Грани одиночества

Из одного ответвления на нас неслись около десяти инсектоидов. К счастью, это были не сурхи, а уродливые твари, похожие на коротких сороконожек размером со среднюю собаку.

Сэпий оттолкнул меня в нишу, а сам отчаянно сражался с ними, стоя спиной ко мне, но одно из подлых существ подобралось сзади и напало на арахнида, разрывая острыми когтями его плечо.

Теперь я поняла, почему садиться сзади на себя арахнид мне не позволял. Он никак не мог дотянуться до мерзости, которая, ловко орудуя когтями, пыталась добраться до шеи.

Я, не раздумывая, наступила на колено Сэпия, перескочила к нему на брюшко и легко оторвала инсектоида, однако это существо переключило свое внимание на меня, больно впившись в запястье с тату благословения.

Меня пронзило острой болью, но яркая вспышка света буквально испепелила мерзость.

– Сэпий, ты как? – спросила я, пытаясь слезть с арахнида.

– Я идиот. Сиди там и держись. Нести тебя в руках мне будет трудно, – хрипло сказал мужчина и на пределе своих возможностей поспешил назад.

Через полчаса, когда мы были уже недалеко от гнезда, мне стало плохо. Последнее, что я запомнила, перед тем как погрузиться в спасительную темноту, – это расстроенное лицо Сэпия и восемь глаз, с тревогой смотрящих на меня.

Глава 4

*

В мутном мареве тошноты и боли я слышала голоса, которые меня звали. Я с трудом осознавала себя и, к моей радости, в сознание приходила нечасто. Сколько это длилось? Не знаю, для меня это была вечность.

Постепенно боль отступила, а по телу разлился приятный ментоловый холодок. Сжимающие голову тиски спали, и мышцы перестало выкручивать болезненными спазмами. Я просто уснула.

В себя пришла под виноватым взглядом Сэпия. Он сидел рядом с кроватью и держал мою ладонь в своей, но когда увидел, что я очнулась, руку отпустил и немного отодвинулся.

– Как ты себя чувствуешь? У тебя что-нибудь болит? – обеспокоенно спросил арахнид. Я размяла затекшие мышцы и оценила свое самочувствие: во всем теле слабость и немного кружится голова, как обычно бывает после тяжелой болезни, но больше никаких неудобств.

– Все в порядке. Я уже вполне здорова; если хотите, можем отправляться на работу, – предложила я. Уверенности в своих силах, конечно, не было, но ведь от меня ничего и не требуется – только сидеть на руках арахнида. – Как ваше плечо?

– Алла, ты постоянно перескакиваешь с «ты» на «вы», давай ты будешь ко мне обращаться просто, без официоза. К тому же ты спасла мне жизнь и станешь моей Аллаидой. Для арахнидов это как для людей супруга. И нет, никакой больше работы, а все путешествия – только в сопровождении воинов. Гнездо мне строго выговорило за мое детское любопытство и глупость, которые едва не стоили жизни нам обоим. Плечо давно зажило, у меня регенерация значительно выше человеческой, к тому же распер меня только оцарапал, но не укусил. Для меня его яд смертелен, я рад, что тебе удалось с ним справиться. Прости меня, мне следовало быть осмотрительнее, – сказал арахнид и виновато опустил голову.

– Не говори ерунды. Ты ни в чем не виноват, мне и самой было очень интересно на все посмотреть. Плохо, что тебе запретили работать. Долго в этом зале мы не высидим.

– У нас будет много дел. Ты очень слаба, но должна уметь защищать себя. Впереди трудные времена, а я не всегда смогу быть рядом. Как только ты окрепнешь, мы начнем тренировки. Когда распер укусил тебя, твоя магия атаковала инсектоида, поэтому я знаю, чему теперь тебя обучать, – задумчиво сказал Сэпий.

Пока мы беседовали с гнездовым, прибежал Диззи. Он обрадовано запищал и, несмотря на возмущение арахнида, залез ко мне практически на руки. Я обняла его пушистое тельце и успокаивающе погладила.

– Тень, Алла давно не питалась, а ты тратишь ее силы на себя, – строго сказал Сэпий.

Диззи немного еще поворковал, потом выпутался из моих объятий и убежал.

Я попыталась встать, чтобы помыться и привести себя в порядок, но арахнид не позволил – он мягко, но настойчиво усадил меня обратно на кровать.

– Тебе еще рано вставать. Все необходимое тебе принесут.

