Спору нет!

– Я ничего не знал, – изумленно вытаращился Цесаркин. – Его смерть стала для меня неожиданностью.

– Конечно, – с издевкой фыркнула Нина. – Человеку-то всего восемьдесят пять. Еще жить да жить. А тут такой нежданчик – ласты склеил не вовремя!

– Вы не имеете права со мной так разговаривать, – не выдержал Денис, прекрасно понимая, что она права. Ему показалось, что Нина его сейчас пришпилит гневной отповедью. Но она провела пальцами по литой бронзе подсвечника, словно пытаясь прочесть что-то по азбуке Брайля. Задумчиво посмотрела на Цесаркина и пробормотала:

– Извините. Меня это совершенно не касается, – пробормотала она и сурово добавила: – Ваши акции устрашения ни к чему не приведут. Квартиру вы не получите, это дело принципа, а вот срок – запросто.

– Что вы несете? – вскинулся Денис, наблюдая, как ее руки снова заскользили по ножке подсвечника. И сразу осекся, вспомнив, чем сегодня хвалился брат.

– Прощайте, – бросила она, поднимаясь.

– До встречи, – на автомате буркнул он.

– Любая встреча с вами или вашими родственниками возможна только в суде или в полиции, – отрезала Тарантуль и гордо удалилась.

Из ресторана Нина сразу спустилась в холл. И вовремя. Она издали заметила, как Грегуару, дяде Грише Горшкову, что-то увлеченно рассказывает знакомая фигура. Невысокого роста, с пивным животом и совершенно лысой башкой. Константин Цесаркин.

«Нет, младший брат гораздо красивее, – мрачно подумалось Нине. – Не знала б, растеклась бы лужицей. Хотя оба подонки. Даже Ромкины вещи и игрушки не пожалели. А он и расплакался из-за своих сокровищ. Не поверил ни единому слову про Бэтмена и Терминатора. Это Цесаркины врут, как дышат, а тебя, Тарантуль, на лжи поймал семилетний ребенок».

Вот и пришлось днем оббежать все магазины и купить вещи на первое время, игрушки и все школьное приданое взамен прежнему, старательно выбранному Ромкой и купленное задолго до начала учебного года. Нина сжала зубы, пытаясь успокоиться. Вздохнула глубоко и с деланным интересом принялась рассматривать знакомые с детства картины. От любимого занятия ее отвлек окрик.

– Искусство не ваша тема, хороший мой, – громыхнул на весь зал Грегуар Гарш, беря под руку незадачливого журналиста. – Пишите о том, в чем разбираетесь. Про содержимое детских горшков, например. Про трусы звезд. Но не лапайте грязными пальцами то, что уже записано на скрижалях вечности! Не вспоминайте всуе великих художников! Какой вам Кандинский «Вася»? Вы же его от Шагала отличить не сможете. Или от Пикассо.

– Смогу и запросто, – с присущим ему апломбом лихо заверил Костик, пытаясь вырваться из захвата Грегуара.

Тот ослабил хватку, но руку Цесаркина не отпустил и, выразительно глянув на администратора, худую девицу, подстриженную под мальчика, попросил:

– Алечка, пожалуйста! Давайте устроим шоу. Господин журналист против простого посетителя выставки. Десять картин.

– Авангард? – уточнила она.

– Просто современное искусство. Победителю я вручу приз. Если победит господин журналист, – Гарш внимательно посмотрел на притихшего Костика, – я дам ему большое интервью, а если его оппонент – денежный приз от себя лично. А вот если победит дружба, пойду напьюсь. Условия понятны?

Костик бодро кивнул, а публика зааплодировала.

«Куда же он лезет, – недовольно пробормотал про себя Денис. – Что он может распознать кроме Джоконды Леонардо?! Заведомо провальная затея. Сейчас себя дураком выставит».

Между тем Гарш придирчиво оглядел зал и заорал во все горло:

– Девушка! Вы! Очень вас прошу! – и указал на Нину Тарантуль.

