Билет на непридуманную пьесу

Но Юлька уже не слушала её, настроение у неё испортилось не на шутку.

Ксения ушла готовиться к репетиции, а хористы остались с Литваком разучивать другие номера для концертов.

Когда она вошла в музыкальный салон без пяти час, ещё никого не было, и она уселась с нотами за стол, стараясь не волноваться. Прошло пять, потом десять, потом двадцать минут, но никто не приходил. Ксюша уже думала, что Литвак неправильно сообщил ей время, и собиралась уходить, но тут открылась дверь, и, медленно вышагивая и тяжело дыша, зашёл Плетнёв Геннадий Борисович. Ксения встала и поздоровалась. Концертмейстер посмотрел на неё задумчиво, пожевал губами и кивнул:

– Давайте заниматься, вы готовы? – бесцветным голосом спросил он. – Партию знаете или с вами надо ноты учить?

– Знаю, я этот дуэт на госэкзамене пела.

– На госэкзамене – это хорошо. Ну-с, прошу.

Он поставил ноты и неожиданно бравурно заиграл. Ксения смотрела, как ловко перепрыгивают его жирные пальцы с клавиши на клавишу и чуть не пропустила вступление… Она пела, но чувствовала, что не может раскрыться в полную силу, будто что-то мешало…

– Нет, так не пойдёт, – остановился Плетнёв, – это называется халтура. Вижу, что партию вы знаете, но не понимаете, о чём поёте… Ренато угрожает Амелии убить за измену, а она умоляет оставить ей жизнь. Если будете просить так вяло, то не сможете уговорить разъярённого супруга. Вы представляете, как он зол на свою жену?

– Честно говоря, не очень, – задумчиво протянула Ксения, – мой супруг очень спокойный человек и никогда меня не ревновал.

– Так давайте я изображу, – раздался сзади насмешливый голос. Ксюша повернулась и увидела Стасова, незаметно вошедшего в салон. – Давайте попробуем ещё раз. – Он улыбнулся Плетнёву, и тот снова заиграл вступление.

Стасов запел, и Ксюша оцепенела от нахлынувших чувств. С одной стороны, ей было страшно смотреть в глаза безжалостному Ренато, в которого перевоплотился Стасов, а с другой стороны, этот бархатный звучный голос проникал в её душу и доставлял необычайное наслаждение. Она тоже стала Амалией, которая под страхом смерти молила о пощаде. Ксения вспомнила о сценических действиях и сложила руки в молитвенном жесте.

– Ну, это другое дело, – ворчливо заметил Плетнёв после небольшой паузы, – как, Дима, будешь с ней петь?

Стасов пристально оглядел Ксюшу, как ей показалось – с головы до ног, и ответил:

– За неимением гербовой пишем на простой. Вам нужно репетировать с Геннадием Борисовичем каждый день.

Ксюша заволновалась и затеребила мочку уха, подсознательно чувствуя, что своими словами Стасов дал добро на пение с ним дуэтом.

– Конечно, я с радостью, – ответила она, улыбнувшись. Но Дмитрий не ответил на улыбку, а как-то странно посмотрел на её руку возле уха, буркнул "хорошо" и стремительно вышел. Ксюша растерялась.

– Я что-то не так сказала?

– Девушка, не забивайте себе голову чужим настроением и поведением, – устало ответил Плетнёв, – как вас зовут, кстати?

– Ксения Александровна Пономарёва.

– Приходите каждый день сюда к часу дня, будем оттачивать ваше мастерство, чтобы не сильно была видна разница между Дмитрием Алексеевичем и вами. Вам понятно?

– Да, я могу идти?

– Идите, идите, учите партию, исправляйте произношение – ваш итальянский не выдерживает критики.

То ли ветер был холодный, то ли щёки её слишком горели, Ксюша не знала. Она стояла на палубе и думала о прошедшей репетиции: мужчины показались ей надменными и не очень вежливыми, но всё-таки с ней занимались. Неужели сегодня началась её карьера?

Следующая репетиция прошла без Стасова. Ксения весь вечер посвятила итальянскому произношению, и, довольная собой, пришла к Плетнёву на следующую репетицию. Но тому показалось мало её стараний.

– А вы понимаете, о чём поёте? – задал он неожиданный вопрос после того, как она спела первую фразу.

– В общих чертах, конечно, – пролепетала Ксюша.

– О, молодые халтурщики, солист должен знать итальянский, как родной. Прочитайте вслух первое предложение.

