Дьявольский полдник. Петербургская пьеса

В т о р о й с а н и т а р. Я те пободаюсь, крапивное семя! Получай! (Сильно бьет сумасшедшего по голове. Тот обмякает, его снова связывают. П а ш к а вытаскивает ключ.) Квартального дождися, пусть обсмотрит все у него. Бумагу составит, то-сё. Некогда нам тут с ним… прохлаждаться.

С а н и т а р. В четвертом етаже каморка его! Под крышей!

П а ш к а. Знаю я!

С у м а с ш е д ш и й (очнувшись, горестно). Что ты знаешь? Ты ничего не знаешь. Мне жаль тебя, магометанин, дитя природы… Ты зришь, как падают короны и главы избранных родов! (С а н и т а р у, жалобно). Пусти руку, рожа… Наследника престола прибил, опричник…

С а н и т а р (толпе). А вы чего уставилися? Балаган вам тута, представление? (П а ш к а теснит зевак, выставив перед собой метлу. Нехотя публика подается назад.) Дворник, куды ты опять делся?

П а ш к а. Здеся я!

С а н и т а р. Туды, что ли, в обход?.. Туды, нет?

П а ш к а. Куды туды?

С а н и т а р. На Дворянскую вашу, «куды», аристокрация голодрана… Собралися, смотрют… Нет, чтобы лужу вычерпать… Ходи тута, ноги ломай…

С у м а с ш е д ш и й (изнемогая). Свободу России!

В т о р о й с а н и т а р. Сами скоро в нее ляжете… Порося православные…

С а н и т а р ы уволакивают хныкающего сумасшедшего. Толпа постепенно расходится. Шарманщик вновь начинает крутить ручку, наполняя двор унылыми звуками. Хлопают закрывающиеся окна. К П а ш к е, взявшемуся за метлу, подходит последний из зрителей – остроносый молодой человек в плаще, с волосами, ниспадающими на плечи из-под широкополой шляпы.

Ч е л о в е к в ш л я п е. Послушай, малый…

П а ш к а. Чего изволите-с?

Ч е л о в е к в ш л я п е. Вот этот… безумный… Кого увели. Кто он таков?

П а ш к а. Поприскин, титулярный советник… С двадцать шестой. Квартировал с Марфой Пономаревой, кухаркой. Токмо она теперь в деревню подалась – страшно, вишь, с блажным проживаться… Так-то он тихий был, незлобный, все в должность ходил, газетки читал да бормотал всякое… несуразное. Придет, бывало, с присутствия и сразу в постелю.

Ч е л о в е к в ш л я п е. Так обычное дело.

П а ш к а. Однако платил исправно, ничего не скажу. Достатков ему сильно не хватало, вот это было приметно. От того и повредился.

Ч е л о в е к в ш л я п е (негромко, сам себе). Чудесно… Титулярный советник от нищеты с ума сошел. Интересно… Ах, как хорошо…

П а ш к а. Приходили тута к нему – с департаменту. Так ён на четвереньки упал и ну – собакой лаять! Потом встает, руку эдак вытягиват и давай их поносить! «Циклопы, шумит, мандарины китайские! А главная безобразия ваша – сам господин енерал! Будьте вы все прокляты!» Да как завоет, аж кровь в жилах застыла… Эти-то, товарищи его, по лестнице кубарем скатились, так испужалися… И бегом со двора!

Ч е л о в е к в ш л я п е. Замечательно. Нет, в самом деле, славно… А скажи-ка, братец, такая Кирхгоф Шарлотта Федоровна, не в этом ли доме обитает?

П а ш к а. Которая колдунья? Это – прошу покорно…

Ч е л о в е к в ш л я п е. Зачем колдунья? Известная гадалка. Весьма прозорливая. Говорят, судьбы провидит удивительно точно…

П а ш к а. Так-то оно так… Но… (Оглянувшись, доверительно.) Нечисто там, ваше благородие.

Ч е л о в е к в ш л я п е. Это почему же?

П а ш к а. Нечисто… Ваша правда – все, что Кирховша нагадает, все, как есть, сбывается. Но токмо самое худое. А чтобы что хорошее… Того не быват. Злобная она. Вы бы не ходили.

