Долгий путь любви, или Другая сторона

К концу рабочего дня в кабинет зашел Дмитрий.

– Все в порядке, Александра Николаевна? Справляетесь?

Она кивнула. Хоть и устала, чувствовала себя гораздо лучше, чем предполагала. Или все дело в том, что общаться приходилось через экран?

– У Вас будут какие-то требования ко мне? Распорядок, условия?

Мужчина покачал головой.

– Думаю, что Людмила Борисовна рассказала все, что необходимо. Да и Вы наверняка сознательный человек, который не нуждается в особых предписаниях. Кроме того, в нашей работе нет ничего сверхъестественного, и мне бы хотелось, чтобы сотрудники чувствовали себя комфортно. Это важнее всего прочего.

Она сглотнула ставшую слишком ощутимой горечь. И с чего только взяла, что прошлое имеет особенность возвращаться?

– Если закончили на сегодня, могу подвезти Вас домой. Я тоже как раз собирался уходить.

Саша покачала головой.

– Спасибо, в этом нет необходимости. Я пройдусь пешком.

Мужчина не мог знать, что добираться до дома ей придется около часа, но она нуждалась сейчас в этом времени. Хотелось втянуть в себя прохладный воздух так, чтобы он проник до самой глубины сердца, насыщая морозной свежестью. Надеяться на скорый снег не приходилось, это вообще редкость для их зимы, но почему-то радовала скованная холодом земля, почти звенящая под ногами.

– Скоро стемнеет. Не самое подходящее время для прогулок.

В ее жизни вообще мало что было подходящим, оттого заявление Макеева прозвучало нелепой шуткой. Саша заставила себя улыбнуться.

– Не думаю, что кто-то поджидает в темном переулке именно меня: не такой уж я ценный приз. Скорее наоборот.

Он нахмурился, задерживая взгляд на ее лице. Смотрел так пристально, что стало неуютно, и объяснение его взгляду не находилось.

– Вы не боитесь ходить в одиночестве по вечерам?

Боялась… только не того, на что намекал новый начальник. Она страшилась теней прошлого, готовых настигнуть в любое мгновенье мучительными воспоминаниями о так и не состоявшемся счастье. Сколько было таких темных вечеров, когда наивная девочка с упоением ловила жар, стекающий с губ и насыщающий лучше любого лакомства? Не пугалась ни холода, ни тьмы, пока ОН был рядом. Разве могла представить, что именно от него и произойдет самое мрачное в судьбе? Ей ли теперь избегать угрюмых подворотен?

– Меня сложно чем-то удивить. А одиночество – скорее благословение, чем проклятье.

Мужчина умолк, на время отвлекаясь на какие-то бумаги, но Саше отчего-то казалось, что разговор не завершен. Так и вышло: стоило ей собраться окончательно, застегнув последнюю пуговицу на пальто, как Макеев поднялся следом.

– Мои дела в офисе на сегодня завершены, а нам не мешает познакомиться поближе, раз Вы будете тут работать. Позволите составить Вам компанию на прогулке?

Дешевый трюк. Он опасался за ее безопасность и так коряво хотел проследить за благополучным возвращением домой? Знал бы обо всем, вряд ли вообще взял бы на работу. Зачем ему лишние проблемы и неуравновешенные сотрудницы? Но перспектива оказаться рядом с этим человеком на опустошенных холодом улицах не отталкивала: если он действительно в чем-то опасен, это хороший повод все выяснить, а если встреча случайна, хорошие отношения с начальником работе точно не повредят. Да и возможно, станет меньше на одного демона прошлого.

Уже при выходе из офиса кольнуло сомнение: чтобы сопроводить ее, Макееву придется совершить явный крюк, еще и без автомобиля, а потом возвращаться назад. Но мужчина, будто угадывая ее мысли, пояснил:

– Я оставлю машину здесь, а домой доберусь на общественном транспорте. Не могу отказать себе в удовольствии пройтись пешком, не помню даже, когда последний раз делал что-то подобное.

