Полная версия
КИФ-5 «Благотворительный». Том 4 (в двух частях) «Для мудрых», часть 1
Солнце зашло за тучи, с питерского неба в очередной раз начал накрапывать дождь, и почти все разбежались под навесы или попрятались в парадные. Но двое из будущего не спешили. За 130 лет они научились любить дождь – символ непобедимого постоянства.
Владимир Марышев
«Недостающая половинка»
В один далеко не прекрасный день я наконец собрался с духом и убедил себя, что проблему нужно решать здесь и сейчас. Нам со Славиком больше не было места в одних стенах. Или сумею от него отделаться, или придётся уходить самому. Третьего не дано.
Что ж, всё к тому и шло. Хотя, если честно, изначально он не вызывал у меня особой антипатии. Долгое время я просто не обращал на него внимания.
Мы учились вместе с пятого класса. Если бы меня попросили описать Славика Тимофеева одним словом, я ответил бы: «Никакой». Вялый, застенчивый, слегка сутулый, с мягкими чертами лица и жидкими светлыми волосами, он существовал словно отдельно от остальных. Не потому, конечно, что считал себя особенным. Просто его не больно-то замечали, а сам он ни к кому не мог подобрать ключик.
Ко мне Славик начал присматриваться сразу, а потом робко попытался завязать дружбу. Подходил и мямлил что-нибудь на разные темы – видимо, хотел выявить мои интересы, чтобы знать, как дальше строить общение. Я его не гнал, не отталкивал, но и раскрываться не собирался. Отвечал коротко и обтекаемо. Если ты не совсем дурак, то должен понять: тебя не хотят пускать в свою жизнь. И он в конце концов понял…
Мы с ним продолжали ходить в один класс до последнего звонка. Но, хотя Славик всё время был рядом, я воспринимал его скорее как предмет мебели. Перекинуться словом доводилось редко, а чтобы завести беседу – такого и не припомню.
Жили мы в разных районах города, поэтому нам вряд ли было суждено увидеться после выпускного. Встретив Славика как-то на улице, я счёл это случайностью. Повстречав повторно, удивился, а после третьего раза заподозрил, что бывший одноклассник меня преследует.
Спросил его об этом в лоб, но Славик посмотрел на меня невинными глазами и заверил, что наше рандеву – всего лишь вывих теории вероятностей. Я сделал вид, что поверил, однако дальше вывихи пошли стайкой.
Мы пересекались с ним в парках, скверах, торговых центрах, музеях, и это напрягало меня всё сильнее. Одно дело, когда тебе не даёт прохода симпатичная девчонка – от такого «хвоста» я бы не отказался. А тут…
Окончательно добил меня Славик тем, что устроился в ту самую фирму, где я корпел сотрудником низового звена. Подобных контор в городе было достаточно, поэтому в совпадение мог поверить только очень наивный человек.
Я вытерпел две недели. Пытался приободрить себя тем, что в школе не замечал Славика годами, но теперь этот довод не работал. С каждым днём белобрысый тихоня бесил меня всё сильнее, и однажды стало предельно ясно: ещё немного – и взорвусь…
Итак, я подловил его в коридоре и кивнул на выход:
– Пойдём-ка подышим свежим воздухом. Поговорить надо.
Он удивлённо посмотрел на меня, но ничего не сказал и послушно двинулся следом.
Как только мы вышли на улицу, я крепко взял Славика за пуговицу. Он попытался высвободить её, но у него ничего не получилось.
– Слушай, – начал я тоном, от которого собеседник должен был превратиться в ледышку. – Мне это порядком надоело. Всякому терпению приходит конец, не находишь?
Он молчал и только хлопал ресницами.
– Ты понимаешь, о чём я?
– Нет…
– Да ну? – Я изобразил улыбку, она тоже была ледяной. – У тебя что, мания? Собираешься всю жизнь меня преследовать? Так вот, говорю открытым текстом: я сыт по горло!
– Всё не так просто, – тихо сказал Славик. – Поверь, это нужно тебе самому.
Я вздохнул и начал крутить пуговицу в пальцах.
– Слушай, дружище, мне от тебя ничего не нужно. Кроме одного. Прошу тебя по-человечески: исчезни, пожалуйста, из моей жизни!