– Morrò – ma prima in grazia, deh! mi consenti almeno l’unico figlio mio avvincere al mio seno e se alla moglie nieghi quest’ultimo favor,

– Прекрасно, а теперь переведите.

– "Умру, но позвольте мне увидеться с сыном", – так, кажется, – прошептала она.

– А вот и нет, – въедливо ответил Плетнёв, – она обращается к мужу, словно к Богу, а потому произносит слова "из милости", "не отвергай мольбы", "позволь"… Понимаете разницу между вашим почти юридическим текстом и тем чувством, которое Амалия вкладывает в свои слова? Давайте ещё раз.

Геннадий Борисович казался не менее заинтересованным в хорошем результате, чем сама Ксения. Он терпеливо объяснял, как лучше спеть ту или иную фразу, подсказывал жесты, обращал внимания на динамические оттенки и заставлял перепевать по несколько раз одно и то же место, чтобы добиться нужной динамики. Ксюша с благодарностью повторяла, стараясь изо всех сил, и в конце репетиции она увидела, что Геннадий Борисович остался доволен её исполнением. Она уже повернулась, чтобы идти к выходу, как вдруг заметила, что в конце музыкального салона сидит Дмитрий Стасов и внимательно смотрит на неё.

– Дмитрий Алексеевич, вы со мной спеть хотите? – немного растерянно спросила Ксюша.

– Да, пожалуй, спою, – произнёс он, вставая из-за стола.

Они запели, и Ксения ждала, что он будет останавливать Плетнёва, чтобы сделать ей замечание, но он ничего не говорил, а только пел и словно гипнотизировал её взглядом. В груди у Ксюши родилось волнение, которого не было раньше. У неё было ощущение, что Стасов исполняет роль Отелло, а не Ренато, так грозен был его взгляд.

Alzati! la tuo figlio

A te concedo riveder.

Nell'ombra e nel silenzio,

La il tuo rossore

e l'onta mia nascondi.

(Встань с колен! Там ты можешь

Обнять вновь сына твоего.

Там скроешь ты навеки

Стыд и мой позор

в тиши уединенья!)

После того как была спета последняя нота, Ксения с трудом перевела дыхание.

– Пойдёмте прогуляемся, – неожиданно предложил Стасов своим обычным спокойным голосом. И Ксюша удивилась – где же он настоящий? Разве может так страстно исполнять эту арию такой внешне невозмутимый человек? Голос у него даже в разговоре был необычайно приятным: густой и самоуверенно-сочный, но не слишком громкий, с некоторой ласковостью и насмешливостью в тембре. "Такому голосу хочется подчиниться," – подумалось ей, когда она безропотно последовала за ним.

Они вышли на палубу, и Стасов предложил присесть на свободную скамейку. Погода была отличная. Жаркое солнце светило на другой стороне палубы, а здесь была тень, и ветер дул так ласково, словно кто-то проводил по лицу нежным шарфом из гагачьего пуха. Весело переговариваясь, туда-сюда ходили парочки, кто-то дозванивался по телефону, пытаясь поймать сеть посередине Волги, из кают-компании были слышны громкие весёлые голоса. Иногда мимо пробегали матросы. Теплоход жил своей обычной жизнью.

– Дмитрий Алексеевич, вы так прекрасно поёте, что я боюсь, на вашем фоне буду выглядеть недостойной партнёршей.

– Бросьте, Ксения, у вас отлично получается, а Геннадий Борисович исправит последние недочёты. А вы не хотите перейти "на ты"? Что мы так официально общаемся? У нас разница в возрасте, – он на миг задумался, – лет пятнадцать, я полагаю, но для меня это неважно.

Она подсознательно ждала этого и боялась, но ответ приготовила заранее.

– Боюсь, что я не смогу перейти сразу на "ты". Я выросла в Петербурге, и даже в школе нас учителя часто называли на "вы". Для меня это нормально. И дело тут, конечно, не в возрасте.

– Но друзья же называют друг друга на "ты". Я предлагаю вам дружбу.

– Для дружбы нужно время, а кроме того, – Ксюша замялась, но потом всё-таки сказала: – дружба между мужчиной и женщиной часто перерастает в любовь или страсть, а мне бы этого не хотелось, потому что я замужем, – выпалила она, чувствуя, как предательски загорелись щёки.

Он положил ногу на ногу и с интересом посмотрел на неё.