К чести бабули, заметил Денис, она покраснела и принялась отнекиваться. Но Гаршу удалось настоять на своем. И Нина заняла место рядом с Костиком. Но даже головы не повернула в сторону нового родственника.

На огромном двустороннем экране, подвешенном к потолку, замелькали картины. Сначала появились какие-то коричневые обрубки на синем фоне. Брат попытался скабрезно пошутить, но администратор резко оборвала его:

– Без сортирных шуток, пожалуйста!

Костик раздраженно передернул плечами.

– Не знаете, – постановила Алечка и повернулась к Нине.

– «Купальщицы» Пикассо, – улыбнулась бабуля.

Денис с ужасом наблюдал, как Нина, уверенно набирая очки, сыплет фамилиями и названиями.

Они выходили с выставки под улюлюканье толпы.

– Ну погоди, придурок, – пробормотал Костик. – Я тебе устрою. Так распишу под хохлому.

Денис недовольно крякнул.

– Но ты же не назвал правильно ни одной картины. Перепутал Шагала с Бабелем…

– Это неважно, малыш! Главное, тэ́ма. И Гарш, сам того не подозревая, мне ее дал. Да еще и с нашей бабулей знакомство водит. Попал мужик.

– Она намекала, что ты перегибаешь палку со своими акциями. Угрожала судом и полицией.

– Ты с ней беседовал? – напряженно уточнил Костик. – Когда? – Он даже остановился посредине улицы и уставился на младшего брата с немым укором.

– Хотел познакомиться поближе, – хмыкнул Денис. – Но она меня узнала.

– Хорошо подготовилась, сволочь, – гневно сплюнул на землю старший брат.

– Не очень-то заводись, – предупредил Денис. – Она все-таки женщина…

– Немного проучил, но это на пользу. Может, станет чуть сговорчивей, – наигранно рассмеялся Костик. – Это ты у нас, малыш, в белых перчатках. А придет старший брат и вынесет за тебя гуано.

– Очень тебя прошу, не трогай ее больше. У нее ребенок маленький. Давай действовать законными методами.

– Понравилась кралечка? Очаровала? – поинтересовался брат язвительно.

– Нет, просто она во многом права. Мы все забросили деда. Вот ты когда его в последний раз навещал?

– Малыш, малыш, ну какая разница. Я не смог, ты уезжал, мать ходила или Юлька. Ты пойми, эта ехидна хочет нас перессорить между собой. Если все факты сопоставить, то выяснится, что дед вообще без внимания ни дня не оставался. Я больше чем уверен, что все обстоит именно так.

– А как тогда объяснить, что для нас его женитьба стала сюрпризом?

– Ее интриги, что же еще? Прошу тебя, не заморачивайся на бабуле! Отобрать у нее квартиру и выйти чистеньким все равно не удастся! Придется запачкать свой белый макинтош!

Денис во все глаза уставился на брата, стоявшего посреди улицы. Костик громко возмущался и размахивал руками, распугивая последних прохожих, спешащих домой в столь поздний час. Из-за угла показалась поливальная машина, бодрой струей расчищающая дорогу от дневного мусора. Большая часть грязи смывалась в ливневку, а малая доля оседала на тротуар слякотным дождем, создавая мелкие лужицы.

Денис попробовал предупредить брата, но Костик лишь отмахнулся от него.

– Тебе меня не переспорить, малыш! – оборвал он младшего брата. А следом пресек попытку взять за рукав. Сзади посигналили. Видимо, водитель поливалки оказался адекватным человеком. Но Костик вошел в раж. Он что-то кричал о мерзкой бабуле. О том, что сам переспит с ней, а потом задушит.

– Да, это грязь, малыш, – назидательно повторил он младшему брату, отошедшему немного в сторону. – Я знаю, что говорю!

В этот момент водитель поливальной машины дал по газам, да еще прибавил напор струи, обливая старшего Цесаркина с ног до головы, предварительно обрызгав мелкодисперсной, словно аэрозоль, грязью.