Лицо Славика страдальчески сморщилось. Он был такой беспомощный, подавленный, что меня неожиданно пробило на жалость. Захотелось похлопать его по плечу и сказать: «Ладно, забудь, погорячился, ничего не было». Но такой роскоши я позволить себе не мог. Стоит всего раз в ответственный момент проявить слюнтяйство – и будешь потом костерить себя за это годами. Нет уж, рвать – так с корнем!
– Хорошо, – сказал он убитым голосом. – Если тебе так неприятно… Больше ты меня не увидишь.
– Никогда?
Он долго молчал, глядя куда-то под ноги. Наконец выдавил:
– Как получится…
– Ты уж постарайся, чтобы получилось, – сказал я и отпустил его пуговицу.
На следующий день Славик уволился из фирмы. Это была безусловная победа, но, как ни странно, большой радости я от неё не испытал. Слишком уж безропотно мне уступили поле битвы…
Однако избавиться от ощущения, что над твоей душой стоит соглядатай, было большим делом. Примерно неделю после нашего расставания я чувствовал себя так, будто с плеч свалился груз. Всего неделю. А потом со мной стало твориться непонятное.
Первым делом я внезапно наехал на шефа. При всех подверг сомнению его новую стратегию, фактически обвинил в некомпетентности.
Шеф позеленел от злости, но попытался обратить всё в шутку. А чуть позже вызвал меня к себе и угрожающе заявил:
– Ещё одна подобная выходка – и вылетишь к чертям собачьим. Ты меня хорошо понял?
– Понял, чего же тут не понять, – гордо ответил я и вышел из кабинета.
Следующей жертвой стала моя девушка. До Насти было трудно докопаться, но у меня, похоже, к этому делу прорезался талант:
– Ну чего ты вырядилась в такие страхолюдные джинсы? Сплошная рванина, дыра на дыре!
– Не заводись, – спокойно ответила она. – Отлично знаешь, что это модно.
– Мода модой, но головой тоже нужно думать. Смотришься так, будто вылезла из подворотни.
– Да что это за муха тебя укусила? – встревожилась Настя. – Никогда таким не был.
– Всегда был! – рявкнул я. – Не виноват, что ты слепая!
– Ах, вот ты как заговорил? Тогда ищи себе зрячую, а с меня хватит! – крикнула Настя и выскочила из квартиры, хлопнув дверью.
Я не стал её удерживать, а на следующий день разругался вдрызг сначала с соседом, затем – с соседкой. И опять без мало-мальски серьёзного повода!
Во всех случаях я считал, что безусловно прав. Но все-таки заставил себя устроить «разбор полётов» – и впервые испытал настоящий страх. Похоже, во мне поселился демон разрушения. Поддашься ему – лишишься работы, близких людей, станешь изгоем. А потом… Думать об этом «потом» не хотелось – оно виделось намалёванным исключительно чёрной краской.
Надо было что-то делать с собой. Некоторое время мне удавалось сдерживаться, но чем становилось паршивее, тем отчаянней хотелось на ком-нибудь отыграться. Однажды, придя с работы, я понял, что дошёл до точки: кот вышел меня встречать, но вдруг попятился и юркнул под кресло. Серая скотинка явно чего-то опасалась. Точнее – кого-то.
Я не стал трогать кота. Вместо этого подошёл к зеркалу, глянул в него – и неожиданно испытал острое желание надавать самому себе по мордасам. Просто потому, что больше было некому.
«Чёрт», – пробормотал я. Для полного счастья мне не хватало только стать пациентом мозгоправа!
Я взял пульт, плюхнулся на диван и, чтобы расслабиться, принялся по очереди переключать телеканалы.
На одном из них спортивного вида парень отстреливался от доброго десятка преследователей со зверскими рожами, причём все они по очереди валились, как снопы, а его даже ни разу не оцарапало. На другом раскрасневшиеся дядьки и тётки истошно орали, махали руками, брызгали слюной, а главной задачей ведущего было не дать им вцепиться друг другу в волосы. На третьем два лощёных типа отпускали шутки, а чтобы зритель не усомнился, что это именно шутки, каждую сопровождали раскаты смонтированного смеха. На четвёртом…
На четвёртом, как ни странно, оказался вполне нормальный мужчина лет сорока в костюме, галстуке и очках. Вылитый профессор! Он не вышибал из врагов мозги, не ругался и не отпускал тупые остроты, а спокойно, бархатистым голосом, вкладывал мне в голову знания по химии.
