Мемуары Долли Мортон

– Да, действительно… Я и понятия не имел, что с рабынями когда-либо обращались таким образом.

Детали, рассказанные мне Долли и квартеронкой очень меня удивили, а также несколько тронули. Но в то же время я чувствовал себя несколько возбужденным. Вид обнажённой женской плоти меня всегда возбуждает. Поэтому полный обзор больших ягодиц Мэри, который я только что получил, дал мне огромную стойку для члена. Так что, взяв Долли за руку и подшучивая над ней, стянул с себя постельное белье, подоткнул её одежды и снова с большим удовольствием овладел ею. Затем, подкрепившись чашкой чая и кусочком тоста, я встал и принял холодную ванну в небольшом будуаре, примыкающем к спальне.

Затем, одевшись, я попрощался с Долли, пообещав обязательно вернуться в семь часов. Затем, поцеловав её и сделав хороший подарок, я вышел из дома и направился обратно в отель, в котором остановился. Переодевшись, я сел завтракать с большим аппетитом, чувствуя себя весьма довольным ночным развлечением.

День тянулся довольно медленно, и ровно в семь часов я вернулся в дом Долли, желая услышать её историю и намереваясь провести с ней всю ночь снова.

Казалось, она была рада меня видеть и выглядела очень мило в своём красивом платье из мягкой белой ткани. Она приготовила мне простой, но хороший небольшой ужин с бутылкой превосходного бургундского.

Мэри, элегантно одетая и сияющая улыбкой, но совершенно почтительно, ждала нас, и, когда еда закончилась и мы прошли в гостиную, она принесла действительно хорошо приготовленный кофе.

Долли откинулась на спинку кресла, опираясь на табурет ногами, в элегантных бархатных тапочках, и, поскольку её юбки были слегка приподняты, я мог видеть её аккуратные щиколотки в бледно-голубых шелковых чулках. Я закурил сигару и устроился в другом кресле напротив нее. Затем она начала рассказывать мне свою историю, которая оказалась довольно длинной.

Рассказ её далеко не был закончена, когда мы легли спать после небольшого полуночного ужина. Но, заинтересовавшись этим рассказом, я захотел услышать его конец; поэтому я нанес Долли еще три или четыре визита, и она продолжала свой рассказ каждый раз, когда я видел ее, пока, наконец, она не рассказала мне все свои приключения.. Поскольку я умел стенографировать, я записал её рассказ в точности так, как она рассказала, без перерыва, её собственными словами».

Глава 1

Жизненный опыт молоденькой девушки. – Смерть моего отца. – Как я познакомилась с мисс Рут Дин и что вышло из моего желания помочь ей в благородном деле освобождения рабов

«Меня зовут Долли Мортон, мне от роду 26 лет, и я родилась в Филадельфии, где мой отец работал клерком в банке. Я была его единственным ребенком, и моя мать умерла, когда мне было два года, поэтому я не помню ее. Заработок моего отца был небольшим, но он дал мне хорошее образование, насколько позволяли его средства, и его единственное желание состояло в том, чтобы я смогла зарабатывать себе на жизнь в качестве школьной учительницы.

Мой отец был молчаливый, строгий, сдержанный человек, который, возможно, по-своему любил меня, но он никогда не выказывал никаких внешних признаков привязанности и всегда держал меня в строгой дисциплине. Каждый раз, когда я совершала какой-либо проступок, он клал меня себе на колени, поднимал мои короткие нижние юбки, снимал мои панталоны и громко шлепал меня широким куском кожи. Я была пухленькой, мягкой, тонкокожей девушкой, которая остро чувствовала боль, и я имела обыкновение кричать, дрыгать ногами и просить о пощаде, чего, однако, мой отец никогда не принимал, поскольку спокойно продолжал шлепать меня, пока мой бедный зад не становился красным, как огонь, и я хрипла от крика. Затем, когда наказание заканчивалось и мои дрожащие пальцы застегивали панталоны, я ускользала с больным задом и слезящимися глазами. Наша старая служанка, которая была моей кормилицей, сочувствовала мне и утешала, пока не пройдет первая острая боль от порки.

Наша жизнь была довольно одинокой; у нас не было родственников, мой отец не заботился ни о каком обществе, а у меня было очень мало подруг моего возраста. Но я был сильна и здорова, у меня был веселый нрав и я, к счастью, любила читать, поэтому, хотя меня частенько донимала домашняя скука, в детстве я не была совершенно несчастной.

