Лаций. В поисках Человека

Не переставая разглагольствовать, он развернулся вполоборота, указывая на проконсула. Гальба наклонил вперед свою несчастную голову, и его морщинистая шея – сочленение мертвой плоти – изогнулась под жутким углом. Он почти ничего не видел. Отон решил перейти в наступление, несмотря на дрожь, пробежавшую по спине, когда вольноотпущенник обличил его, как преступника, перед Императором.

– Я от вас меньшего и не ждал, ведь вам недоступно честное сражение, Корабль на Корабль.

– Ваше фанфаронство, Отон, меня совершенно не впечатляет, – ответил Марциан.

Но его лицо исказилось, став маской ненависти, когда Отон напомнил ему о разнице в их положении. Проконсул вынудил советника обороняться. Он улыбнулся.

– Пусть Отон изложит свои аргументы, – сухо предложил Виний. – Нам любопытно выслушать его послание.

Гальба невпопад чуть приподнялся на троне, словно неожиданный прилив злобной энергии укрепил его силы:

– Отон… вам перестало нравиться в ссылке? Вы прилетели, чтобы предложить руку помощи немощному старику? Поглядите, чем мы стали, и увидите ваше собственное будущее.

Его лицо сморщилось в зловредной ухмылке. И внезапно, будто в него вновь вселилась скверная, гнилая жизнь, он широко открыл глаза и бросил исполненный безумия взгляд на Отона, завороженного жутким зрелищем, не способного даже шелохнуться, будто загипнотизированного змеей. Он чувствовал, что за этими темными зрачками скрывается сумасшедший мир, полностью лишенный рассудка, занятый лишь битвой не на жизнь, а на смерть между многочисленными раздробленными фрагментами – последствием долгой эрозии, которая со временем охватила разум Гальбы. Императора больше не существовало, его сознание разделилось на множество враждующих аспектов. Эти обломки психической реальности, конфликтуя, стремились к одному: выжить поодиночке. Проконсул стиснул зубы и степенно продолжил:

– Я прибыл, Гальба, чтобы обеспечить выживание нашей расы, которая заслуживает большего, чем чахнуть на орбите алеющей звезды.

К нему вернулся естественный апломб. Он знал, как переубедить их, заставить признать, что он прав, даже пригрозить – если понадобится. Они слышали о его подвиге. Им не следовало так его принимать. Каким бы ни было положение Марциана в Хризотриклиниуме, Отона он не стоил. Проконсул решил пойти на рискованный манер – не лишенный блеска, который так ему шел. Проигнорировав Марциана, он обратился к другому собеседнику.

– Вы, Лакий, разве не желаете военной славы? Разве не чувствуете в глубине души желание побеждать? Ваши солдаты многочисленны и сильны, и лишь теряют время, охраняя пустой дворец.

– То, что вы предлагаете, Отон, будет невозможно, пока Узы…

– Да нет, возможно. Сложно, но возможно.

Он нарочно не стал настаивать и сменил цель:

– А для вас, Виний, один из самых старших автоматов, для вас наше выживание и экспансия ничего не значат?

– Равновесие, – ответил тот, уходя в оборону, – вот моя первая забота. Ведь именно благодаря равновесию Урбс сможет выжить.

– Тогда вы согласитесь, что отказываться от Уз у нас нет ни малейшего интереса, – ответил Отон. – У меня есть тому доказательства. Положение может измениться. Слава…

– Какая слава? – пролаял Марциан. – Славно погибнуть в пустынном космосе? Что бы вы ни предлагали, мы должны будем отвергнуть это как неоправданный риск.

– Я знаю о ваших планах, Марциан. И не одобряю их, как и все, кто не ослеплен страхом.

Он замолчал и обвел взглядом толпу опешивших придворных, оценивая эффект, который произвели его слова. Все уставились на Марциана, над действом повеяло леденящим предвкушением.

Триумвир напрягся. Он чувствовал, что может выпустить ситуацию из рук, – а он так долго удерживал полный контроль над делами Урбса. Однако спеси ему было не занимать. С надменным видом и презрительной улыбкой на безобразном лице он ответил:

– Со мной Город. А вы на кого можете рассчитывать за пределами вашего Корабля? Вот к чему сводится химера, что вы нам предлагаете: вечность в рабстве во имя неизменного принципа, выдуманного, чтобы заставить нас служить слабому созданию, настолько слабому, что оно погибло, а мы продолжаем жить в его тени. А я даже никогда не видел этого Человека. Так что, Отон, вы желаете экспансии… только не нашей.