Саша привыкла жить незаметно для окружающих, никого не тревожа своим присутствием. Но теперь что-то выбивалось из привычных рамок. Он мог бы гулять в одиночестве, или с какой-то дамой, которая обязательно должна была быть у еще достаточно молодого и вполне привлекательного мужчины. Но вместо этого шла рядом, стараясь не смотреть на серьезное лицо человека, сопровождающего ее. Что-то отвечала, почти не вникая в смысл разговора, делилась ничего не значащими подробностями собственной жизни, вздрагивая каждый раз, когда звучал его голос, словно эта колкость не просто воплощалась в звуки, а касалась кожи, причиняя почти физическую боль. И на середине пути неожиданно не выдержала:

– Что с Вашим горлом? Сначала я подумала, что это простуда, но сейчас вижу, что нет, – перехватила его взгляд опять с непонятным выражением. – Простите за бестактность.

– Ничего страшного. Я привык, что меня многие считают хронически больным или заядлым курильщиком, – он усмехнулся. – Но все гораздо проще. Бытовая травма несколько лет назад, повредившая дыхательные пути и голосовые связки.

– Извините, – Саша отвернулась, ругая себя за любопытство. И для чего только понадобилась информация? Разве это что-то меняет? Она словно пересекла некую границу, установленную собственноручно, ведь давно уже не интересовалась ничьей жизнью. На прежнем месте работы с ней неоднократно пытались подружиться и девушки, и молодые люди, но она пресекала любые попытки этого. Хватало собственного дома, Пашкиного внимания и тепла в Дашиных глазах. А теперь вдруг добровольно шагнула туда, куда поклялась больше не продвигаться: в чужой мир, более того: в мир мужчины. Зачем?

– Вам не за что просить прощения. Я-то привык, а посторонним людям мое хрипение наверняка царапает слух.

Она заставила себя взглянуть на него, пытаясь компенсировать возникшую неловкость. Но глаза невольно спустились ниже, сквозь ткань шарфа пытаясь рассмотреть… что? Следы той самой травмы? Ничего глупее в этой ситуации сделать было нельзя, кроме как таращиться на него, как невоспитанная девчонка.

Но мужчина неожиданно улыбнулся, гораздо теплее, чем она заслуживала своим поведением.

– Чужие пороки всегда притягивают взгляд. Это нормально для живого человека.

В словах звучал намек, или ей показалось? Но выяснять не стоило: и так зашла слишком далеко.

Они как раз свернули в сквер, казавшийся в этом время пустынным. Только голые деревья да пожухлые листья – немые свидетели их разговора.

– А в чем заключается Ваш проект? Если это не секрет, конечно.

Макеев снова улыбнулся.

– Если бы это был секрет, я бы не взял Вас на работу. Ничего тайного. Все просто и даже не очень интересно для молодой женщины. Разработки для системы «Умный дом», так сказать, технические новшества, которые еще не реализовались на отечественном рынке. Я изучаю зарубежные аналоги и пытаюсь адаптировать их к нашим условиям.

– Почему же не интересно? Наверное, каждый будет только рад, если его работу сделает кто-то другой. А если это еще и бессловесный робот, который не станет жаловаться на усталость и ничего не потребует взамен за свою помощь…

Так ответила бы любая нормальная женщина. Саша знала об этом, и воспроизвести нужные слова было не трудно. И что с того, что ей на самом деле нет никакого дела до подобных выдумок? Она любила домашние дела, отвлекаясь с их помощью от реальности, и не видела смысла заменять машиной что-то из своих повседневных операций. Но таких, скорее всего, меньшинство. Идея, бесспорно, интересна… для других людей. А она – всего лишь переводчик, тоже машина, выполняющая определенную функцию.

Кажется, мужчинам нравится, когда говорят об их увлечениях? Саша почти ничего не понимала в технике, но из глубины памяти вдруг поднялись затаенные способности фантазировать. Она принялась рассуждать о безразличных ей вещах, надеясь, что роль окажется убедительной, а для чего играла, сама не могла понять. Во всяком случае, это был повод отвлечься, погружаясь в нейтральную, безобидную тему. Ничего личного: ни последствия его травмы, ни ее страхи, то и дело грозящие вырваться наружу.

Уже во дворе собственного дома Саша поняла, что разговор прошел намного легче, чем представлялось. Макеев и правда не походил на человека с тайными умыслами, хотя вряд ли она являлась знатоком человеческих душ. Еще и мужских. Но поразмышлять об этом времени не нашлось, ее отвлек тонкий, заливистый голосок, разрезавший тишину вечерней улицы.

– Мамочка!