И так протекли мои детские годы, тихо и без происшествий. Мое детство прошло, мне исполнилось восемнадцать лет и я выросла до пяти футов четырех дюймов; моя фигура была хорошо округлена, и я выглядела вполне сложившейся женщиной. Меня начало раздражать однообразие и подавленность моей жизни, и иногда я бывала очень своевольным и непослушным ребёнком. Но я всегда страдала в таких случаях, потому что мой отец все еще продолжал обращаться со мной как с ребенком, терпеливо укладывая меня на колени и шлепая, когда я проявляла своё неповиновение. Более того, он обещал мне, что будет шлепать меня каждый раз, когда я буду плохо себя вести, пока мне не исполнится двадцать лет. Это было очень унизительно для девушки моего возраста, тем более что я стала довольно романтичной и начала думать о юношах. Но мне никогда не приходило в голову сопротивляться авторитету моего отца, поэтому я принимала свои порки – которые, должна признаться, порой были вполне заслуженными – со всей выдержкой, на которую я была способна.

Но вскоре в моей жизни произошли нешуточные перемены. Моего отца хватил приступ пневмонии, от которой он скончался через несколько дней болезни. Сначала я была ошеломлена внезапностью удара, но не могу сказать, что испытал много горя по поводу своей потери. Мой отец никогда не был со мной товарищем, и, когда я пыталась заинтересовать его своими нехитрыми детскими проблемами, он неизменно проявлял крайнее равнодушие. Однако у меня не было времени думать о прошлом. В тот момент мне пришлось столкнуться с жизненными неурядицами, и обстоятельства складывались крайне неудачно. Отец умер в долгах, и кредиторы требовали уплаты. Денег у меня не было, поэтому мебель в доме продали с аукциона, а вскоре и сам дом, и, когда все было улажено, я оказалась без гроша за душой, бездомная и совсем одна в целом мире.

Месяц я прожил с моей старой кормилицей-служанкой. Она бы всегда держала меня рядом с собой, если бы у нее была такая возможность, но и ей приходилось как-то зарабатывать себе на жизнь, и поэтому ей пришлось снова пойти на службу. Тогда я была бы вынуждена искать убежища в доме для бедных, если бы не доброта одной дамы, которая, узнав о моем одиночестве и отчаянии, взяла меня в свой дом.

Ее звали мисс Рут Дин, и ей тогда было тридцать лет. Она принадлежала к секте квакеров, или, как она их называла, «Обществу друзей». Она была одинокой девицей, у нее не было любовников, она была самостоятельно и жила в большом доме примерно в двух милях от города. Мисс Дин была вполне обеспечена и свободно распоряжалась своими деньгами, большую часть которых тратила на различные добрые дела. её время было в основном занято благотворительной деятельностью разного рода, и она всегда была готова протянуть руку помощи любому, кто нуждался в ней. Но прежде чем продолжить, я должна дать вам физическое описание мисс Рут Дин. Это была высокая, стройная женщина изящного телосложения с большими серьезными карими глазами; её волосы тоже были каштановыми; они были длинными и мягкими, и она всегда заплетала их простыми лентами. У нее была прекрасная ясная кожа, но щеки не краснели, хотя обычно она была в прекрасном состоянии и была способна переносить сильную усталость. Женщиной она была хорошенькой, но всегда была довольно чопорной. Она неизменно имела постное выражение на лице, и редко смеялась, хотя ни капельки не была угрюмой. Мисс Дин стала мне лучшим другом, который у меня когда-либо был. С самого начала она относилась ко мне как к желанной гостье и была ко мне очень добра. У меня была собственная красиво обставленная спальня, и слуги, все без исключения преданные своей хозяйке, всегда относились ко мне с уважением.

У мисс Дин было несколько корреспондентов во всех частях Штатов, и теперь мое образование оказалось для меня полезным, поскольку я могла помочь своей благодетельнице отвечать на её письма. Она, обнаружив, что я образована и сообразительна, назначила меня своим секретарем, положив мне за это небольшую зарплату (из чего у меня появились карманные деньги), а также взяв на себя снабжение меня одеждой. Мне было очень комфортно жить в её доме; я никогда в жизни не был так счастлива. Не было ни косых взглядов, ни резких выговоров, ни, прежде всего, ужасных отцовских шлепков.

