Избранные психологические труды

Андрей Владимирович проявлял интерес не только к микросемантическому, но и к макроаналитическому способу познания, что позволило ему по-настоящему подойти к рассмотрению фундаментальных проблем психологии с позиций разработанной им континуально-генетической теории.

С методологической точки зрения можно утверждать, что А. В. Брушлинский разрабатывал психологию субъекта как системную область психологического знания. На уровне конкретных исследований, представленных в его публикациях, это проявилось в выделении структурного, динамического и регулятивного планов анализа психологии субъекта.

Методологическим основанием целостности субъекта является разработанная А. В. Брушлинским континуально-генетическая теория, материалом которой послужила процессуальная реальность психики.

Поскольку понятия «субъект-объект» являются парными и не существуют в отдельности, существенным критерием субъекта является наличие познаваемого объекта (в отличие от стимула, раздражителя и т. д.).

Первоначально Андрей Владимирович относил становление субъекта к 7–10-летнему возрасту, когда ребенок овладевает простыми понятиями, в которых он начинает раскрывать существенные свойства и отношения объекта. Но затем, опираясь на данные онтогенетических исследований Е. А. Сергиенко, он начинает относить становление субъекта к более раннему возрасту, к периоду появления первых слов, когда ребенок начинает выделять в окружающем мире не только стимулы, но и познавательные объекты. Существенным критерием последних является их осознанность, наличие познавательного отношения как признака субъектности[19].

В. В. Селиванов в рецензии на последнюю книгу А. В. Брушлинского подчеркивает: «Таким образом, гносеологическое отношение между субъектом и объектом, их неразрывная взаимосвязь, невозможность существования одного без другого, вероятно, становится для автора важнейшей онтологической характеристикой субъекта. Сближение «парных» противоречащих друг другу философских категорий на основе континуально-генетической логики позволило Брушлинскому предвидеть и обосновать начало новой субъектной парадигмы. Здесь субъект, наделенный сознанием и формирующий деятельность (но не сознание или деятельность), является фокусом, концентрацией эмоционального и аффективного, сознательного и неосознанного, общественного и индивидуального, материального и идеального и т. д.»[20]

Проблема детерминации психики субъекта рассматривается прежде всего как саморазвитие, саморегуляция. Она осуществляется и на высших уровнях бытия людей, таких, как свобода, совесть, теоретическое мышление, социальные представления и т. д. Поэтому универсальный механизм саморегуляции – обратная связь, общий для животных, людей и технических систем, хотя и необходим, но недостаточен, а значит, и неспецифичен для детерминации субъекта.

Прослеживая эволюцию взглядов Брушлинского, В. В. Знаков подчеркнул следующее: «С каждым годом для него все более значительным и интересным становились закономерности формирования вершинных проявлений психологии субъекта – духовности, нравственности, свободы, гуманизма. Он считал, что гуманистичность психологии неразрывно связана с духовностью, с духовной деятельностью человека»[21]. Соответственно он все чаще задумывался о сходстве и различии субъектно-деятельностного подхода и гуманистической психологии.

А. В. Брушлинский намечает путь к преодолению парадокса, сформулированного А. Маслоу – противоречия между Бытием и Становлением, между сущим и должным. Путь к разрешению этого парадокса Андрей Владимирович видел в недизъюнктивном по своей природе психическом развитии субъекта, когда познавательное суждение для субъекта оказывается совпадающим с ценностным суждением, сущее совпадает с должным и факт становится ценностью. Точки зрения двух мыслителей близко соприкасаются, когда А. Маслоу[22] говорит о том, что приверженность такой духовной ценности, как истина (например, служение науке), снимает противоречие таких категорий, как эгоизм и альтруизм, а Брушлинский утверждает, что не существует общественных интересов, помимо личных, что общественные интересы суть так же и личные, и постановка вопроса о подчинении личных интересов общественным в принципе неверна.