Дашка повисла на шее быстрее, чем Саша успела отреагировать. Родные ручки, щеки, раскрасневшиеся от прохладного воздуха, а в глазах – неподдельная радость от встречи.

– А мы гуляем!

– И я… гуляю… – она бросила взгляд на мужчину, остановившегося в нескольких шагах от нее, вновь выискивая повод для обоснования собственной тревоги. Но этого повода не было: на лице Макеева не отразилось почти никаких эмоций, лишь легкая тень умиления, которая возникает при виде чужих детей. Не больше.

– Дмитрий Сергеевич, это моя дочь, Даша. И муж, – мотнула головой в сторону подошедшего супруга. – Паш, это мой новый начальник.

– Привет, принцесса, – Дмитрий легонько тронул девочку за плечо, а затем обменялся дежурным приветствием с Павлом. Простился без спешки, без какой-либо несобранности – ровно и выдержанно кивнул ей напоследок и двинулся в обратном направлении.

Саша присела на корточки и уткнулась лицом в волосы дочки, вместе с ее запахом вдыхая в себя покой. Протянула руку мужу, помогающему подняться.

– Ничего не хочешь мне объяснить?

Она вздохнула. Хотела бы, если бы могла. Но объяснений не существовало даже для себя самой.

– Ему нужны сотрудницы для бумажного перевода?

Снова вздох. Хорошо, что хотя бы с Павлом можно не играть.

– Нет. Я согласилась переводить на деловых встречах.

Мужчина помолчал, потом глянул на все еще виднеющуюся вдали фигуру Макеева.

– Может быть, стоит догнать его и поблагодарить? Он сделал то, на что я уже перестал надеяться.

Саша прижалась к его плечу.

– Я сама не надеялась.

– Малыш… – приподнял ее лицо, разворачивая к себе. – Он… нравится тебе?

Испугалась. Вздрогнула всем телом, будто ощущая внезапный удар.

– О чем ты говоришь? Это… невозможно, – уткнулась в грудь мужу, прячась от его внимания, и потому не заметила, как губы мужчины тронула легкая, едва ощутимая улыбка.

Глава 9

Работы оказалось много. Саша буквально погрязла в делах, которые никак не хотели заканчиваться. В действительности реальные встречи происходили нечасто, в большей степени приходилось общаться с партнерами Макеева по скайпу, но даже этих разговоров было такое количество, что к концу рабочего дня она порой практически начинала сипеть. С ее-то опытом перевода! Раньше и представить не могла, что горло может уставать, а губы запекаться от того, что ты слишком давно не молчал.

Но морально это совсем не напрягало. Физическое напряжение на работе приводило к тому, что вечером Саша почти с нетерпением ждала момента, когда сможет забыться сном в собственной постели. А вот сердцу стало легче. Сыграли здесь роль откровения о прошлом, которыми она щедро покрывала страницы в подаренном Павлом блокноте, или же смена обстановки повлияли на просветление сознания, ответить было сложно. Но теперь каждое утро ей хотелось оказаться на рабочем месте и погрузиться в мир, в сути которого она мало что понимала, но продолжала к нему стремиться.

Наверное, был во всем происходящем еще один момент, не заметить которого Саша не могла. Она сравнивала. Часто. Ее потерянный рай, разрушенную, идеальную сказку с тем, что окружало теперь. Компанию Кирмана, в которой научилась почти всему, включая самые страшные кошмары, с тем довольно скромным офисом, куда судьба занесла сейчас. И хотя разнилось практически все, это не мешало по новой просматривать прошедшие события, анализируя их не только на бумаге, но и в собственной голове, впервые за много лет.

Глядя на сдержанного, уравновешенного Макеева, почти лишенного эмоций, невольно думала о другом мужчине. Они были абсолютно разными, настолько, что походили на противоположные полюса Земли, и, тем не менее, находились в ее сознании где-то рядом. Саша мечтала о времени, когда сможет вспомнить Филиппа без боли. Несмотря на все случившееся, до сих пор безумно скучала, особенно глубокой ночью, в полусне, когда вспоминала не сковавшую руки хватку и не ладонь, запечатавшую рот, а совсем другие касания: сводящие с ума, выбивающие почву из-под ног и возносящие до небес. Нежность, не поддающуюся описанию. И боль причиняли не мысли о безумном, безжалостном действе, направленном на ее вроде бы благо, а невозможность вернуть хотя бы одно мгновенье рядом. Как же она нуждалась в кратком вздохе, сорванном с его уст! И как страдала от того, что это навсегда стало невозможным…