Ч е л о в е к в ш л я п е (неуверенно). Все же надо сходить…

П а ш к а. Ну, я уведомил. Только на меня, чур, не ссылаться. В девятом нумере немка живет. С горничной, звать – Катерина. Но их сейчас дома нет – к заутрене поехали. Потом в Гостиный двор, в лавки… Кубыть, нескоро придут.

Ч е л о в е к в ш л я п е. Нескоро… Тогда вот что. (Достает листок бумаги, что-то быстро пишет карандашом.) Передай ей, любезный, вот это. Как появится. (Дает П а ш к е вместе с пятаком.) А лужа у тебя знатная! Просто… Черное море, а не лужа! Гусей не завел еще?

П а ш к а (шмыгнув, весело). Не-а!

Ч е л о в е к в ш л я п е. В какой-нибудь Италии такой и не сыщешь! А?

П а ш к а. Не могу знать, ваше сясество – не бывал-с!

Ч е л о в е к в ш л я п е. Трактира нет ли поблизости? Чаю бы испить.

П а ш к а. Так тут рядом, за углом. Именуется – «Услада друзей». Вывеска, то есть, висит – приманчивая. Тама и чаю… можно.

Ч е л о е к в ш л я п е. Что ж – насладимся. (Задумавшись). Ты, брат, с такою-то лужей прямо в историю попадешь, видит Бог… Или в литературу русскую. (Уходит, бормоча под нос.) Поприскин, да… А если, например, Поприщин?

П а ш к а недолго смотрит ему вслед, разворачивает записку, читает, потом вместе с пятаком прячет в карман фартука. Прихрамывая, подбирая по дороге брошенные медяки, к нему приближается шарманщик, закончивший, наконец, свой убогий концерт. Останавливается рядом и вдруг оглушительно чихает.

П а ш к а. Здравствовать… желаю.

М у з ы к а н т (слегка заикаясь и поправляя маленькие круглые очки). Б-благодарствуйте. (Тихо.) Ты видел, Крис? Видел?! Прямо по моей теме!

П а ш к а (тоже негромко). Не ори.

М у з ы к а н т. Он?

П а ш к а. Похоже.

М у з ы к а н т. Но п-почему?

П а ш к а. Кирхофшу спрашивал.

М у з ы к а н т. Выходит, он о ней знал! Ты об этом читал где-нибудь?!

П а ш к а. Слушай, не возбуждайся. И вообще… (Оглядывается.) Сюда больше не ходи. Я спалился.

М у з ы к а н т. Кто?

П а ш к а. Купец. Я сразу заподозрил. Потом расскажу.

М у з ы к а н т. К-купец? Это который Пантелеев?

П а ш к а. Отчислением грозил.

М у з ы к а н т. Странно…

П а ш к а. Что странно?

М у з ы к а н т (снова оглушительно чихает). Незадолго до п-провала Мещерский приютил одного пилота. На п-перевалке. Авария, уходил с Бородина… Так он шепнул Мишке… (Совсем тихо.) Резидент тут у них никакой не Купец, а некто… П-погост. Загадочная личность.

П а ш к а. Как? Вообще не слыхал…

М у з ы к а н т. Агентурный псинаним, как тут говорят. А кто это – пилот не знает. Зверь, говорит, беспощадный. Шаг в сторону – расстрел. И на кладбище. Отсюда – П-погост.

П а ш к а. Комиссия исторической безопасности?

М у з ы к а н т. Aber natuerlich! (Ну конечно! – нем. яз.) Вот этот П-погост его вычислил и домой отправил. С первой же полевой практики! Мишка, уходя, вышел на оперконтакт и передал. (Молчание.) П а ш к а. Как оно было-то?

М у з ы к а н т. Говорили ему – носи преобразователь на шее, вроде оберега. Как все нормальные люди.

П а ш к а. А он?

М у з ы к а н т. Перед баней сунул прибор в карман. И забыл, д-дурак. На мазурке взопрел, естественно, полез за платком. Преобразователь выпал и – вдребезги. Скандал! Одежда, усы, бакенбарды – все исчезло. Мечется, за колонны прячется, сам г-голый… Теперь на кафедре объяснительную пишет. А такая тема была! «М-мифология русской дуэли»!

П а ш к а. Все испортил, поганец.

М у з ы к а н т. Вестимо. А что же, дорогой шеф, мы теперь б-будем делать? (Чихает.)

