Сказки для взрослых. И не только…

Через несколько минут она вышла растерянная:

– Странно… Никто не отозвался. Слушай, а вдруг это как раз тот мужчина, которому плохо стало? И что нам теперь делать с псом?

– Мамочка, что значит «что делать»? Ты же мне сама говорила, что мы в ответе за тех, кого приручили.

– Это не я говорила… Впрочем, не важно. Ну при чём тут мы? В крайнем случае, отдадим её в приют. И вообще, почему мы? Оставим здесь. Привязывай.

– Мама, – сказала девочка жалобно и посмотрела маме в глаза. Та открыла рот, чтобы отругать дочь за такую абсурдную мысль, но какая-то струнка тонко лопнула. Вспомнила, как примерно в таком же возрасте просила у родителей собаку, но мама была категорически против; со временем всё реже просила, а потом как-то перехотелось. Или убедила себя, что не хотела. Мысль вдруг перестала казаться абсурдной.

– Хорошо, возьмём её. Но, – увидев в глазах дочки слишком большую радость, добавила поспешно, – но на время, поняла?

– Да, мама, – старалась не моргать, чтобы не спугнуть свалившееся на неё счастье. Оставили у магазина записку для хозяина со своими номерами телефонов, и через несколько часов, как и планировали, уехали на всё лето на дачу.

Пёс оказался воспитанным и никаких проблем не доставлял. С именем были сначала проблемы, он не реагировал ни на какое называемое имя. Но когда, уже отчаявшись, назвали вяло «Роберт», пёс поднял уши и внимательно посмотрел. С тех пор он стал Робертом.

«Так мы стали жить вместе. Я, конечно, скучал по хозяину, часто думал о нём, лёжа на большом подоконнике и глядя в окно. Иногда отвлекался на то, чтобы прогнать наглых голубей с карниза. Новая хозяйка была забавной. С ней мы больше гуляли. Точнее, больше двигались – она вообще не сидела на месте. К вечеру я ощущал себя старой тряпкой, лежавшей у двери. Бывало, я на ней и задрёмывал, не в силах идти дальше. А вот старый хозяин любил сидеть на скамейке в парке и читать. Иногда дымил своей вонючей трубкой. Я лежал рядом, голова на передних лапах, и смотрел на проходящих мимо. Много думал. Например, одна мысль не давала мне покоя. Люди почти всегда живут парами. А собаки нет – почему так? Хотя, вот мой хозяин тоже жил один. Может, он немного собака? Тогда понятно, почему мы с ним так хорошо ладим».

Но за всё лето никто так и не позвонил по поводу пса. Вернувшись в Москву, решили справиться о хозяине. С трудом, через знакомых на станции скорой помощи, узнали, куда его увезли тогда, и как же удивились, что его так и не выписали: инсульт, лежит частично парализованный. Стало отчего-то стыдно. Да, и бывают же совпадения: его фамилия тоже была Терентьев, как и её девичья.

Решили, не без колебаний, навестить его. Даже цветы купили. В регистратуре уточнили номер палаты. Боязливо открыла скрипучую дверь палаты. Вздрогнула и захлопнула её. Как?! Не может быть. Собралась с силами, сжала кулаки, зашла, ведя дочку за руку.

– Привет, папа!

– Ух ты, – седой мужчина лет семидесяти в старомодных очках оторвался от книги, бросив на неё взгляд, но при этом не пошевелившись, – вот так сюрприз! Привет, дочка. Рад видеть. Представишь меня этой мадемуазель?

– Знакомься, это… это твоя внучка. Диана, этот твой дедушка Роберт.

– Дедушка?! – девочка выпучила глаза и спряталась за мать. – Но ты же говорила, что он уехал?

– Да, говорила. Будем считать, что он приехал. Или мы. Неважно.

– Дедушка, ты болеешь? – девочка участливо посмотрела на него, подойдя.

– Ничего, внучка. Выздоровею.

– Давай выздоравливай, я тебе нашего Роберта покажу.