Андрей Владимирович планировал написать развернутую статью, посвященную анализу творчества А. Маслоу, но этому замыслу не суждено было осуществиться…

Андрей Владимирович внезапно ушел от нас тогда, когда был на взлете, пике творческой активности. Он многое мог бы еще сделать, но теперь нам остается только вчитываться и вдумываться в его творческое наследие!

Он с неизменным оптимизмом относился к перспективам психологической науки, верил в ее светлое будущее.

В одной из статей, посвященной памяти А. В. Брушлинского, приведен фрагмент его последнего выступления на V Всероссийской конференции Российского психологического общества: «XX век был веком физики, с середины и к концу XX века наступил, конечно, век биологии. Мне кажется, что придет время и настанет век самой главной и великой науки – психологии, потому что она раскрывает, изучает развитие человека… Надо знать нелюбовь Андрея Владимировича к громким фразам, чтобы понять, что в этих словах нашла образное выражение широкая программа, осуществление которой он считал делом своей жизни»[23].

Эти слова свидетельствуют о перспективности намеченного А. В. Брушлинским пути развития психологической науки.

Подобно тому, как творческий путь, пройденный Андреем Владимировичем, постоянно подтверждал открытые им закономерности мышления, точно так же всем своим поведением в жизни и науке, всеми своими поступками он утверждал и подтверждал основные принципы психологии субъекта, развитые в его последней монографии. Постоянно подчеркивая «как важно быть субъектом», он сам, как никто другой, был его живым воплощением в самом высоком смысле этого понятия.

Континуально-генетическая теория А. В. Брушлинского сформировалась в ходе экспериментального исследования закономерностей протекания живого мыслительного процесса. Ее источником послужила недизъюнктивная, непрерывная процессуальная реальность психики.

Развитие теории шло по пути ее постоянного усложнения и обобщения при решении основных, фундаментальных проблем психологии, в том числе – изучения вершинных форм поведения с позиций психологии субъекта, целостность и системность которой основывается на принципах континуально-генетического подхода.

Показателем подлинной ценности любого произведения науки, искусства, культуры является его неоднократное возрождение в разных толкованиях и прочтениях. Многие концептуальные положения А. В. Брушлинского уже нашли свое применение, их продолжают теоретически и экспериментально развивать его ученики и последователи. Однако еще больше в его наследии предстоит прояснить, осознать, истолковать…

А. Л. ЖуравлевТ. К. Мелешко-Брушлинская

Предисловие

Предложенный читателю сборник избранных трудов А. В. Брушлинского строится не по хронологическому принципу, отражающему временную последовательность публикаций тех или иных работ. Принцип его построения раскрывает логику научных исканий, эволюцию взглядов ученого в процессе творческого осмысления основных положений концепции психологии субъекта, ядром которой является континуально-генетический метод. С каждой работой он продвигался в реализации континуально-генетического подхода, применяя его уже к вершинным проявлениям человеческой психологии – психологии субъекта как созидателя собственного бытия. В трудах А. В. Брушлинского, собранных в данной книге, логика научного поиска, трансформация идей, кристаллизация теории психологии субъекта выступает с особой отчетливостью.

В раздел I «Социальная и биологическая детерминация психического развития человека» входят четыре работы, которые остаются актуальными и в наше время. Актуальность данных работ состоит в глубоком анализе рассматриваемых проблем, в точном и тонком проникновении в идеи, деликатном изложении теорий и гипотез других авторов, в высокой культуре научного мышления и научной речи. Образцом для науки и научного сообщества служит стиль его критического отношения к взглядам и гипотезам других авторов. Каким глубоким уважением и скрупулезными доказательствами эта критика пронизана! Он разбирает критические замечания в свой адрес и отвечает на них. Читателю становится понятней, почему А. В. Брушлинский играл такую консолидирующую роль в отечественном психологическом сообществе. Здесь уместно напомнить высказывание В. В. Давыдова, критика работ которого содержится в данном разделе. Это высказывание приводит в предисловии к последнему труду А. В. Брушлинского «Психология субъекта» В. В. Знаков (2002, с. 11): «Широта научного кругозора и большая эрудиция, прямо-таки вулканический творческий темперамент, полемический задор и вместе с тем умение спокойно, последовательно, многосторонне разобраться в той или иной сложной проблеме, беспредельная преданность друзьям, трогательная забота о своих учениках и жесткая непреступность по отношению к тем, кого он считал своими врагами, искренняя заинтересованность в нерасторжимом единстве психологической науки и педагогической практики – вот лишь некоторые и очень разные штрихи к портрету этого замечательного человека и ученого».

