет! – Сашка помотала головой, – устала ужасно, и голову надо мыть. Не хочу. Пашку возьми.

– Ты же знаешь, он без тебя не пойдет! – поджала губы подруга. – Ну ладно, – тут же переключилась она, – я приду к тебе вечером, поболтаем.

– Ага, – Сашка кивнула, одновременно переворачивая шампуры и тут же зашипела, обжегшись. – А-а, блин! Третий раз за неделю!

Пашка подбежал, схватил за запястье – багровая полоса проявлялась рядом с двумя уже потемневшими. Молодой человек схватил бутылку воды, стремительно открутил крышку и начал лить на руку девушки. Вода, булькая, брызгала на Сашкины шорты, расплываясь темными кружками.

– Паш, Паш, всё! – Сашка выдернула руку, – заживет!

– Алька! – так ее звал только Пашка, – какого рожна ты вообще связалась с этими шашлыками?! И что тебе не сиделось в детском саду?

Сашка ничего не ответила. Она вообще не хотела вспоминать детский сад, где проработала чуть больше полугода. Обучаясь гостиничному делу, однажды она забрела в класс, где занимались будущие повара. Тут было весело и шумно, поварята ходили в забавных высоких колпаках, а на больших промышленных плитах что-то очень вкусно пахло. И тогда Сашка поняла, что ей хочется тоже выучиться поварскому искусству. Понимая, что мама не оценит самовольный перевод с факультета на факультет, она просто написала заявление на поварское отделение, и ее взяли. Самое сложное было – совмещать практические занятия, но Сашка не сдавалась. Преподаватели прониклись ее стараниями и для девушки было составлено личное индивидуальное расписание. На выпускном мама даже всплакнула, когда дочери вручали два диплома. А после окончания Сашка быстро нашла работу повара в детском саду рядом с домом. Сначала ей все нравилось, особенно то, что идти на работу было три минуты. Но потом восторженность юной поварихи быстро улетучилась, потому что она столкнулась с реальностью.

В конце первого дня, когда трещала спина и ныли ноги с непривычки, на выходе ей протянули пакет.

– Что это? – недоуменно спросила Сашка и заглянула внутрь. В пакете лежали два пакета молока, батон, две пачки масла и четыре апельсина. Сашка взглянула на пожилую работницу кухни, та улыбнулась.

– Ну, чего моргаешь? Забирай!

– Это зачем? – Сашка все еще не могла сообразить.

– Господи, откуда вас таких святых берут?! Дали, так бери, считай это ничье.

– Это же детское… – Сашка таращилась на повариху, держа пакет на вытянутой руке.

– Никто голодным не остался! – махнула рукой повариха, – ну, а не надо, так давай сюда, у меня трое дома, съедят и спасибо скажут!

Она забрала пакет и ушла, а Сашка вышла на улицу ошарашенная. В садике воровали. Это было делом привычным, обыденным, продукты делили сразу, как только приезжала машина, все до одного, даже кухонная рабочая, выносили вечером полные пакеты. Ей больше не предлагали, и вообще, обращались с ней как с чужой, в обед не звали пить чай и разговаривали только по работе. Сашка не нуждалась в общении, ей было противно, и она, почему-то, стеснялась рассказывать это маме. А потом была проверка. Проверяющие сытно пообедали, а после обеда насчитали недостачу. В пищеблоке было угнетающе тихо, никто не распивал чаи, потом начали вызывать к заведующей по одному. Сашку вызвали тоже. Заведующая, немолодая уставшая женщина, огорченно сообщила Сашке, что вынуждена ее уволить, а когда Сашка поинтересовалась, за что, то та пространно и много говорила о том, как отвратительно красть у детей, но она, заведующая, не станет привлекать органы, а просто решит кадровые вопросы по своему усмотрению. У Сашки выбора не было, либо она пишет заявление по собственному желанию, либо ее увольняют по статье. Конечно, она написала заявление. Больше не уволили никого.

Дома пришлось выслушивать лекцию о безответственности, и о том, что пора взрослеть. Но это было не страшно, Сашке казалось, что она сбросила с себя бетонную плиту.

До лета она перебивалась подработками, а потом позвонила тетя Света, мамина знакомая. Оказалось, мама развила бурную деятельность, и связалась со своей бывшей одноклассницей, которая теперь работает в агентстве трудоустройства аж в самой Москве! Наверное, мама и тетя Света очень дружили в детстве, потому что подруга обещала пристроить Сашку.

Сашка вытерла мокрую руку вафельным полотенцем, осторожно промокнула болючий рубец. Пашке про садик она не рассказывала тоже.

– Ладно, идите, – вздохнула Сашка, – Паш, забери меня в половине одиннадцатого.

Парень кивнул, потянулся к ней губами, чмокнул куда-то в висок. Сашка краем глаза увидела, как Катя в отвращении высунула язык и изобразила рвоту. Брат и сестра сели на мотоцикл, теперь Пашка был за рулем, мотоцикл взревел, и они уехали.