П а ш к а. Подумаем. Общий сбор в воскресенье. Место – прежнее.

М у з ы к а н т. Заводим Нуль-Т? А… Алекса?

П а ш к а. По-другому туда не доберешься. Зато спокойно. Алексу я сам доставлю… Ты чего расчихался-то?

М у з ы к а н т. Т-табак нюхаю. Погружение в среду! Рапе. Хочешь?

П а ш к а. Ишь ты – рапе. Нищеброды, вроде тебя, такой не брали. Березинский нюхай.

Со стороны подвала доносится пьяная песня «Вспомним, братцы, Русь и славу!» Помогая друг другу, во двор выбираются Т е л у ш к и н, В а л е н ю к и К у п е ц.

П а ш к а. В «Усладу» пошли – продолжать. Пошел черт по бочкам…

М у з ы к а н т. Как? Что сие означает?

П а ш к а. Попойку означает. Смертельную.

М у з ы к а н т. Хорошая поговорка, надо записать…

П а ш к а. Запиши, запиши… Тебе пригодится.

Ш а р м а н щ и к, чихнув напоследок, уходит в сторону трактира. Приобнимая друг друга, троица медленно минует П а ш к у.

Т е л у ш к и н (В а л е н ю к у). А красота там какая! Дали какие, простор… Море видать!

В а л е н ю к. Каковы же были первые мысли ваши и, например, слова… (Спотыкается.) Под пятою, станем так говорить, небесного ангела?

К у п е ц. Знамо, каки… В приличном обчестве не услышишь!

Т е л у ш к и н. Все слова, веришь ли, позабывал. Стою на коленях, за крест держуся и токмо ору на весь белый свет: «Ур-ра!»

В с е (хором). Соловей, соловей, пта-ашечка! Канареечка жалобно поет!

Троица медленно удаляется. На мгновение К у п е ц оборачивается и одаривает П а ш к у коротким, трезвым и злым взглядом. П а ш к а со вздохом берет ведро, намереваясь идти к луже, но тут тихонько звякает ближайшее окно в первом этаже и раздается негромкий девичий голос.

Д е в а. Пашенька…

П а ш к а (нехотя подходя к окну). Ну? Чего тебе?

Д е в а. Что же ты, Паша, меня позабыл-позабросил? Ведь я тебя намедни весь вечер прождала. И ночью глаз не сомкнула.

П а ш к а. Не мог я.

Д е в а. Ай разлучница завелася?

П а ш к а. Кака еще разлучница?

Д е в а. А Катька, змеюка красивая, что у провидицы в служанках?

П а ш к а. Ну и дуры вы, бабы, спасу нет.

Д е в а. Что ж сразу – дуры… А кто с ней тута втихаря лясы точил? Я все видела, все… Смотри, Пашка!

П а ш к а. Точил – значит, надо было. Словцо за Петра Михайловича замолвил. Поговори, мол, с бабкой… Может, микстуру даст, может – пошепчет чего-нить…

Д е в а. Все пьеть, поди…

П а ш к а. С водки своей в конец свихнулся. По ночам вскакиват – и давай дверь, чем попадя, заваливать. «Пришли, орет, за мной чертовы демоны… Щас мучать зачнут! Щас насовсем прибьють…»

Д е в а. Это он все по Анисье страдает. Ой, беда… Тута заговоры не помогут, Паша.

П а ш к а. Полночи с им провозился… От того и не пришел. Звиняйте нас покелева…

Д е в а. Пашенька…

П а ш к а. Ну?

17

Д е в а. Ой, Пашенька, голубчик, ты бы того… побывал, что ли, у меня-то… Не мил и свет, коли милого нет…

П а ш к а. Вот артельщик мой угомонится, тады, может… Да нет, навряд ли. Опять в трактир поперся. Коли не напьется, буянить зачнет. Как такого оставишь… Ведь ён с тоски руки на себя наложить.

Д е в а. Пашенька, дружочек…

П а ш к а. Ну?

Д е в а. Это я без тебя скоро в петлю полезу. Или совсем с ума свихнусь.

П а ш к а. Не болтай.

Д е в а. Уже свихнулась. Вчерась, когда ждала тебя… (Округлив глаза.) Сызнова привидениев видела.