– Вы кажетесь такой юной и наивной, а рассуждаете смело и откровенно, как не каждая взрослая женщина. Я удивлён, Ксения.

– Я прожила пять лет в Сибири. Там народ вообще очень искренний, говорит без обиняков. Сначала было необычно, а потом я и сама так привыкла общаться. Мне даже понравилось всегда говорить правду.

– Неужели вы никогда не врёте, не хитрите? – недоверчиво прищурился он.

Ксюша пожала плечами.

– А с кем мне хитрить? Да и обманывать никого не нужно. Поверьте, Дмитрий Алексеевич, так легче жить.

– В таком случае я восхищаюсь вами, – насмешливо произнёс он.

– Спасибо, но ваш талант достоин большего восхищения, – вежливо ответила Ксения.

Её уже начал тяготить этот разговор, и она была рада, когда услышала, что её зовёт Литвак. Ксюша попрощалась и убежала.

Стасов остался сидеть в одиночестве. Он погрузился в воспоминания далёкой-далёкой юности, которая прошла в маленьком городке под Ташкентом, где жили его родители. В соседней квартире поселилась русская семья врачей с девочкой Аней – ровесницей Дмитрия.

Она была словно инопланетянка – сероглазая девчонка с русыми косичками. Но никто бы и не обратил на неё внимание, если бы Аня сама не навязалась их компании, состоящей из одних мальчишек. Сначала её не принимали всерьёз, пытались даже убегать, но длинноногая девчонка доказала свою ловкость и быстроту. Впоследствии уже никто не считал, что она им не подходит: большая выдумщица по части игр, смелая и одновременно рассудительная – с ней всегда было интересно.

Им было уже по четырнадцать лет, как случилось, что на берегу Ташкентского моря Дима глубоко порезал ногу, наступив на стекло. Кровь хлестала из раны, и никто не знал, что делать. Только Аня не растерялась, а решительно оторвала подол своего платья и, перевязав его ногу, остановила кровь. После этого случая их отношения стали более тёплыми. Приятели смеялись и называли их женихом и невестой. Они отшучивались, но не обижались.

Дима и Аня дружили всё детство, пока он не уехал в Ташкент поступать в музыкальное училище, а она через год – в медицинский институт. С тех пор он почти не встречал её и первый год жестоко скучал, но время постепенно залечило рану, нанесённую разлукой, а после поступления в Петербургскую консерваторию он и вовсе забыл подругу.

И вдруг, когда Ксения в задумчивости непринуждённо потёрла мочку уха, Стасов всё вспомнил. Да так сильно, с такой ясностью, с такой тоской, что ему захотелось вернуть, вернуть Аню с её добротой, искренностью, прямотой, которых ему так, оказывается, не хватало все эти годы в этом холодном городе, где он и сам стал холодным и закрытым, и только в музыке позволял себе проявлять те эмоции, которые всегда были присущи его южному горячему темпераменту.

Он смотрел на эту молодую женщину и пытался найти в ней черты Ани. Нет, Ксения была другой – более холёной, белокожей, умной, но с такими же смешными веснушками на носу, как у той. Но её прямота, умный взгляд серых глаз да ещё эта привычка теребить мочку уха словно обожгли его сердце воспоминанием о первой любви, и он не мог найти покоя, теперь всё время думая о ней.

Глава третья

Ксения не поняла, почему Юлька стала её избегать, вроде не ссорились. Но когда бы она ни подходила к ней, чтобы поболтать, та обязательно вспоминала какое-то дело. Странно…

Теплоход приближался к Ярославлю, где им предстояло дать первый концерт в недавно построенном концертном зале под громким названием "Миллениум". Погода была идеальной – выдалось на редкость жаркое лето. Хористы в свободное время принимали солнечные ванны на верхней палубе, так что многие уже были похожи на отдыхающих где-нибудь в Тунисе, а не в средней полосе России. Но Ксюша загорать не любила, она проводила время в одиночестве – или в кафе, или на палубе где-нибудь в тени, радуясь возможности поучить итальянский язык.

Из музыкального салона донеслись мелодичные звуки флейты. Ксюша удивилась – она знала, что оркестранты едут вместе с ними на теплоходе, но ещё ни разу не слышала, чтобы они репетировали. Она тихонько приоткрыла дверь и заглянула. В глубине салона сидела группа из трёх человек: один увлечённо выводил мелодию на скрипке, другой вторил ему на флейте, а третий негромко подыгрывал на пианино.

Ксюша знала это произведение, но ей показалось, что чего-то не хватает – мелодия то появлялась, то исчезала.

