Карл Ольсберг
Дас Систем
Посвящается Каролине
Но я дал тебе жизнь!Что ещё мог ты дать?Все, что правильно было!Тебе меня не понять.Emerson, Lake & Palmer[1] «Karn Evil 9»Глава 1
Международная космическая станция (МКС)
среда, 14:58
Пронзительный вой сирены запульсировал на всю станцию. Тон сигнала предупреждал о предпоследней степени опасности – серьёзном системном сбое, требовавшем незамедлительного человеческого вмешательства.
Андрэа Кантони вздрогнул. Только не это! Шариковая ручка, с помощью которой он в этот момент документировал состояние колонии дрожжевых грибов, выскользнула у него из руки. Завертевшись волчком, она медленно поплыла прочь. Кантони попытался схватить её, но лишь сообщил ей дополнительный импульс, она закружилась ещё быстрее и, устремившись вперёд, словно миниатюрная ракета врезалась в один из ноутбуков, закреплённых на стенах лаборатории, и затерялась в хаосе из аппаратуры, материала для проведения экспериментов, инвентаря и пластмассовых трубок.
Чёрт с ней, с этой ручкой. Это была уже третья, потерянная им на борту Международной космической станции. Ручки были в числе тех немногих вещей, недостатка в которых здесь не было. Кантони думал, что обычные шариковые ручки не пишут в состоянии невесомости, и взял с собой на борт один из дорогих, словно рассчитанных на неземную нагрузку, письменных приборов. Юрий Орлов, русский, командир станции, лишь ухмыльнулся и сунул ему в руку дешёвый пластмассовый аналог с нацарапанным на нём рекламным слоганом российской авиакомпании, всегда работавший, правда, безотказно. Было это сто четыре дня назад. Он здесь слишком задержался, ей-богу!
Осторожно отталкиваясь руками, итальянец пытался двигаться с ловкостью рыбы. Но за всё время жизни на станции ему так и не удалось научиться тем плавным движениям, которыми Орлов менее чем за двадцать секунд перемещался из одного конца пятидесятиметровой станции в другой, не задевая ни одной перегородки между модулями.
Кантони сжал плечи, пролетая через узкий переход, который вёл из лабораторного модуля «Дестини» в узловой модуль «Юнити». Затем протиснулся в модуль «Заря», который некогда был сердцем станции, а сейчас использовался преимущественно как склад, так плотно забитый всякой всячиной, необходимой для жизни и работы на борту, что казался летающим сараем.
Наконец он добрался до «Звезды». Пространство в неполные десять метров в длину и три в диаметре было точно так же нашпиговано аппаратурой и приклеенными к стенам изолентой инструментами, как и вся станция. Определить местонахождение одного из десяти тысяч предметов на борту можно было лишь с помощью компьютера.
Орлова не было. Пристёгнутый к потолку жилого модуля спальный мешок был пуст. Кантони в растерянности озирался по сторонам, пока не догадался, что русский – в туалете, единственном месте на всей станции, где у каждого появлялось нечто вроде личного пространства.
Его взгляд застыл на мониторе центрального компьютера. «Перегрузка системы» – говорилось на нём. Сообщение об ошибке, которого Кантони ещё не видел. Насколько он помнил, его не предупреждали о такой ошибке в ходе технической подготовки. Он спустился к пульту управления и деактивировал мигающую кнопку тревоги. Сирена умолкла, но тут же раздался многоголосый писк – центр управления полётами требовал срочного разговора с экипажем.
Кантони собирался взять телефонную трубку, лежавшую рядом с пультом управления, когда услышал хлюпающий звук. Тут же распахнулась дверь туалетной кабинки, и Орлов вылетел к нему. Его растрёпанные черные волосы торчали во все стороны и придавали ему диковатый вид.
– Ты что натворил? – спросил он с сильным акцентом. Карие глаза злобно поблёскивали из-под кустистых бровей.
– Ничего я не натворил! – ответил Кантони, обороняясь.
Он не любил этого русского грубияна, особенно когда тот ругался.
Орлов ничего не ответил. Словно не слыша телефонного вызова, он оттолкнул напарника в сторону, впечатав его в откидной столик на стене, и припал к клавиатуре компьютера. Не переставая сыпать русскими ругательствами, он безуспешно пытался убрать сообщение об ошибке, чтобы вызвать главное меню. Наконец, он сдался и взял трубку:
– Орлов на проводе… да… понятия не имею, почему… перегруз системы… нет… я тоже не знаю… Сейчас запущу перезагрузку системы… о’кей.