– Кого? – дедушка с трудом пошевелился, откладывая книгу одной рукой; вторая не двинулась.

– Собаку нашу, – она понизила голос, – ну, не совсем нашу, её хозяин оставил у магазина, а мы нашли и приютили.

– Надо же… Я тоже свою оставил у магазина, а потом мне плохо стало, меня и увезли, до сих пор не знаю, что с ней. Моего пса по-другому звали. Но почему-то мне кажется, что он меня узнает, – и он попытался подмигнуть, не очень успешно.

– Спасибо, что пришли. Диана прелесть, – сказал он дочери, когда они собрались уходить.

– Да… – закусила губу, чтобы не заплакать. – Выздоравливай, мы ещё придём. Ты прости, что мы… что я… Столько лет не виделись… Дурацкая обида – а как не обидеться, просила же продать дачу и мне купить квартиру, а ты упёрся, далась тебе эта дача… Потом гордость, а потом просто привыкла… А сейчас понимаю, как это было глупо… Ты же так любишь свою дачу, как я могла о таком просить? Да и хорошо, что так вышло, что сами потом квартиру купили, а не в подарок получили – так радовались и гордились собой!

– Ничего, дочка. Это жизнь. Я рад вас видеть. Буду ждать.

На следующий день она, прыгая через ступеньку, добежала до дверей палаты, перевела дух, постучала. Не дождавшись ответа, приоткрыла дверь. Отец лежал с закрытыми глазами и улыбался. Он был таким спокойным и счастливым, решила не будить его. Посмотрела с минуту, увидела, что цветы пожухли – завтра надо свежие принести. Вытерла слёзы и вышла. Напряжение спало, и пришло ощущение, что всё хорошо. Просто всё хорошо.

Дорожные споры

В проходе вагона кто-то, пыхтя, приближался, как прибывающий на станцию паровоз. Показалась рука с двумя пухлыми пакетами неопределённого цвета, и сразу распространился запах варёной колбасы. Крепкая старушка со строгим взглядом, который не выдержал бы ни один лев в зоопарке, протиснулась к столику, со звоном водрузила на него пакеты, уронив стоявший стакан; он не разбился и укатился под полку. Старушка невозмутимо оглядела попутчиков и сказала молодому загорелому парню в майке, сидевшему на нижней полке:

– У тебя же, сынок, нижняя полка? А у бабушки верхняя – так мы поменяемся. Бабушке на верхотуру эту не залезть, – она не спрашивала, а утверждала.

– Мать, – парень поудобнее уселся на полке, не показывая ни малейшего желания вставать. – Давай хамить не будем, а?

– А? – она обернулась; её панамка от удивления съехала на бок. – Ты что, изверг, хочешь, чтобы я на верх полезла?! Совести у тебя нету, тьфу!

– А ты о чём думала, когда билет покупала, а?

– Я? Так не было вниз уже, не было! А ехать надо. Думала, добрые люди пустять… Эх, что же это делается, а? – Она обратилась к двум женщинам средних лет, сидевшим напротив. Они, однако, не отреагировали, доставая пакеты с едой из своих сумок. Старушка продолжала, обращаясь опять к извергу. – Неужели же тебе не совестно? У тебя же и мать есть, наверное, эх ты!

– Моя мать просит, если ей нужно, а не требует. Я, может, тоже устал, три смены за баранкой отработал, урожай сымаем. – Парень показал на руки с кровавыми мозолями. – И мне не жалко, ты не думай! Вопрос принципа – не хами, а попроси, и всё будет хорошо.

Старушка поджала губы:

– Хм, просить… Ты что, сам, что ли, не видишь, что бабушке тяжело, а? Вот жеж воспитали на свою голову, а? – Однако просьбы так и не последовало.

Сидевший напротив через проход на боковом месте парень в очках, по виду студент, поднял голову от книги и сказал старушке:

– Давайте со мной поменяемся, у меня нижнее. Правда, боковое.