А Дмитрий, хотя и являлся сейчас ее начальником и достаточно хорошо справлялся со своими обязанностями руководителя, при этом оставался для всех в компании загадкой. Он вроде бы был, участвовал в процессе работы, отдавал указания, встречался с людьми, – и при этом находился как будто в стороне. Саше почему-то казалось, что лишь его тень сопровождает сотрудников в процессе деятельности. А душа мужчины, его сущность, нечто глубинное, остается неподвластным внешним проявлениям. Он и рядом, и бесконечно далеко, и приближаться не хочет сам. Хотя у него ведь было право вести себя любым удобным образом. Ей-то что до того?

Она продолжала двигаться, постепенно вливаясь в жизнь компании, даже позволила себе разговориться с девушками, находящимися с ней в одном кабинете. У нее не было цели посвятить их в подробности собственной судьбы, но, по крайней мере, вести простую беседу на нейтральные темы теперь не было так мучительно, как прежде. Это и близко не напоминало дружбу, но теперь вряд ли кто-нибудь из окружающих мог бы назвать ее дикаркой, как это нередко случалось на предыдущем месте работы.

Саша невольно заметила, что вслушивается в разговоры коллег. Не то, чтобы ее стали интересовать сплетни или чужие проблемы, но былое равнодушие постепенно оставалось позади. Павел все-таки был прав, когда говорил о том, что ей необходимо вернуться к привычным делам. Странно, что это стало очевидно для нее самой только теперь: спустя семь лет. И еще более удивительно, что повлиял на процесс осознания не Пашка, вложивший в ее выздоровление такое количество сил, а совершенно посторонний человек.

Не признать это не могла. Именно Макеев, странный мужчина, которого она встретила на кладбище (что за ирония судьбы?), заставил сердце биться быстрее и стремиться к тому, что раньше казалось немыслимым. Нет, она не могла сказать, что испытывает к нему хоть какой-то интерес. Ничего подобного не было уже давно. Ни к кому. Точнее, вообще никогда. Ее никто не волновал, кроме Филиппа, и Дмитрий не стал исключением. Саша вообще не знала, каково это: испытывать желание не вообще, а к конкретному мужчине с тех самых пор, как очнулась в больнице накануне похорон. Но что-то особенное было в нем, не поддающееся определению, что-то вынуждающее задерживать дыхание всякий раз, когда он входил в кабинет или встречался с ней в коридоре. Сначала казалось, что дело в ее обычных страхах, особенно с учетом их более чем странного знакомства. Но время шло, а Макеев не проявлял никаких признаков заинтересованности ни в ней, ни в ее судьбе. С того самого первого вечера, когда провожал ее домой, больше ни разу не поинтересовался ни делами, ни семьей, вообще ничем, что как-то бы могло подтвердить опасения. Они здоровались, как все остальные работники, обсуждали детали Сашиных встреч или переводов, но Дмитрий не сделал ни единого шага навстречу. Женщина этого не хотела, разумеется, но понимая, что ничего не происходит, отчего-то чувствовала разочарование, хотя не призналась бы в этом даже самой себе.

Пашкин отъезд впервые за долгое время не превратился для нее в трагедию. Его командировки всякий раз пугали вынужденным одиночеством, от которого не помогало даже присутствие Даши. Находиться в квартире без надежной защиты мужа, особенно ночами, было сродни пытке. Но и мешать его поездкам она не имела права, потому терпела, стараясь не признаваться, что почти считает минуты до возвращения мужчины домой. Он понимал, научившись за эти годы практически безошибочно разгадывать ее мысли.

А теперь вдруг все стало иначе, и предстоящая двухнедельная разлука не давила на грудь неподъемной бетонной плитой.

– Уверена, что справишься, малышка? Я ведь могу все отметить.

Действительно мог, но даже думать о подобной цене было невыносимо.

– Все будет хорошо, Паш. Я справлюсь. Мы справимся… – Саша растрепала волосы дочки. – Правда, Дашунь?

– Конечно! – девочка рассмеялась, повисая на шее отца. – Папочка, а сколько ты будешь в командировке?

– Две недели, сладкая. Что тебе привезти?