Он положил трубку и долго держал нажатыми несколько кнопок сразу. Ничего не произошло. Он ещё раз выругался, открыл маленькую крышечку рядом с пультом управления и нажал находившуюся под её защитой красную кнопку. Сообщение наконец-то исчезло. Экран погас, а затем на нём появилась заставка запуска системы.
Орлов повернулся к Кантони.
– За последние две недели это уже третий раз, когда компьютер зависает! – в его голосе звучала нескрываемая досада.
– Я в курсе, – подтвердил Кантони.
Довольно сложно не заметить зависший центральный компьютер, когда ты паришь на высоте трёхсот километров над Землёй в управляемом им проклятом жестяном саркофаге, и твоя жизнь напрямую зависит от бесперебойной работы техники.
– Центр управления полётами не может объяснить, почему сработало оповещение об ошибке, – продолжил Орлов. – «Аппаратура в порядке, – говорят они, – сбой программного обеспечения тоже исключён». Сообщение об ошибке появляется лишь тогда, когда компьютер перегружен сложными вычислениями. Максимальная мощность системы ограничена одной шестнадцатой от этой нагрузки, исключительно на тот случай, если потребуется одновременная оптимизация всех систем на борту. В общем, компьютер в принципе не может быть перегружен.
Итальянец пожал плечами:
– Компьютер…
– Я больше не верю в проблему с компьютером, – медленно произнёс Орлов. – Я подозреваю саботаж.
На мгновение Кантони показалось, что он ослышался. Однако взгляд русского красноречиво говорил о глубочайшем недоверии и едва сдерживаемом гневе.
– Саботаж? Что… что ты хочешь этим сказать?
– Я хочу сказать, что кто-то залез в компьютер.
– Юрий, кроме нас двоих здесь никого нет.
– Вот именно.
– Ты считаешь, что какой-то хакер подключился к системе извне? Но ты же понимаешь, что это невозможно!
– Понятия не имею. Я знаю лишь, что всякий раз, когда это происходило, меня не было рядом с ним. В первый раз я спал. Во второй раз я был в «Дестини». А в этот раз – в туалете. Может, конечно, это и совпадение. Но я не верю в совпадения. Больше не верю!
Кантони почувствовал, как кровь отхлынула от лица. Он сжал кулаки и зажмурился. Спокойно. Он сделал глубокий выдох и сказал:
– Юрий, ответь мне ради Бога, почему я, по-твоему, намеренно вывел компьютер из строя?
Орлов ухмыльнулся, и его лицо, обрамлённое чёрной клочковатой бородой, сделалось совсем дикарским.
– Ты итальяшка – хитрый, но трусливый. Ты боишься быть здесь, наверху. Боишься, что техника откажет. Ты хочешь домой. Ты знаешь, что предписание гласит: если техника не работает, мы обязаны эвакуировать станцию и вернуться на Землю в спасательной капсуле «Союз». Центр управления полётами готов отдать такой приказ. Ты добился своего.
Орлов схватил Кантони за воротник синего комбинезона и притянул к себе. Тот почувствовал несвежее дыхание Орлова и запах немытого тела.
– Но командир здесь – я, и я тебе говорю, что мы не сдадим эту станцию! Мы останемся здесь, пока следующий экипаж нас не сменит! Понял?
Кантони чуть не потерял самообладание. Он еле сдержался, чтобы не ударить Орлова в его бородатую морду. Нельзя было поддаваться на провокацию. Серьёзный конфликт между единственными двумя членами экипажа станции мог привести к катастрофическим последствиям.
– Юрий, я не саботировал работу компьютера, – ответил он, плохо сдерживая ярость из-за чудовищного обвинения. – Я не знаю, что именно произошло, но я не имею к этому отношения. Поверь! Он открыто посмотрел в черные глаза Орлова и продолжил:
– Да, я хочу домой, хочу к жене и детям. Я здесь уже слишком долго. Но это для меня не повод рисковать нашими жизнями и судьбой станции! Ну разве можно меня в таком заподозрить?!
