Мир духовного опыта

Человек, постигающий единство противоположностей, способен погрузиться на ту глубину, где происходит их синтез. Е.Рерих считала, что умение чувствовать и принимать противоречия указывает на расширение нашего сознания, его готовность вбирать жизнь в её истинном облике. Она писала: «…именно вмещение противоположений и является пробным камнем или свидетельством наличия в нас духовности. Все учения древности, так же как и Учение Христа, указывают на необходимость вмещения антитез, ибо сама жизнь соткана из таких кажущихся противоречий»303.

Универсальным парадоксом является опыт единства, в котором две души – человек и Бог – становятся нераздельными, оставаясь при этом самими собой. Тот же опыт проявляется и тогда, когда сознание, сливаясь со всем мирозданием, переживает единство как спаянную Божественным замыслом множественность. Оно чувствует и свою отдельность, и свою неотделимость от Целого. Мистический опыт ломает шаблон противоположности этих состояний. Высшая стадия опыта единства – не что иное как предельное вчувствование в гармонию множественности. Шри Ауробиндо пишет об искателе интегрального знания: «Переживание Божественного Единства, достигшее своего апогея, обретает для него ещё большую глубину, достигает еще большей широты охвата, если сопровождается всеобъемлющим переживанием Божественной Множественности»304.

Нередко можно увидеть, как в текстах различных духовных учений само Высшее Начало наделяется противоречивыми характеристиками. В «Дао дэ цзин» сказано: «Дао постоянно осуществляет недеяние, однако нет ничего такого, что бы оно не делало»305. В Упанишадах встречается синонимичное описание Высшего Начала: «Оно движется – оно не движется, оно далеко – оно же и близко, оно внутри всего – оно же вне всего»306.

Некоторые мистики описывали подобный опыт, не задумываясь о значении парадоксальности, в то время как другие использовали её как ключ к постижению Высшего Начала, в котором плавятся противоречивые черты действительности. Христианский философ Н.Кузанский, постигнув единство противоположностей, писал, обращаясь к Богу: «Так я увидел, что место, где ты обретаешься без покровов, опоясано совпадением противоположностей. Это стена рая, в котором ты обитаешь; дверь туда стережёт высочайший дух разума, который не даст войти, пока не одолеешь его. Тебя можно увидеть только по ту сторону совпадения противоположностей»307. Подобно этому, описывая высший йогический опыт, М.Элиаде замечает: «В самадхи йогин превосходит оппозиции и, обретая уникальный опыт, «объединяет» пустоту и сверхизобилие, жизнь и смерть, бытие и небытие. Ничто совпадает со Всем»308. Таким образом, мистики понимали, что невозможно приблизиться к абсолютному знанию, минуя встречу с парадоксальностью, которая вручает человеку своеобразный входной билет.

Ещё одна пара оппозиций, трудно воспринимаемая рациональным мышлением – одновременное переживание иллюзорности и насыщенной реалистичности обыденной жизни. Чувство иллюзорности доводит до нашего сведения, что мир вовсе не такой, каким кажется, словно всё, что нас окружает – причуды некой прихотливой фантазии, облекающей мир в обманчивый флёр. В то же время интенсивность реальности так рьяно вторгается в сознание, что оно не может сопротивляться ни ей, ни этой замысловатой синхронности реального и иллюзорного. Ощущение иллюзорности вовсе не предполагает убеждённости в том, что мир, в котором мы привыкли жить, – мираж, оно лишь указывает на то, что под слоем видимой жизни спрятано нечто иное. Благодаря иллюзии мы яснее постигаем реальность. Р.Роллан в биографии Рамакришны пишет, как видит майю (иллюзию) святой: «…перед ним встаёт истинный лик Майи: она в одно и то же время истина и ложь, знание и неведение…то, что ведёт к Богу, и то, что не ведёт к нему»309.

С одной стороны, мы чувствуем, что в духовном переживании привычный мир раскалывается надвое: знакомая, обхоженная земля остаётся позади, открывая горизонты неизведанной прежде реальности. С другой стороны, это двоемирие – только видимость. Мы присутствуем в двух Вселенных, на самом деле находясь лишь в одной. Едва ли читатель останется доволен подобным объяснением, придающим парадоксальности мистического опыта ещё большую таинственность, но объяснить необъяснимое можно лишь ещё глубже погружаясь в его тайну.