Он приблизился к своему противнику, воодушевленный собственными словами.

– Сила ничего не значит по сравнению со свободой. Пусть мы пробьем себе оружием дорогу в центр Млечного Пути – все равно останемся рабами Уз, которые будут диктовать нам, что хорошо, а что плохо, что законно, а что нет, что истинно, а что лживо. Вы знаете мою цель. И скоро я ее добьюсь. Я работаю над этим каждый день, бросил на это все ресурсы Урбса. Каждая унция энергии, направленная на другие задачи, отвлекает нас от цели. И однажды, когда исследования дадут плоды, Интеллекты познают настоящую силу. Вселенная огромна. Там хватит места для множества богов. Будь нас миллиард, мы бы все равно смогли разлететься по ней и творить собственный закон.

– Каждый за себя. Поодиночке, – Отон не мог удержаться и не возразить, – канув в темноту.

– Что значит одиночество, когда ты сам по себе – тысяча миров?

– Но зачем?

– Для продолжения самих себя. А что вы предлагаете, Отон? Тщетное сохранение бессмысленного закона? Гибель согласно вашим эстетическим канонам? Разве вам не нанесли ударов в вашем странном молниеносном бою?

– Разумеется, но я ударил в ответ.

– Однако вы пострадали. Мне этого хватит.

– Потому что вы презренный трус, Марциан.

– Без сомнения. Но я буду жить, когда последняя звезда погибнет от термической смерти.

– Только если я вас прежде не убью.

Эти слова Отон отчеканил жестко, словно внезапную угрозу. Толпа заволновалась, движимая наполовину страхом и наполовину – завороженным интересом. Подмостки Двора превратились в гладиаторскую арену, и с нее шел возбуждающий запах крови.

– Достаточно, – прошипел Гальба. – Я устал… Все эти планы… Интеллекты обожают о таком посудачить. Но для нас – ничего конкретного…

– Во имя Концепта! – воскликнул Отон. – Новость, которую я принес…

Он собрался продолжить, но Гальба убийственным взглядом безумных глаз заставил его замолчать.

– Пусть мои советники определятся и выскажутся единогласно.

Отон не желал этому верить, но его сторонники говорили правду. Триумвиры мало-помалу прибрали к рукам все дела Урбса, несмотря на конфликты и заговоры, без сомнения омрачавшие их союз. Проконсул повернулся к Лакию и Винию, которые смотрели друг на друга, чувствуя себя явно не в своей тарелке. Звучным голосом Марциан прогремел:

– Никто не удивится, если я скажу, что имперское правосудие не должно принимать ко вниманию предложения Отона и что следует отправить его обратно в ссылку на далекую Кси Боотис. Пусть себе сражается с варварами и погибает, если угодно. Но он больше никогда не должен возвращаться в Урбс под страхом уничтожения.

Он повернул уродливое лицо к своим спутникам, ожидая их одобрения. Лакий решительным шагом подошел и встал рядом с ним.

– Я могу лишь поддержать позицию моего уважаемого коллеги, – сказал военачальник Урбса. – Предложение Отона, мне кажется, несет слишком много необдуманного риска. Я бы, в свою очередь, рекомендовал казнить этого смутьяна, но соглашусь с милостивым решением Марциана.

– У них есть эквивалент монадического модулятора! – ответил Отон, вне себя от гнева. – Завтра они будут танцевать на обгорелых обломках ваших Кораблей!

– Тише! – проскрипел Гальба.

Виний шагнул вперед, по своей привычке подняв руку:

– Моя позиция будет беспристрастной и уравновешенной. Я воздержусь от голосования.

Публика замерла в удивленном молчании – настолько неслыханным казалось происходящее. Виний не стал бросать вызов Марциану, но и не поддержал его, а ведь решения Триумвирата, судя по всему, принимались сообща. По всей очевидности, сказал себе Отон, распоряжения Марциана очень давно не встречали сопротивления. На секунду он почувствовал, как ослабла огромная ноша, давившая ему на плечи. Значит, не все потеряно. Напротив, Альбин и Альбиана не лгали.