Своей выдержкой – а на борту он провёл намного дольше запланированных тринадцати дней – Кантони был обязан второму постоянному члену экипажа станции – американцу Нику Флетчеру, который почувствовал себя плохо и вернулся на Землю в шаттле, доставившем Кантони. При решении вопроса, кто будет замещать американца на станции до прибытия новой миссии, выбор Центра управления полётами пал на Кантони, потому что он представлял Европейское космическое агентство (ЕКА), которое после сокращения американцами бюджета стало основным инвестором станции.
Всем казалось, что он окрылён возможностью остаться на станции дольше. Обрадовалась даже Чилия (теперь она ещё больше гордилась им). Он же просто смирился. Пытался весело улыбаться и утешал себя надеждой, что следующая миссия стартует вне графика через два месяца и заберёт его. Но американцы снова не смогли запустить шаттл, и запланированные шестьдесят четыре дня растянулись более чем на сто. Ближайший запуск должен был состояться через две недели. Каждый день Кантони молился о том, чтобы ничего не сорвалось.
Он ненавидел узость станции, запах резины, дезинфицирующих средств и человеческого тела. Он ненавидел невесомость, которая то и дело отбирала чувство ориентации в пространстве и вызывала приступы тошноты. Он ненавидел скучные упражнения, которые спасали его мышцы от дистрофии, монотонный распорядок дня и эксперименты, которые часто казались ему бессмысленной трудовой повинностью.
Он ненавидел ощущение того, что лишь тоненький слой металла в несколько миллиметров отделяет его от среды, убивающей всё и вся. Большинство людей на Земле не догадываются, что полёт в космос продолжает быть опаснейшим приключением, в котором человек находится на передовой научно-технического прогресса. Метеорит величиной с ноготь или кусочек космического мусора способен пробить в обшивке дыру с кулак, тем самым в ту же секунду убить космонавтов.
Но больше всего Кантони ненавидел своё заточение с этим неотёсанным грубияном Юрием Орловым. Его командир был одним из самых опытных космонавтов мира. Он успел побывать на борту станции «Мир». Однако Юрий был ещё и человеком настроения и не считал нужным скрывать свою неприязнь к напарнику. Теперь у него разыгралась паранойя, и он выдвинул фантастические обвинения против Кантони, который, однако, был обязан сохранять спокойствие в сложившейся ситуации. К тому же, Кантони был биологом, а не профессиональным космонавтом.
– Исчезни! – прошипел сквозь зубы Орлов.
– Юрий, я…
– Исчезни! – рявкнул русский. – Видеть тебя не хочу!
Довольно!
– Ах ты, тупой русский идиот! – заорал Кантони. – Ты меня уже достал своими командирскими замашками, а теперь ещё истерику устраиваешь! Соберись, чёрт подери! То, что ты – командир, не даёт тебе…
Орлов изрыгнул длинное русское ругательство. После этого он схватил из стенного шкафа один из справочников по управлению станцией и запустил им в Кантони.
– Исчезни, саботажник! – прорычал он вне себя от ярости. – Если я ещё раз увижу тебя у центрального компьютера, сверну тебе шею голыми руками!
Кантони хотел уклониться от тяжёлого предмета, но поскольку он парил в невесомости, то лишь беспомощно всплеснул руками. Книга угодила ему в лоб, и его с силой отбросило назад. Несколько крошечных красных капелек повисло в воздухе.
Он ощупал голову и недоверчиво посмотрел на измазанные кровью пальцы. Затем бросил на Орлова взгляд, исполненный ненависти, но тот уже повернулся к компьютеру, игнорируя присутствие напарника. Поборов желание запустить в него книгой, итальянец медленно проплыл по шаттлу до модуля «Заря», долго искал аптечку, нашёл её под полиэтиленовым мешком для грязной одежды и наклеил себе пластырь на лоб. Рана была пустяковой, серьёзным было само происшествие.
Кантони понимал, что должен сообщить о поведении Орлова, но решил этого не делать. Здесь, наверху он был в заложниках у взбалмошного командира. «Просиживатели штанов» из Центра управления полётами ничем не могли ему помочь, а жалоба вконец испортила бы и без того скверное настроение Орлова. Если запуск состоится, то совсем скоро он окажется дома. А оставшиеся несколько дней как-нибудь переживёт.