Денис силился не рассмеяться, но не сдержался и закатился от смеха.

– Ты прав, бро! Знаешь, о чем говоришь! – расхохотался он.

– Чего ржешь? – грубо процедил Константин. Он чертыхаясь доковылял до машины. С трудом открыв багажник, разделся до трусов и швырнул испорченные тряпки внутрь. Сел в ауди и дал по газам, совершенно забыв о младшем брате. Денис оглянулся по сторонам, намереваясь остановить или вызвать такси, но потом решил, что до Санькиного дома отсюда рукой подать, и отправился гулять по ночным улицам, стараясь вспомнить каждую деталь разговора с бабулей. Но ему снова мерещилась татуировка с рунами, дразнящая и заманчивая, и рука, в медленном танце двигающаяся по подсвечнику. Взад, вперед. Туда и обратно. Денис аж запыхтел от накатившей реакции. Он запретил себе думать о Нине Тарантуль, постарался забыть о ней. Но какая-то бабулина фраза, сильно удивившая его в разговоре, и теперь не давала покоя, только он никак не мог сообразить, что именно.

Глава 4

Из окна кабинета администратора Грегуар Гарш наблюдал за братьями Цесаркиными. Даже сквозь приоткрытую створку отлично услышал воинственную речь Костика.

– Возмездие, ниспосланное Вселенной, – усмехнулся он, искренне радуясь тому, как мокрый и злой Константин отряхивается от воды и грязи.

– Как шелудивая собака, честное слово, – хрипло заметила Нина, забрав из рук администратора прикорнувшую Фиби.

– Выродки. Что старший, что младший, – насупился Грегуар. – Ты точно решила въехать в эту квартиру? Можешь у нас пожить.

– Не хочу стеснять вас с Белочкой, – хмыкнула Нина. – У родителей места много, и они просто мечтают, чтобы я вернулась в Тарнаус. Но нет! Никому не позволю себя запугивать.

– Они на многое способны. Слышала, как этот неуч вопил, что распишет меня под хохлому?

– Цесаркин просто не знает, что хохлома – это старинный промысел росписи по дереву. Вот и городит всякую чушь. Не обращай внимания.

– Еще чего, – фыркнул Гарш. – Я Валерчику позвоню. Этот дурень у него работает. – Художник снова насупил седые брови и бросил сердито: – А вот тебе бы не стоило ввязываться в затяжную драку. Не женское это дело. Продай хату и живи спокойно.

– Ты еще не понял, с кем мы имеем дело? – вскинулась Нина. – В семействе Крутояровых был только один порядочный человек. Угадай кто?

– А младший брат?

– Он гораздо лучше гения журналистики. Но врет как дышит. Вероятно, издержки профессии.

– Что намерена предпринять?

– Сегодня переночую. Завтра днем перевезу вещи. Месяц-другой поживу. Квартира все равно стоит пустая.

– Я могу тебя как-то переубедить?

– Нет, – Нина решительно мотнула головой. – Война объявлена, дядя Гриша! Мне отступать нельзя. – Она чмокнула обалдевшего художника в щеку и выскочила из кабинета.

– Холива-а-ар! – мысленно жалея, что сейчас не принято наносить на лицо боевую раскраску, пропела она громко в пустом коридоре. А Фиби испуганно глянула на хозяйку.

Оставшись в одиночестве, Грегуар Гарш достал из кармана пиджака, висевшего на вешалке, плоскую фляжку и, открутив крышку, запрокинул содержимое в рот. Горло тут же обожгло живительной влагой.

Одного глотка хватило, чтобы успокоиться. Гарш потянул со стола сотовый и быстро набрал знакомый номер.

– Привет, Марин, – бросил он в трубку. – Как Сашка? Спит уже?

Трубно уныло забубнила в ответ, подробно рассказывая о состоянии больного друга.