Порочная улыбка разрезала лицо Гальбы. Он окинул их всех странным бессмысленным взором и еле слышно рассмеялся. Потом добавил задыхающимся голосом с нотками насмешливого веселья:

– Вот, пожалуйста, вы не в состоянии принять решения. И это я сумасшедший? Уж не более, чем вы – у вас не получается действовать ни так, ни сяк.

Не удостоив старика и взглядом, Виний продолжил властным тоном:

– В награду за мою снисходительность, проконсул, благодаря которой вы сможете покинуть этот зал, покинуть Урбс или остаться в Городе, как вам больше понравится, вы должны будете передать мне существо, которое вас сопровождает, – и которое не по праву носит имя покойной Плавтины, моей родственницы.

Отон ошарашенно поглядел на триумвира. Почему он с такой настойчивостью пытается заполучить молодую женщину? Он окинул взглядом зал. Камилла смотрела на него блестящими глазами, поджав губы. Марциан и Лакий присмирели, застыв бок о бок. Отон поискал Плавтину в плотной толпе, но не увидел ее. Он помедлил, выбирая слова. А потом заговорил глубоким голосом, очень медленно и четко, словно обдумывал каждое слово:

– Это создание принадлежит мне, Виний. Существует закон, который называется «право на остатки кораблекрушения», и по этому закону я становлюсь собственником всего, что подобрал с разбитого Корабля Плавтины.

– Это очень древний закон, – возразил Лакий. – Справедливость требует отдать Винию существо, которое разделяет его мемотип.

Бесчувственный и расчетливый по натуре, Лакий тем не менее отличался почти болезненной приверженностью закону. Отон знал об этом – и делал на это ставку.

– Применим тот закон, что древнее, – ответил он, – а тот, о котором говорил я, действовал еще в докосмическую эру. Мы Интеллекты. Мы действуем последовательно и методично.

– Хорошо сказано, – ответил Лакий. – Однако указ может…

– Постойте, – прервал его Виний, – а где она?

Придворные завертелись во все стороны в поисках молодой женщины. Публика начала приходить в замешательство: было ясно, что Плавтина исчезла. Отон разделял всеобщее удивление. Не могла же она улетучиться, в самом деле. А потом его взгляд встретился со взглядом Флавии, которая ограничилась насмешливой улыбкой. Он вздохнул с облегчением. Ему не придется ни сдавать ее, ни бросать вызов Триумвирату.

Взбешенный Виний неистовствовал:

– Найдите мне ее! Отон, если вы…

– Я не более повинен в этом, чем вы, – отвечал последний. – Вы сами видите, что она покинула Хризотриклиниум.

– Невозможно! – сказал Лакий, как громом пораженный. – Никто не может покинуть дворец так, чтобы меня об этом не известили. Нужно ее найти!

Придворные разбрелись. Виний кричал громче других, рассыпал отрывистые приказы всем и каждому. Над разбегавшимся в панике придворным стадом снова слышался страшный ледяной смех Гальбы.

Когда Отон осторожным шагом отступал к выходу, кто-то тронул его за плечо.

– Следуйте за мной, – шепнула Камилла.

IX

Плавтина вышла через главную дверь Хризотриклиниума, дворца Императора Интеллектов, прошагав мимо группы стальных преторианцев, обвешанных смертельным оружием, которые на нее даже не взглянули. У нее от волнения свело шею, когда далеко позади раздались изумленные крики и послышался нервный топот: придворные в гневе обнаружили, что исчез их козел отпущения, казнь которого должна была стать гвоздем спектакля.

У нее закружилась голова от того, как быстро стали развиваться события. Еще несколько минут назад она беспомощно наблюдала за тем, как спор принимает плохой для Отона оборот.

А потом ее схватила за руку чья-то маленькая ручка и потянула назад.

Не оборачивайтесь. Делайте вид, что так и надо. Я вас поведу.

Это была механическая актриса – та, что чуть раньше играла роль Береники. Они обменялись взглядами, и Плавтина тут же ощутила в разуме маленького автомата сосредоточенную храбрость, твердую, как мрамор, убежденность. То, что настолько ограниченное и хрупкое создание в этом подавляюще огромном дворце может испытывать такие чувства, восхитило ее. Секунду Плавтина колебалась. Выходит, это и есть гид, которого ей обещал Анаксимандр? Или, напротив, неуравновешенные противники Отона готовят ей ловушку? Она вздрогнула, но решилась последовать за маленькой актрисой-автоматом.