– А теперь, – говорил профессор, – обратимся к щелочному металлу, который показывает в лабораторных условиях наивысшую активность. Это цезий. Все мы знаем, как медленно идёт процесс окисления железа, превращающий его в ржавчину. С цезием всё совершенно иначе: он окисляется так бурно, что вспыхивает фиолетово-розовым пламенем. Ещё сильнее реакция с водой: если в неё бросить крупинку этого металла, произойдёт взрыв. Чтобы избежать неприятных последствий, приходится держать цезий в вакууме или атмосфере аргона. А причина столь удивительных свойств кроется…
«Достал! – подумал я, выключая телевизор. – Нужны мне твои щелочные металлы, тут в себе бы разобраться. А впрочем… Что, если мы с этим цезием два сапога пара?»
Я криво усмехнулся – мысль показалась мне дикой. Но отделаться от неё уже не мог. Цезий загорается без всякого повода, от простого взаимодействия с окружающей средой, даже спичку подносить не надо. Так ведь и я точно так же! Вспыхиваю ни с того ни с сего, разжигаю конфликты на пустом месте. Может, меня тоже надо поместить в атмосферу аргона?
Кот высунулся из-под кресла, уставился на меня янтарными глазищами и неуверенно мяукнул. Я сгрёб его за шкирку, посадил себе на колени и стал размышлять.
В младших классах меня никто не назвал бы пай-мальчиком. «Только по бедам ходишь!» – причитала мать, и с ней трудно было не согласиться. Я постоянно всех задирал, даже тех, кто старше, без нужды ввязывался в чужие ссоры и разборки. Результат понятен: кое-кому, конечно, удавалось навалять, но гораздо чаще наваливали мне. Однако я не отступался, а полученные синяки и ссадины носил с гордостью, как боевые награды.
Другой моей забавой было ловить учителей на неточностях и изводить их поправками. Дело в том, что я рос головастым малым и знал кое-что за пределами школьной программы. Можно представить, какие обжигающе горячие чувства питал ко мне педагогический коллектив!
А потом всё переменилось. Видимо, я взялся за ум и начал притираться к обществу, пока не исправился окончательно. Этакий винтик социума – не идеальный, но вполне благонадёжный.
И вот тебе на – сейчас, спустя столько лет, у меня вновь сорвало резьбу! В самый неподходящий момент – когда я, может быть, выстраиваю вектор на значительную часть жизни. И в профессиональном плане, и в личном, и во всех остальных…
Чем вызван этот рецидив? Что во мне, давно избавившемся от детских бзиков, могло измениться, да ещё так стремительно?
Я думал, думал и думал, мучительно перебирая варианты. Казалось, мозги вот-вот задымятся, и тут в голову с щелчком вошла догадка. А у догадки имелось имя – Славик.
Это казалось невероятным, но я всегда преклонялся перед фактами. А факты были упрямы.
Славик начал учиться в нашей школе с пятого класса. Именно тогда моё поведение резко изменилось в лучшую сторону – какое-то время я сам себя не узнавал. Оставшиеся годы мы проучились вместе. Потом расстались, но он то и дело оказывался рядом. А когда я наконец его прогнал, ко мне очень скоро вернулась прежняя дурь. Словно кто-то её всё это время держал под жёстким прессингом, а потом прекратил давление и отошёл в сторону.
Моё сознание раздвоилось.
«Полный бред! – безапелляционно заявила первая половинка. – Признай, что ты просто обчитался фантастикой. Ну как Славик мог это сделать? Он что – волшебник? Или пришелец с Альфы Центавра?»
«Может, и пришелец, – ответила вторая половинка. – Но это маловероятно. Скорее всего – такой же хомо сапиенс, как и ты, только с очень необычными способностями».
«Как это?»
«А что мы знаем о самих себе, своих возможностях? Галактики разглядываем, квазары пересчитываем, а в собственном мозге до сих пор не разобрались. Думаешь, гении бывают только писателями, художниками, шахматистами?»
«Да пусть он трижды гений, я-то ему зачем? – не унималась первая половинка. – Какой от меня прок?»
«Не знаю, – честно призналась вторая. – Но предположить могу. Что, если мы со Славиком антиподы, но в то же время неразделимы, как Инь и Ян?»
«Чего?»
«Ну вот представь. Скажем, я – огонь, и меня, чтобы не сжёг всё вокруг, время от времени надо заливать. А Славик – переполненный сосуд, из которого приходится регулярно отливать воду. Вот только потратить её можно единственным образом – на тушение огня. Теперь понимаешь? Поодиночке и мне, и ему было тяжело. Но потом нас как-то притянуло друг у другу, и каждый обрёл недостающую половинку. Только я до сих пор ни о чём не догадывался, а Славик давно всё понял. Потому и ходил за мной».