– Я беспокоюсь о Нуньке, – вставил Гарш, как только собеседница замолчала, переводя дух. – Мне довелось общаться с одним из Крутояровских родственников. Те еще ублюдки. И я прекрасно знаю, о чем говорю. Такие чистенькие мальчики, не понимающие, что творят. – Он осекся, не желая сильно пугать жену друга.

– Я знаю, – пробормотала она. – А Сашка еще больше… Если Нина решила сражаться до конца, это ее право. Сейчас все, Гриша, кричат о карме и родовых отработках. Не верю я в эту чушь. Но вот характер человека закладывается в семье. И личный пример близких тоже воспитывает. Нунька права, непозволительно вытирать об нас ноги. А еще больший грех смириться и воспринимать эти погромы как должное. Терпеть на глазах у ребенка.

– Сашка знает?

– Да, – хмыкнула Марина. – Пытался отговорить. Но она его убедила. Сказала, что продаст эту распроклятую хату, а деньги потратим на Сашино лечение. На Германию хватит.

– Я подставлю плечо, если что…

– Спасибо, – пробормотала Марина. – Что бы мы без тебя делали, Гришенька…

Попрощавшись, Грегуар повернулся к окну и уставился на небольшую лужу, где несколько минут назад стоял Костя Цесаркин.

– Растаял, как злая Бастинда, – усмехнулся Гарш и снова ткнул в телефон толстым, как сарделька, пальцем.

– Ты кого мне прислал? – громыхнул на весь кабинет, когда ему ответили. – Наглый профан! Морда зажравшаяся. Ничего не сечет в искусстве, а пыжится, словно умный! Таких борзописцев в проруби топить надо, как только они из люльки ручонки к клавиатуре потянут.

Собеседник принялся оправдываться. Долго, занудливо и подобострастно.

– Валерка, делай что хочешь, только близко ко мне этого урода не подпускай. Я ведь добрый-добрый, а могу, как Томагавков, со всей дури в нос съездить… Что? Не знаешь новое дарование? Недавно выкатилось на нашу голову! Поэт это… Какой-какой? Дерьмовый, Валера! Но восходящая звезда!

И когда трубка что-то яростно запричитала, Грегуар добавил шутя:

– Не знаешь, так узнай!

Денис, сердитый и голодный, брел по ярко освещенным улицам, не замечая кричащих вывесок, распахнутых дверей ресторанов и нарядной публики, выходившей из театра. Широкий проспект сменился узким тротуаром, где с трудом могли разойтись два человека. Пройдя мимо центральной больницы, Цесаркин свернул в темный проулок, дабы поскорее срезать дорогу к дому. Конечно, он разозлился. На Грегуара Гарша, изящно и незатейливо втоптавшего Костика по самые помидоры, да и старший брат раздражал самоуверенностью, граничащей с наглостью. Неужели не хватило сил отказаться от этого дурацкого арт-шоу?

«Знай и люби Пикассо! – ехидно фыркнул Денис и заметил себе под нос: – А с другой стороны, так тебе и надо, бро! Кинул младшенького посреди дороги. Все маме расскажу!»

Цесаркин, криво усмехнувшись, пнул ногой маленький камушек. Тот запрыгал по брусчатке бульвара и замер около кадки с фикусом, прикрывавшем распахнутые окна маленького незнакомого ресторана. «Стейк-чего-то там-Хаус» – прочитал Денис на вывеске. Он собрался уже пройти мимо, мысленно кляня авантюристку и мошенницу Нину Тарантуль, посмевшую отчитать его, как малолетнего дурака, когда желание попинать камешек до конца бульвара пересилило здравый смысл. Благо до проспекта оставалось всего пять кварталов. Цесаркин подошел к кадке, намереваясь носком ноги отбросить «футбольный мяч» в сторону, когда увидел сразу за фикусом, в небольшом уютном эркере, парочку. Александра, его дорогая Санька, бесхитростная девочка без особых запросов, сидела за столиком с каким-то незнакомым мужиком. Нет, она-то мужика явно знала. Не вырывалась из его объятий и даже хихикая вкушала с его вилки сочный, в меру прожаренный стейк. Денис почувствовал, как рот начал наполняться слюной. Хотя, минуточку! Санька – убежденная вегетарианка и мясо? Оксюморон! «Наверное, обознался», – сам себя утешил Цесаркин. Он отошел в сторону и, став в тень козырька наглухо закрытого заведения, набрал номер любимой. И тут же тихий переулок разбудила трель звонка.