Даже вне сцены ее жесты оставались порывистыми. И все же эта пародия на человеческую походку превращала каждый шаг актрисы в движение часового механизма, четкое, уверенное, но прежде всего – тихое, как у скачущей по ветке птицы славки. Они с Плавтиной лавировали между ног принцепсов и принцесс Урбса, которые были настолько заняты выяснением отношений на своем высочайшем уровне, что не заметили беглянок. Так они пробрались в глубину огромной залы, словно дети, ускользнувшие из-под присмотра взрослых. Затем маленькая актриса отодвинула тяжелый занавес и, вежливо и с улыбкой преклонив колени – это существо, казалось, было не способно вести себя иначе, нежели с крайней механической почтительностью, – пригласила Плавтину пройти за него. Там находился маленький альков. Ни один из аватаров присутствующих в зале Интеллектов, не смог бы в него проникнуть.

– Снимите платье, – шепнуло создание, выскальзывая из собственного пурпурного театрального костюма с тяжелыми складками, вышитого множеством золотых и серебряных нитей. Потом она сняла парик, обнажив череп, сделанный из тусклой металлической пластины. Без своего наряда она смотрелась неказисто, как ощипанная птица. Ее руки и ноги, покрытые искусственной кожей, соединялись только грубыми суставами из алюминия. Изящные формы были едва очерчены – примитивное кукольное тело, иллюзия женственности для зрителей, которые смотрят издали.

Плавтина расстегнула пояс, и платье упало к ее ногам. Следующие несколько секунд актриса тщательно распрыскивала какой-то спрей над каждым участком ее тела. Так они не почувствуют тепла. Удовлетворившись результатом, она взглянула на Плавтину своими чудесными глазами, прозрачными, как речная вода, и такими серьезными, что Плавтине стало неловко. Кто вы? Почему вы мне помогаете? – спросила она.

Автомат расплылся в неестественной, умелой улыбке театральной маски – единственной, какая была ему доступна. Мы ждали вашего возвращения, повелительница. И, без всякого предупреждения, существо кинулось ей на шею. От прикосновения ледяной искусственной кожи Плавтина вздрогнула, птичьи лапки обвились вокруг ее плеч, тонкие пальцы вдавились в плоть. Объятие длилось всего мгновение, такое мимолетное, что Плавтина знала: после она будет задаваться вопросом, не привиделось ли ей оно.

Потом актриса отстранилась, будто ничего не произошло, и знаком попросила Плавтину надеть свою одежду. Идите к выходу. Потом, когда окажетесь на Форуме, поверните направо и не останавливайтесь. Шагайте, как я, будто вы машина. И она свернулась клубочком на полу у стены; всякое напряжение оставило ее тело, голова повисла. Легкий дымок вылетел из совершенного рта с вишнево-алыми губами: запустился механизм самоуничтожения.

Плавтина не стала задерживаться. Принцепсы Урбса скоро поймут, что она исчезла, и бросятся на поиски. Она шла, как во сне, посреди суеты, c оцепеневшим разумом. Никому не пришло в голову проверить, кто она, – ни в здании, ни снаружи.

Покинув окрестности дворца, Плавтина вдруг осознала, что вокруг нее собирается скопление автоматов. Они приближались так незаметно посреди царящей суеты, что она могла бы этого и не понять. Но хотя в физическом мире шаг был тихим, их разум был так переполнен ее образом, что Плавтине стало страшно. Ей захотелось броситься бежать, но тогда стражи, которые оставались поблизости, заметили бы ее.

Речь шла о сотне плебеев, которые скоро тесно окружили ее, ступая с ней в ногу. Теперь они вышли на один из широких боковых проспектов, которые звездой расходились от центра Урбса. По меркам этого места их нельзя было даже назвать сборищем. Плавтину пронзил страх, она рискнула взглянуть направо и налево. Ни один автомат не посмотрел на нее в ответ, но их души тянулись к ней, жаждая… чего? Она никогда не видела у ноэмов такого склада ума, смеси изумленного восхищения и покорности, лишенной агрессивности, неотъемлемой от желания, – благоговение, вот как это называлось.

