Творческое наследие А. В. Брушлинского и О.К. Тихомирова и современная психология мышления (к 70-летию со дня рождения)

Реализация принципа единства общения и мышления в конкретном психологическом исследовании приобретает чрезвычайную актуальность в связи с изучением генезиса познавательной деятельности. Одним из путей реализации этого принципа является изучение целеобразования в совместной мыслительной деятельности, которое позволяет обнаружить взаимосвязь между «динамическими смысловыми системами» и «общим фондом информации». Это, в свою очередь, дало возможность перекинуть своеобразный методологический мостик между личностными и когнитивными составляющими познавательной деятельности субъекта и достаточно близко подойти к истокам познавательной активности личности в условиях специально разработанной нами схемы экспериментально-эмпирического исследования.

Контуры постнеклассической парадигмы в творчестве О.К. Тихомирова

Клочко В.Е.

Барнаул

Творчество Олега Константиновича Тихомирова еще не осмыслено с точки зрения его вклада в методологию научно-психологического исследования. Чтобы осмыслить этот вклад необходимо выйти за пределы психологии мышления, того проблемного и предметного поля, разработке которого посвятил свою жизнь О.К. Тихомиров. Насколько его идеи соответствовали объективным тенденциям развития психологии? Мне кажется, что многие из них носили настолько опережающий характер, что именно это и затрудняет анализ научного вклада ученого. Теперь, когда я сам испытал, насколько трудно приживается идея, которая каким-то образом опережает свое время, становится более понятным драматизм личной и научной судьбы учителя.

Только в 1994 году О.К. Тихомиров открыто признался в особенности выбранного им пути, но это было только признание, сам путь фактически уже был пройден. Но даже в 1994 году его позиция была своего рода вызовом: мысль о том, что психика – не отражение реальности, а ее порождение, даже сегодня может вызвать гнев у истинного «материалиста». Поиск «переходных форм» между Духом и Материей, начатый Л.С. Выготским, был продолжен О.К. Тихомировым в процессе изучения мышления, этой «высшей формы отражения». Обвинение в «спиритуализации материи» и сегодня может выглядеть достаточно грозным, а в конце 60-х, когда стали поступать экспериментальные данные о субъективных измерениях, которые имеет проблемная ситуация, о «неформальной, ценностно-смысловой структуре», порождающейся в мыслительной деятельности и надстраивающейся над предметно-логическим ее основанием, говорить об этом было и вовсе непросто.

Когда Р. Уилсон с сожалением пишет об отсутствии заметных эффектов от его многолетних усилий по привитию американцам навыков галилеевского мышления, то легче оценить впечатление, которое могли произвести идеи, порожденные мышлением более высоким, чем галилеевское. Галилеевское мышление, как его понимал К. Левин, это мышление способное открыть такие качества предметов и явлений, которые могут быть обнаружены, только если иметь в виду целостную систему. Они не могут быть обнаружены даже при самом тщательном анализе изолированного предмета. О.К. Тихомиров приучал нас к другому мышлению, к тому, что могут быть качества порождаемые системой, на которые она опирается в своем дальнейшем развитии. Противоречие заключалось в том, что мы были вынуждены, реально исследуя самоорганизацию мышления, говорить и писать о его саморегуляции – вполне в духе времени, когда психика понималась в качестве того, что регулирует взаимоотношения человека с окружающей его «объективной реальностью», ориентирует в ней. Развитие синергетических идей постепенно сблизит понятие «самоорганизация» со способом существования открытых систем, но в конце 60-х было слишком рано рассуждать о принципе избирательности в психологических системах. Казалось бы уже 30 лет прошло с тех пор, как Л.С. Выготский заявил о том, что функция психики заключается не в отражении, а в том, что она представляет собой «орган отбора», «решето, процеживающее мир», но эту идею заметили далеко не все даже из тех, кому были доступны его труды. Господствующая идеология настаивала на том, что между субъектом и объектом не может стоять никакая «третья реальность», одно признание которой уже не только намекнет на непознаваемость мира, но явится сразу как форма проявления агностицизма. А в наших исследованиях эта третья реальность просто «выпирала», реально доказывая гипотезу Л.С. Выготского о призвании психики не отражать объективную реальность, а «субъективно искажать» ее в пользу человека – «чтобы можно было действовать». В лаборатории О.К. Тихомирова изучали становление смыслов как формирование того, что устанавливает направление мыслительной деятельности, ее избирательность, т. е. выступает в качестве «параметров порядка», в которых представлено сразу и внутреннее и внешнее, субъективное и объективное. Это было еще в конце 60-х и начале 70-х прошлого века. Лишь в 1994 Г. Хакен (и Португали) придут к выводу о том, что взаимодействие внутреннего и внешнего порождает параметры порядка, которые по своей природе являются внутренне-внешними (в кн. «Принципы работы головного мозга», Берлин, 1996).