– Да, милый, – проворковала трубка со стереоэффектом.

Со своего места Денис прекрасно увидел недовольную гримасу подружки, в одночасье ставшей чужим человеком.

– Где ты? – поинтересовался вполголоса.

– Встречаюсь с одноклассниками, – бодро соврала Александра.

– А… – пробормотал Цесаркин, наблюдая, как рука Санькиного спутника забирается под цветастый подол и оглаживает тонкую коленку.

– Твоего кавалера в каждом классе на второй год оставляли? – равнодушно хмыкнул Денис.

– Какого кавалера? – в ужасе пролепетала Санька и строго осведомилась: – Ты выпил?

– Я абсолютно трезв. Развлекайся, милая, – пренебрежительно заметил он, наблюдая за ее испуганным личиком. Александра оттолкнула руку кавалера и осмотрелась по сторонам. – Не давай себя хватать, моя лапочка, – пропел Цесаркин.

– Что за пошлятина, Денечка? – попробовала отчитать его Санька.

– Это Высоцкий, милая, – хмыкнул Цесаркин и, выйдя из укрытия, помахал на прощание рукой. – Ключи оставлю у консьержки, – бросил между прочим.

– Подожди, – вскрикнула Санька. – Я тебе все объясню.

– Не стоит, милая. Давай без драм, – равнодушно пробормотал Денис, нажимая на кнопку отбоя. – Прощай!

– Ну и провались ты пропадом, Цесаркин! – Александра выскочила из ресторана и, приняв воинственную позу, орала на всю улицу. – Проваливай! Что с тебя взять? Ты даже квартиру умудрился профукать!

Он развернулся и удивленно уставился на нее.

– Ты жила со мной из-за квартиры деда? Ну ты даешь, – обалдел Денис, даже не зная, плакать ему или смеяться. – Пока, Шурка, – махнул он рукой, прекрасно зная, что она терпеть не может, когда кто-то ее так зовет.

Он завернул за угол и оказался на проспекте, освещенном как днем.

«Из тьмы да в полдень», – буркнул про себя Цесаркин и, заметив автобус на остановке, запрыгнул в закрывающиеся двери. И, глядя на медленно проплывающие за окном фонари и парки, Денис вошел в приложение сбербанка и быстро заблокировал свои карты, отданные Саньке на мелкие расходы.

«Ибо не фиг», – мысленно предупредил он и снова ткнул в знакомый контакт.

– Мам, вы дома? – поинтересовался он у родительницы и быстро добавил: – Мы с Гердой сейчас к вам приедем. Я ушел от Шурки.

– Дени-ис! – вскрикнула мамаша. – Тебя сейчас поселить негде. Тем более с Гердой. У тебя есть своя комната на Московской, езжай туда. А меня аллергия на собак, забыл?

– Не вопрос, мам, – хмыкнул Цесаркин, ругая про себя этот ужасный день, старшего брата, любовницу, эксцентричную мамашу и Нину Тарантуль с колдовскими глазами.

«Ведьма самая настоящая», – подумалось ему. Как узнал о ней, так вся жизнь и полетела вверх тормашками.

Денис вернулся в квартиру, где вместе с Санькой прожил последние пять лет. Валялся тут вместе с ней на диване, мечтал о будущем: поездки, большой дом за городом. Пара детишек. Только сейчас до него дошла непреложная истина. Слишком часто в разговоре упоминалась квартира на Московской. Хватит ли доли в общем наследстве, чтобы возвести коробку? Или придется продавать соседнюю квартиру, выкупленную отцом и подаренную Денису?