– Боковое? – старушка недовольно пожевала то ли губы, то ли язык. – Боковое не пойдёть. Это же все будут мимо шастать! Не, и не предлагай! – махнула для верности рукой.

– Как хотите, – студент пожал плечами.

Сверху вдруг послышалось:

– Слющий, дарагой. Давай со мной помэняемся, а? – с верхней полки высунулась лысоватая голова, принадлежавшая мужчине средних лет восточного вида.

Студент опешил:

– Почему? Вы же не старушка…

– Вай канэчна нэ старушка, я почти дэд. А?

– Для деда вы слишком крепки. Не надо пока.

– Слющий, – псевдо-дед зашептал, – давай мы поменяемся, а я тебе пэрсик, а? Хочешь пэрсик?

– Персик? Студент сглотнул. – А давайте.

Сразу же откуда-то сверху возник пахучий персик, и обмен состоялся. Студент наслаждался, громко чавкая с верхней полки, привлекая всеобщее внимание и дразня запахом садов Шахерезады. Шофёр не выдержал:

– Эй, брат, а ещё персик есть?

Персиковый магнат величественно повернул голову и посмотрел на того:

– Канэчна! Мэняю на твоё мэсто, идёт? А то у мэня боковое, нэ удобно…

Шофёр с готовностью кивнул:

– Идёт, идёт! – и вот и они уже поменялись местами.

Старушка несколько одурела от такой быстрой смены декораций; она жалобно посмотрела на нового восточного соседа:

– Сынок, а ты не уступишь бабушке?

– Канэшна уступлю, у нас старших принято уважать, – он поднял палец и добавил, – а что у тебя там? Колбаса? Курица? Угостишь? А то одними пэрсиками сыт не будешь…

– Да конечно, на здоровье. – Она радостно закудахтала, распаковывая пакет, – вот и курочка, сейчас из фольги достану, вот яички, ешь, касатик! Я тут, пока ты ешь, рядом посижу, хорошо? – тот милостивым жестом разрешил.

Женщины с полки напротив, называвшие друг друга Нинкой и Надькой, наконец нашедшие то, что они искали, водрузили на стол бутылку водки. Новый сосед одобрительно кивнул и достал кружку. Шофёр, уже укрывшийся одеялом, открыл глаза, сел. Тётеньки загалдели:

– Что, и тебе налить? – и вот у него уже в руках чья-то кружка. Даже бабке перепало. Тут одна из тёток спохватилась:

– Эй, студент! Студент, иди сюда, нальём.

Тот поправил очки, замотал головой:

– Я не пью, спасибо.

Махнули рукой и забыли про него.

Быстро перезнакомились, перешли на «ты»… Весёлый шофёр Лёха, держа в руках кружку, обратился к своему вновь обретённому восточному брату Нико:

– Слушай, ты только не обижайся, ладно?

– Ладно, а за что?

– Ты вот скажи, почему у вас все торгуют и никто не работает, а? Я бы тоже так хотел жить! Грузовик этот во уже у меня где!

– Э, дарагой, зря ты так! Как не работают? Все работают! Это как про всех русских сказать, что они пьют! – он покосился на кружку в Лёхиной руке. – И потом, чтоб торговать, знаешь сколько сил нужно? Знать, что купить, где, сохранить, уберечь… Эх… – он махнул рукой и затосковал, глядя куда-то вдаль.

– Ну хорошо, согласен. Но вот я после девятого класса, как и все мои, деревенские – в техникум, хорошо ещё, что есть в райцентре. Да я бы, если бы бате сказал, что хочу торговать, он бы меня не понял. Да и накостылял бы – так, для порядка. А? А вот у тебя как?

– Так и у меня так! У меня отэц торгует на рынке всю жизнь, дядя Гога – по галантерее специялист, брат Вано ларёк открыл… Ты нэ поверишь: я же хотел на водителя учиться!

– Врёшь!