Со временем мисс Дин стала для меня как старшая сестра. Я тоже очень полюбила ее. Она восхищалась моим лицом и фигурой, и ей всегда нравилось видеть меня красиво одетой, поэтому она отдала мне отороченные кружевами нижние юбки, панталоны и сорочки, а также несколько своих красивых платьев, хотя сама она довольствовалась самым простым комплектом нижнего белья и всегда носила костюм квакерши, простой лиф с прямой юбкой из тусклой ткани голубого цвета.

Само собой разумеется, мисс Дин ненавидела институт рабства и была ярым членом партии аболиционистов. Она снабжала деньгами и поддерживала постоянную связь с «Друзьями» в южных штатах, которые отвечали за «подземные станции», и она сама часто принимала в свой дом сбежавших рабов обоего пола, которых содержала до тех пор, пока они не находили себе работу. Она могла открыто укрывать беглецов, потому что Пенсильвания была свободным штатом. Мне не нужно вдаваться в подробности своей жизни за два года, так как ничего особенного в то время со мной не не произошло. Я была вполне довольна и счастлива, у меня было общество молодых людей моего возраста, и много невинных развлечений. Будучи квакершей, мисс Дин, не покровительствовала общественным развлечениям, сама не предавалась им и мне не позволяла окунаться в них. Она также не одобряла танцев: но часто устраивала тихие вечеринки, и меня часто приглашали в другие такие же скромные дома. Я была популярна среди представительниц своего пола, и у меня было несколько поклонников среди молодых людей, но, поскольку мне не нравился ни один из них, я оставалась одинокой.

В то время, о котором я говорю, трения между Севером и Югом становились очень сильными, и пошли слухи о буре, которая вскоре должна была разразиться, хотя мало кто думал, что всё закончится долгой и кровопролитной гражданской войной. Ближе к концу года Север был поражен казнью, или, как мы её называли, убийством великого аболициониста Джона Брауна на Харперс-Ферри. Мисс Дин была особенно потрясена и расстроена этой новостью, поскольку она знала Джона Брауна лично и считала, что он был совершенно прав, подняв мятеж, который стоил ему жизни. Она утверждала, что любой акт, имеющий целью освобождение рабов, был оправдан, и заявила, что без колебаний сделает то же самое, если будет думать, что это будет способствовать делу.

По прошествии нескольких недель она стала беспокоиться. Ей не нравилась простая отправка денег на юг. Она хотела что-то сделать лично, чтобы помочь рабам, и, наконец, она решила сама отправиться на юг и возглавить одну из «станций подземной железной дороги». Однажды она рассказала мне, что собирается делать, и сама пришла в восторг от этого:

– О! – воскликнула она. – Я так хочу начать работу по спасению. Я уверена, что смогу управлять «станцией» лучше, чем любой мужчина. Белые бездельники подозревают мужчин и постоянно наблюдают за ними, но никто не заподозрит в управлении станцией женщину. «Так что, если я буду жить тихо и приму все необходимые меры предосторожности, вряд ли меня обнаружат.

Мои симпатии всегда были на стороне рабов, и теперь энтузиазм мисс Дин сильно тронул меня. Я и сказала ей о своей решимости присоединиться к ней. Сначала она и слышать не хотела о таких вещах; она указала мне на риски, связанные с подобным предприятием, и заметила, что нас, возможно, разоблачат, и в этом случае мы должны быть приговорены к длительному тюремному заключению. «Не то чтобы я боюсь тюрьмы», – добавила она, вставая со своего места и расхаживая взад и вперед по комнате, её бледные щеки покраснели, а мягкие глаза сияли. – Но для тебя, Долли, это было бы ужасно. Ты – молодая, хрупкая девушка, и ты не сможешь вынести – как я, – тяжелой работы и грубого питания. Кроме того, они отрезали бы все твои красивые волосы. А я слышала, что волосы женщин-заключенных в Южных тюрьмах остригают. Нет, моя дорогая, я не могу позволить тебе поехать со мной. Если бы я это сделала, и с тобой что-нибудь случилось бы, я бы никогда себя не простила.