– Сэпий, ты сказал, что атаковала моя магия, но мне показалось, что существо испепелило из-за того, что оно укусило именно метку.

– Метка – это просто благословение богов, знак, что наш союз может быть плодородным, – сказал Сэпий и смущенно опустил голову. – У тебя уникальные способности. В нашем мире уже несколько тысяч лет не рождалось мага жизни. Твои силы могут действовать только на живых существ: лечить или убивать.

– Скажи, если я научусь, то смогу защищать гнездо от инсектоидов?

– Когда ты научишься, то сможешь защитить в первую очередь себя. Придет время, и тебе придется вернуться к людям. Судя по тому, как они с тобой обошлись, эти умения тебе пригодятся. И помни: гнездо будет за тебя драться как никогда и ни за кого другого.

– Сэпий, ты хочешь меня выгнать после того, как я выполню свою миссию?

– Нет. Наше гнездо всегда будет твоим домом, но тебе лучше жить с людьми. Найти свою любовь, родить человеческих детей. Это нужно любой женщине, – успокаивающе сказал арахнид и несмело погладил меня по щеке.

– Мне это не нужно. Люди меня предали, отказались. Простого шрама хватило, чтобы близкие люди стали меня презирать и сторониться. Родная мать без раздумий отдала меня в больницу для умалишенных. Думаешь, после того, как я узнала об их подлости, меня тянет вернуться в тот мир? Здесь я ни разу не вспомнила о родных. Думаю, они тоже по мне не скучают. Ты ведь не прогонишь меня? Позволишь остаться твоей Аллаидой? – от страха потерять тех, кто стал мне так дорог, я начала повышать голос. Сэпий странно на меня посмотрел, потом обнял и начал укачивать, как ребенка, поглаживая по волосам.

– Успокойся Алла, я тебя никогда не выгоню и буду с тобой, сколько смогу, – сказал арахнид, продолжая утешать.

А я впервые за десять лет разрыдалась, как ребенок. Нет, изредка я плакала от боли или обиды, но не отпускала этот страх и пустоту, что поселились во мне в тот день, когда я поняла, что больше не нужна. А сейчас я их больше не держала, и они стали постепенно уходить. Вспомнив, что арахнид не переносит женских истерик, я постаралась поскорее взять себя в руки.

– Прости меня, Сэпий, я знаю, что ты не переносишь слез. Я умоюсь, и все пройдет, – лепетала я.

Арахнид сам осторожно вытер мокрые следы с моих щек и аккуратно опустил меня на подушки.

– Ты – не они. От тебя я готов принять все что угодно, даже истерику, – с улыбкой сказал он, отодвигаясь от постели, чтобы Диззи мог приблизиться с переносным столиком, полным горячей еды.

Я с удовольствием выпила бульон и даже съела половину булочки, но после второго глотка травяного отвара провалилась в спокойный сон.

Следующим утром я чувствовала себя как никогда прекрасно. Я бодро подскочила, подарила удивленному Сэпию улыбку, потрепала по мохнатой голове тень и отправилась в ванную комнату.

Там я не торопилась: обстоятельно вымывшись в горячей воде, долго расчесывала свои непослушные рыжие пряди, пока они не заблестели, и сделала то, чего обычно стараюсь не делать, – посмотрела в зеркало.

От удивления я, как рыба, открывала и закрывала рот, не произнося ни звука. На моем лице не было ни огромного шрама, рассекающего кожу уродливыми багровыми жгутами, ни покалеченного глаза, а из зеркала удивленно смотрела изящная молодая девушка с большими карими очами и светлым миловидным лицом.

Не веря отражению, я принялась трогать свое лицо в попытке обнаружить противные шероховатости, но их не было. Тогда я поскорее оделась и поспешила к Сэпию. Он ведь говорил, что сможет их убрать. Наверное, это он постарался, пока я спала.

Но как только я подошла к двери, то услышала, как Диззи что-то выговаривает гнездовому.

– Почему ты ей не рассказал? Она к тебе привязана, девочке будет очень больно, – проскрипел паучок.

– Я не хочу, чтобы ты ей говорил. И предупреди остальных. Ей так мало радости выпало в жизни, и я не хочу, чтобы она страдала. Хотя бы этот год с небольшим, – сказал Сэпий.