Флейтист – мужчина лет тридцати с русыми волнистыми волосами, первым заметил замеревшую Ксению и прекратил играть. За ним прервались и остальные, вопросительно поглядев на неё. Она узнала их – это была та самая компания друзей, которые отлично пели грузинские песни в кафе.

– Э-э, здравствуйте, – неловко начала Ксюша, – извините, что помешала… Вы так красиво играли, что я не могла не заглянуть, но мне кажется, вам не хватает одного голоса.

– Даже посторонние слышат, – проворчал черноволосый полный скрипач, вытирая платком вспотевший лоб, – я же предупреждал, этот номер не пойдёт: надо либо солистку искать, либо что-то другое играть.

– А вы ведь новенькая солистка Ксения, да? Может, подпоёте нам? – предложил флейтист. При улыбке у него на щеках появлялись две обаятельные ямочки, и Ксюше он сразу понравился. – Меня, кстати, Олегом зовут, за клавишами Вадим, – молодой парень с выбритым затылком сухо кивнул, – а самый недовольный у нас – Лёва.

Ксения застеснялась и хотела отказаться, но увидела скептическое выражение лица скрипача и передумала.

– Давайте, я посмотрю, а если что-нибудь не получится, поучу отдельно. Не думаю, что это сложнее Верди, – уверенно произнесла она.

Олег с готовностью протянул листок, и Ксения увидела латинские слова под известной мелодией Генделя. Промурлыкав про себя партию, она окончательно оправилась от смущения. Если бы все смотрели на неё с надеждой, то её бы обуял страх не оправдать ожидания, но ворчливый Лёва смотрел недоверчиво, а пианисту было всё равно. Резкость одного и равнодушие другого избавили её от зажатости, и, подбадриваемая взглядом Олега, она спела партию без ошибок. Нежная мелодия тронула тайные струнки её души и будто напомнила о чём-то важном, что Ксюша забыла…

– Отлично! – воскликнул после первого прогона Олег, – Ксения, выступите с нами в Ярославле?

– Хорошо, – улыбнулась она, – если ваши друзья не против.

– Не против, не против, – проворчал Лёва, – всё равно Олег решает. Но согласись, – повернулся он к флейтисту, – так рисковать нельзя. А если бы мы не нашли солистку…

– Ладно, не ворчи, – похлопал приятеля по плечу Олег, – Бог послал нам прекрасную девушку.

Ксюша покраснела.

– Ребята, я побежал, до встречи, – коротко попрощался Вадим. За ним ушёл и Лёва, продолжая ворчать что-то себе под нос. Ксюша с Олегом остались вдвоём.

– Пойдёмте, погуляем по теплоходу, – предложил он, и Ксения с радостью согласилась, тем более что без Юльки она всё-таки ощущала себя чужой этой театральной компании, где почти никого не знала, и уж точно больше ни с кем не успела подружиться.

Они сидели на палубе и смотрели на течение реки. Бывают такие люди, с которыми чувствуешь родство душ после двух-трёх минут беседы. Так у неё произошло с Олегом. Они быстро перешли на "ты". Олег расспрашивал Ксюшу о прошлой жизни, об увлечениях, планах, и ей хотелось откровенно делиться с ним, будто они знакомы очень давно…

Ксюша рассказывала о своей жизни, и все её нестроения казались такими далёкими, будто это было и не с ней: оскорбления свекрови, равнодушие мужа и чувство бесконечного одиночества. Была ли она счастлива? Пожалуй, она была спокойна за завтрашний день – так и твердили её родители, подчёркивая достоинства такого мужа, как Гриша. Но эти слова всё чаще вызывали у неё уныние. Разве жизнь должна быть такой предсказуемой, что ты можешь быть уверена – ничего не случится ни завтра, ни послезавтра, ни через год, ни через десять.

– А чего бы тебе хотелось? – задумчиво спросил Олег, – поверь мне, иногда то, к чему мы стремимся, как к счастью, разрушает то хорошее, что у нас уже есть. Не всегда перемены бывают к лучшему. Я бы, наверное, согласился с синицей в руке, чем с где-то летающим журавлём.

Ей не хотелось соглашаться с таким мнением. В словах Олега она услышала какую-то обречённость, которая указывала на несчастье и предлагала выбрать не между хорошим и лучшим, а между плохим и очень плохим.