Особенно хотелось бы подчеркнуть, что в работах А. В. Брушлинского ясно проявляется универсальность его континуально-генетического подхода как в создании собственных научных исследований и теорий, так и при анализе работ других авторов. Он показывает генезис взглядов ученых. Так, подробно раскрываются истоки, предшествующие становлению культурно-исторической теории Выготского (идеи Жанэ, Пиаже, Болдуина, Басова и др.), а также постепенная трансформация идеи культурно-исторического знака, в большей степени формалистического, к несущему значение, а затем и смысл. Он прослеживает генезис взглядов В. В. Давыдова, ориентированных на леонтьевско-гальперинскую школу, а затем их постепенное движение к культурно-исторической теории Л. С. Выготского. А. В. Брушлинский, анализируя подобные изменения представлений в теории В. В. Давыдова, подчеркивает принципиальное различие школы деятельности А. Н. Леонтьева и школы Л. С. Выготского в понимании природы психического, процесса интериоризации, а следовательно, и роли обучения в психическом развитии человека. Это обстоятельство делает невозможным соединение представлений двух указанных направлений, а следовательно, и невозможность непротиворечивого перехода от содержания категорий одного подхода к другому; такой переход представлен в трудах В. В. Давыдова.

А. В. Брушлинский, применяя принцип исторической континуальности, показывает изменения содержания психологических категорий (например, способностей человека), континуального поля научного мышления, в котором кристаллизуются новые направления и решения, включающие всю историю развития науки, самые продуктивные идеи. Именно благодаря подобному филигранному анализу идей С. Л. Рубинштейна, они стали современным направлением отечественной психологии. Удивительно, что идеи непрерывности, континуальности психического развития, исторической обусловленности более сложных форм простыми, поздних уровней – ранними составляют сейчас основополагающий принцип в самой распространенной современной теории развития – теории динамических систем Э. Телен и Л. Смит (Telen, Smith, 1994, 1998)[24], разработке которой посвящены многочисленные экспериментальные исследования и тысячи теоретических статей. Таким образом, разработка А. В. Брушлинским континуально-генетического принципа, принципов единства внешнего и внутреннего, биологического и социального предвосхитила самые современные решения в психологии.

Раздел II «Мышление и творчество: процесс, деятельность, общение» состоит из шести работ А. В. Брушлинского. В них ярко видно зарождение идеи непрерывности, континуальности в ходе исследования закономерностей мыслительного процесса. Начиная с разработки идей теории деятельности С. Л. Рубинштейна, автор раскрывает логику философских и психологических исканий своего учителя и обосновывает становление деятельностно-процессуального подхода к изучению мышления. Андрей Владимирович создает и экспериментально реализует континуально-генетический метод исследования мышления как процесса, показывает микрогенез этапов поиска решения, через их микро-семантический анализ, непрырывное взаимодействие и взаимосвязь этапов, роль прогнозирования и обратной связи в нахождении решения, принципиальную континуальность мышления как процесса. Рассматривая детерминанты мышления, он также раскрывает роль общения и личности, анализируя их как соотношение индивидуального и общего, личного и общественного, субъективного и объективного. Диалектично автор решает вопрос и о возможности математизации психологии. Выделяя дизъюнктивные и недизъюнктивные составляющие психологического знания, автор приводит доказательства возможности математического описания только его дизъюнктивной составляющей.