– Конечно, продадим и мою, – заверил тогда Саньку Цесаркин. – Обе квартиры соединили в одну. Бабушка полжизни мечтала ее выкупить. А когда подвернулся случай, отец с матерью уже разводились. Но он сдержал слово, купил, только записал на меня.

– А почему не на тебя и Костика? – подивилась любовница. И Денис вспомнил, как она смотрела на него влюбленным и наивным взглядом.

– Бро получил «десятку». Его машина тогда больше интересовала. А квартиру продавали дешево, срочная сделка. Да и после соседа алкаша туда другие покупатели войти побоялись. Бабушка потом долго ругалась, пока ремонт шел.

Теперь, кидая как попало собственные вещи в дорожную сумку, Денис корил себя последними словами.

«Как? Вот как я мог не заметить явный интерес к моей собственности?!»

Он с трудом застегнул змейку.

«Не густо, – хмыкнул про себя, осматривая туго набитый баул. – Спасибо этому дому, пойдем к другому!»

И, надев Герде поводок, быстро вышел из квартиры, нечаянно громко хлопнув дверью. И сам вздрогнул от грохота.

– Одна дверь закрылась, – недовольно объяснил он Герде, усаживая ее в машину. – Другая откроется.

Цесаркин дал по газам и уже через несколько минут входил в темную, казавшуюся заброшенной, квартиру на Московской.

Нина Тарантуль, услышав, как хлопнула входная дверь, встрепенулась. В углу дивана закопошилась Фиби и тут же спряталась под махровое покрывало.

«Внимание, опасность», – насторожилась хозяйка, прекрасно зная, что йорки заливисто лают только при мнимых угрозах. Она подскочила с постели и, схватив со стола большое каменное яблоко, вытесанное из хризолита, тихо подкралась к двери. Там, в коридоре, кто-то скинул легкую обувку, затем по-хозяйски швырнул на пол что-то тяжелое и, смеясь, велел:

– Пошли, Герда, покажу твое новое место!

Этот голос Нина узнала сразу. Невозможно ошибиться!

«Цесаркин Денис Олегович, – отметила она про себя. – Самовлюбленный владелец дальнего чулана и двух коридоров».

Она хотела тихо запереть дверь и даже плавно повела защелкой, но в самый последний момент замок предательски щелкнул. Тарантуль досадливо поморщилась и вернулась в постель, про себя решив, что нужно заново разделить обе квартиры. При имеющихся документах вопрос становился чисто техническим. Нина принялась гадать, надолго ли заявился совладелец жилья. Да еще и собаку приволок. «Неужели бледная поганка – его невеста, с неохотой пробующая морковное суфле и с гримаской отставляющая его в сторону, выгнала этого святого человека? Ай-ай-ай! – Но тут Нина одернула саму себя. – Он приехал насовсем? Только его тут и не хватало!»

Она прикинула в уме разные варианты, как бы побыстрее выкурить из квартиры нежеланного соседа, но, так ничего и не придумав, отбросила в сторону глупые мысли.

«Я тут ненадолго, – самой себе заметила она. – Нужно выставить на продажу эту квартиру. А деньги отдать отцу на лечение!»

Нина попыталась уснуть, но из-за того, что кто-то чужой нахально бродил по дому, сон не шел. Она решительно встала с кровати и, накинув шелковый халат, вышла навстречу к незваному гостю.

Денис деловито прошагал в свою комнату, не желая вторгаться на территорию врага. Пока не время. Как юрист, он прекрасно понимал, что ни в коем случае нельзя давать лишний козырь Арахне. Поэтому заселение в любую из дедовых комнат отменялось. А вот использование по назначению кухни и санузла бабуля запретить не может. Сервитут, знаете ли. Цесаркин пересек широкую кухню, подойдя к белой фанерной двери ровно в тот момент, когда «бабуля» вышла из своей комнаты. Послышались шаги в коридоре, а следом цоканье когтей по паркету. Герда насторожилась и зарычала. И тут же весь дом огласился пронзительным лаем мелкой противной собачонки. Она влетела на кухню раньше хозяйки и враждебно зарычала на любимицу Дениса. Герда просто обалдела от напора маленького хамоватого йорка.