П а ш к а. От дура, чего мелет. Кого ты опять видела-то, заполошная…

Д е в а. Видела! Ой, страшно… Некие человеки из дверей вышли и пошли.

П а ш к а. Мало ли кто по ночам шляется.

Д е в а. Я и подумала – от Кирхофши, бесовки старой, гуляки идуть. А присмотрелась – батюшки святы! Макаров, Иван, цырюльник наш… Ну тот, что год назад от горячки помер… Идеть, как, скажи, живой! А за ним – жена его, Люся, та, что от водянки преставилась. Тоже выходить! Я аж обмерла вся… Стою, дыхнуть не могу!

П а ш к а. Что же они – в саванах, что ли, али в простынях?

Д е в а. Что ты? Не шути так, не ровен час… В одеждах своих шли, как и всегда выходили…

П а ш к а. Блазнит тебе…

Д е в а. Недаром бабы сказывали – на поганом месте Пантелеев дом построил. Кладбище тут было допрежь… Вот и ходют они, покойнички!

Во дворе появляется маленькая и скрюченная старуха Кирхгоф с горничной Катей. Окно в первом этаже мгновенно закрывается. П а ш к а суетливо подтягивает штаны и идет к вошедшим.

К и р х г о ф (еще издали, тыкая палкой в сторону П а ш к и). Двёрник! Verdammt noch mal! (Проклятье! – нем. яз.) Ты, грязный свинья!

П а ш к а. Не извольте браниться, Шарлотта Федоровна! Как вы в своем здоровье-с?

К и р х г о ф. Надо, надо тебья бранить, надо тебья убИвать и вешать, Du – bloede Esel (Ты – глупый осел – нем. яз.) и проклятый лентяй! Тьфуй!

П а ш к а (К а т е). Чего енто с ними?

К а т я. С апреля месяца, почитай, лужа под воротами стоит! Ноги больные у них, тяжко в обход-то, по канавам да огородам! Пошли было напрямки, по досточке, так все, что ни на есть, промочили! Ироды!

К и р х г о ф. Ты есть мерзкая Scheise! Рюсский пьяниц!

К а т я. Гроссмутер оскользнулись да со всего размаху в лужу-то и сели! (Выжимает платье.) А с ней и я, раба Божия!

К и р х г о ф. Тебья надо убИвать!

П а ш к а. Сей минут уберем-с, Шарлотта Федоровна!

К и р х г о ф. Молшать! Фуй на тебья!

П а ш к а. А вот письмецо вам велено передать! (П а ш к а торопливо достает записку и протягивает ее старухе.)

К и р х г о ф. Я ходить к господин Пантелеефф! Я тебя увольнять и выгонять! Вместе с твой мюжик! (К а т е, надменно.) Примите цеттель, ма шери. У, ленивый коров! (Изрыгая проклятия и потрясая тростью, старуха ковыляет к входной двери.)

П а ш к а (тихо, передавая записку). Мещерский сгорел. Общий сбор в воскресенье. Там же.

К а т я. Йоганн знает?

П а ш к а. Как же нам без дорогого нашего Йогана? Знает, успокойся. Испроси отгул, со мной полетишь.

Снова звякает окно в первом этаже.

Д е в а (громко). Все вижу, Пашка! Ой, вижу…

К а т я (тихо). Это еще что такое?

П а ш к а (тихо). Это такая… адаптация. Погружение в среду.

К а т я (тихо). Ну-ну. И часто ты так… погружаешься?

К и р х г о ф (кричит от входной двери). Катрин! Катрин! Komm zu mir, bloede Dirne! (Иди ко мне, глупая девка! – нем. яз.)

К а т я. Бегу, баушка! (Па ш к е.) От тебя вот никак не ожидала! (Спешит к старухе.)

Д е в а. Пашенька… Голубочек!

П а ш к а. Да что ж ты пристала-то ко мне, как, скажи, блин к сковородке! Шпиёнишь все, проходу нет от тебя!

Д е в а. Брани, брани, Пашенька… Заглянул бы вечор, светик. Буде любишь, так скажи, а не любишь – откажи!

Во двор осанисто вдвигается квартальный надзиратель Иван Степанович Михеев.

Д е в а. Ой, мама… (Захлопывает окно.)

М и х е е в (оглядывается, замечает П а ш к у). Подь сюды.

П а ш к а. Здравия желаем!