Мистический опыт также позволяет увидеть, что личное и безличное в нашем восприятии Божественного, – не более, чем категории, данные Ему классифицирующим рассудком. Мы можем иметь отношения с личностью Бога или признавать лишь безличный Абсолют, но на уровне совпадения противоположностей эти аспекты Божественного сливаются воедино. Чаще всего подобное осознание приходило к мистикам, не стиснутым традицией, убеждающей в истинности или верховности одного из этих аспектов Бога. Например, Рамакришна с равным благоговением почитал и безличного Брахмана, и свою Возлюбленную Божественную Мать – богиню Кали, которую с горячей преданностью любил всю жизнь. Для него Кали и Брахман были двумя ликами Единого, превосходящего противоположности личного и безличного.

Р.Роллан описывает откровение Рамакришны следующим образом: «Отныне всё становится ясным. И духовидец, вернувшийся из огненной бездны Брахмана, находит на берегу, к своей великой радости, божественную Мать, свою возлюбленную. И он смотрит на неё теперь новыми глазами, так как ему открыт её глубокий смысл, её тождество с Абсолютом. Она есть Абсолют, входящий в соприкосновение с людьми, безличное, которое становится человеком – становится женщиной»310. Рамакришна чувствовал единство разных проявлений Божественного, которым человек не вправе отводить определённое место в умозрительной иерархии. Наставляя своих учеников, он выбирал для них духовный путь, соответствующий их внутреннему миру: одних он направлял на путь любви к Божественной личности, других – на путь познания безличного Абсолюта. Таким образом, он определял наиболее подходящую почву, которая принесёт душам его учеников лучшие плоды.

Единство личностного Бога и безличного Божественного начала отражено и в христианском догмате Троицы, где Святой Дух предстаёт равноценной ипостасью наряду с Богом-Отцом и Богом-Сыном. Триединство Божественных Лиц отметает вопрос об иерархии между ними. Стоит вспомнить и еврейскую мистику, в которой безличное Божественное начало Эйн Соф – Бесконечное, Неведомое и не имеющее атрибутов – едино с личностным Богом, открывшимся еврейскому народу.

Человек, продвинувшийся на духовном пути, обретает способность к синтезу не только противоположных свойств Божественной реальности, но и к синтезу различных путей её постижения. Он объединяет и расширяет, вместо того чтобы разделять и сужать. Более того, такой человек не просто осуществляет синтез противоположностей, – он видит, что именно их взаимосвязь развивает его сознание, уводя от одностороннего развития, зацикленного лишь на одном качестве или свойстве Истины. В интегральной йоге Шри Ауробиндо много ценных прозрений о необходимости подобного синтеза, в том числе, о пользе обращённости нашего сознания одновременно к личному и безличному аспектам Бога. Шри Ауробиндо считал, что искатель, идущий путём интегральной йоги, убеждается в том, что «Личность и Безличность послужили двумя крыльями его духовного вознесения, и он предвидит, что достигнет высоты, где их благотворное взаимодействие превратится в слияние их сил, что позволит раскрыть интегральную Реальность и привести в действие изначальную силу Божественного. Не только в фундаментальных аспектах, но во всех процессах своей садханы311 он ощутил их двуединую истину и взаимодополняющее действие…Ибо для искателя интегральной йоги ни один опыт, ни один Божественный Аспект – даже самый запредельный для человеческого ума, даже если человек не чувствует необходимости достигать чего-то большего и легко соглашается признать его как единственную или окончательную реальность – не может рассматриваться как исключительная истина Вечного»312.

Плывущий в ладье блаженства

Самая восхитительная и любимая мистиками черта духовного опыта, его сладостный дар – ни с чем не сравнимое блаженство, чувство безграничного восторга и ликования, расширяющее нас настолько, что мы едва способны выдержать его напор. Забывая себя, мистик целиком отдаётся переполненности Божественным.

В том или ином виде экстаз сопровождает каждый мистический опыт. Он может вызвать слёзы радости и освобождения от тесного «я», выплёскиваемого в необъятность бытия. Пережив это состояние, человек понимает, что ничто не может превзойти его по остроте и глубине ощущений. Экстатический опыт затрагивает не только наше сознание, он также вызывает чувство расширения физической оболочки и её постепенного растворения в Божественной полноте. Часто подобный опыт называют океаническим, поскольку во время него мы ощущаем, как, вливаясь в бесконечность, становимся с ней одним целым.