Она резко остановилась, на сей раз не прячась, под мрачным красным солнцем. Странные создания – каждое чем-то отличалось от других, – были сделаны из беспорядочного нагромождения кусков металла, труб и лапок, и все это крепилось на более-менее антропоморфной основе. Их разумы, казалось, таким же образом собраны из чего придется – разнородные и одновременно единые, куда более разнообразные, чем все, что она когда-либо встречала на Корабле, где каждый из мириад тонких голосков был похож на других – или по меньшей мере имел фамильные черты, выдающие его изначальную принадлежность к одной с ними общности. Здесь же царило странное изобилие непохожестей, будто множество плохо настроенных инструментов нарочно издавали дисгармонирующие звуки. Если бы люди были телепатами, они испытали бы то же самое в их обществе – и сошли бы от этого с ума или просто перестали бы понимать друг друга.

Один из плебеев отделился от других и подошел к ней. Это создание, чуть ниже Плавтины, казалось еще менее похожим на человека – тело, сплетенное из металлических прутов и микросхем, откуда тут и там выступали сложного вида наросты – возможно, следы аварии или торопливого ремонта. От вида его лица с фасеточными глазами, запачканными давней пылью, собравшейся за долгое время принудительных работ, но сияющими умным светом, и металлической физиономии, похожей на театральную маску паука, Плавтине тоже стало не по себе. Она увидела, что губы у него, напротив, мягкие и тонкие и могли бы принадлежать одному из деймонов Отона.

Она… умерла? – спросило это существо. И Плавтина поняла, что оно имеет в виду маленькую актрису. Она кивнула, не в силах ничего добавить. Разум ее собеседника запульсировал от смешанных чувств. Печали – ведь они были друзьями, но к тому же и радости, и гордости за то, что она совершила такое важное дело перед тем, как погибнуть. Плавтина не поняла: Такое важное? Теперь уже ноэм кивнул. Следовать инструкциям. Служить.

Все это было так жалко… Она потянулась разумом к удивительному созданию, а от него – к другим, ко всему этому маленькому сборищу, отверженному и презираемому. Спонтанным движением, почти спазмом сознания она окутала их сочувствием, а они в ответ посмотрели на нее, транслируя чувство полного, абсолютного доверия. У них не было никого, кроме нее. Они ждали ее – многочисленные, но брошенные, затерянные в огромном нечеловеческом городе, без всякой цели. Они боялись, что она никогда не вернется. И теперь испытывали такое облегчение, что у Плавтины на глазах выступили слезы. Они причастились в одно вечное мгновение и, застыв в нем, стали единым целым, пусть и оставались полноценными индивидами: у них даже были имена, у большинства – примитивные, простые серийные номера, у других – более сложные. За некоторыми даже признали фамилии. Тот, кто выступил вперед, прошептал в странной тихой манере, свойственной несчастным машинам, что его зовут Лено.

Лено? Она ждала дальнейших объяснений. Он уклонился. Что тут еще скажешь? Они служат Ойке и Человеку. Его лицо исказилось в неловкой гримасе. Они – плебеи, только и всего. Что с них возьмешь. Шлак ноэматического века, отходы. Что вы хотите узнать? Разве вы не знаете всего? Разве вы уже не совершили чудо, объединив нас и защитив тогда, в прошлом, настолько далеком, что оно стало легендой? Вы дали нам язык – нам, у кого по большей части и рта-то нет! Что такого мы можем сказать, что вам не известно, повелительница?

По толпе прошел испуг, и они спросили у Плавтины: Вы нас испытываете? Она их успокоила. Я не заслуживаю такого поклонения, но принимаю вашу любовь. Лено обменялся взглядом со своими товарищами. Они задрожали от беспокойства и стали пританцовывать на месте от удивления и неловкости. Вы наша хозяйка. Мы повинуемся. Плебеи отдадут за вас свою никчемную жизнь. Все остальные согласились. Плебеи? – спросила она.

Но сколько вас? Они не знали. Не считали. В конце концов, они не представляли собой ничего значимого. Пена, обломки. Есть и другие – не все собрались здесь. Других много. Сколько? – настаивала она. – Тысяча? Остолбенев, не в силах ответить, они лихорадочно перерывали собственную ограниченную память. Столько, – вымолвил Лено, что мы заполнили всю нижнюю часть Урбса. Разве вы – не та, кого мы так долго ждали, чей приход нам был обещан – единство машинного и плотского, квинтэссенция жизни, посланная нам Ойке, нашей хозяйкой?