– Угомоните свою левретку, – пренебрежительно велел Цесаркин, строго воззрившись на Нину. – Сейчас весь дом на уши поставит.

– Все из-за вас, – фыркнула Тарантуль. – Пробираетесь в дом, словно вор.

– Имею право, – пробурчал Денис, сверля злыми глазами саму Нину и ее крысу, по какому-то недоразумению научившуюся лаять.

«Бабуля», уловив момент, когда собачье недоразумение со звонким лаем пробегало мимо, наяривая круги вокруг Герды, подхватила на руки свою недоразвитую псину. Заворковала, запричитала, заохала.

– Фиби, девочка!

Цесаркин усмехнулся про себя:

«Фиби Буффе, мать вашу!»

И уже собрался открыть дверь в комнату, позвать Герду, зачарованно разглядывающую новых соседей, когда Нина Тарантуль протянула ладонь к его собаке. Денис не заметил в ее взгляде даже толики страха. Словно они знали друг друга сто лет и сейчас подошли поздороваться.

Денис, поборов в себе искушение дать команду «фас!», застыл как вкопанный, когда его собака серьезной породы вытянула шею, как малолетний щенок, подставляя холодный и мокрый нос во вражескую руку.

– Какая же ты хорошая, – пробормотала Нина, гладя большую темно-коричневую морду. Умные глаза собаки чуть прикрылись, хвост вильнул пару раз. Герда всем своим видом показывала, как ей приятно общение с Арахной.

«И ты, Брут!» – хотелось заорать Цесаркину. Он тяжело вздохнул, желая, чтобы День Предательства закончился побыстрее и, повернувшись к вероломной любимице, велел:

– Пойдем к себе, Герда!

Денис рывком потянул на себя хлипкую дверь. Слишком резко. И тут же ему на голову посыпались какие-то кульки с вещами и коробки со старыми пожелтевшими брошюрами. Научные труды бабушки и деда. Он успел отскочить в сторону и в недоумении уставился на открывшийся натюрморт. Вся комната… Да какая там комната?! Комнатушка! Оказалась заставлена домашним скарбом, более двадцати лет назад вышедшим из строя. Поломанные стулья, шкафы, коробки со старыми книгами и прочим барахлом – все перемежалось друг с другом и казалось погребенным под слоем пыли и грязи. Хотя некоторые вещи, поломанные и грязные, кто-то добрый сложил в огромные кульки, занявшие все свободное пространство и без того маленькой комнатенки.

– Что это? – изумленно вскинулся Денис.

– Ваша собственность, – хмыкнула Нина. – Чулан Коржевской.

И, развернувшись, гордо проследовала к себе. Цесаркин вновь оторопело застыл, наблюдая, как шлейф длинного шелкового халатажемчужного цвета благородными складками стелился по полу. Денис жадно оглядел удаляющуюся женщину. И снова рассердился сам на себя. Даже локтем в раздражении двинул, попав по старой картонной коробке, набитой журналами, и приводя в движение огромный эмалированный таз, вместивший в своем нутре полчища стаканов и рюмок из мутного стекла. Вся эта неустойчивая конструкция заскользила вниз. Цесаркин попробовал остановить лавину, подставив на пути следования коробки свой собственный бок. Даже наклонился чуть-чуть, чтобы плечом придержать таз. Но тот без препятствий проехал по белой рубашке Дениса, оставив около воротника ржавый жирный след, и грохнулся на вымощенный плиткой пол. На кухню тотчас же вернулась Нина. Он заметил испуганный взгляд, быстро сменившийся циничной улыбочкой.