– Я не боюсь работы, – возразила я, – а у вас такие же красивые волосы, как и у меня. Если вы решите рискнуть своими, то и я своими могу рискнуть. Думаете, после всего того, что вы для меня сделали, я отпущу вас одну? Я не останусь позади. Куда пойдёте вы, пойду и я, и не упущу свой шанс быть рядом с вами.

Я видел, что она была очень тронута моей верностью, но до последнего дня она пыталась сделать всё возможное, чтобы отговорить меня от поездки на Юг вместе с ней. Тем не менее, я была тверда в своей решимости сопровождать ее, поэтому я ответила на все её аргументы и закончила тем, что заявила, что, мол, «две головы лучше, чем одна», и что я смогу оказать ей большую помощь.

Итак, она, наконец, согласилась взять меня с собой. Урегулировав этот вопрос, она поцеловала меня, затем, сев, написала письма своим «Друзьям» в различных частях Юга, прося их сообщить ей место, где можно было бы построить новую «станцию подземной железной дороги». Затем мы отправились ужинать, а закончив ужин, провели вечер, обсуждая наши планы и решая, насколько это было возможно, то, что нам следует делать дальше.

Через несколько дней мисс Дин получила ответы от всех своих корреспондентов. Они упомянули несколько мест, где может быть установлена «станция». Мы обсудили преимущества различных мест и после долгих раздумий решили обосноваться в Вирджинии, прямо посреди рабовладельческих штатов. Дом, рекомендованный нам для использования в качестве «станции», располагался недалеко от городка Хэмптон, на реке Джеймс, в тридцати пяти милях от Ричмонда, столицы штата. Мисс Дин сразу же написала местному агенту по недвижимости, попросив его зарезервировать этот дом для нее и как можно скорее обставить его для приема двух дам, желающих провести какое-то время в Вирджинии. Вскоре она получила письмо от агента, в котором говорилось, что он забронировал дом для нее и что он будет меблирован и готов к заселению через две недели. Вряд ли мне нужно уточнять, что агент не имел ни малейшего представления о том, что дом будет использоваться как «станция».

На следующий день мы начали неторопливо готовиться к отъезду, и мисс Дин решила взять только одну прислугу, надежную белую женщину средних лет по имени Марта. Она была квакером, как и её хозяйка, на службе у которой состояла пять лет. Она знала, зачем мы едем в Вирджинию, и была готова сопровождать нас. Остальные слуги остались присматривать за домом в Филадельфии. Мисс Дин подумала, что было бы безопаснее не разглашать никому в городе точного места, в которое мы направлялись, и тем более наших целей и намерений, поэтому она просто дала понять, что мы собираемся в путешествие на Юг.

Прошло две недели, и одним прекрасным утром в начале мая мы спокойно поехали на вокзал и взяли билеты до Ричмонда. По прибытии мы на пару дней остановились в отеле, чтобы найти нужные магазины. Затем, на третье утро, в половине двенадцатого, мы выехали из города на телеге с двумя лошадьми, которую вел кучер-негр, который доставил нас троих с чемоданами в дом после долгой, но приятной поездки по красивой местности.

Агент, которому написала мисс Дин, ждал, чтобы встретить нас, с парой негров, которым предстояло нести наш багаж. Он показал нам дом, который мы нашли в хорошем состоянии. Он был просто, но комфортно обставлен. Все было в полной готовности – припасы уложены, дрова нарублены, на кухне был разведен огонь. Дом был очень уединенным. Он был расположен в конце переулка примерно в четверти мили от главной дороги. Это было деревянное одноэтажное строение с верандой спереди и сзади. Он состоял из гостиной, кухни и четырех спален. В задней части находился сарай, возле которого росли два дерева гикори. Все это место было окружено высокой железной оградой. Когда мы закончили осмотр нашего нового дома, агент попрощался с нами и уехал в сопровождении двух мальчиков-негров. Марта суетилась по кухне, а мы с мисс Дин распаковывали вещи в спальнях. Вскоре чай был готов, и мы сели в гостиной, чтобы вкусно поужинать прихваченной с собой закуской из ветчины и яиц, жареного цыпленка и горячих пирожков.