«Понял, говоришь? Так что же он, дубина этакая, мне ни разу ничего не сказал?!»
«Такой человек…»
Первая половинка охнула, и сразу вслед за этим моё сознание вновь слилось воедино.
Я сидел как оплёванный. Всё сходилось. Вот кто годами усмирял рвущегося из меня демона! Наверно, одной нашей встречи хватало, чтобы сковать его на неделю. А я так ни разу ничего и не почувствовал, не уловил связавшую нас невидимую нить. Проглядел, обидел, оттолкнул!
Вновь захотелось надавать себе по морде – теперь уже не от дури, а за дело. Немедленно найти Славика! Но как? У меня не было даже его телефона…
Спихнув кота на диван, я включил комп и начал шарить по соцсетям. Нашёл целую россыпь Вячеславов Тимофеевых, но это все были не те.
От отчаяния хотелось завыть. Я нервно ходил из угла в угол, пока в голове не прорезалась мелодия телефонного звонка. Машинально взял мобильник, машинально поднёс к уху…
– Привет, – раздался тихий, словно доносящийся из другой вселенной, голос Славика. – Ну, как ты?…
Геннадий Авласенко
«Берёзка»
Осень была поздняя, очень поздняя.
И был лес, которому надоело ждать зимы.
И был человек, который шёл куда-то по осеннему этому лесу.
Куда он шёл? Зачем?
Наверное, человек и сам не знал этого. Он просто шёл. Шёл напрямик, не выбирая даже дороги… шёл, а почерневшая опавшая листва тихо шелестела у него под ногами и словно шептала ему что-то – потаённое, своё…
Но человек не обращал никакого внимания на старческое её шелестение. Он просто шёл, а мысли его блуждали где-то далеко отсюда… они, вообще, не имели никакого отношения ни к этому лесу, ни к холодной поздней этой осени, и уж, тем более, никакого отношения не имели эти мысли к чёрной промокшей листве, по-старчески шелестящей у него под ногами…
Человек просто шёл сквозь лес…
И вдруг на маленькой лесной полянке он увидел берёзку. Берёзка стояла как раз посреди полянки, она была красивая и печальная. И ещё… беззащитная, такая беззащитная, что у человека как-то странно и тревожно защемило на сердце.
Человек подошёл к берёзке, остановился подле неё и некоторое время молча рассматривал растрёпанные жёлтые кудри, мокрые от ненастья.
– Здравствуй, берёзка! – проговорил, наконец, человек.
– Здравствуй! – отозвалась берёзка.
И человек почему-то совершенно не удивился этому. Он лишь вздохнул и осторожно провёл озябшими пальцами по белой прозрачной коре.
– Тебе не холодно? – спросил человек.
– Мне не бывает холодно, – ответила берёзка. – Мне бывает грустно.
– Мне тоже бывает грустно, – сказал человек. – Вот и сейчас мне грустно, сам не знаю почему.
– Тебе и в самом деле сейчас грустно, – сказала берёзка. – Я это ощущаю. Но твоя грусть пройдёт и уже скоро…
И они замолчали… а сверху вновь набежала очередная осенняя тучка, и вновь принялся сыпать сверху мелкий и надоедливый осенний дождик. И человек невольно поправил воротник куртки и тоскливо, без всякой надежды посмотрел на низкое свинцовое небо над головой.
– Я приду завтра! – сказал он. – Я обязательно приду завтра!
– Буду ждать, – ответила берёзка. – Даже если ты не придёшь завтра, я всё равно буду ждать!
– Я приду! – сказал человек и ушёл.
А ночью ему снился сон. Странный, удивительный сон, так не похожий на все прежние его сны…
Во сне человек вновь был маленьким и бежал куда-то по огромному цветущему лугу, бежал босиком, напрямик, без дорог и тропинок. Он бежал по удивительно росной и удивительно мягкой траве, бежал, а вокруг звонко стрекотали кузнечики и весело разлетались в разные стороны яркие разноцветные бабочки. И, казалось, даже воздух вокруг был до самых краёв наполнен терпкими ароматами лета, счастья и детства. Человек бежал босиком, а там, куда он бежал, было что-то, волшебное что-то… и человеку так нужно было, так необходимо было добежать…
Но он проснулся раньше, чем добежал. И, не раскрывая глаз, долго и неподвижно лежал в кровати, слушая, как мелко и непрерывно барабанят в оконные стёкла прозрачные капли дождя. Не хотелось вставать, не хотелось никого видеть… жить человеку тоже не особенно хотелось…
И тут он вспомнил берёзку.