Большинство из его сослуживцев отдали бы всё, чтобы оказаться на месте Кантони. А он всей душой тосковал по Чилии и детям, по маленькому домику на холмах Тосканы, по куску чиабатты, залитому оливковым маслом, и согретому лучами заходящего солнца бокалу кьянти. Тоска была настолько сильной, что ощущалась как физическая боль.
Единственное, что после долгого времени, проведённого здесь, его ещё впечатляло – вид из иллюминатора.
Вернувшись в лабораторию «Дестини», он позволил себе забыть об экспериментах и долго жадно смотрел на Землю, которая казалась такой близкой, но была такой недостижимой.
Сверху видно, какая у Земли тонкая атмосфера, – чуть толще кожуры огромного синего яблока. Всю красоту этого уникального места вселенной можно было оценить лишь на контрасте с пугающей абсолютной пустотой и холодом космического пространства. Но там, внизу, люди почти не задумываются об этом и ведут себя так, будто они мгновенно смогут перебраться на Марс, когда условия жизни на Земле будут окончательно погублены.
За скоплением облаков, которые с этой высоты напоминали пасущихся на лугу овечек, он разглядел очертания Ютландии и побережья Северного моря, которое беззвучно искрилось внизу. Гамбург вырисовывался грязно-серым пятном на ярко-зелёном ковре Северо-Германской низменности – кучка пепла рядом с извилистой нитью Эльбы.
Он отдал бы всё, чтобы сейчас оказаться там.
Глава 2
г. Гамбург, р-н Хафенсити,
среда, 16:12
– То, что вы сейчас увидите, – настоящая мировая премьера, – объявил Марк Гелиус.
Он обуздал порыв провести рукой по своим чёрным коротко стриженым волосам, в которых к его тридцати трём годам уже проглядывала седина. Нельзя, чтобы кто-то заметил его волнение. Осмотрев себя, он удостоверился, что графитовый костюм от Gucci сидит на нем безупречно, а кофейное пятно на голубой сорочке не заметно. Шоу должно пройти на «ура», иначе его фирма Distributed Intelligence AG1, сокращенно D.I., прекратит своё существование. Чем обернётся провал для сотрудников, годами хранивших ему преданность, и для него самого, он запрещал себе думать.
Слегка подрагивающей рукой он нажал на клавишу ввода и запустил программу. Большой белый четырёхугольник, отбрасываемый проектором на стену конференц-зала, осветил лица членов наблюдательного совета. На них читался скепсис. Наибольшее сомнение выражали сведённые вместе кустистые брови Джона Граймса, представлявшего ключевого инвестора Change Capital Corporation. Водянистым взглядом из-под отвисших век он смотрел на проекцию экрана компьютера так, словно ждал, что вот-вот на нём появится сообщение об ошибке.
Марк повернулся к беспроводной клавиатуре.
«Привет, ДИНА», – напечатал он в окне ввода данных. ДИНА – сокращённое название от Distributed Intelligence Network Agent[2]. Так называлось программное обеспечение, разработанное фирмой Марка.
«Привет, Марк, – ответила ДИНА в окне вывода данных. – Как у тебя дела?»
Слова большими буквами высвечивались на стене. Кроме этого, они озвучивались громким и ровным женским голосом, раздававшимся из колонок мультимедийной системы и не вызывавшим подозрения в своей естественности. Синтезированный голос выдавало лишь неправильное ударение на нескольких слогах.
«Я немного волнуюсь, – напечатал Марк. – Сегодня у нас выступление перед наблюдательным советом».
«Ой, тогда я должна особенно постараться», – ответила ДИНА.
Марк взглянул на аудиторию. Андреас Хайдер, управляющий портфельными активами венчурной компании Earlystage Venture Capital, улыбнулся. Председатель наблюдательного совета Гельмут Везелинг тоже удостоил Марка улыбки, правда, скорее, уничижительной.
Джон Граймс не улыбался.
– К чему это? – спросил он сдавленным типично британским голосом.
– Сейчас я представлю вашему вниманию новую разработку, – сказал Марк и, вложив в голос остатки гордости за проект, объяснил, – Это модернизированный пользовательский интерфейс ДИНЫ. Нашим клиентам больше не нужно учиться сложному синтаксису поисковых запросов. Теперь они могут задавать вопросы легко и просто, на естественном языке. Сейчас я вам это продемонстрирую.