– Мне кажется, чтобы стать счастливым, человек должен решиться на какой-то важный шаг, – возразила она. – А если этого не сделать, потом будешь очень жалеть.

– И что же это должен быть за шаг? – горько усмехнулся Олег.

– Ну-у… Для меня это было – поступление в театр.

– Ты думаешь, это принесёт тебе счастье?

– Конечно, я же мечтала об этом, – горячо подтвердила она.

– А я не очень люблю театр.

– Зачем же ты здесь работаешь, если тебе не нравится музыка?

– Музыку я люблю, я не очень люблю оперу, и с удовольствием бы занимался другим жанром, но пока не получается. Ладно, пойдём ужинать.

– Ты ничего не рассказал о себе, – пожалела Ксения.

– У нас будет ещё время, я уверен, – весело подмигнул Олег, обаятельно улыбнувшись.

Ярославль оказался удивительно ухоженным и чистым городом. Сидя в автобусе, Ксюша заглядывалась на бесчисленные купола церквей, видневшихся в разных частях города, и мечтала посмотреть их поближе.

Её беспокоил предстоящий номер с Олегом – всего лишь одна репетиция не могла вселить в неё уверенность.

Народу в зале было не так много, как ожидали организаторы концерта – тёплая летняя погода манила туристов и местных жителей скорее на Волгу, чем в концертный зал. Но хористы и солисты пели с полной отдачей. Ксения с бьющимся сердцем спела "Dignare" в сопровождении инструментального трио, и её волнение перешло в голос. Из-за этого получилось, на её взгляд, даже лучше – эмоциональней. После концерта Олег поблагодарил, но благодарность его прозвучала вяло.

– Тебе не понравилось? Ты выглядишь не слишком довольным, – наконец решилась спросить Ксения.

– Ксюша, я тебе очень благодарен, но, если мы будем работать вместе и дальше, я бы хотел тебя попросить – петь менее страстно. Понимаешь, это не оперная музыка, а молитва, в ней должно быть меньше человеческих чувств.

– Вот как? – удивилась она, – первый раз слышу, чтобы музыкант эмоции считал лишними. А к Богу обращается не человек? Разве человек не должен просить как следует, с чувством? В арии тоже, между прочим, звучат слова мольбы Амелии: "Умру, но прежде из милости хотя бы разреши мне единственного сына прижать к груди…"

– Как ты не понимаешь, ведь это церковная музыка. Она требует бесстрастности, ангельского пения. Это тебе не любовную арию петь, – насмешливо закончил он.

– Ах, вот оно что, – Ксюша почувствовала себя уязвлённой. Как всегда в таких случаях, когда она была несогласна с собеседником, кровь бросилась ей в голову, и захотелось убежать. – В таком случае тебе надо пригласить в свой камерный ансамбль монахиню. Я не ангел и не собираюсь им становиться.

Она резко повернулась и ушла, не желая слушать извинений или объяснений Олега… Выскочив на залитую солнцем улицу, она надеялась увидеть Юльку и предложить ей погулять, но пока они спорили с Олегом, хористы разбрелись кто куда, и возле концертного зала стоял только Литвак, который озабоченно напомнил ей – не опаздывать к отправлению теплохода.

Возвращаться на теплоход ей не хотелось. Немного подумав, Ксения направилась в центр города, куда стекались со всех концов ручейки туристов. Было жарко, и Ксюша уже подумывала, что, может, стоит просто пойти покупаться, но жалко было не посетить ни одного интересного местечка в этом старинном городе.

В центре было много лавочек, возле которых толпились зеваки, а вокруг них громко вещали экскурсоводы, пытаясь переключить внимание туристов на себя и рассказывая историю древнего города:

– Город был основан Ярославом Мудрым в 1010 году как крепость для защиты северо-восточных границ Руси…

– В Спасском монастыре Ярославля в конце восемнадцатого века был найден единственный сохранившийся список "Слова о полку Игореве"…

– На гербе изображён медведь с секирой как символ предусмотрительности и силы…

Интересные сведения неслись со всех сторон, но туристов всё-таки больше интересовали магазины, которые, казалось, уже лопались от множества товаров, а потому избыток их вылился на уличные прилавки.

Ксюша вышла на улицу Советскую и подошла к древней церкви Ильи Пророка, в очередной раз подивившись, как в жизни русского человека соединились и древняя история, и недавнее советское прошлое. Храм поразил разноцветными росписями: ярко-розовые, голубые, лазурные, золотисто-охристые тона придавали внутреннему убранству светлое настроение, что было так не похоже на церкви и соборы Петербурга.