Я стояла, не решаясь открыть дверь. Даже радость избавления от уродства померкла. Неужели они все же выгонят меня? Но ведь Арахнид пообещал, что не сделает этого, а он просто не способен на ложь. Мало ли какие у них тайны. Может, речь вообще не обо мне.

Приняв для себя такое решение, я успокоилась, с довольной улыбкой подошла и, встав на кровать ногами, чтобы дотянуться, поцеловала Сэпия в щеку, крепко сжав в объятиях. Арахнид, как и в прошлый раз, замер и окаменел, но через несколько секунд расслабился и ответил на мой порыв.

– Спасибо, – сказала я, разжимая руки.

– За что? – искренне удивился мужчина.

– Ты снял печать.

– Она разрушилась от выброса твоей магии. Я убрал только шрамы, но твоя благодарность очень приятна, – хитро улыбнулся арахнид.

Я немного смутилась, но только оттого, что Сэпий подшутил надо мной.

Диззи накрыл на стол.

Я с удовольствием поела свежей выпечки со сладким джемом, напоминающим вишневый, выпила сок и вгрызлась в сочный плод, похожий на персик.

После завтрака мы поиграли с Сэпием в шахматы, но выиграть ему так и не удалось; потом, спросив раз десять, как я себя чувствую и убедившись, что я действительно в норме, он позвал тень, и тот нарядил меня в какие-то подушки на стратегически важные места.

В зеркале я себя не видела, но полагаю, что выглядела забавно, учитывая, что даже Диззи издавал звуки, подозрительно похожие на смешки.

Мне выдали деревянный меч, который я с трудом удерживала обеими руками. Сэпий приказал нападать на него, и я несмело замахнулась, стараясь не причинить ему боли.

– Так не пойдет. Если ты не будешь нападать в полную силу, то я позову воина, только тогда не жалуйся на синяки и ссадины. Ты маленькая и слабая и даже настоящим мечом не сможешь причинить мне вреда, а тем более этой деревяшкой. Прекрати меня жалеть: я гнездовой арахнид – сильный и ловкий, мне не нужна жалость маленькой человечки, – уже довольно сердито сказал Сэпий.

Я собралась и ударила со всей силы, но промахнулась и без малого не полетела вслед за мечом.

Так мы кружили около часа. В теплой одежде, с подушками, от которых прохладней не становилось, я взмокла как мышь и устало опустилась на пол, признавая поражение.

– До тех пор, пока ты не будешь наносить мне минимум три удара по корпусу, заниматься будем трижды в день, – строго сказал мой восьминогий учитель и присел отдохнуть.

С этого момента началась моя муштровка. Как и обещал Сэпий, мы занимались минимум три раза в день. Первые дней десять я просто падала от таких тренировок. На одиннадцатый смогла один раз ударить арахнида, а через месяц еще, конечно, не стала мастером, но уже вполне сносно управляла небольшой саблей.

Моя магия оказалась весьма характерной. Тренироваться просто так не получалось, зато я легко научилась лечить раненных в стычках с инсектоидами пауков. Одному воину даже прирастила оторванные конечности.

Нападать мне, правда, было не на кого, потому что арахниды на меня буквально молились и не позволяли нам с Сэпием и близко подходить к местам прорывов тварей через мои ловушки.

Близился день нашего слияния. Не могу сказать, что я не нервничала, но не от страха перед арахнидом, а от волнения, что у нас не получится.

Обычно спокойный, почти невозмутимый Сэпий стал немного раздражительным. И мы с Диззи и другими паучками старались его поддерживать и успокаивать. Самым эффективным методом оказались все те же обнимашки.

Его они успокаивали, а меня все сильнее волновали. В человеческой части Сэпия мне уже нравилось абсолютно все: его крепкие мышцы, строгое лицо, терпкий запах и шелковистые волосы, в которые я иногда зарывалась, наслаждаясь их мягкостью, пока арахнид дремал в моих объятиях.

Я уже не могла сказать, как воспринимала Сэпия. Он был точно не инопланетянин, а мужчина, но, увы, со мной совместимый только теоретически и то с помощью магии.

Даже поцеловать в губы мне его было нельзя – весьма ядовит.

Я не знаю, что поспособствовало моей влюбленности в арахнида. Возможно, то, что мы проводили вместе все время, и он стал неотъемлемой частью моей жизни. Или то, с какой нежностью и осторожностью относился ко мне сам Сэпий. Возможно и то, что он был единственным мужчиной, проявившим заботу обо мне. Но отрицать очевидное было глупо: я мечтала о том, чтобы случилось чудо и он мог превратиться в человека хотя бы на один день.