Блаженство экстаза может доходить до крайнего предела, граничащего с невыносимостью. Нам может казаться, что ещё чуть-чуть, и этот поток захлёстывающего счастья лишит нас жизни. Описание классического религиозного экстаза можно найти в рассказе из коллекции, собранной У.Джеймсом: «У меня было ясное ощущение как бы электрической волны, пробежавшей по всему моему существу. Волны любви затопляли меня одна за другой, – не умею иначе выразить того чувства. Мне казалось, что это дыхание самого Бога. Ясно вспоминаю веяние незримых крыльев надо мною. Никакие слова не могли бы выразить ни с чем не сравнимую любовь, влившуюся в моё сердце. Я громко плакал от радости и любви…Волны набегали на меня, одна за другой, одна другой выше, пока я наконец не воскликнул – я помню это: «Я умру, если эти волны не перестанут набегать на меня!». И я сказал: «Господи, я не могу больше вынести этого»…Был уже поздний вечер, когда ко мне в контору зашёл один из певчих хора, где я был регентом. Он нашёл меня по-прежнему громко плачущим и спросил меня: «Мистер Финней, что с вами?». Некоторое время я не в силах был ему ответить, и он меня снова спросил: «У вас какое-нибудь горе?». Тогда я сделал над собой усилие и ответил ему: «Нет, но я так счастлив, что не могу жить»313.

Мистический экстаз – это опыт абсолютной полноты в противовес опустошённости, так хорошо знакомой современному человеку, оторвавшемуся от корней своего духовного «я». Ничто не способно насытить нас так, как приобщение к истоку и смыслу бытия. Экстаз – это счастье наполненного сосуда, осознающего какую драгоценность он вмещает. От природы экзальтированнный тип личности склонен к неожиданным и ничем не обусловленным приступам экстаза, для которых достаточно малейшего повода – прекрасного заката или строчки вдохновенной поэзии; в других же случаях экстатический опыт становится наградой за недюжинное духовное усердие.

Не всегда экстаз врывается к нам как всесметающий тайфун. Он может облечься и в молчаливое, созерцательное ликование, сохраняющее ясность и свежесть прохладного утра. Более того, именно такой «скромный», сознательный экстаз ценился мистиками разных традиций превыше всего. Они полагали, что яркие вспышки неудержимого экстаза возможны только на поверхности нашего «я», подверженного влиянию эмоциональной природы, тогда как истинный экстаз Богообщения подобен величественному спокойствию горной вершины. Христианские и суфийские мистики подчёркивали необходимость трезвения – состояния, в котором мы способны сохранять наблюдение за «пьянеющей» в Боге душой. Как заметил Г.Померанц, «бурные вспышки экстаза возможны на пути в глубину, но глубина останется недостижимой, если порыв не уравновесит трезвость»314.

Первое время, когда мы только вступаем в Божественный чертог, мистический опыт дарит нам небывалую радость, он окрыляет и воодушевляет идти вперёд, давая понять, что в человеческой жизни сложно вообразить нечто более удивительное. Но каждый человек однажды сталкивается с проверкой на прочность – блаженство покидает его, молитва и памятование о Боге не приносят былого трепета, и ему кажется, что мост между ним и Богом пал. Находясь в растерянности, он думает, что сбился с пути и обвиняет себя в небрежности. Лишь позднее к нему приходит понимание: порой Бог испытывает человека, чтобы узнать, нужен ли Он ему без той радости, которой одарял прежде. К чему привязан человек на самом деле – к экстатическому опыту или к Тому, с кем желает идти рука об руку, не ожидая награды и не рассчитывая на неё?

Экстатический опыт подчас становится наркотиком, и как только он исчерпывает себя, привязанный к нему человек остаётся ни с чем. Это ещё одна причина, по которой духовные учителя не поощряли слишком пламенный экстаз. Не следует отождествлять присутствие Бога лишь с этим состоянием сознания. Духовное наслаждение не может служить самоцелью, иначе привязанность к нему превратится в шлагбаум, пресекающий нам путь к самому Богу. Блаженство – это следствие пути к Наивысшему, а не цель. Необходимо уметь принимать это чувство и в то же время отрешаться, не ставя свой путь в зависимость от него. Христианский святой Хуан де ла Крус привёл на этот счёт меткое сравнение: «Муха, севшая на мёд, больше не может взлететь. Так и душа, неспособная отпустить духовную сладость, уничтожает свою свободу и препятствует созерцанию»315.