В раздел III «Психология субъекта – психология созидания» входят четыре работы, которые посвящены основным положениям теории психологии субъекта. Эти работы непосредственно предшествовали созданию последней монографии А. В. Брушлинского «Психология субъекта». В них он уточнял и развивал различные аспекты психологии субъекта. Психология субъекта, ставшая вершиной субъектно-деятельностного подхода, вобрала в себя фундаментальные проблемы нашей науки: биологические и социальные детерминанты развития, сознательное и бессознательное, индивидуальное и общественное, субъективное и объективное и мн. др. Решения кардинальных проблем психологии с позиций психологии субъекта отражает эволюцию взглядов Ученого, новый этап его поисков. Принципиальная новизна психологии субъекта состоит, во-первых, в переносе континуально-генетического принципа микросемантического анализа на макроаналитическое познание психического. Во-вторых, в значительном расширении представлений о содержании активности как детерминирующего фактора и, в-третьих, в системном характере исследования динамической, структурной и регулятивной сторон психологии субъекта.

В разделе IV «Нравственность, духовность, гуманизм», состоящем из пяти работ, А. В. Брушлинский поднимает методологически сложный вопрос о соотношении психического и нравственного, обращаясь к проблемам мировоззрения, интеллектуального и нравственного потенциала личности. Показано, что уже в исходных основаниях психологической науки заложена ее органическая связь с этикой, и именно поэтому любое психическое явление содержит в себе оценочный, а значит, и моральный аспект. Раскрывая специфику нравственного поведения субъекта, автор обосновывает положение о том, что оно не сводимо к простому выбору из ряда альтернативных суждений. По существу, это не выбор, а размышление субъекта над этическими проблемами, которое должно пониматься именно как процесс решения моральных задач, а не результат этого выбора.

Обсуждение проблем психологии и этики приводит к выделению ряда дискуссионных вопросов, в частности, к вопросу о толковании личности как особого психологического инструмента, которым оперирует социум. Выступая против такой трактовки личности, А. В. Брушлинский отмечает, что многообразные, в том числе и этические, отношения возникают вследствие того, что человек объективно выступает в разных, но взаимосвязанных качествах, т. е. как субъект, как личность, как организм и т. д. Он творит свою историю, выполняя не инструментальную, а созидательную, продуктивную миссию в обществе.

Сравнительный анализ теорий С. Л. Франка и С. Л. Рубинштейна, работы которых были реакцией на кризис психологии начала XX в., крайне актуален для современной науки. Брушлинский показывает, что одна и та же проблема может быть решена существенно по-разному, и эти различия доказывают сложность, многогранность и системность предмета психологии, рождая дискуссию, об основании для развития научной мысли. Трактуя психическое как важнейшее качество субъекта, включенного в бытие, отстаивая идею «монизма» духовного и материального, душевного и телесного, оба ученых (но каждый по-своему) показали исходно целостный, неразложимый на отдельные фрагменты характер внутреннего мира человека.

В целом утверждается, что неразрывное единство природного и социального в человеке, его активность как субъекта собственной жизни, творческий, продуктивный характер деятельности являются основой понимания гуманистической направленности психологии, ценность которой не утрачена и поныне.

В заключение хотелось бы повторить высказывание академика А. Е. Ферсмана, ученика В. И. Вернадского, которое приводит в своей работе А. В. Брушлинский, оно в полной мере может быть отнесено и к его наследию. «Десятилетиями, целыми столетиями будут изучаться и углубляться его гениальные идеи, а в трудах его – открываться новые страницы, служащие источником новых исканий; многим исследователям придется учиться его острой, упорной и отчеканенной, всегда гениальной, но трудно понимаемой творческой мысли»[25].