Саша улыбнулась, слыша, как Дашка взвизгнула в восторге от предстоящих перспектив: можно было заказать почти все, что угодно. Ее детские желания выглядели неприхотливыми, а Павел оказывался даже излишне щедр, словно пытаясь компенсировать подарками свое отсутствие. Прижалась к его плечу, шепча почти неслышно:

– Я хочу, чтобы ты поехал. Очень хочу. Ждал ведь так долго…

Мужчина обнял ее вместе с дочерью, целуя попеременно обеих.

– Обещай, что сразу позвонишь, если что-то случится. Саша! Я все брошу – и буду рядом.

Кивнула, демонстрируя согласие, и поспешила отвернуться. Муж слишком проницателен, и ему совершенно не обязательно знать, что на подобный звонок она никогда не решится, разве что случится что-то из ряда вон выходящее. Да и то маловероятно: Павел слишком много значит для нее, чтобы мешать в такие моменты.

Девушка с нетерпением поглядывала на темную ленту выдачи багажа, ожидая, когда же та, наконец, тронется. В который раз пожалела, что поступила так непредусмотрительно и не взяла вещи с собой в салон самолета. Могла бы: чемодан был небольшим. Сколько бы времени сэкономила! Взглянула на часы почти с тоской: уже тридцать минут приходится ждать. Она потеряла целых полчаса счастья. Несколько сотен прикосновений губ. Десяток его стонов, сплетенных с горячими признаниями. Сколько раз сама бы успела попробовать на вкус каждую клеточку тела. А вместо этого… ждет дурацкий чемодан.

Как же она соскучилась! Неоднократно пыталась бросить все и вернуться. К нему. Но перечеркнуть несколько лет учебы было непросто. Родители вложили огромное количество средств, чтобы отправить ее в другую страну, и проявлять неблагодарность в их адрес не хотелось. Осталось совсем недолго, а потом ее ждет осуществление самой главной мечты в жизни.

Лента дернулась, потянув вереницу сумок и чемоданов, и народ торопливо кинулся ближе в поисках собственных вещей. Девушка шагнула следом, сжимая телефон в кармане куртки. Не нашла в себе силы позвонить после прилета, прекрасно понимания, что и ОН испытывает то же самое. Не существовало слов, которые могли бы выразить ощущения на расстоянии. Еще немножко, а потом будет все сразу: вместе с кожей обнажаемые нервы, горячечный шепот, слетающий одновременно у обоих и плавящий остатки одиночества, одно на двоих дыхание, и страсть, и нежность, и две драгоценные недели, в которых больше никого не будет рядом. Только они.

Так и не смогла дождаться, пока чемодан дотянется до нее, – бросилась навстречу ленте, едва не сбив с ног высокого мужчину. Тот недовольно поморщился.

– Девушка, осторожней надо!

– Простите! – она сложила руки в характерном жесте. – Я очень-очень спешу. Меня ждут!

Подобные слова не особенно впечатлили пассажира, но мужчина все же сделал шаг в сторону, пропуская девушку, а потом с некоторым недоумением глянув во след, замечая, как она бросилась к выходу из терминала почти бегом.

Было недалеко. Широкий коридор с раздвижными дверями и множество встречающих, среди которых нужно угадать единственного. Сделала вдох, всматриваясь в лица людей, а выдохнула уже на его плече. Руки разжались, выпуская багаж, чтобы сплестись за спиной мужчины, подхватившего ее в объятья.

Заплакала, потом засмеялась, подставляя лицо под его жадные поцелуи. До окружающих не было никакого дела. Пусть смотрят, смеются, завидуют, – все, что угодно. Она будет просто наслаждаться отмерянным им временем, каждым драгоценным мгновеньем из этих безумно коротких четырнадцати дней.

Глава 10

В этот раз отъезд Павла впервые не превратился для Саши в трагедию. Она не считала дни до его возвращения, а ночами, находясь без сна в темноте собственной квартиры, ждала наступающего нового дня почти без страха.

Думать о том времени, когда их жизнь переменится, было все еще непросто, но ей удалось без содрогания заглянуть в собственное прошлое. Возможно, не за горами тот час, когда она сумеет осмыслить и будущее? Без него.

Кто бы мог подумать, что мужчина займет в ее жизни такое важное место? Саша точно не представляла. А ведь если бы не он, вряд ли бы вообще осталась жива.