Интенсивность существования

Каждый мистический опыт насыщает мгновение невероятной жизненностью и полнотой. Мы познаём интенсивность бытия и пьём нектар своего абсолютного существования, как никогда прежде ощущая, что мы ЕСТЬ. Это осознание настигает нас как ошеломляющее откровение, как громадная, всезатопляющая волна. Когда это случается впервые, мы вдруг понимаем, что прожили множество лет, не зная по-настоящему этого потрясающего факта! Мы наконец-то чувствуем Жизнь, непрерывно пульсирующую в нашем сознании. Каждый из нас, часто сам того не сознавая, тянется к этому опыту на протяжении многих лет, стремясь ярче ощутить вкус жизни, – так подсознательная религиозность жаждет обрести предназначенный душе опыт. Как писал М.Элиаде, «религиозный человек всей душой стремится существовать, глубоко погрузиться, участвовать в реальности»316.

Издавна человек стремился к тотальному переживанию Жизни, выискивая всевозможные способы насытить это желание, но чаще всего они оказывались ложной мишенью. В погоне за опытом Жизни, человек пытался заполнить дни пёстрыми красками событий и впечатлений, чередой быстро сменяющих друг друга декораций и лиц. Он шёл на бесцельный риск, чтобы почувствовать остроту жизни, но она по-прежнему ускользала.

Мистический опыт интенсивности бытия не связан с бесконечным потреблением впечатлений. Это путь не в широту и количество, а в глубину и качество. Подобный опыт может нагрянуть в самых заурядных обстоятельствах, ибо «дух дышит, где хочет» (Ин 3:8). Он открывает нам удивительную ценность самых простых вещей, значимость незначительного, красоту всего, с чем мы постоянно входим в соприкосновение. Мгновение интенсивного бытия обладает большей содержательностью, чем тексты всех священных писаний, оно затмевает своим значением долгие годы духовных практик. Снимая покрывало с лика жизни, оно показывает её такой, какая она есть в своём высшем проявлении. У мистической поэтессы Лаллы есть стихотворение об этом:

«Люди без сознания

Читают священные писания,

Словно попугаи в клетках,

Повторяющие:

Рам, Рам.

Всё это – мнимое знание.

Лучше читай со мною

Каждый живой миг

Словно пророчество»317

В этом опыте мы можем проникнуться не только истиной своего существования, но обнаружить также, что и существование другого человека пронизывает нас насквозь. Мы впервые по-настоящему видим, что он Живой. Конечно, это звучит глупо, но лишь для того, кто ещё не знаком с подобным открытием. Тот, кто испытал это хотя бы однажды, несомненно, поймёт, о чём идёт речь. Изумлённые, мы смотрим на человека, как на величайшее чудо во Вселенной. В этот момент он становится для нас средоточием всей жизни в её концентрированном виде. Мы видим его духовным взором, превосходящим наш обыденный ум. Вот как описывает этот опыт дзэнский мастер Сэкида Кацуки: «…когда вы сидите у постели любимого человека и наблюдаете за ним, вы чувствуете и понимаете в глубинном ядре своего ума: действительно, это он! Если только вы сможете увидеть, что этот человек в самом деле здесь, в то же мгновение всё, что вы слышите и видите, расскажет вам о глубоком смысле существования»318.

Интенсивность бытия проявляется и в том, что во время мистического опыта всё воспринимаемое втекает в наше сознание в очень живом, насыщенном виде. Цвета, присутствующие в окружающем пространстве, выглядят ярче обычного, контуры предметов становятся более рельефными, словно дышащими и проникнутыми единой с нами жизненной сутью. Слова, которые мы слышим в это мгновение, текут сладкой мелодией; мы можем плохо понимать их смысл, так как рациональное восприятие притупляется, но их внутреннее наполнение от этого кажется ещё более весомым. Само пространство кажется вибрирующим и излучающим нечто неуловимое, но осязаемое. Д.Кришнамурти фиксирует эту особенность восприятия: «осознаётся рост чувствительности мозга; цвет, форма, очертания, общие формы вещей – всё стало более интенсивным и необыкновенно живым»319.