Гостиная была большой комнатой с довольно низким потолком, пересеченным тяжелыми балками. В ней были два эркера с решетчатыми стеклами, а на подоконниках стояли горшки с благоухающими цветами. С одной стороны комнаты стоял массивный буфет из полированного красного дерева и старомодное овальное зеркало с рамой из черного дерева над камином. Эти две принадлежности старой мебели, очевидно, изначально принадлежали дому, и как-то странно контрастировали с ярким ковром и другой современной мебелью этого дома.

Когда мы закончили ужинать, мисс Дин написала «Друзьям», отвечающим за «станции» к северу и югу от нас, с которыми мы должны были поддерживать связь. Станция к югу от нашей находилась в тридцати милях от нас, и от нее мы принимали беглецов, которых предстояло переправлять на северную станцию, которая находилась в двадцати милях от нас. Затем мы коротко поболтали, но, так как после поездки все чувствовали себя уставшими, то вскоре легли спать. На следующее утро я встала рано, в приподнятом настроении, и как только приняла ванну и оделась, я заглянула в в комнату мисс Дин. Обнаружив, что она крепко спит, я не стала её беспокоить. Вместо этого, тихо спустившись по лестнице, я вышла из дома и пошла на утреннюю прогулку по обсаженной деревьями дороге, по переулкам, обрамлённым живыми изгородями из ярких цветочных кустарников, совершенно мне неизвестных видов. Я бродила во всех направлениях в течение часа, не встретив ни одного белого человека, хотя наткнулась походя на нескольких чернокожих обоего пола, которые с любопытством смотрели на меня, заметив, что я тут чужая. Вернувшись в дом, я нашла, что мисс Дин ждет меня в гостиной. Я присоединилась к ней, и в течение короткого времени Марта принесла мне завтрак, которому я отдала должное, ибо моя прогулка подарила мне хороший аппетит. Вскоре мы удобно устроились, и началась наша новая рискованная жизнь. Но ни один из нас не предчувствовал плохого. Мисс Дин всегда была весела, да и меня поразила новизна всего этого затеянного нами дела. Мы хранили запасы бекона, муки и кофе в подвале дома и спрятали пару матрасов и одеял под полом сарая, держа их наготове для беглецов, которые могли в любой момент прибыть сюда со станции к югу от нашей.

Глава 2

Мой новый стиль жизни. – Выкуп раба. – Наши первые беглецы и то, как мы их спасали «под землей».

Дом, в котором мы жили, был хорошо приспособлен для наших целей из-за своего изолированного положения. Наш ближайший сосед жил в трех милях от нас, и маленький городок Хэмптон, откуда мы получали наши припасы, также находился в трех милях. Погода была довольно свежей; однако держалась в полном согласии с моим самочувствием, и я была в прекрасном здоровье и нормальном состоянии. Одетая в простой льняной костюм, с соломенной шляпой с широкими полями на голове, я ежедневно бродила по округе и вскоре познакомилась с несколькими рабами с плантаций, которые, увидев, что я заинтересовался ими, были всегда рады поговорить со мной; они приносили мне в подарок кусочки «опоссума» и «енота», двух животных, которыми очень любят лакомиться негры, но ни мисс Дин, ни я ни разу так и не смогли прикоснуться к их мясу.

Иногда и я бывал в бараках рабов на плантациях, и меня там всегда очень тепло встречали. Но я была вынуждена наносить свои визиты тайно, потому что, если бы хозяева рабов или обычные белые люди по соседству обнаружили, что я посещала негритянский квартал, мои мотивы сразу же заподозрили бы. (Хотя негры, с которыми мы познакомились, никогда не намекали на эту тему, я была вполне уверена, что все они догадались, почему мы поселились среди них.)

Прошло три месяца, и все это время работа на нашей «станции» шла нормально. Иногда за неделю у нас было двое или трое беглецов; в других случаях проходило несколько дней, но не появлялось ни единого беглеца. Как бы то ни было, они всегда появлялось после наступления темноты; проходили в заднюю часть дома, и первое, что мы делали, – плотно кормили их хорошим ужином, а затем укладывали их в сарае на ночь. На следующий день мы их также хорошенько кормили, а когда темнело, мы их снабжали узлом с провизией, и они отправлялись на следующую станцию, идя до нее всю ночь, а днями прячась в лесу. (Если, как иногда случалось, беглецом оказывалась женщина, слишком уставшая для того, чтобы назавтра продолжить путь после одной ночёвки, мы оставляли её у себя на несколько дней, пока она не чувствовала, что способна продолжить свое путешествие.)