Вечер тянулся бесконечно. На тепло слетались мошки и ночные бабочки, Сашка устало сидела на табурете, время от времени переворачивая шампуры, и размышляла о том, как она уедет.

Тетя Света приглашала приехать. Для Сашки нашлась шикарная, как радостно сообщила тетя Света, вакансия, и ее ждали через десять дней. Она всей душой стремилась отсюда, и ничто ее не держало, кроме одного.

Пашка знал, что она уедет, она сказала ему об этом давно, когда еще не знала, куда и когда. Они много разговаривали об этом, и Пашка воодушевленно поддерживал стремление своей девушки искать лучшей доли. Сам он давно работал в местном отделении банка, называя себя с усмешкой "белым воротничком". Пашка был молодец. Он легко поступил в институт и так же легко отучился, но, почему-то не остался в Москве, а вернулся домой, чему его родители были несказанно рады, хотя именно тогда сестра наградила его прозвищем "лох".

– Вот устроишься, – говорил Пашка, – и я сразу к тебе приеду. Переведусь в московское отделение, делов-то!

Он был так уверен в этом, что Сашка гнала мысль о том, что если они расстанутся, то на этом отношениям конец. Она почему-то была уверена в этом, хотя ни Пашка ей, ни она Пашке поводов не давала. Но было какое-то предчувствие что ли…

Посетители еще пьяно шумели, но Сашка, взглянув на часы, начала собираться. Азамат предложил задержаться, но она только отрицательно качнула головой – сегодня работать сверхурочно не хотелось. Мужчина вздохнул показательно, вынул из заднего кармана брюк деньги, отсчитал несколько купюр и протянул девушке. Потом, подумав, вытянул из пачки еще пятьсот рублей.

– Эх, Александра, – с надрывом произнес Азамат, -зачем уезжаешь? Где я себе такого шашлычника теперь найду? Может останешься, а? Я бы не обидел.

– Найдешь, – улыбнулась Сашка, – главное, с мясом не мути, и все будет ок.

Треск мотоцикла возвестил о том, что за ней приехали, Сашка перекинула сумку через плечо, махнула работодателю и пошла на свет фар.

Дома было хорошо. Мама тихо шебуршала на кухне, отец валялся на диване, почесывая за ухом у старого кота и лениво нажимая на кнопки пульта.

– Кушать будешь? – крикнула мама из кухни.

– Не хочу! – так же ответила Сашка и прямиком отправилась в ванную.

Волосы насквозь пропахли дымом и жиром, и Сашка долго и тщательно промывала длинные пряди. Потом стояла, подставив спину под тугие струи душа, поворачиваясь то одним плечом, то другим. Сквозь шум воды она услышала, как хлопнула дверь, это, наверное, Катя пришла. С тех пор, как Сашка начала встречаться с ее братом, Катя потребовала лично для себя день, когда можно было наговориться всласть. Пашка был не против, он любил сестру. Чаще девушки выходили куда-нибудь развеяться, но, бывало, как сегодня, закрывались в комнате и просто валялись и болтали.

3

– Заплетешь косички? – Сашка вопросительно взглянула на Катю.

Та кивнула. Подруга замечательно управлялась с волосами, и шутила, что, если ее отчислят из института, она запросто откроет салон причесок и будет зарабатывать больше Пашки, заплетая косы и втыкая в свадебные начесы милые белые и розовые цветочки.

Сашка села на розовый пуфик, поставила на колени коробочку с маленькими разноцветными резинками, Катя встала сзади и провела тонкой расческой первый пробор.

– Везет же тебе с волосами, – завистливо вздохнула она. У Кати волосы были тоже неплохие, но она постоянно рассказывала, чего ей это стоит – шампуни, бальзамы, маски и регулярное окрашивание. Сашка ни разу не красилась, считая, что чем натуральнее, тем лучше. А еще ей было лень этим заниматься, и, если бы не Катя, она бы даже посеченные концы не состригала вовремя.

– Билет уже взяла? – Катя зажала расческу губами, от этого произнесла фразу невнятно.

– Нет еще, – ответила Сашка, – завтра или послезавтра.

– Пахан что говорит? – поинтересовалась подруга.

– Что приедет ко мне, как только устроюсь.

– Не приедет, – Катя была так уверена, что Сашка захотела повернуться взглянуть на подружку. Но Катя не позволила ей крутить головой и удержала за волосы.

– Почему это?!

– Потому что я чувствую, что не быть вам вместе!

Сашка вздохнула. Она сама ощущала что-то подобное, и от этого где-то в груди начинала холодеть льдинка.

– Почему?

– Слушай, – Катя села на корточки возле Сашкиных колен, – ну вот что тебя в нем привлекает?