Он напечатал: «Какое сегодня атмосферное давление в Гейдельберге?»
– Сейчас атмосферное давление в Гейдельберге составляет 756 миллиметров ртутного столба, – сказала ДИНА синтезированным голосом.
«А каким будет давление там завтра в 15:00?»
– Завтра в 15:00 атмосферное давление в Гейдельберге составит от 765 до 768 миллиметров ртутного столба.
– Как вы можете убедиться, ДИНА ведёт вычисления по сложной климатической модели, – объяснил Марк. – Вы можете задать любой вопрос о погоде в Германии, ДИНА постарается на него ответить, исходя из результатов расчётов.
Граймс вперил в Марка свои лягушачьи глазки, словно тот был аппетитной мухой. Он свёл кончики пальцев и оттопырил нижнюю губу, как делал всегда, когда собирался задать один из своих страшных вопросов. Марк предвидел вопрос: сколько дополнительной выручки эта новая технология принесёт за следующие шесть месяцев?
Граймс наклонился вперёд:
– Можно мне клавиатуру, пожалуйста?
В изумлении Марк передвинул клавиатуру и мышь на другой край стола. До этого момента Граймс никогда лично не изучал разработки D.I.
«Какая погода в Рио-де-Жанейро?» – напечатал он.
– Моя модель генерирует погодные данные лишь для Германии, – произнесла ДИНА.
Марк улыбнулся и кивнул своему партнёру-соучредителю и техническому директору Людгеру Хамахеру, сидевшему между Граймсом и Хайдером. Людгер был бледен и напряжён. Мэри Андресен, финансовый директор, тоже заметно волновалась. Она, как никто другой, знала, когда именно у фирмы закончатся средства. До дня, когда Марку придётся заявить о банкротстве, оставалось не более восьми недель. Если только не произойдёт чудо.
«Какая погода будет 30 февраля 2012 г.?» – напечатал Граймс.
– В 2012 году в феврале только 29 дней. Подтверждающий кивок от Андреаса Хайдера.
Гельмут Везелинг царапал что-то в блокноте. Должно быть, он пытался проверить, является ли 2012 год високосным.
«Хорошо, какая погода будет 29 февраля 2012 г.?»
– Мощности моей модели недостаточно для долговременных прогнозов. Пожалуйста, ограничьте временной диапазон десятью днями.
«Какая погода будет в следующий четверг?»
– Для какого города вы хотели бы получить прогноз?
«Гамбург».
– В четверг в Гамбурге будет немного облачно с прояснениями. Ожидаемая доля осадков составит от 0,00 до 0,05 литра на квадратный метр.
Лица членов наблюдательного совета просветлели. Марк молча ликовал. Он и не мог себе представить, что Граймс будет лично общаться с ДИНОЙ. А ДИНА держалась на высоте. Он непременно объявит благодарность Людгеру и его команде после заседания.
«Какое атмосферное давление в Гейдельберге?» – напечатал Граймс.
– Сейчас атмосферное давление в Гейдельберге составляет 756 миллиметров ртутного столба.
«Каким будет давление там завтра в 15:00?»
– Атмосферное давление в Гейдельберге завтра в 15:00 составит от 815 до 834 миллиметров ртутного столба.
Марк насторожился. Значения отличались от тех, которые ДИНА назвала раньше. Он не особо разбирался в метеорологии, но эти цифры показались ему довольно высокими.
«Каким будет давление в Гейдельберге завтра в 15:00?» – повторил Граймс свой запрос.
– Атмосферное давление в Гейдельберге завтра в 15:00 составит от 159 до 173 миллиметров ртутного столба, – объявила ДИНА своим ровным, лишённым эмоций голосом.
Марк похолодел от ужаса.
– Экстремальные перепады давления в Гейдельберге, – сказал Граймс и состроил довольную гримасу.
– Давайте-ка позвоним в Немецкий Гидрометцентр и попросим их объявить штормовое предупреждение. Или лучше порекомендуем эвакуировать город. 175 миллиметров ртутного столба – тут уже без кислородной подушки не обойтись.
– Похоже, ваша модель барахлит, – произнёс Гельмут Везелинг, обладавший «даром» подмечать очевидные вещи.
Андреас Хайдер грустно покачал головой.