Через два часа прогулки она поняла – надо срочно возвращаться на теплоход, – ноги гудели от жары и ходьбы, а босоножки превратились в орудие пытки.

На обратном пути Ксюша наткнулась на смешной памятник Афоне и штукатуру Коле, где без труда угадывались любимые артисты Куравлёв и Леонов.

Ей стало скучно одной, обида на Олега ушла, и теперь она жалела, что так резко убежала. Она знала свой недостаток – обижаться на всякую ерунду и прерывать разговор, не выслушав партнёра. И каждый раз после такого случая она давала зарок быть более терпеливой, но пока ничего не получалось.

Ксюша вышла на широкую лестницу, ведущую на Волжскую набережную, и остановилась, любуясь открывшейся красотой. Широкая река освещалась ярким солнцем. Всюду, куда только падал взгляд, виднелись купола старинных церквей, обрамлённые деревьями, словно зелёными волнами…

От избытка чувств ей захотелось петь. Она подумала о той возможности, которая для неё может открыться, если ею заинтересуется концертмейстер Плетнёв. Ксения была согласна на любые, даже самые скромные роли, лишь бы войти в ту группу солистов, о которых дирижёр вспоминает в первую очередь. И без протекции Стасова сейчас ей, наверное, было не обойтись.

Когда она вернулась на теплоход, сразу пошла в ярко освещённую кают-компанию, где уже, похоже, сидела вся труппа. За своим обычным столиком Ксения увидела Юльку и мужчину в чёрной рубашке, сидевшего спиной к двери. К удивлению Ксюши, мужчиной оказался Стасов. Юлька выглядела эффектно – она где-то откопала шёлковую блузку в виде тельняшки, которая невероятно шла к её тёмным волосам. Ярко-накрашенные губы призывно улыбались, так что от них трудно было оторвать взгляд.

Сама же Ксюша была одета в обычный лёгкий сарафан, но переодеваться было поздно, да и неохота.

– Добрый вечер, – поздоровалась она, – не ожидала вас увидеть за нашим столиком, Дмитрий Алексеевич.

– Ксения, я хотел уточнить – вы готовы завтра к выступлению? – спросил Стасов, прервав беседу с Юлей.

– Думаю, да, мы много занимались с Геннадием Борисовичем.

– Ну и отлично. Если наш дуэт получится, можно будет подумать о дальнейшей совместной работе, – сверкнув красивыми зубами в улыбке, сказал солист.

Сердце Ксюши радостно ёкнуло, она не сдержалась и благодарно улыбнулась в ответ. Чёрные восточные глаза Стасова внимательно следили за её реакцией.

– Ах, жалко, что я не знаю этого дуэта, – полушутя-полусерьёзно произнесла Юлька, – я бы выложилась на все сто. Ночами бы не спала…

– Ночью как раз надо спать, иначе голос будет плохо слушаться. Поверьте, если я не высплюсь или устану, это сразу отражается на голосе. Нет, надо беречь себя и все силы отдавать на выступлении.

– Ваш голос потрясающе звучит даже тогда, когда вы просто говорите,– восторженно глядя в глаза Стасову, произнесла Юлька.

Стасов пристально посмотрел на неё и довольно усмехнулся. Ксении стало неловко за подругу из-за столь откровенной лести.

– А вот у меня нет такого голоса, но, надеюсь, я вам не помешаю, – весело и немного развязно сказал Олег, неожиданно появившийся возле их столика. Волосы его были растрёпанными, а щёки раскраснелись, словно он бежал марафон.

– Мы не поём, поэтому вряд ли вы помешаете, – сухо ответил Стасов.

– А я и петь умею, к вашему сведению, зато вы на флейте не сможете сыграть, – задиристо продолжал Олег. Ксюше показалось, что он выпил. Не спрашивая разрешения, он подсел за их столик.

– Думаю, что я и без вашей флейты заработаю больше денег, чем вы в своей "братской могиле", как я слышал, называют оркестровую яму.

Ксения видела, что выяснение отношений переходит в конфликт. Олег ей был симпатичен, и она подозревала, что он задирается со Стасовым из-за неё, но принимать его сторону сейчас не хотелось. Юлька тоже смотрела ошарашенно и, вероятно, не могла придумать, как прекратить пикирование мужчин. На последнюю реплику Олег не отреагировал. Он налил себе воды и жадно выпил. За столом повисло неловкое молчание.