Казалось бы, что дела у наших коллег, изучавших мышление как процесс, обстояли несколько лучше. Мы, изучая мышление как деятельность, могли фиксировать процессы порождения психологические новообразований и пытались выяснять их роль в детерминации, направленности, избирательности мыслительной деятельности. Научная школа другого замечательного психолога А.В. Брушлинского, выходя к тем же феноменам, интерпретировала их в духе галилеевского мышления. Например, значения, смыслы и ценности понимались как разные качества одного и того же объекта, которые открываются по мере включения объекта в разные системы связей и отношений. Это позволяло теории удержаться в рамках парадигмы отражения. Сложным для нас оставался вопрос о порождении системных сверхчувственных качеств в актах взаимодействия, которое мы не смогли тогда оценить именно в его порождающем эффекте. Для теории С.Л. Рубинштейна – А.В. Брушлинского, в которой как фундаментальное рассматривалось положение о непрерывном взаимодействии человека с миром, как не странно, камень преткновения оставался тем же самым. Полагалось, что взаимодействие не порождает такое качество, как смысл, а при определенных условиях открывает его как то, что всегда было в объекте.

Объяснительные возможности двух теорий были ограничены тем, что отношение субъекта к объекту было «вынуто» из самого взаимодействия. Это приводило к сосуществованию двух логик – логике деятельности, в рамках которой можно было понять механизмы ее избирательности, и логике отражения, полагающей непосредственность акта взаимодействия, в который не может (не должна) вмешаться никакая «третья реальность», дабы не вносить в него никакого субъективного искажения. Констатация сосуществования двух логик станет очевидным фактом только к 1984 году (см. обобщающий труд Б.Ф. Ломова «Методологические и теоретические проблемы психологии»). В этом же году О.К. Тихомиров напечатает свою «Психологию мышления», в которой указанная дуальность опровергалась не столько даже теоретически, но прежде всего экспериментально. И по сей день, как мне кажется, нет другого метода исследования, который позволял бы непосредственное изучение динамики формирования актуального сектора жизненного пространства человека, как позволяет это делать метод синхронной регистрации КГР и содержательного состава разворачивающейся деятельности.

Так почему же всегда было так трудно оценить по достоинству то, что было проделано О.К. Тихомировым? Можно сказать, что многие его идеи обогнали свое время, но это не будет полным ответом. В начале 70-х психология не успела осмыслить реально зарождающейся в ней неклассицизм, а О.К. Тихомиров заявлял идеи уровня пост-неклассицизма. Психологи еще не привыкали к мысли о трансцендентальной природе человека, а у нас уже «предметы выходили из себя», обретали субъективные измерения и благодаря этому «двигались в план сознания». Еще психика рассматривалась в своей адаптивной функции, гомеостазически, а в школе О.К. Тихомирова решались проблемы роли психологических новообразований в самоорганизации человека. Общество только констатировало наступление эпохи информатизации, а О.К. Тихомиров уже ставил и решал проблему удаленных психологических последствий компьютеризации. Гипотеза Л.С. Выготского о единстве интеллекта и аффекта получила развернутые доказательства в то время, когда еще не были сделаны открытия в области нейрофизиологии эмоций, которые позволили объяснить их связь со смыслообразованием и избирательностью сознания (Н.П. Бехтерева, 1988). Об опережающей роли эмоций О.К. Тихомиров писал на два десятка лет раньше, чем, в физиологии эмоций будут обнаружены механизмы, объясняющие каким образом и почему эмоциональная реакция опережает когнитивную (Дж. Леду, 1995). Мне кажется, что Олег Константинович не хотел тратить жизненные силы на борьбу с противодействием, которое неизбежно бы возникло при более категоричном отстаивании им идей, и без того «неподъемных». У меня сложилось впечатление, что всю свою жизнь он стоял перед подлинно бахтинской проблемой и в своих выступлениях перед коллегами, в беседах с нами, в лекциях для студентов он решал эту проблему: «что я хочу сказать, и что я могу сказать, чтобы быть понятым». Некоторые до сих пор путают его понятность с простотой излагаемых им идей.

Сами же идеи живут своей новой жизнью – они давно уже переросли рамки психологии мышления и уже не всегда опознаются в связи с их творцом. Но чем заметней приближается наука к исследованию человеческих миров, констатации многомерности жизненных пространств, ценностно-смысловой развертки реального бытия людей, тем ясней проступает методологическая значимость идей, которые выдвигал и разрабатывал О.К. Тихомиров.