И чем больше анализировала случившееся, тем очевиднее это становилось.

После проверки, который устроил мне Филипп, мы стали видеться с ним крайне редко. Казалось, мужчина прилагал все усилия, чтобы любым способом избежать моего общества.

Разумеется, приходилось регулярно пересекаться в офисе, он все так же нагружал меня работой, но при этом стал излишне строг и серьезен, не допуская больше ни шуток, ни подколов в мой адрес. И даже на деловые встречи, где присутствовал сам, отправлял в другой машине – с Павлом.

Это причиняло боль, но что-то изменить я была не в состоянии. Кажется, настал момент, когда следовало очнуться, выбросить из головы наивные мечты о том, что волнующее меня чувство однажды окажется взаимным. В юности легко вообразить подобное, но назвать себя юной уже не поворачивался язык. А взрослому человеку рассчитывать, что сказки превратятся в реальность, было смешно. Да, я влюбилась всем своим глупым сердцем, но мужчину, обосновавшегося в нем, это нисколько не волновало. Таких девочек в его жизни имелось… наверное, много. Я не смогла бы поинтересоваться их числом, да и он бы вряд ли ответил. Мой скудный, почти ничтожный опыт взаимоотношений казался смешным мне самой, а предлагать его в качестве критерия истины другому мужчине я бы не осмелилась.

Вначале ощутимо острая печаль от разбившихся иллюзий постепенно сменилась чувством легкой грусти. Она почти меня не оставляла, но при этом не терзала, не лишала сна и не побуждала бесконечно лить слезы, оплакивая свою нескладную долю.

Я жила, погрузившись в работу и наслаждаясь все новыми гранями, открывающимися с каждым днем. Уже потом, годы спустя, поняла, что Кирман на самом деле был первоклассным специалистом и почти идеальным начальником. Он давал подчиненным возможность раскрыться, стимулируя их на эти шаги. Поддерживал разными способами, материальными в том числе, тех, кто всерьез намеревался чего-то достичь. Его заявленная жесткость постепенно стала казаться неизбежной и необходимой.

Но при этом я не смогла ответить самой себе, чего мне хотелось больше: вырасти профессионально или увидеть одобрение в глазах своего главного авторитета. Два желания сплелись воедино, побуждая меня работать так, чтобы у Филиппа не было претензий. Убедившись, что не могу получить его любовь, я стала стремиться хотя бы добиться уважения. Старалась изо всех сил, но при этом постоянно испытывала их недостаток, не дотягивая до стандартов, которые сама же и установила. Училась сдерживать эмоции, ежедневно наталкиваясь на стену отчуждения, осязаемую почти физически. Не расстраиваться, видя рядом с ним других женщин. Они были. Не слишком часто, и почти никогда – на работе, но по каким-то необъяснимым случайностям мы сталкивались с Кирманом и в других местах. Я не верила в то, что это спланировано им как способ очередного внушения мне: слишком спонтанными выходили встречи, но от того переживались не менее болезненно. Оказалось почти невыносимым замечать, как мимолетом, вскользь его руки касаются не меня, как он улыбается, шутит, общается с другими, в то время, как я не удостаиваюсь даже простого внимания за рамками рабочего процесса. Хотя… разве он обещал мне что-то? Давал повод? Как раз наоборот: сделал все, чтобы убедить в обратном. И с какой стати я взяла на себя право обижаться? Глупая, наивная девчонка…

Я записалась на курсы немецкого языка, одни из самых дорогих в городе. Их хвалили, рассказывая о потрясающих результатах, а мне хотелось как можно скорее освоить новый язык. Но он все равно давался тяжело, гораздо труднее двух предыдущих, и даже денег было не жаль, лишь бы справиться со склонениями и падежами. Порой чувствовала себя непонятливой школьницей, когда не могла понять не только иностранцев, но даже самого Филиппа, владеющего немецким ничуть не хуже своих зарубежных партнеров. Не успевала за речью, путала слова, терялась и краснела, видя снисходительные улыбки, которыми меня одаривали собеседники. Смотреть ЕМУ в глаза в такие моменты было стыдно, и, возвращаясь домой, я заставляла себя зубрить учебники с удвоенной силой, чтобы в следующий раз допустить новые ошибки, совсем в других вопросах.