Жаль, но иногда мечты так и остаются мечтами. Нет, я не извращенка и, хотя к его паучьей части я относилась спокойно, но представить, как мы могли быть с ним близки, не могла.

Завтра тот самый день. Уже давно наступила ночь и, хотя Сэпий делал вид, что спит, я решилась к нему обратиться:

– Сэпий, ты ведь не спишь. Скажи, ты нервничаешь?

– Да. Мне страшно что-то сделать не так. Страшно причинить тебе вред или не оправдать надежд гнезда. Я ведь только теоретически знаю, что делать, – честно признался арахнид.

– Мне тоже, но по другой причине. Я ведь не была ни с кем близка, да и не хотела этого. А с тобой хочу, если бы могла. Если бы ты был человеком, я была бы счастлива быть твоей женой по-настоящему, а не только называться ею. Не говори ничего. Тебе не обязательно что-то отвечать, но я хочу, чтобы ты знал, что так, как к тебе, уже ни к кому не смогу относиться. Ты же не прогонишь меня потом?

– Ни за что, – хрипло ответил Сэпий, притягивая меня в свои объятия. Впервые он обнял меня сам.

– Я тоже тебя люблю, Алла.

Мы долго сидели, прижимаясь друг к другу. Готова поклясться, что видела слезы, блеснувшие в темноте глаз арахнида, но, возможно, это просто шалило мое воображение.

Наконец я решилась нарушить наше молчание.

– Сэпий, тебе обязательно ждать до завтра? Ты можешь сделать все сейчас?

– Могу, – тихо ответил он.

– Тогда не откладывай, пожалуйста. Не хочу больше ждать, – тихо сказала я и поцеловала арахнида в уголок губ.

Он вздрогнул и поцеловал мою щеку, а потом меня поглотила темнота.

******

Просыпаться было тяжело. Ощущения напоминали выход из наркоза. Мне приходилось раньше это ощущать в многочисленных больницах, в которых безуспешно пытались лечить мое уродство.

Первое, что я вспомнила, – это нежный поцелуй Сэпия в щеку и нашу с ним беседу. Значит, уже все позади?

Стала оглядываться – я в своей постели, низ живота немного тянет, рядом с кроватью спит бледный арахнид. Неужели не получилось?

Хотела встать, но ко мне со скоростью кометы подлетел Диззи.

– Надо лежать. Вставать рано, – проскрипел мой хранитель.

– Диззи, ты не знаешь – у нас все получилось? – спросила я, не скрывая волнения.

– Не знаю. Сэпий еще спит, – ответил мой немногословный тень.

– Я уже проснулся, – хрипло ответил арахнид.

– Сэпий, не томи – у нас все вышло? – в нетерпении я ерзала по кровати.

– Да, – на хмуром лице расцвела искренняя улыбка. – Ты настоящее чудо, Алла. Столько крепких и очень жизнеспособных клеток ни в одной аллаиде еще не было. У нас будет семь таких, как я, и самое сильное в истории гнездо. Главное – чтобы хватило сил.

Я готова была прыгать от радости, но вредный Диззи придавил меня пушистыми лапами к кровати.

– Надо лежать, Аллаида и так балует Сэпия своей любовью, – проскрипел мой строгий друг.

Я немного смутилась: неужели паучок слушал наши с арахнидом признания?

– Не стесняйся, Алла. Мы связаны с ними одним гнездом, поэтому они знают и вместе со мной купаются в твоем тепле, – сказал с улыбкой арахнид.

– Сэпий, ты ведь говорил, что наших сил хватит максимум на двоих. Как же мы справимся с семерыми?

– Тогда ты не дарила мне столько эмоций. Я убежден, все получится, – заверил меня арахнид.

*****

Три дня пушистый тиран выпускал меня только справить нужду и обмыться.

За это время все неприятные ощущения прошли, и к концу третьего дня я угрожала, что укушу этого ответственного садиста, который не дает мне двигаться, на что ткачик только смеялся и говорил, что у меня слабые челюсти.

Вот меня наконец отпустили, под неусыпным контролем Диззи, а Сэпию все еще не разрешали перемещаться.

В течение дня его кормили и чистили другие птицееды. Зато теперь я могла сама к нему подходить и, конечно, обнимать.

За время нашей вынужденной лежки арахнид растерял все свое терпение и стал капризным и раздраженным.