М и х е е в. Ты не дворник.

П а ш к а. Никак нет-с!

М и х е е в. Где?

П а ш к а. А с господином Пантелеевым, Лексей Лексеичем и господином писателем, как звать – не знаю, в трактир прошествовали. Книгу об ём пишуть.

М и х е е в. За враньё – оштрафую. И на съезжую.

П а ш к а (крестится). Ни Боже мой – в «Усладе» оне! Шоб мне повылазило!

М и х е е в (с угрозой). Гуляем всё…

П а ш к а. Никак нет-с – изволят статейку сочинять. Про беззаветный подвиг сына Отечества.

М и х е е в. Я этому сыну пока что только штраф пропишу. На первый раз.

П а ш к а (оглядываясь, быстро достает свой пятак, сует в руку квартальному). Не погнушайтесь, ваше благородие, жену евонную помянуть. Ноне у них – годовщина… Ну, помните? Анисья, утопшая… Беспартошная.

М и х е е в. Что ты мне тут суешь?

П а ш к а. А лужу мы того… сей же момент вычерпнем. Это мы скоренько!

М и х е е в (смягчившись). Так бы и сказал. (Прячет пятак.) А то – кни-игу пишуть… (Посуровев.) Поприскин Антон, сын Михайлов, титулярный советник… Вот тот, что на излечение нынче отправлен в Обухвинскую… Требуется составить вещественную опись и опечатать.

П а ш к а. Так я проведу, ваше благородие… Ключ-то доктора мне оставили… Тута он проживал, в четвертом етаже… (Ведет квартального к двери.) Не извольте беспокоиться…

Проходят в дом. Двор пустеет.

Сцена третья

в которой ведутся странные разговоры о городе Петербурге и его жителях

Трактир «Услада друзей». За длинным столом, уставленным бутылками и мисками, сидят Т е л у ш к и н, К у п е ц и В а л е н ю к. Поодаль пьет чай и читает газету Ч е л о в е к в ш л я п е. В углу, на лавке, «христа ради» примостился М у з ы к а н т. Летает половой с подносом, в глубине хозяин трактира, зевая, протирает посуду. Больше в заведении, по раннему времени, никого нет.

В а л е н ю к. Чела… эк!

П о л о в о й. Слушаю-с!

В а л е н ю к (указывая на Т е л у ш к и н а). Скажи-ка, братец, вот сия борода – кто он таков?

П о л о в о й (присматриваясь). Сия? Дак знамо… Дворник здешний.

В а л е н ю к (со значением оглядев приятелей). А еще кто-с?

П о л о в о й. Не могу знать-с. Просто дворник. Заходить другой раз.

В а л е н ю к. Петя, душа… Сделай ему свой, станем говорить, намек!

Т е л у ш к и н, посмеиваясь, щелкает себя по горлу.

П о л о в о й (качает головой). Не взыщите, барин, в долг ему нипочем не понесу. Не отдаеть, пролаза! Вот ежели вы за него уплотите, да за прошлые разы, да за стекло побитое, то за нами не постоит…

К у п е ц. Ладно, ступай… Стой! Еще штоф. Да чаю неси…

П о л о в о й. Сей минут-с. (Убегает.)

Т е л у ш к и н. Вот те и милость царска… Тут хоть как представляй, без деньги не нальють. Ишо по той же шее и надають.

К у п е ц. Тебе-то? Видели уж, молчи. Как на съезжую тебя отсель таскали. Верите ли, господин писатель, в одиночку шестерых отбутылил. Добро бы еще, пьян был. Оно бы и понятно. Так нет – тверёзый в драку полез. Гвоздила…

Т е л у ш к и н. Обидно мне стало. Я им – про шпиц, про способ свой, а они – глумиться. Не можно, кричат, токмо на руках влезать. Человек, мол – не муха какая, прости Господи, по шпицам ползать.

В а л е н ю к. Однако же, голубчик, их тоже можно понять. Сила здесь, станем говорить, надобна богатырская.

Т е л у ш к и н. Дай пятак, барин.

К у п е ц. Дайте, Аристарх Осипович, дайте. Возверну, ежели что.