Субъектность мышления при непосредственной связи с деятельностью

Корнилов Ю.К.

Ярославль

В своих работах А.В. Брушлинский последовательно развивал идею единого мышления. Он показал, что «даже в ходе предельно абстрактного мышления люди уже изначально оперируют объектом», поэтому оно, это мышление, «тем самым сразу и всегда имеет «выход» к реальной действительности и потому всегда существенно также и для прикладной науки». По мнению А.В. Брушлинского, существует «значительное сходство и принципиальное различие между разными уровнями и типами мышления».

Известны различные основания для выделения разных типов и уровней мышления. Нас сегодня интересует практическое мышление, для выделения которого нужно учитывать его направленность на преобразование. «Основная задача практического мышления, – пишет О.К. Тихомиров, – подготовка физического преобразования действительности», когда в процессе труда человек, учитывая меру «расшатывания» предметов, изменяет их свойства, форму и переводит из одного состояния в другое (В.В. Давыдов).

Наряду с направленностью, А.В. Брушлинский опирается и на близкий, но несколько иной критерий: характер связи с практикой. «Любое мышление неразрывно связано с практикой – непосредственно в первом случае и опосредованно во втором», – пишет он. Таким образом, практическое мышление характеризуется непосредственной связью с практикой.

Как понимать эту «непосредственную» связь? Некоторые авторы имеют в виду лишь простые формы труда, близкие к нагляднодейственному мышлению. Чаще предполагается мышление непосредственно в ходе деятельности, и поэтому специфику практического мышления видят только в «жестком дефиците времени», ответственности за принимаемое решение и т. п. На самом деле, «непосредственная связь» часто предполагает отнесенность мысли к некоторой деятельности. Ведь можно, выполняя некоторую деятельность, думать о чем-то совсем другом – находящемся в другом месте и в другом времени. Вот с этим «другим» и связано наше мышление.

Практическое мышление непосредственно связано с деятельностью, т. е. ее организует, обеспечивает адекватность этой деятельности, а значит, учитывает самые ее разные стороны. Не случайно, Б.М. Теплов пишет о «вплетенности» практического мышления в деятельность. Это значит, что практическое мышление вплетено в систему конкретной деятельности субъекта. Субъект привносит в ситуацию свое знание конкретно этого объекта и условий его преобразования. Для него характерно его индивидуальное видение данной проблемы, в этом видении отражены его способы действования.

Субъект практического мышления – это деятель, преобразователь. Он сам осуществляет найденное решение (преобразование), хотя и через посредство имеющихся в его арсенале средств, других людей и т. п., производящих изменения в объекте в нужном направлении. Вот почему при поиске решения, в специфике мыслительного процесса проявляются все его индивидуальные черты.

Субъектность, специфичная для практического мышления, проявляется и в особом – субъектном – знании объекта. По существу, субъект познает не просто объект, а всю взаимодействующую систему. Так, его знания объекта существуют на языке его индивидуальных средств познания и действия, имеющихся в его арсенале способов преобразования, уровней владения этими способами.

В то же время обобщения, входящие в его опыт, адекватны не коммуникации, не передаче этого опыта от одного субъекта к другому, а возможности использовать этот опыт в новых условиях, к новому объекту. Но тем же субъектом с его индивидуальным действованием и видением. Этим и объясняются трудности при передаче индивидуального опыта.

Исследование выполнено при поддержке РГНФ, проект № 02-06-00249a

Идеи О.К. Тихомирова в современных исследованиях мышления

Корнилова Т.В.

Москва

В сегодняшнем выступлении о наследии школы О.К. Тихомирова было бы правомерным говорить об определенных итогах развития деятельностной, или смысловой теории мышления. Однако ориентировка на контекст общей ситуации современных исследований в психологии мышления, задаваемый методологическим взглядом на возможности теоретического и практического выхода исследований мышления, позволяет фиксировать не столько итоги, сколько ключевые проблемы, отражающие актуальность поставленных в ней вопросов. Как писал прекрасный английский историк и основатель кембриджской школы мышления в гуманитарном знании Коллингвуд, основной вклад исследований в науку чаще заключается не столько в ответах, сколько в поставленных вопросах. Научиться правильному мышлению – это значит научиться задавать правильные вопросы, поскольку оценка ответов на истинность прямо связана с тем, какой вопрос был задан.