Возможно, сыграла свою роль та боль, которую, со слов моей тени, испытывал Сэпий, но сам он ни разу на это не пожаловался.

Через еще пару дней отпустили на небольшую прогулку и арахнида, но теперь за нами по пятам ходили двое рабочих и пятеро воинов, похожих на колючих крабов.

Интереса ради я уговорила одного из них покатать меня на спине.

Развлечение, конечно, занятное, но экстремальное. Когда под тобой со скоростью гепарда несется что-то большое и колючее, в голове есть только одна мысль – не свалиться и не быть затоптанной этой машиной для убийства.

Да и после того, как спустилась на землю, я была схвачена в крепкие объятия Сэпия, а военным, если нет угрозы моей жизни, было запрещено меня катать.

Мы еще раз спустились к подземному озеру, и нам с арахнидом разрешили немного поплавать.

Правда, потом нас буквально замучили проверками самочувствия. А через неделю после этого похода мы с арахнидом сбежали от наших надзирателей и выбрались на поверхность.

Я и забыла, как зелен и прекрасен этот мир! Мы взяли с собой покрывало для меня и большую корзинку с закусками и провели потрясающий день, наполненный солнцем, зноем, пением птиц и Сэпием.

Правда, когда мы вернулись, то целый час выслушивали лекцию о нашей безответственности, но это нам настроения не испортило.

Мой возлюбленный был теперь как бы беременным от меня, и я от этого чувствовала себя странно: с одной стороны, меня распирала гордость, что большой и сильный арахнид ждет от меня детей, или, как он называет, гнездо, а с другой – мысль о беременном мужчине меня немного смешила.

Однако Сэпий теперь себя часто вел как настоящая будущая мать – то хандрил по непонятной причине, и мне приходилось всеми силами его веселить и отвлекать от мрачных мыслей, то страдал вкусовыми извращениями, но тут уж мы с гнездом всячески потакали его капризам.

Прошло уже полгода со дня единения, но внешне Сэпий никак не изменился. Однако это было временно.

Он говорил, что паучье брюшко будет очень большим, и ближе к финалу нашего ожидания он, скорее всего, не сможет передвигаться, поэтому сейчас мы старались получить от этой жизни все.

Все, кроме возможности быть по-настоящему вместе.

Наши объятия становились все более частыми и продолжительными, и каждый раз я уговаривала себя не переходить границы дозволенного, а так хотелось изучить каждый сантиметр тела любимого мной мужчины – ну, по крайней мере, человеческой его части.

Сэпий это понимал и утешал меня, как неразумного ребенка, который собрался выходить замуж за взрослого дядю.

Хотя, наверное, я была для арахнида почти ребенком. Он точно не помнил даты своего рождения, но, с его слов, ему было более трехсот пятидесяти лет.

Сегодня арахнид обещал мне показать гнездо, из которого он появился.

Оказывается, гнездовые рождают не паучков, а большую неразумную живую субстанцию, в которой живут зародыши будущего гнезда. Сразу после появления гнезда появляются гнездовые арахниды – они первые.

Потом, по мере необходимости и созревания, появляются другие паучки. И так длится примерно лет триста, а когда последний паучок появляется на свет, приходит время гнездовому найти аллаиду и дать жизнь новому гнезду.

Арахниды никогда не плодятся бесконтрольно и количество гнездовых могут регулировать сами в зависимости от популяции инсектоидов, которыми они питаются.

– Сэпий, а что будет с твоим гнездом, когда появится новое? – решила уточнить я.

– Ничего, гнездо будет живым, пока жив хотя бы один арахнид, появившийся из него, и умрет вместе с ним. Этот источник жизни является нашим коллективным разумом. Оно само не имеет никаких мыслей и эмоций, но с помощью него мы чувствуем друг друга, – пояснил мне Сэпий и взял на руки.

Мы, в сопровождении наших бессменных нянек, отправились по длинным подземным переходам, снова петляя в лабиринте ходов, пока не пришли в большой, хорошо освещенный грот.

Под сводом пещеры, подвешенные на тонкой, но прочной паутине, мерцали сотни осветительных шариков, отчего создавалось ощущение солнечного дня. В этом месте было сухо, тепло и пахло свежей зеленью и цветами, которые цвели на узорных клумбах.

В центре подземного зала лежал большой камень с трещиной по центру, из которой неведомым мне способом бил настоящий ключ, стекая по камню небольшим водопадом.