– Да! Люблю машины – ах как люблю! И ездить, и даже запах этот масла и бензина! И что – отэц сказал «нэт»! «Нэт»! – он поднял палец и вдруг заплакал. – Я так горэвал! Как я был бы счастлив, если бы был водителем, как ты!

Он сидел, опустив голову, и вытирал слёзы. Все молчали, даже жевать перестали.

– Вот так дела… – пробормотал Лёха, оглядывая попутчиков. Вдруг понял, что любитель машин не врёт. Стало неловко, сразу ушло опьянение.

– А я всегда думал, – он тихо добавил, – что был бы счастлив, если бы жил, как ты…

– Да, – сказал кто-то.

– А может, – волнуясь, вмешался студент, – это как раз потому, что вы оба тем, о чём якобы мечтаете, никогда не занимались? Потому и думаете, что это лучше, чем то, что делаете сейчас? А?

Никто не ответил. Вскоре крадучись расползлись по своим полкам и быстро уснули.

Наутро все проснулись от того, что проводница совсем рядом крикнула голосом прапорщика:

– Солдаты, подъём!

Поезд резко остановился. Вдруг с третьей, багажной полки спрыгнул прямо на пол и почти бесшумно солдат в форме, но босой, за ним второй. Оба были небольшого роста и щуплые, коротко стриженные. Быстро надели сапоги, магическим движением накрутив за мгновение портянки.

– Эй, служивые! – обратилась к ним Нинка-Надька, кокетливо поправляя волосы, – вы откуда?

– Оттуда, – один, рыжий, с веснушками, показал пальцем вверх, изобразив рукой полёт ракеты.

– Точно, ракетная часть у них тут, – подхватил шофёр. – А вот скажите, мы тут вчера поспорили… Вы вот кем хотите быть в жизни? Для полного счастья?

– Мы? – солдаты переглянулись. – Мы хотим до дебмеля дожить! Это и есть счастье! – засмеялись и скрылись в тамбуре. В грязное окно было видно, как они бегут по перрону малюсенькой станции, на которой на минуту остановился поезд.

Парижский детектив

– Дорогой, так не хочется уезжать из Парижа. – Она прижалась к мужу.

– Угу. А что делать? Не менять же билеты. Хотя…

– И зачем мы такой рейс выбрали? В такую рань вставать, ещё и с пересадкой почти на весь день…

– Мы же хотели заодно Франкфурт посмотреть, забыла?

– Да ну его… Ты же сам говорил, что в войну его весь разбомбили, так что там ничего старого не осталось. Хочу остаться в Париже! Прислушайся к шуму за окном: уже три часа ночи, а Париж бурлит. А нам уже через час вставать…

– Я бы тоже остался… Но что делать? Ладно, спи…

Сонное такси пробиралось по заполненным людьми улицам; те всё не расходились, жужжали, как пчёлы вокруг улья, наслаждаясь наступившими выходными. Недавно прошёл небольшой дождь, пахло мокрой свежестью. Проверяя документы, муж наткнулся на пластиковую пластинку с узором из отверстий.

– Смотри, мы же ключ от номера не сдали!

– Странно… Как быть?

– Ну, не возвращаться же из-за этого!

Жена весь полёт выглядела озабоченной, трогала шею, рылась в сумочке, растерянно о чём-то думала и отвечала невпопад.

Франкфурт разочаровал совершенно. Немногочисленные достопримечательности не впечатлили, даже старые по виду дома вокруг небольшой центральной площади не радовали: голос в голове услужливо пояснял: «эти дома восстановили после войны; они не старые». Даже музей кино, хороший по-настоящему музей, с интерактивными экспонатами и возможностью погрузиться в процесс создания фильмов, как-то не впечатлил. Так не хотелось прощаться с Парижем, так было тоскливо от ощущения потери, что, едва приехав из аэропорта, сразу забронировали следующую поездку в Париж. Муж предлагал поискать отель поинтереснее, но жена упёрлась: хочу только в этот. Ну ладно, в этот так в этот.