Редакционная коллегия

Раздел 1

Социальная и биологическая детерминация психического развития человека

Культурно-историческая теория мышления

М.: Высшая школа, 1968

Социально-исторический подход к исследованию человеческой психики давно и прочно утвердился в советской психологической науке. Еще на рубеже 20–30-ых годов – прежде всего в работах Л С. Выготского – началось систематическое изучение социальной природы человеческой психики. В 30-ые годы – в исследованиях С. Л. Рубинштейна, Б. Г. Ананьева, А. Н. Леонтьева, А. А. Смирнова, Б. М. Теплова, Д. Н. Узнадзе и др. – было начато психологическое изучение человеческой деятельности в ее социально-исторической обусловленности (например, Смирнов, 1966; Петровский, 1967). В ходе этих и последующих исследований осуществлено действительное (а не декларативное лишь) построение психологической науки на основе диалектического материализма.

В советской психологии к настоящему времени социально-историческая природа человеческой психики наиболее систематически и детально изучена именно в работах Л. С. Выготского и С. Л. Рубинштейна. Оба этих исследователя принадлежат к числу ведущих и самых известных советских психологов. Оба они создали свои школы и направления в психологической науке. Анализ и сопоставление друг с другом разработанных ими концепций психического очень актуальны. Не только для психологии, но и для философии, логики и социологии. В нашей книге мы и попытаемся осуществить такой философско-психологический анализ. Как теория Л. С. Выготского, так и теория С. Л. Рубинштейна наиболее тщательно, разработаны, прежде всего, на богатом экспериментальном материале психологии мышления. Преимущественно в этом аспекте мы и будем рассматривать обе концепции. Сначала обратимся к первой из них (см. § § 1–3), потом сопоставим ее со второй теорией и наметим в результате некоторые позитивные выводы, а наш взгляд, особенно существенные для дальнейшего раскрытия социальности человеческой психики (см. § § 4–5).

§ 1. Некоторые основные принципы «культурно-исторической» теории

Развитая Л. С. Выготским и его учениками теория называется культурно-исторической теорией «высших» психических функций (Выготский,1956). Она стремится раскрыть специфику психического развития человека, в частности, развития его мышления. За последнее время она привлекает к себе всё большее внимание психологов, философов, социологов и т. д. (Тихомиров, 1961; Леонтьев, 1964; Лурия, 1964).

Диапазон научных интересов Л. С. Выготского – исключительно широк: от психологии животных до психологии искусства. И в разработку каждой – интересующей его психологической проблемы, он стремился внести что-то новое, что-то свое, опираясь на все современные ему научные достижения. «Внесение в советскую психологическую науку исторического подхода к развитию психических процессов человека, борьба за создание конкретно-психологической теории сознания и в связи с этим углубленное экспериментальное изучение развития понятий у детей, разработка сложного вопроса о соотношении обучения и умственного развития ребенка – таков был вклад» Л. С. Выготского в советскую психологию (Леонтьев, Лурия, Выготский, 1956, с. 4).

Исследование мышления, как и всех других психических функций (речи, внимания, памяти и т. д.), осуществлялось Л. С. Выготским с точки зрения развиваемой им «культурно-исторической» теории, стремящейся учесть специфику человеческой психики. Чтобы понять, как он ставил и решал проблемы мышления. Необходимо, значит, хотя бы вкратце рассмотреть те из аспектов этой теории, которые больше других определили всю его работу в области психологии познавательных процессов.

В своей «культурно-исторической» теории Л. С. Выготский стремится раскрыть социальную природу «высших» (т. е. специфически человеческих) психических, точнее, психологических функций. Л. С. Выготский своеобразно, но принципиально различал психические и психологические процессы, однако в данном случае этим можно пренебречь. Он пытается, прежде всего, выяснить соотношение социального (культурного, «высшего») и биологического (натурального, «низшего», элементарного, примитивного) в психическом развитии человека – главным образом на материале детской и частично «исторической» психологии, т. е. в генетическом аспекте (Выготский, 1930).