В а л е н ю к с недоумением протягивает монету. Т е л у ш к и н, побагровев, в одно мгновение сгибает ее и швыряет на стол. Монета звякает о стакан. Молчание. Ч е л о в е к в ш л я п е, отвлекшись на секунду, вновь шелестит газетой. Привставший М у з ы к а н т поправляет маленькие треснутые очки и снова садится. Прибегает П о л о в о й с подносом, смахивает со стола крошки, ставит штоф, чашки с чайником и собирает грязные тарелки.

Х о з я и н т р а к т и р а. Они тады двоих так-то свернули, да в окошко-то и кинули-с.

В а л е н ю к (икнув). Благословил же Бог силушкой…

Т е л у ш к и н. А не шути со мной, коли не знашь. (Распрямляет пятак и возвращает В а л е н ю к у.) Да я это… ничего. С сердцов махнул. С полицией же не дрался, закон знаем.

Х о з я и н т р а к т и р а. Лучше б набрался. У нас ведь как: хмельного буяна – на полати, тверёзого – на цепь.

К у п е ц. Заносить полицейским пришлось. Одни от него убытки.

Т е л у ш к и н. О, о…

К у п е ц. Свезло еще, что случай тада приключился. Отвлекло их маленько, в участке-то.

В а л е н ю к. А что такое?

Т е л у ш к и н. Самоубийцу доставили. Бритвой себе по горлу полоснул. Весь в крове лежал.

В а л е н ю к. Самолично? Сам себе перерезал?

К у п е ц. Говорят, художник некий. Студент… Любов несчастна али как. Но вот что примечательно: нашли у него на квартире опий. Это, понимаете ли… да. Совсем распустилися. (Шумно прихлебывает чай.)

В а л е н ю к. Что же следствие?

Т е л у ш к и н. Да кто ж его знат… Страха в народе не стало. (Разливает всем в рюмки и сам первый выпивает. За ним – остальные.)

К у п е ц. Бога забыли, вот что. Слыхал я, нынче уже и на Дворцовой площади раздевають.

В а л е н ю к. Истинно! О сем и сам Пушкин, Александр Сергеевич, мне поведал – на днях там атакован Сухтельн. Герой двенадцатого года. Страшно стало в России жить, господа!

Ч е л о в е к в ш л я п е внимательно смотрит на него поверх газеты.

Т е л у ш к и н. У государя под самым носом грабють. Так это что! Слыхал я, объявился на Васильевском острове один.

В а л е н ю к (икнув). И что же-с?

Т е л у ш к и н. Шинели с прохожих сдираеть, шельма.

В а л е н ю к. Только шинели?

Т е л у ш к и н. Токмо. И поймать его, сказывают, никакой возможности нет. Потому как ён – и не человек вовсе.

В а л е н ю к. А кто же?

Т е л у ш к и н. А призрак.

К у п е ц. Небылица…

Ч е л о в е к в ш л я п е глухо кашляет и отпивает из чашки. В глазах его мелькает веселая искорка. М у з ы к а н т смотрит на него, в волнении поднимается с места, прижимает к груди шляпу и тихонько подбирается к беседующим.

К у п е ц. Ты ври, да не завирайся. Шинель… Почему токмо шинель? А фрак тама, сюртук… сапоги? Грабить, так уж грабить. Чего уж.

Т е л у ш к и н. Это вам, воротилам, виднее – как насчёт пограбить. А я – как Марфушка передала. Та, что с блажным проживала.

К у п е ц. Марфушка мало ли что набрешет. Скажет – у будочника нос отвалился, да и встал в будке во фрунт. С алебардою. Ты и тады поверишь?

Ч е л о в е к в ш л я п е неожиданно громко прыскает и снова закрывается газетой.

К у п е ц. Люди уже смеются… (Замечает М у з ы к а н т а.) Тебе чего?

М у з ы к а н т (на ломаном русском). Я есть… бедный музикмахер. Я п-пришель… из Пруссия. Не пустят ли господа… на кусок хлеба. Und Platz nehmen… Bitte… (И присесть… Пожалуйста… – нем. яз.)

Т е л у ш к и н. То шарманщик. Пиликает у нас по все дни. Пустим, что ли?

К у п е ц (равнодушно). Садись. Ешь и пей, знай душу русскую.

М у з ы к а н т. Ich bedanke mich… (Благодарю – нем. яз.) (Проворно подсаживается к Т е л у ш к и н у.)