Не прошло и двух месяцев, как наконец сбежали из промозглой московской осени в осень парижскую, ещё почти летнюю, солнечную и радостную. Подъезжая на такси к гостинице по узкой улочке с односторонним движением, которую многие прохожие, судя по их неспешному променаду по её середине, считали пешеходной, муж спросил у жены:

– Ну что, ключ от старого номера вернём?

– Нет, давай оставим как сувенир.

– Странный сувенир… Ну, как хочешь.

Выходя из машины, жена оглянулась, потянулась и радостно сказала:

– Обожаю Париж! И Латинский квартал особенно!

Номер в этот раз, в соответствии с теорией вероятностей, им достался другой, пятьдесят два, ровно над тем, предыдущим. Едва поворачиваясь в узком коридоре с чемоданом, он сказал:

– А представляешь, мы можем зайти в наш старый номер!

Жена почему-то восприняла серьёзно и чуть не набросилась на него:

– Ты что! Там же другие люди. Ты о чём думаешь?!

– Да пошутил я…

Номер был так же прекрасен, как и старый: с деревянными балочками на потолке, в тканевых обоях, со старым кожаным креслом в медных заклёпках – уютное французское ретро. Поужинать вышли в знакомый французский ресторан неподалёку. С сочувствием отметили, что португальский ресторан напротив по-прежнему пуст, как и в прошлый их приезд, и одинокая фигура хозяина у входа излучала примирение с судьбой. Пока ждали заказ, жена вдруг вспомнила, что забыла телефон; умчалась и быстро вернулась.

После ужина уснули быстро – устали.

Утром их разбудил резкий стук в дверь.

– Неужели уборка? – муж посмотрел на часы, – рано же ещё!

Крикнул, обращаясь в сторону двери:

– Non!1

Но стук продолжился; спокойный громкий голос произнёс:

– Police! Ouvrez la porte, s’il vous plaît2.

– Полиция? – муж удивлённо стал натягивать шорты. – Странно.

Жена привстала на локте, удивлённая и встревоженная.

На смеси французского и ломаного английского с помощью консьержа лысоватый усталый полицейский объяснил, что в отеле произошла кража, поэтому все номера обыскивают. Начали осматривать комнату, потом попросили показать вещи.

Найдя в косметичке у жены ключ от старого номера, полицейский удовлетворённо кивнул и спросил, откуда у них этот ключ. После сбивчивого рассказа о не сданном в прошлый раз ключе усы полицейского изобразили удивление, а лысина недоверчиво заблестела.

– А почему не вернули ключ на ресепшен сразу же, как приехали? И теперь вы им не пользовались?

– Да как-то забыли… Что вы, конечно не пользовались. А что, кража произошла в номере 42?

– Да.

– Вот так совпадение. – Шокированный муж удивлённо повернулся к жене.

– А позвольте, – полицейский, продолжая рыться в косметичке, взял в руки небольшой кулон, – это ваша вещь?

– Конечно! Это я подарил жене на годовщину нашего первого свидания.

– Первого свидания? Это что, праздник?

– Конечно! А для вас нет?

– Ну… – Полицейский задумался. – Первый поцелуй – да. Первый секс – да. Но просто первое свидание…

– У нас оно было совсем не «просто»! Да и сам кулон: помню, когда я дарил его, сказал, чтобы он стал талисманом нашей будущей семьи.

Француз покачал головой, с уважением посмотрел на мужа.

– А вы можете подтвердить, что это ваша вещь?

– Конечно! – Муж достал телефон, полистал фотографии. – Странно, давно ты его не носила, да? – бросил взгляд на жену.

– Ищи, носила, конечно.

– Ну вот, смотрите, это мы в Париже этим летом, видите?

Полицейский взял телефон, увеличил масштаб фото, внимательно рассмотрел кулон, и не менее внимательно – глубокий разрез блузки жены, нехотя отдал телефон, вздохнул:

– Мне придётся временно забрать эту улику. И распечатайте мне фото, это тоже улика.