Беглецы попадались самые разные: старики и юноши, старушки и девушки, а иногда и женщина с младенцем на руках. Некоторые из беглых рабов были в хорошем состоянии и прилично одеты, другие были изможденными и оборванными, преодолевшие до нас большие расстояния и много дней находившиеся в пути. Некоторые прибывали даже с крайнего юга Флориды. Многие были покрыты шрамами от ударов плетью, на некоторых имели следы клеймения, а у иных на телах имелись открытые или полузажившие раны. Но все бедняги, прошедшие через наши руки, были нам чрезвычайно благодарны, и мы часто слышали их истории, во многих случаях весьма трогательные. Мне не нужно входить в дальнейшие подробности нашего управления «станцией», но я кратко расскажу вам об одном из случаев, о которых мы узнали.

Однажды вечером мы с мисс Дин сидели, как обычно, в гостиной, болтали и шили. Лампы были зажжены, шторы задёрнуты, всё было тихо и уютно. Больше недели не было вновь прибывших, и мисс Дин только что сказала: «Интересно, придет ли кто-нибудь сегодня вечером?» Вдруг мы услышали тихий стук в одно из окон.

Я подбежала к двери, открыла ее, и когда я это сделала, измученная светлокожая девушка, пошатываясь, ступила на порог и упала в обморок к моим ногам. Я позвала мисс Дин, и она вместе с Мартой сразу же пришла мне на помощь. Мы отнесли девушку в гостиную и уложили её на диван. Это была очень светлая квартеронка с красивым лицом и длинными волнистыми тёмно-каштановыми волосами, беспорядочно ниспадающими по её плечам. На вид ей было около шестнадцати лет, но фигура её была полностью развитой, округлые очертания груди отчетливо просматривались из-под тонкого корсажа. (Женщины её расы скоро созревают.) Она, очевидно, не была полевой рабыней, так как её руки не имели признаков тяжелой работы, а её одежда была из хорошего материала, хотя видно было, что девушку предварительно тащили, а затем одежду разорвали в лохмотья. На девушке были аккуратные туфли, но они, как и чулки, были в грязи. Вскоре мы привели её в чувство, и она открыла свои большие карие глаза; на лице её было выражение боли и усталости. Мы дали ей тарелку супа, а также немного хлеба и мяса, которые она жадно съела, сказав нам, что у нее во рту ничего не было в течение суток. Поскольку девушка была очень слаба и больна, мы не отправили её в сарай. Вместо этого, как только она закончила ужин, я повела её наверх в свободную комнату, предложив ей раздеться и лечь спать. Она застенчиво посмотрела на меня, но после минутного колебания сняла платье и нижние юбки. На ней не было панталон, и я сразу заметил, что спинка её сорочки обильно испачкана пятнами засохшей крови. Я знал, что это значит! Подойдя к девушке, я приподняла её сорочку и посмотрела на её ягодицы. Вся поверхность была покрыта синеватыми рубцами, а кожа была рассечена во многих местах. Вскоре я побудила её рассказать мне, как и за что её так жестоко избили. Это была старая история. Она принадлежала плантатору, женатому мужчине с маленькими детьми, который жил примерно в двадцати пяти милях от нас. Она была одной из служанок его жены. Хозяин заинтересовался ею и однажды вечером приказал ей явиться в его комнату. Она была девственницей и ослушалась приказа. На следующий день её отправили с запиской к одному из надзирателей, который отвел её в сарай, использовавшийся как место наказания. Там же он сообщил ей, что хозяин велел выпороть её кнутом за непослушание. Её растянули над блоком для порки. Её запястья и лодыжки были в руках двух рабов-мужчин. Затем надсмотрщик обнажил её зад и отхлестал гикориевой палкой, пока кровь не потекла по её бедрам. Затем ей разрешили уйти, сказав, что, если она опять не послушается своего хозяина, то снова окажется на блоке для порки. Но она была отважной девушкой и решила не сдаваться. Так что в ту же ночь она убежала, вся избитая и в крови, и двадцать пять миль пробиралась через лес и овраги, переулки, пока не добралась до нашего дома. Она слышала от своих сородичей, что мы добры к рабам, и думала, что мы спрячем её от хозяина.