Так нам открывается дверь в новое измерение жизни – абсолютное, красочное и поражающее своей новизной, соседствующей с предсказуемым течением будней. Мистический опыт становится ответом на бесконечные поиски Жизни вовне, показывая нам, что её мощь и полнота обнаруживаются лишь тогда, когда мы заглядывает вглубь собственной души.

Мистерия сотворчества

Творите в сердце и наполняйте мир

прекрасными созвучиями

Надземное

Каждому человеку, способному погружаться в творческий процесс с головой, знакомо ощущение соприсутствия чему-то необычайному, неожиданно рождающемуся прямо у него на глазах. Писателю или музыканту кажется, что он не создаёт то, над чем трудится, а только внимает этой удивительной мистерии самосоздания, целиком подчиняясь её замыслу, становясь свидетелем того, как она выныривает из неведомых глубин. Это состояние отражено в строках поэта А.Вознесенского:

«Стихи не пишутся – случаются,

Как чувства или же закат.

Душа – слепая соучастница,

Не написал – случилось так»

То же самое состояние описывал христианский мыслитель Филон Александрийский: «Иногда, приступая к работе с пустотой в голове, я внезапно чувствовал, как что-то наполняло меня; мысли невидимым образом лились ко мне целым потоком и запечатлевались в моём уме; благодаря этому приливу божественного вдохновения, я приходил в необычайное возбуждение и терял сознание о месте, где я находился, об окружающих меня, о самом себе, о том, что я говорил и писал. Я сознавал в это время только богатство ниспосланного мне дара толкования, наслаждался сверхъестественной проникновенностью моего вдохновения и ощущал в себе величайшую энергию ко всему, что предстояло сделать»320.

Творческий акт выявляет в нас новые грани, взывая к тем глубинам нашего «я», о существовании которых мы и не подозревали. Он окунает в безграничную сокровищницу идей и заряжает энергией для их воплощения. Творя, мы попадаем в иную реальность, в мир неизведанного и неосуществлённного, жаждущего своего осуществления через нас. Мы входим в сферу непроявленного – Божественную бездну, из которой когда-то возникло всё существующее. Черпая образы из этой бездны и вкладывая себя в их материальное воплощение, мы реализуем свою творческую роль в становлении мира. Н.Бердяев писал о религиозном смысле творчества: «В тайне творчества открывается бесконечная природа самого человека и осуществляется его высшее назначение»321.

Творчество – это таинство, открывающее человеку его призвание – быть не только пассивным свидетелем созидательной мощи Бога, но и самому, наследуя Его черты, созидать миры, продолжая задуманное творение. Бог начинает своё созидание на незримом идейном уровне, человек же, улавливая облик Божественного замысла, реализует его на уровне материальном. Вкладывая пыл своей энергии, он придаёт интуитивно постигаемому облику земную форму, доступную восприятию каждого. Бог создаёт потенциал, человек даёт ему осязаемую жизнь.

Совершая творческий акт, мы можем пережить проблеск мистического опыта. Покоряя себе нашу волю, творчество уподобляет нас мистику, заворожённому созерцанием Божественного. Творческий акт требует той же предельной сосредоточенности, что и религиозное созерцание. Более того, он приносит тот же плод. Как и мистический опыт, творчество обновляет и очищает нас. В процессе созидания сквозь человека проносится поток вдохновения, вымывающий из души всё, что помешало бы ей воплотить новую жизнь, ждущую своего часа. Н.Бердяев замечает: «Творческий опыт – особый религиозный опыт и путь, творческий экстаз – потрясение всего существа человека, выход в иной мир. Творческий опыт так же религиозен, как и молитва, как и аскеза»322.

Это уподобление творческого опыта молитве и аскезе неслучайно. Молитва и аскеза – стрелы устремлённости души к Богу, деятельный путь к встрече с Ним. Творческий акт в своей глубинной сути имеет ту же цель. Созидая, мы идём навстречу замыслу Бога, вступая с Ним в сотворчество и оживотворяя идеи, покоящиеся в неистощимой бездне Его разума. Сам Творец переплавляет нас в мастера, которому даёт поручение.