– Но почему? Всё же прояснилось, никто ничего не крал, это наш кулон, разве нет?

– Не совсем. Мадам из номера 42 тоже утверждает, что это её вещь. И у неё тоже есть фото с ней. Правда, недавнее.

На следующий день в дверь опять постучали. Муж был в душе, жена, в халате, открыла дверь. Всё тот же полицейский воодушевлённо поздоровался.

– Вы так прелестны в этом халате, – вдруг проговорил он, но, не дождавшись реакции, откашлялся и добавил: – Хотите позвать мужа? Есть новая информация.

– Он в душе. А что за информация? – не вытерпела она.

Он приблизился и сказал тихо:

– Оказалось, пара из 42-го номера нашла кулон там же, в номере, неделю назад, когда вселились. Откуда же он там взялся и куда делся? А кроме того, появился свидетель, постоялец соседнего номера, который видел, как в номер 42 заходил посторонний. Как раз, когда хозяева были на ужине, – в это время и произошла кража.

– Да? И кто же это?

Он вздохнул, достал платок, вытер лысину и сказал грустно:

– Вы.

Она собралась было заплакать, но передумала. Сказала, тоже вполголоса:

– Давайте я вам всё объясню. Только вы мужу ничего не говорите, хорошо?

– Слушаю вас, – Он присел в кресло.

– Мы уже говорили, что в прошлый раз мы жили в этой же гостинице, в номере 42, и при выселении забыли сдать ключ. Вы видите, он не электронный, как теперь почти во всех гостинцах, а просто пластиковая пластинка с отверстиями. Так вот, в тот раз я уронила кулон за ванную, сразу не достала, а потом забыла – мы очень рано уезжали. Мужу говорить не стала – он бы очень расстроился, всё-таки на нашу годовщину подарок. Я предложила спланировать опять поездку сюда, чтобы забрать кулон – я была уверена, что он лежит там же, где упал; кто же знал, что та дама его найдёт! Я зашла, когда их не было в номере; кулон был там, но не за ванной, а на столе. Я удивилась, конечно, но взяла, он же мой всё равно!

– Но почему же вы не сказали об этом на ресепшене? Это выглядит, как кража. Ещё и с вторжением в жилище.

– Что же делать? Это же моя вещь…

Он задумался; звук льющейся воды в душе прекратился. Полицейский встал:

– Можно спустить на тормозах – та дама ведь тоже не сообщила о находке на ресепшен, так что тоже виновата. Но от вас потребуется услуга.

– Какая? – она сильнее запахнула халат вплоть до шеи и отступила.

– Ваше фото. То, где вы с кулоном.

– Фото? Хорошо, мы как раз вчера напечатали…, – Взяла со стола фотографию, протянула ему.

Он посмотрел, ухмыльнулся:

– Хорошее фото! Удачи.

И вышел.

Долг

Давно уже прошло время, когда кто-то занимал у Саши деньги в долг. Видимо, пришедшая с возрастом к окружающим хотя бы в этом мудрость привела к умению планировать, да и жизнь с годами становилась стабильнее, что ли. Поэтому, когда Сергей, пришедший в их банк недавно руководить операционистами, попросил в долг денег, Саша удивился. Дело не в том, что было жалко, да и нужны они были на что-то важное: то ли заболел кто-то, то ли ещё что. Смущало то, что не то что друзьями не были, но и вообще общались по работе раза три всего. Подумал: «Раз попросил, значит, очень нужно». И дал. Сергей обещал вернуть до конца месяца.

Прошёл конец месяца, пошёл следующий, но Сергей молчал. Собственная моральная чистоплотность не только не дала бы Саше самому забыть про свой долг, но и предполагала её наличие у окружающих; Саша допускал, что у Сергея могли измениться обстоятельства, но не понимал, как можно об этом не предупредить.