Эта проблема – сама по себе – не была новой уже в то время. Она, как известно, стала центральной, например, для психологической концепции французской социологической школы и для примыкавших к ней психологов (Ж. Пиаже и др.), а также для П. Жанэ. Например, основная идея П. Жанэ заключалась в том, что специфически человеческие психические функции возникли в результате перенесения индивидом на самого себя тех форм социального поведения, которые первоначально выработались в его отношениях к другим людям (так, размышление есть спор, внутренняя дискуссия с самим собой).

Однако разработка и этих вопросов сплошь и рядом заходила в тупик либо натурализма (К. Бюлер и др.), либо спиритуализма (например, Э. Шпрангер), что вызывало резкую критику, в частности, и со стороны Л. С. Выготского. У исследователей детского мышления (В. Штерн, К. Бюлер, Ж. Пиаже и др.) идеализм в трактовке природы мышления соединялся с биологизмом в понимании движущих сил его развития.

В советской психологии с первых же лет ее зарождения в начале 20-х годов историческая, социальная обусловленность человеческой психики почти всеми – в общей форме – признавалась бесспорной (К. Н. Корнилов, П. П. Блонский. М. Я. Басов и др.). Например, П. П. Блонский полагал, что поведение может быть понято только как история поведения. Однако реализация этого общего положения – обычно лишь в разрозненных, несистематических исследованиях (особенно в области детской психологии) – постоянно наталкивалась на огромные трудности и была связана с большими ошибками. Вот, например, как сам Л. С. Выготский оценивает результаты работ М. Я. Басова: «…Басов выдвинул понимание человека как активного деятеля в окружающей среде, противопоставляя его поведение пассивным формам приспособления, свойственным животным… Однако и этот автор, наиболее близко подошедший к проблеме специфического в человеческом поведении, не приходит в своих исследованиях к сколько-нибудь отчетливым разграничениям активной и пассивной формы приспособления» (Выготский, 1960, с. 165).

Заслуга Л. С. Выготского состоит, прежде всего, в том, что он впервые в советской психологии начал систематическую и детальную разработку важнейшей проблемы соотношения социального и биологического (органического) в психическом развитии человека, проблемы общественно-исторической обусловленности человеческой психики. Все основные его исследования (примерно после 1927 года, когда он постепенно оставляет бихевиористские позиции) проникнуты одной главной идеей и подчинены одному общему замыслу. Это идея исторического развития психики, ее «очеловечения». Задача, стоящая перед ним, заключается, прежде всего, в том, чтобы «выделить в развитии ребенка человеческое и только человеческое», «пробиться из биологического пленения психологии в область исторической человеческой психологии» (Выготский, 1960, с. 170; 172).

Специфику человеческой психики, Л. С. Выготский видит в ее опосредствованности культурными, социальными по происхождению знаками, с помощью которых человек «овладевает» течением собственных психических процессов, направляет их должным образом. Такими знаками являются речь, мнемотехнические средства вроде узелков, зарубок и т. д. (С этой теорией сочетается развиваемый им тезис о разных генетических корнях мышления и речи) (Выготский, 1929; 1956). Например, в целях лучшего использования своей памяти можно применить специальное знаковое средство: завязать узелок, который служит стимулом-средством для соответствующего психического процесса (памяти). В высшей (культурной) психической функции «…функциональным определяющим целым или фокусом всего процесса является знак и способ его употребления. Подобно тому, как применение того или иного орудия диктует весь строй трудовой операции, подобно этому характер употребляемого знака является тем основным моментом, в зависимости от которого конструируется весь остальной процесс» (Выготский, 1960, с. 160) высшая психическая функция. Еще более резко этот вопрос поставлен в одной из предыдущих его работ (Выготский, Лурия, 1930).