Не только конкретная деятельность, но и вся наша жизнь может стать воплощением творческого богочеловеческого союза. Тейяр де Шарден, переживая состояние единения с Богом в труде каждого дня, признавался: «…в своем действии я соединяюсь с творческой энергией Бога, я совпадаю с ней и делаюсь не только её орудием, но и живым её продолжением. И поскольку нет ничего более глубокого в живом существе, чем его воля, то моё сердце в некотором смысле погружается в сердце самого Бога. Этот контакт постоянен, потому что я действую всегда; и в то же время, поскольку моя преданность и рвение могут непрерывно возрастать, контакт этот позволяет мне уподобляться Богу всё теснее и теснее – беспредельно»323.

Когда мы устремлены к Богу и живём, непрерывно памятуя о Нём, Он проявляет себя через нашу жизнь. Именно Он трудится нашими руками и направляет по верному следу мысль. Как писал Шарден, «Бог, в том, что есть в Нём наиболее живого и воплощённого, не далёк от нас, не недосягаем, но в каждый миг поджидает нас в нашей деятельности, в делах, совершаемых в каждый момент. В некотором смысле Он присутствует на кончике моего пера, моего молотка, моей кисти, моей иглы – моего сердца, моей мысли»324. Лишь тогда, когда мы забываем о Боге, это чувство совместного движения к воплощению нового бытия покидает нас.

Мистерия сотворчества проявляется не только в творческом акте, совершаемом в едином порыве с Божественным импульсом, или деятельности, ведомой и вдохновлённой им, но и в мысленных волнах, излучаемых нами в мировое пространство. Не только человек искусства, но и каждый из нас ежедневно создаёт мир вокруг себя самим своим существованием. От того, как мы мыслим, зависит плод незаметного глазу повседневного творчества. Каждый день, сознательно или нет, мыслью мы строим облик реальности, придавая ему прекрасные и гармоничные, или же пугающие и хаотичные черты. Мысль – это Божий дар. Назначение человека, его творческая миссия состоит в том, чтобы с помощью этого дара дать жизнь красоте, направляя внимание на светлые образы.

В учении Агни Йоги мысль – могущественная творческая сила, которую человек способен направить на совершенствование мира. Очищение мышления и сознательная работа с мыслью – непременное условие духовного роста. Каждая мысль, устремлённая на благо человечества, вносит лепту в преображение мира. Лейтмотивом учения звучат слова: «…необходимо утвердить мысль, как мощь и сотворчество Бытия»325. Важно укреплять красивые, ясные мысли, цементирующие пространство и служащие эволюции человечества. Умение мыслить ярко и образно, наполняя мысль энергией сердца и отправляя её в пространство, отличает человека-творца от обыкновенного мыслителя, занятого сухими интеллектуальными построениями. Рождённая в огненном сердце мечта – уже зарождающаяся реальность. В книге «Надземное» сказано: «Пусть мечта будет прекрасной. Пусть она творит лучшее будущее человечества. Пусть она создаёт героические образы. Пусть она проникает в высшие, Надземные Области. Пусть она служит к познанию Высших Существ, – только такое качество будет плодоносным. Она не только утвердит сознание творца, но и создаст драгоценную вибрацию на пользу общую. Так каждый мыслящий может приобщаться к великому мировому творчеству»326.

Одно из самых значимых творений, над которым человек трудится совместно с Богом – это его собственная душа. Мы непрерывно созидаем не только окружающий нас мир, но и самих себя. От того, насколько сознателен этот процесс, зависит скорость нашего духовного восхождения. Бог вкладывает в нас великий потенциал, но реализовать его мы можем лишь с помощью собственных усилий и неустанной работы над собой. Познавая себя, воспитывая волю и самообладание, отшлифовывая искусство мышления и распознавания истинного, мы можем воплотить в жизнь ту совершенную красоту, семя которой было посеяно в нас Божественным планом. В ответ на наше стремление к задуманному Богом совершенству, Он с ещё бо́льшим энтузиазмом помогает преобразить нашу природу, подобно тому, как проект, задуманный двумя партнёрами, реализуется наилучшим образом лишь в том случае, если оба они вкладывают равные усилия, зажигая друг друга жаждой к воплощению общей идеи.