И представил вдруг, как холодно и грустно ей там одной, посреди пустого мокрого утра. Представив всё это, человек сразу же встал и принялся торопливо одеваться.
В лесу всё было по-прежнему. И по-прежнему шептала-шелестела под ногами человека промокшая чёрная листва… и берёзка тоже стояла на прежнем своём месте. Капли дождя непрерывной чередой сбегали вниз по её белоснежному стволу… и человеку вдруг показалось, что берёзка плачет.
– Здравствуй, берёзка! – произнёс человек тихо, еле слышно. – Я пришёл!
– Ты пришёл, – тоже еле слышно прошелестела в ответ берёзка. – Я думала, что никогда больше не увижу тебя…
– Ты ошиблась, берёзка! – сказал человек. – Я здесь! Я пришёл, как и обещал!
– Ты пришёл! – повторила берёзка. – Пришёл, как обещал…
И человеку вдруг показалось, что берёзка вздохнула.
И тут он вспомнил свой сон.
– Я видел сон, – сказал человек. – Сегодня ночью. Знаешь, мне никогда не снились такие сны. Я словно воротился в детство, снова был маленьким. Я бежал босиком по траве. Только вот куда я бежал? Не помню…
И человек замолчал, понимая, что не в силах рассказать свой сон, что у него просто не хватает для этого слов…
– Я был маленьким… – повторил человек. – Я куда-то бежал…
– Я тоже была маленькой! – прошептала берёзка. – Я тоже любила бегать босиком по траве. И ещё по лужам. Я так любила бегать босиком по лужам после дождя!
– И у тебя были рыжие волосы? – спросил человек. – Такие же красивые, как сейчас?
– Я не помню! – снова прошептала берёзка. – Это было так давно, что я почти ничего не помню! Я помню только, как любила бегать по лужам после дождя. А потом…
– Что потом? – спросил человек.
– Потом случилось что-то страшное! Я не помню что, но это было так страшно! Я всё-всё позабыла, но я не вру! Это было… ты должен мне верить!
– Я верю тебе, берёзка! – сказал человек. – Я верю каждому твоему слову!
– Эти долгие ночи, когда нельзя уснуть… – шептала берёзка. – Эти долгие зимы, когда нельзя проснуться. Эта неподвижность, бесконечная, безнадёжная неподвижность. Но теперь всё уже позади! Спасибо тебе за это!
– За что, берёзка? – даже удивился человек. – Что такого особенного я сделал?
– Ты подошёл ко мне вчера… ты пришёл и сегодня! Этого достаточно. Жалко только, что я…
И берёзка замолчала недоговорив.
– Почему ты замолчала, берёзка? – спросил человек. – О чём ты жалеешь?
– Я забуду всё это! – снова прошептала берёзка. – Эти долгие ночи, когда нельзя уснуть… и эти долгие зимы, когда нельзя проснуться… И эту бесконечную неподвижность я тоже её позабуду… но я позабуду и тебя! И мы больше никогда не встретимся! Никогда, понимаешь!
– Мы встретимся, берёзка! – сказал человек. – Я приду завтра, если ты этого, конечно, хочешь? Ты ведь хочешь, чтобы я пришёл к тебе завтра, берёзка?
– Я этого очень хочу! – прошептала берёзка. – Больше всего на свете я хочу этого! Но ты не придёшь ко мне завтра!
– Не приду? – переспросил человек. – Почему?
– Потому, что это будет уже другое завтра…
А ночью человеку вновь приснился сон.
И вновь бежал он куда-то по бесконечному лугу, вот только луг этот уже не был зелёным и цветущим. Да и сам человек не был уже тем маленьким мальчиком, что бежал во вчерашним сне босиком, без дорог и тропинок, по росистой и мягкой луговой траве.