Я засмотрелась на красоту этого места и не сразу заметила лежащее в окружении цветов нечто.

Оно было живое, о чем свидетельствовал пульс, мерно колышущий это светлое прозрачное тело.

Гнездо переливалось разными цветами; даже не знаю, с чем это сравнить, – может, с масляной пленкой поверх колышущейся воды. На что оно было похоже? На большую личинку или гусеницу, только светлую и почти прозрачную.

Её вид не вызывал у меня отвращения, скорее трепетную нежность, учитывая то, что отсюда появились единственные существа, которые мне дороги.

Спросив разрешения, я подошла и осторожно коснулась этого. Оно ответило легкой дрожью и волной щемящей душу радости, которая полилась на меня.

На глаза выступили слезы от счастья, что меня так любят, ведь гнездо передает эмоции и чувства его детей.

Потом наши няньки повели меня показать то место, где рождаются голубые жемчужины, а Сэпий остался у гнезда, сославшись на усталость.

Меня вел тот рабочий, который и подарил мне одну из таких жемчужин. Его звали Решан. Он проводил меня по короткому переходу к небольшой пещерке, в центре которой была круглая лужица со светящейся ярко-бирюзовой водой.

Хорошо присмотревшись, я увидела, что дно этого водоема устелено мелкими голубыми горошинами, но оказалось, что брать их оттуда просто так нельзя.

Одну жемчужину можно взять, отдав лужице одного умирающего арахнида. А то, что я сочла водой, – желудочный сок этой лужицы, которая представляет собой подземное малоподвижное животное.

Хорошо, что после того, как я научилась пользоваться своей магией, больше раненых паучков этому не отдавали, а кормили его инсектоидами, которые сотнями погибали в ловушках ежедневно, но за них он не давал камушек.

Мне стало неловко, что я чью-то жизнь превратила в украшение, но Решан заверил меня, что воин, отдавший свое израненное тело Золию (так называют лужу) гордился бы, что доставляет мне радость и украшает самую теплую аллаиду за всю историю.

Когда мы вернулись к Сэпию, он сидел у своего гнезда в меланхолично-задумчивом настроении.

Не желая, чтобы любимый грустил, я обняла его и зарылась в его волосы, наслаждаясь их шелковистой мягкостью.

– Как тебе Золий? – спросил арахнид.

– Прекрасен и ужасен, как и многое в этом мире. Почему Решан оказал мне такую честь и передал чью-то жизнь, застывшую в этом камешке?

– Потому, что ты сама не представляешь, как много нам даешь своей нежностью, заботой и теплом. Никто из нас никогда не получал ее от людей. Мы считали, что она нам и не нужна, но это не так. Твоя любовь дает мне не только силы растить гнездо, но и радость, которой я никогда не испытывал раньше, грусть, которая лечит душу от разочарований и обид, и желание жить, чтобы и дальше чувствовать тепло и свет твоей души, – хрипло сказал Сэпий и крепко сжал меня в объятиях, а у меня от его признания на глаза навернулись слезы.

Потом мы вернулись к себе и уселись за шахматы, которые теперь стали нашим любимым развлечением.

Нет, мы играли не только в них: мы освоили и домино, и шашки, и нарды, и даже карты, но шахматы Сэпий любил больше всего – видимо потому, что пока так ни разу у меня и не выиграл.

Не успели мы сделать и пары ходов, как прибыл один из ткачиков с посланием от императора, который требовал встречи. Причем обязательно в моем присутствии, чтобы он мог убедиться, что Аллаида здорова и всем довольна. И сколько я ни материлась в адрес мерзкого правителя, но назавтра нам следовало идти в храм Гнезда.

*******

От волнения я совсем не спала, поэтому утром уставшая и нервная собиралась на встречу с тем, кто десять лет мне снился в кошмарах.

Я больше не боялась его панически, мой детский ужас прошел в тот день, когда меня отдали Сэпию, просто относилась к этому красивому, но подлому существу как к опасной гадине, которая может ужалить, даже не имея на то причин.

Арахнид пытался меня успокоить тем, что защитит, не даст в обиду, и я верила ему, но меня не покидал иррациональный страх и предчувствие беды.

Позавтракать у меня тоже не получилось. Сэпий просил надеть что-то из того, что подарили люди, но я не собиралась потакать их желаниям и выбрала повседневные брючки и свитер, сделанные ткачиками.