Марк в поисках спасения обернулся к Людгеру, который хранил молчание, подперев голову руками. Возникла неловкая пауза.
– Эффект бабочки, – попытался заполнить паузу Марк.
Когда-то он читал в одной экономической газете статью о теории хаоса.
– В сложно организованных системах могут наблюдаться удивительные явления при незначительных изменениях внешних условий. Учёные называют это эффектом бабочки. Например, взмах крыла бабочки в Токио, может чисто гипотетически вызвать ураган во Франкфурте.
– Ураганможет, авакуумнет, – сказал Граймс. – Кроме этого, я сегодня разговаривал по телефону с Мартенсом из страховой компании Universia. Он рассказал мне, что ДИНА часто допускает ошибки и поэтому Universia не хочет продлевать договор.
Он взял паузу, чтобы придать значимости своим словам. Они прозвучали, как смертный приговор.
Марк недооценил коварство Граймса. Он ещё надеялся уладить проблемы со страховой компанией. В любом случае, он хотел придержать новость о том, что D.I. вот-вот потеряет последнего крупного клиента, и подумать не мог, что Граймс лично позвонит кому-либо из них. Это неэтично. Однако, являясь председателем попечительского совета, Граймс имел полное право так поступить.
Смотреть на аудиторию не имело смысла – было очевидно, что Марк лишился поддержки совета. Даже представить, чтобы кто-то в сложившейся ситуации захотел инвестировать в фирму, которая на протяжении последних пяти лет не приносила и малой доли запланированного дохода, оказалось невозможным. Позиция инвесторов была ему отчасти понятна – их головы занимали только цифры, и никто не имел представления о технологии, которая стояла за этими цифрами, о мастерстве программистов, о труде и творчестве, инвестированном в ДИНУ.
Перспективы у D.I. были самые мрачные. Однако и до этого момента тучи сгущались много раз, и Марк никогда не прекращал бороться. Не сдастся он и теперь.
– Мы с Мартенсом обсуждаем проблему, – сказал он и попробовал придать своему голосу нотку оптимистического пафоса, которая помогала ему раньше выходить сухим из воды.
Однако он ясно слышал, что его голос звучит подавленно.
– Мы разберёмся со всеми сложностями. Я обещаю.
– Вы обещаете! – Граймс покачал головой, словно Марк сказал нечто невразумительное. – Вы столько всего наобещали, господин Гелиус. Только ничего не исполнили. Ваше программное обеспечение никогда не работало должным образом, и если вы продолжите в своём духе, то оно никогда и не заработает. Мы поняли это слишком поздно.
– Марк, а как выглядит график заключения сделок? – спросил Андреас Хайдер. – Нет ли у тебя на примете крупного клиента, который смог бы компенсировать уход страховой компании?
Андреас всегда пытался вывести разговор из тупика и направить его в конструктивное русло. Вот за это Марк его и любил.
– Мы получили устное согласие от Xtragene на симуляцию сложных химических реакций на клеточном уровне, – сказал он. – Речь, правда, о небольшом заказе, но я уверен, что…
– Даже если Universia не убежит от вас, то денег у фирмы хватит, минуточку… – перебил его Граймс и извлёк клочок бумаги из своего «дипломата», – в лучшем случае, на десять недель. Я сомневаюсь, что D.I. за это время выйдет на позитивное движение средств.
– Значит ли это, что Change Capital не готов одобрить увеличение капитала, о котором просит фирма? – спросил Гельмут Везелинг.
Придушить его мало. С тактической точки зрения, было крайне неуместно задавать такой вопрос и тем самым вынуждать Граймса делать заявление.
– Нет, это не так, – ответил Граймс.
Марк посмотрел на него с удивлением. В его сердце пробудилась робкая надежда.
Граймс уставился на Марка в упор, на его губах играла самодовольная улыбочка.
– Change Capital инвестирует средства в эту фирму при условии некоторых принципиальных изменений.
– Изменений? – переспросил Хайдер. – И что же, по-вашему, нужно изменить?
– На мой взгляд, – сказал Граймс спокойно, – Distributed Intelligence необходимо новое руководство.
Глава 3
г. Гамбург, р-н Хафенсити,
среда, 17:15
– Да какое право он имеет требовать! Этот жирный хряк! – веснушчатое лицо Мэри, увенчанное копной рыжих волос, пылало от ярости.