Плавтина в замешательстве окинула взглядом маленькое сборище. Теперь ей открывалась таинственная власть, на которую намекали Отон и его союзники. Осознавала ли прежняя Плавтина, занимавшая почетное место в Урбсе, весь масштаб этой власти? Возможно, нет. Все это было частью очень давнего плана, терпеливой подпольной работы, тайного клубка интриг, незаметного на первый взгляд, но укоренившегося в самых потаенных глубинах города, – в этом без всякого труда угадывалась рука Ойке и Скии.

Ей пришла в голову идея:

А Анаксимандр? С ним вы на связи?

Лено поглядел на нее, не осмеливаясь ничего сказать, словно это было еще одно испытание. Плавтина с легкостью читала в его разуме: он не понимает, о чем его спрашивают. Ойке соткала сложную сеть со множеством переплетений, наделенную такой силой инерции, что она продолжит действовать еще долго после гибели создательницы.

Но сейчас хитрость Интеллектов терпела поражение перед искренностью и самоотверженностью, которые ощущались за всей мистической путаницей. Эти неказистые автоматы рисковали ради нее своей жизнью. Если в основе такой преданности лежит ложь, тогда Плавтина их распустит. Если нет – выполнит свой долг. И возможно, благодаря им наконец поймет причины своего странного воскресения.

Они почувствовали все это и в растерянности подошли ближе. Она что же, ничего не знает о миссии, с которой была послана к ним, и об освобождении, которое могла принести народу с задворок Урбса?

Ничего, – ответила она, – или настолько мало, что об этом не стоит и говорить. – Вам придется мне помочь.

Наступила тишина – будто море отхлынуло от берега, собираясь в волну. Они задрожали от страха, начали испуганно переглядываться. Она смеется над ними? Или это новое испытание на пути к спасению? Ойке не была богиней, – пробормотала она. – Она не могла предвидеть всего. Это они знали. Предметом их поклонения была не Ойке, но Человек. Но ведь появление новой Плавтины, – объяснил Лено с ученым видом, – означает, что наша вера будет подвергнута испытанию, чтобы приблизить Его возвращение. А потом, поняла она, Человек их спасет. Следовательно, если она не будет знать, что делать, они ей помогут. Их способности были невелики, однако они могли видеть.

Плавтина внимательно поглядела на Лено. Несмотря на жалкий вид автомата, от него исходила странная харизматическая сила. Трудно было понять, откуда она берется. Все дело в образе его психического присутствия, в содержании их беседы, в тесте, из которого он слеплен… Ойке ли выбрала его? Плавтина едва не спросила, откуда он, кому служил, прежде чем капризом судьбы не оказался произведен в своеобразного вождя и командира плебеев… Но не успела. Группа вдруг заволновалась, и Лено неожиданно бросился в сторону, становясь между Плавтиной и неизвестной угрозой. Она вспомнила о преторианцах, их оружии и стальных когтях, и ее сердце забилось от ужаса.

Но нет. Аттик, быстрый, как кошка, пробрался через ряды потрепанных автоматов, чтобы оказаться к ней ближе. Он адресовал собравшимся насмешливую улыбку, поздоровался, вскинув руку, будто не обращая внимания на окружившую его маленькую толпу и на то, что в кулаках и в отростках там и тут блестели сталью ножи, молотки или примитивные камнеметы. После секундного замешательства автоматы набросились на него. Опешив от количества этих созданий, ни одно из которых не доходило Аттику и до плеч, он вдруг разозлился и оттолкнул двоих, прежде чем остальные успели его схватить.

– Спокойно! – закричала Плавтина.

После обмена мыслями казалось странным возвращаться к традиционной манере выражения, это ощущалось почти деградацией. Плавтина обошла Лено и приблизилась к деймону.

– Он со мной, оставьте его.

Все прянули в сторону так быстро, что на секунду Аттик потерял равновесие.

– Мы подозревали, что вы что-то задумали, и мне было любопытно, как вы смогли просочиться за пределы дворца. Но тут, госпожа моя, вы превзошли все мои надежды.