Т е л у ш к и н (наливая ему и придвигая тарелку). Орудия-то где твоя, музыкальна? Люблю я послушать другой раз… Сыграешь, нет?

М у з ы к а н т (с полным ртом). А-бу-бу… и ваю…

Т е л у ш к и н. А привидения… Что ж далече-то ходить, когда оне уже и у меня по двору шастають. Сам видел.

К у п е ц. Тьфу! Что это тебя, брат, куды понесло! Хотя б ты, брат, закусывал!

Т е л у ш к и н. Не ставил бы дом на погосте, оне бы и не бродили. С нечистой шутишь, Лексеич.

К у п е ц. Тя не спросил.

В а л е н ю к. Это, государи мои, все не просто так. Это принсипиально город такой. Болотный город, зложелательный… На пять верст вверх и на столько же вниз – заговоренный.

Т е л у ш к и н (осторожно, для поддержания беседы). Это – да. В туманах-то, бываеть, и не различишь – живой там человек бредеть али мертвец какой.

М у з ы к а н т. Т-таков же и Кениксберг… Geheimnisplatz! (Таинственное место! – нем. яз.)

Т е л у ш к и н (поглядев на него). Прелестное место, морок… Души в нем нет, вот что. Мешок каменный. Зато в небесах над ним – размах, чистота… Я видел.

К у п е ц. А где же душа его?

М у з ы к а н т (неожиданно). А дьяволу п-продал! Как Фауст!

К у п е ц. О как! Каку же цену взял?

М у з ы к а н т (опомнясь). Не… понимайт. Что есть… цену взял?

К у п е ц. За что продал-то, я говорю?

Т е л у ш к и н. За красоту свою, не иначе. Я-то повидал со шпица. Город лежит великий, спокойный. Это ежели сверху глядеть.

В а л е н ю к (уже сильно пьяный). Антихрист, господа!

К у п е ц (бегло крестясь). С нами крестная сила… Какой еще антихрист?

В а л е н ю к. Город сей ставил! Вертеп сей гнусный, будем говорить… Всем прочим народам – в устрашение-с.

К у п е ц. Э, Аристарх… Да ты, брат… того.

В а л е н ю к. Отнюдь нет! Избрал сей черт для проживания народ наш, темный и варварский… Леса и болота обитающий. Апотеоз невежества… Но коварный сей враг, дабы дикарей изумить и искусить, призвал на службу лучших архитектов европейских. Они сей град и воздвигли!

Т е л у ш к и н (негромко). Русские мужики его воздвигли.

В а л е н ю к. И хам сей грядет! Тому есть зловещие знаки и презд… знаменования.

К у п е ц. Закуси, голубчик…

В а л е н ю к. Мерси! (Икнув.) В аукционном доме торговали портрет. Такую, станем говорить, необычайную парсуну, кисти и ценности величайшей. С высоким искусством безвестный живописец изобразил… некоего старца, по виду – азията-с. Взгляд у того был страшный, прямо сказать, живой – пронзал наблюдателя насквозь. Кто на тот портрет смотрел, терпел в последствии времени нужду, несчастья и болезни, впадал в тоску и смертельную истому. И что же-с?

К у п е ц. Что-с?

В а л е н ю к. Исчез портрет! В самый, станем говорить, торговый пик-с! Посредине ясного дня! Прямо со стены пропал!

К у п е ц (крестясь). Сгинь, сгинь, рассыпься…

Т е л у ш к и н (снова всем разливая). Поперли под шумок, вот и вся недолга. Это у нас легко.

В а л е н ю к. Ха, если бы! (Трясет указательным пальцем, потом пригибает к себе головы слушателей и говорит грозным шепотом.) Дьявол забрал свое собственное отображение! То был зловещий знак! Не зря предки рекли: быть Петербургу пусту! Оный портрет явился тем же днем отроку Иоанну в невских водах… Аккурат у алексеевского равелина. Он его выловил, взглянул в те глаза и… окаменел. И ведь что примечательно-с…

К у п е ц. Что-с?

В а л е н ю к. Случилось сие в те самые поры, когда Петенька наш на шпиц взбирался.

Т е л у ш к и н. Что-то, воля ваша, не встречал я там… окаменелых. Солдатов на часах видал, рыбаков видал… Мореходов… С монетного двора людишки… тачки тягали. А отрока не видал, вот те крест.