Вопросы, сформулированные О.К. Тихомировым, остаются сегодня универсальной сеткой ориентиров, направляющих анализ современного состояния нашей области знаний. Их дальнейшее перечисление удовлетворяет не столько временному критерию их возникновения в работах О.К. Тихомирова, сколько психологическому критерию – удивления, насколько проницательным может быть ум ученого, которому не подвластно социальное развитие общества, но подвластно предвосхищение тех проблем, которые уже более тридцати лет оказываются ведущими в методологии и развитии психологии мышления.

1. Компьютеризация деятельности человека в работах О.К. Тихомирова обсуждалась при постановке трех вопросов:

Каковы возможности и ограничения компьютерной метафоры в самом психологическом знании?

Каковы стратегии возможного взаимодействия человека с компьютером?

Каким образом компьютерные технологии меняют механизмы психологического опосредствования и преобразуют психику человека?

2. С последним из названных связан более общий вопрос о предмете общей психологии. Он в свою очередь имеет разные ипостаси.

Каковы принципы макроанализа психического и основные психологические законы, лежащие в основе психической деятельности?

Являются ли культурно-историческая концепция Л.С. Выготского и теория деятельности лишь историческими пластами психологического знания или же средствами методологического построения современной психологии мышления?

Сменивший О.К. Тихомирова на посту заведующего кафедрой общей психологии Б.С. Братусь примерно так сформулировал соответствующие ответы в одном из выступлений перед студентами, которое я рискую вольно передать: опосредствование – вот основная психологическая реальность и предмет изучения для общего психолога, в каком бы облике конкретных форм и механизмов оно ни проявлялось.

3. Соотношение разных форм анализа мышления: макроанализа и микроструктурного подходов, смысловой регуляции и процессуальной динамики мышления: какими им быть? С одной стороны, сегодня наблюдается укрупнение единиц анализа, в частности возрастает роль категориального аппарата психологии (субъект, личность, деятельностное опосредствование, общение), что свидетельствует о важности разработки интегративных представлений о регуляции мышления. Применительно к проблеме выявления ведущих механизмов детерминации мышления в условиях неопределенности это реализовано, в частности, в нашей концепции открытой гетерархической функционально-уровневой регуляции принятия решений.

С другой стороны, ряд проблем психологической регуляции мышления уже не может сегодня ограничиваться уровнями макроанализа. Так, классическими стали работы Э.Д. Телегиной и Т.Г. Богдановой, посвященные выделению структурирующей функции мотива в мыслительной деятельности. Вопрос о том, каким образом и какие виды внешней и внутренней мотивации детерминируют мыслительную деятельность, получил множество конкретных ответов как в исследованиях школы Тихомирова, так и в исследованиях учеников А.В. Брушлинского.

Однако развитие схем компьтеризованного эксперимента и использование множественных форм зависимых переменных, включающих как субъективные оценки разного рода предвосхищений, так и диспозициональные переменные мотивации, позволяет сегодня ставить другие вопросы – о микрогенезе мотивационной регуляции интеллектуальных стратегий. Как показано в наших последних совместных работах с И.И. Каменевым, О.В. Степаносовой, Н.В. Зателепиной, разные виды мотивации оказываются значимо связанными с разными этапами и разными уровнями подготовки и реализации решений. То есть сегодня вопрос должен ставиться иначе: не о едином макроуровне мотивационной регуляции мышления, а о формах и компонентах динамической мотивационной регуляции микроэтапов применительно к разноуровневым (и разведенным во времемни) процессам подготовки предрешений и окончательного выбора решения.

4. В какой степени для психологии мышления важно введение новых понятий, связанных, казалось бы, с развитием других областей знания?

Понятие неопределенности было использовано в книге О.К. Тихомирова в 1969 г., позже в 1976 г. появилось в книге Л. Гуровой. Прошло двадцать лет и проблема «мышление в условиях неопределенности» стала ведущей в формировании новых тем: так называемого нового мышления (при разном терминологическом оформлении этих терминов самим О.К. Тихомировым и Д. Дернером) и интеллектуального принятия решений (термин, подготовленный в 70-е гг. в представлениях о классификационной роли выделения ведущего уровня в процессах психологической регуляции при принятии решений).

5. Каким образом психология мышления должна взаимодействовать с другими, пограничными областями научного знания?

Одним из ответов стало выделение в 90-е гг. специальной области исследований – психологии принятия решений, совместившей потенциал собственно психологии мышления, междисциплинарных работ моделирующего подхода и новой социальной области реализации интеллектуального и личностного потенциала человека – реальности принятия решения и готовности человека к нему.