Человек был взрослым… он вырос за одну только ночь…
Но то «что-то», удивительное и желанное «что-то», оно по-прежнему ожидало его там, впереди! И человеку так нужно было, так необходимо было попасть туда… попасть как можно скорее. Потому что ещё существовала… опасность. Невидимая, неосязаемая, но, тем не менее, реальная, до боли, до ужаса реальная опасность. И приближалась она куда быстрее, чем мог бежать человек…
А потом он увидел девушку. Незнакомую и, одновременно, такую знакомую. Высокую, стройную, с густыми, золотисто-рыжими волосами. Девушка бежала ему навстречу, бежала босиком, напрямик, без дорог и тропинок, бежала и смеялась… и их пути вот-вот должны были пересечься, но…
…но та опасность, незримая и невидимая опасность, она была куда ближе! И человек вдруг понял, что он просто не успевает, что всё кончено… и сейчас произойдёт что-то страшное, непоправимо ужасное что-то должно произойти сейчас… и человек…
…и человек в отчаянии зажмурился, лишь бы только не видеть, как всё оно будет происходить, но это не помогло! И зажмурившись, человек продолжал видеть сон…
А потом он всё же смог проснуться по-настоящему и открыл глаза… и долго не мог понять, где он находится, и что с ним такое произошло…
Ярко светила с неба большая полная луна. И небо было на удивление ясным, и на удивление звёздным… и человек не сразу узнал маленькую лесную полянку…
– Берёзка! – прошептал человек, и ему никто не ответил.
Человек подошёл ближе.
Берёзки не было. Даже следа не осталось на том месте, где ещё вчера стояла, покачиваясь под ветром, маленькая рыжая берёзка…
А на земле…
…на земле что-то отсвечивалось, словно отражённое ярким лунным светом…
Человек наклонился.
Это были следы босых человеческих ног.
Следы начинались как-то сразу, внезапно и ниоткуда, потом они вели к небольшой лужице у самого края полянки, входили в неё и исчезали…
Геннадий Авласенко
«История одной сказочной феи»
В реальной жизни для фей нет места, но вот в сказочных историях они время от времени встречаются. В том числе и лесные феи…
В одном сказочном лесу жили именно такие феи, и феи довольно необычные. Дело в том, что все сказочные феи делятся на добрых и злых, причём добрые всегда стараются помочь людям, попавшим в беду, злые же, наоборот, – всячески пытаются людям навредить и даже, если получится, вообще загубить их.
Феи сказочного леса, о котором пойдёт речь ниже, не были, ни добрыми, ни злыми. Вернее, они могли быть как добрыми, так и злыми… и эти два состояния лесных фей строго чередовались. Ведь ежели сегодня любая из таких фей была доброй и отзывчивой к чужим несчастьям, то уже на следующее утро она просыпалась, не просто злобной и мстительной, но и в высшей степени жестокой и безжалостной. А потом всё вновь повторялось…
И, что самое удивительное, феи этого леса не видели в постоянных своих изменениях ничего особенного. Просто так испокон веку повелось в волшебном лесу.
Но была среди лесных фей одна, которая в каждый из «добрых» своих дней очень страдала из-за необходимости уже на следующее утро вновь превращаться в злобную и мстительную фурию. О, как хотелось ей навсегда остаться доброй и отзывчивой, как же в наивных своих мечтаниях желала она, чтобы такое однажды произошло… но ничего подобного, увы, так и не происходило. И, проснувшись на следующее утро, Фея, не просто со злобным презрительным хохотом припоминала вчерашние свои грёзы и мечтания, но и даже всячески потешалась над собой вчерашней. И такое повторялось раз за разом… и конца этому раздвоению даже не предвиделось…
И вот в один со своих «злых» дней Фея эта, пролетая над самой лесной чащей, вдруг заметила на одной из редких полянок что-то не совсем обычное. Заинтересовавшись этим, Фея сначала замедлила стремительный свой полёт, а потом, совершив над полянкой широкий полукруг, опустилась ниже.
И вот что она увидела?
На полянке под величественным столетним дубом лежал какой-то мужчина в роскошной одежде из парчи и шёлка. Правда, одежда эта была во многих местах порвана, а ещё на ней виднелись многочисленные кровавые пятна.
Рядом с мужчиной стоял, низко опустив голову, статный вороной жеребец в богатом золочёном убранстве. А неподалёку от них лежала, возвышаясь в густой траве, грузная туша огромного щетинистого вепря, который, как знала Фея, проживал в дремучих этих местах и уже загубил немало охотников, сначала заманивая их в самую лесную чащу, а потом внезапно нападая из засады. Впрочем, теперь грозный вепрь был мёртв, из толстой шеи его торчал обломок копья, рядом валялся окровавленный меч.