Прошло ещё пару недель. Это уже создавало определённые неудобства: сумма была немаленькой, и не было понятно, рассчитывать ли на её приход в ближайшем будущем. Как-то после совещания, когда остальные участники разошлись, Сергей сам подошёл к Саше:

– Прости, были проблемы с банком, переведу на этой неделе. Пришли мне номер своей карты.

Сашина вера в человечество воодушевилась. Но ненадолго. Деньги так и не пришли. Саша даже не звонил Сергею, хотя были рабочие вопросы, которые нужно было обсудить: Саша не хотел, чтобы Сергей подумал, что на самом деле он звонит, чтобы напомнить о долге, хоть и не говоря о нём. И сама мысль, что Сергей подумает, что Саша допускает и боится, что долг не вернётся, была оскорбительной и смехотворной, по мысли Саши.

Как-то, заходя в офис, увидел Сергея, паркующегося на «Порше». Возникло какое-то ощущение обмана. Вскоре в офисной кухне, наливая кофе, услышал разговор коллег о новичках, в том числе о Сергее. Кто-то сказал:

– Что-то он мне деньги не отдаёт…

Саша встрепенулся:

– И мне… А сам на «Порше» ездит. Странно это.

А Дима, молчаливый бородач-программист, сказал тихо:

– У него отец болен. Он его в Израиль отправил на операцию. А «Порше» тут ни при чём.

И всем стало стыдно. Даже Диме. За компанию.

Деньги Сергей так и не отдал. А Саша и не спрашивал – неудобно как-то.

На новогодней вечеринке отдел Сергея получил ежегодный приз лучшему подразделению банка, его лично поздравил генеральный. Все веселились, шампанское лилось изо всех углов. Перемещаясь по танцполу по извилистой траектории, Саша почувствовал, что его кто-то крепко ухватил за руку. Обернулся – Сергей, сильно навеселе.

– Поздравляю! – Саша искренне пожал ему руку.

– Спасибо, друг! – Сергей пританцовывал, держа в руке бокал, расплёскивая драгоценную жидкость на местами выбившуюся из брюк рубашку.

Алкоголь снизил до более нормального уровень Сашиной воспитанности, и он весело спросил:

– Серёга, деньги-то то когда ждать от тебя? Или забыл?

– Деньги? Не забыл, конечно. – Серёга икнул, проводил взглядом проходящую мимо коллегу, у которой юбка заканчивалась, не начавшись. – А что, – он вдруг резко приблизился к Сашиному лицу, дохнув на него смесью спиртных напитков разной крепости, – последние деньги, да?

Саша оторопел:

– Нет, конечно, не последние.

– Ну так что ты тогда ноешь? Что, не понятно, что, раз не вернул вовремя, значит, не мог?

– Понятно, конечно, – Саша дружелюбно похлопал Сергея по спине, но тот смотрел на него злым и протрезвевшим взглядом, – ну ты бы сказал, я бы понял! Но ты же молчишь, некрасиво как-то!

– Некрасиво? У меня отец болеет – вот это не красиво, понимаешь? Какое право имеешь ты мне говорить, что это некрасиво, когда у меня в семье такое несчастье, а? Ты же сам здоров, а?

– Да… – сказал Саша, ощущая чувство вины. – А «Порше»?

– А что «Порше»? Ты бы и сам такую возможность не упустил – у них была ночь распродаж, салон закрывался, пол-лимона скинули, прикинь! Пришлось подсуетиться, подсобрать у друзей-коллег. Это бы было преступление, если бы я такую машину упустил, я на неё год облизывался!

– И что теперь? Когда вернёшь?

– Да не переживай ты, – теперь Сергей хлопнул Сашу по плечу, – отдам! В крайнем случае займу ещё у кого.

Саша, продолжая испытывать необъяснимое чувство вины, решил махнуть рукой и больше не спрашивать. Просто смотреть на это как на научный эксперимент. «Да, я не понимаю, как такое может быть, – говорил он себе, – и не могу этого объяснить. Так что будем наблюдать, чем же всё это закончится».