Казалось бы, новая изучаемая реальность в силу свернутости процессов когнитивной и личностной регуляции выбора по сравнению с более привычной для психологии мышления ситуацией развернутых интеллектуальных стратегий не вписывается в закономерности, установленные в школе Тихомирова. Однако именно подходы, разработанные в рамках этой школы, позволяют обосновывать несводимость психологического изучения принятия решения к тем упрощенным моделям, которые сформировались в психологии управления, в инженерной психологии и пограничных областях знания.

6. Проблема произвольности выбора человека получает сегодня новое звучание при установлении гораздо более тесных связей между исследованиями деятельностного подхода и подходов к пониманию саморегуляции и принятия решений, которые, как справедливо указала К.А. Абульханова-Славская в своей монографии 1980 г., до этого времени развивались достаточно параллельно.

Вопросы о соотношении самосознания и неосознаваемых процессах, личностной и интеллектуальной регуляции мышления по-новому формулируются сегодня именно благодаря интеграции смысловой теории мышления и исследований принятия решений. Возникают вопросы о специфической мотивации, соединяющей познавательные и личностные усилия субъекта в ситуации неопределенности и риска (механизмы принятия риска); о психологическом наполнении понятий личностного потенциала и интеллектуального потенциала человека; о нахождении новых понятий для отражения реальности изменения самосознавания в примеривании к себе возможных альтернатив при принятии решений.

Хорошо представленное в эмпирических исследованиях школы понятие операционального смысла не может быть применено к личностному Я, но указывает направление дополнения сложившейся традиции соотнесения личностного и операционального смысла представлением об иного рода динамических смысловых образованиях. Мы их стали называть динамическим регулятивными системами, имея в виду актуалгенез тех личностных свойств, мотивации и самосознания, которые функционально регулируют принятие решений (причем на разных этапах их микрогенеза).

7. В качестве важнейших общепсихологических проблем регуляции мышления и принятия решений остаются вопросы о сущности, формах и механизмах предвосхищений человека. Развернутые в школе Тихомирова исследования целеобразования в мыслительной деятельности позволили оттенить те формы опережающего контроля и (модного ныне конструкта) метаконтроля, которые еще только поставлены на повестку дня как процессы, связующие уровни саморегуляции и самосознавания с содержательной и динамической регуляцией собственно интеллектуальных стратегий.

8. Завершить же краткое представление основных вопросов, поставленных в школе Тихомирова, нужно вопросами о механизмах творческого мышления человека.

Здесь следует обратить внимание на актуальность проблемы взаимосвязи структурно-функционального анализа новообразований в процессе творческой деятельности и интегрального воздействия личности на специфику творческого мышления. Представление о новом мышлении как мышлении в условиях неопределенности, в условиях принятия решения без однозначно правильного или неправильного решения, предполагает как выявление микрогенеза новых типов интеллектуальных стратегий, так и тех личностных новообразований, которые свидетельствуют об изменении (преобразовании) структур личностного Я человека, делающего себя своими решениями.

Разработка психологических представлений о личностном и интеллектуальном потенциале человека будет необходимо включать проблему «возможного в мышлении» как поиск новых, не изученных пока механизмов детерминации творческого мышления и творческого выбора.

Работа поддержана РГНФ, грант № 03-06-00020а.

Личностная детерминация мышления

Селиванов В.В.

Смоленск

В современной отечественной и зарубежной психологии сложился достаточно отчетливый разрыв между личностными и познавательными (мыслительными) характеристиками субъекта. В советской психологии личность выступала в качестве непререкаемого начала, которое полностью определяет ход, функционирование и исход мыслительного поиска. Экспериментальная схема, подтверждающая данный вывод, была удивительно проста и эффективна в отношении обоснования тотальной личностной регуляции любого познавательного процесса. Она заключалась в том, что создавалась различная мотивация у разных групп испытуемых, и испытуемые начинали решать задачу (мыслить); при этом «разномотивированные» группы демонстрировали существенные различия в протекании мышления и его результативности. Например, эгоистически направленные оказывались менее творческими, чем альтруистически ориентированные и т. д. Упрощенная экспериментальная схема оказывала влияние на появление однозначной, неполной теоретической трактовки личностной детерминации мышления, взаимосвязи мышления и личности. В этом случае, хотя и отражается связь мыслительного процесса и деятельности личности, но данная связь прослеживается только с изначально сформированной мотивацией. Другие компоненты деятельности (цель, действия, операции, смысловые образования) находятся вне поля психологического анализа. В итоге основная детерминация мыслительных процессов исходит из прошлого (уже сформированной мотивации) и когнитивные схемы субъекта оказываются предопределенными потребностями, эмоциями и др. психологическими компонентами более «низкого» порядка.