– Ну-у, – Сашка подняла глаза к потолку, – он хороший, с ним интересно…

– Он хороший, с ним интересно! – передразнила Катя гнусавым голосом, – а где страсть в голосе и огонь в глазах? Да ты должна рядом с ним хотеть тут же футболку скинуть вместе с лифчиком, а у вас что? Тухляк какой-то…

– Ага, – Сашка улыбнулась, – помню я, как вы с Морозовым друг друга раздевали в общественных местах, ну и где теперь твой Морозов?

– Это было временное увлечение, – отмахнулась Катя и вернулась за спину, заплетая очередную микроскопическую косичку, отделяя пряди длинными острыми ноготками, – я про то, что должно быть буйство эмоций, влюбленность, страсть! А у вас было буйство?

– М-м, было…Наверное… Отстань! – Сашка дернула шеей.

– Я люблю Паху, – продолжила Катя, – и тебя люблю, но я вижу, что у ваших отношений нет будущего. Точнее жить, может, вы и будете пятьдесят лет вместе, но это будет самая скучная семья в мире, ты станешь ходить в махровом халате круглые сутки и представлять себя на месте знойной красотки в сериале, а он начнет заглядываться на молоденькую сотрудницу, и наконец изменит тебе на каком-нибудь корпоративе.

– Вот ты овца! – Сашка не глядя кинула за голову заколку, надеясь попасть в подругу. Заколка пролетела мимо и упала на пол. – Это у наших родителей скучная жизнь, а у нас все нормально!

– Не знаю, как твои, а мои в свое время были о-го-го! – Катя провела ногтем, разделяя волосы, – Пашка-то родился через два месяца после свадьбы. А папашин мотоцикл все еще стоит в гараже, и маман иногда вспоминает, как она сидела сзади, и волосы развевались по ветру.

– Вот откуда у вас страсть к мотоциклам.

– Ага.

Когда последняя косичка была заплетена, Сашка встала перед зеркалом и потрясла головой. Тонкие змейки кос мели по плечам, и ей это нравилось.

– Я не знаю, что будет дальше, – сказала Сашка, – даже думать не хочу. Я люблю Пашку, а он любит меня. И мы оба ничего не планируем.

– Да ладно, ладно, – Катя положила расческу на полку, – делайте что хотите, извращенцы.

Неделя пролетела незаметно, и вот она уже сидит в вагоне поезда, который, качаясь, везет ее в Москву. Там, на перроне вокзала остались родители и Пашка, а она едет в город исполнения желаний. Накануне мама собирала сумку с едой и все порывалась всплакнуть.

Если бы не отец, который то и дело предупреждающе повторял "Соня!", мама бы наверняка раскисла и пришлось бы ее успокаивать, а это, Сашка знала по собственному опыту, дело целого вечера. А ей было совсем некогда успокаивать маму, потому что на вечер, да и на ночь тоже, было запланировано прощание с Пашкой. Он тоже выглядел напряженным, хотя старался не показывать этого. Сашке хотелось сделать для него что-то особенное, поэтому, вспомнив, что там бормотала Катька про страсть, она, только они остались наедине, тут же начала стаскивать с него футболку. Удивленный, но обрадованный, молодой человек откликнулся, и уснули они почти на рассвете. Из-за этого и проспали, и Сашка вскочила, испугавшись телефонного звонка. Мама волновалась, что она опоздает.

Напротив, на нижней полке сидела благообразного вида старушка, рядом с ней молодая женщина, а с верхней полки любопытно поглядывал мальчишка лет шести. Мальчишка держал в руках какого-то то ли робота, то ли динозавра, и изображал, будто чудовище ходит вдоль полки. Сашка подняла глаза и улыбнулась. Мальчишка взял роботозавра за когтистую лапу, вложил в ладонь лазерный пистолет и, направив на Сашку, "выстрелил". Сашка чуть подпрыгнула, откинулась назад и закрыла глаза – "умерла". Мальчишка всхрюкнул от радости. Сашка открыла сначала один глаз, потом второй. Пацан замер в ожидании. Сашка показала ему кончик языка.

– Стёпа, аккуратнее, а то свалишься! – предупредила женщина мальчика и улыбнулась Сашке.

Семья ехала издалека, стол был заставлен едой, преимущественно детской. Сашка засунула чемодан под полку, быстро застелила свое место и села.

– Мама, я какать хочу! – громко объявил Степа, – снимай меня, сил нет терпеть!

– Степа, – вздохнула мать, – не обязательно это знать всем.

Она протянула руки, приняла мальчишку и увела. Старушка смотрела в окно, казалось, происходящее вокруг ее совсем не интересовало.

Телефон в сумке дзынькнул, и Сашка потянулась – посмотреть. В мессенджере было полно пропущенных сообщений от мамы и сердечко – от Пашки. Мама хотела знать, что делает дочь, кто едет рядом и вообще, просила писать, как только появится связь.