Лесная ведунья. Книга третья

От того сражаться с ней бессмысленно – отгородиться, отбросить, парализовать на время краткое и бежать, далеко-далеко бежать, вот только мне отступать некуда. Это мой лес. Теперь мой. И если мавки лесу полезные – где мавка шагнет, там трава и та зацветет, то с навкарой иначе все – следы ее черной гнилью оборачиваются, губит она лес, не сразу, но губит. И если в мой Заповедный пройти не сумеет, границы охраняются, то в Гиблый яр пробраться ей не сложно было, Ярина-то еще слаба, а потому… схватки с навкарой мне не избежать. Никак не избежать. Она всех погубить может – и лешиньку, и водяного, и вампиров, и волкодлаков, с бадзулами разве что провозится чуть подольше, но и их без труда уничтожит. Моровиков позвать? У них крови нет, навкаре на них нет и смысла нападать, но вот слежу я за ней глазами Ярины и вижу – не за кровью в мой лес эта тварь пожаловала, вовсе не за кровью, она мимо оленей пасущихся легко проскользнула, на кабанов не взглянула даже, а сама вся белая от голода, так что не кровь, вовсе не кровь ей надобна была – она за жизнью пришла, и что-то мне подсказывает, что за моей.

А я за жизнью моей никому бы приходить не советовала бы!

Опасно это, за жизнью моей приходить, недальновидно я бы даже сказала!

«Лешенька, – отпустив побег Ярины, друга верного позвала, – соль мне нужна, вся какая есть, вся нужна, да в избе, в сундуке моем есть пузырек из стекла зеленого, его захвати, нужон безмерно».

Леший тут же ответил:

«Это какой пузырек, тот коим ты потравиться опосля смерти Кевина думала?»

«Он самый. А еще, знаешь, платье мне нужно мое, свадебное».

«Так я ж его порвал, – напомнил друг-соратник».

«Неси рваное, что ж делать-то. К заводи неси, сейчас водяного пришлю».

И весело Водю попросила:

– Не хватает мне сущей малости, коли не трудно, перенеси от лешеньки ко мне да скоренько.

Нахмурился Водя – как-никак при всей его армии за передачей послала, но слова мне не сказал, лишь кивнул, да умчался мгновенно, под блестящими взглядами всей своей армии. А у русалов глаза ярче доспехов их заблестели, и все почему – да любопытные они сверх меры. Таким яд доверять никак, они ж как дети малые, коли увидят что-то закрытое, тут же нос свой сунут, непременно сунут, природа у них такая. От того и помчался Водя сам, знает уже хорошо своих подданных, и меня знает, сразу понял – опасное что-то принести нужно, очень опасное.

Я же вдохнув грудью полной, улыбнулась месяцу, Ярине сказала «Не усердствуй с защитой» и начала готовиться к делу славному, но кровавому. Для начала прут взяла ивовый – им круг обвела в пять шагов диаметром, аккурат по границе затопления островка. И там, где связь с лесом была, только там разложила для начала мяту сушенную – любую нежить замедлит она, опосля веник ромашковый разложила по веточке – нежить любую он о прошлом задуматься заставит. Аккуратно раскладывала, бережно, не торопясь. Как закончила, как раз и Водя вернулся. Я к нему поспешила, мешочек с солью взяла небрежно, платье через плечо перекинула – а вот пузырек с ядом очень-очень осторожно.

– Весь, – тихо сказал Водя, – ты же его пить не собираешься?

– По обстоятельствам, Водя, по обстоятельствам, – улыбнулась ему. – А теперь прикажи армии своей затонуть ненадолго, переодеться мне надобно.

Приказал. И раз приказал. И второй. И третий. Да только пока кракена не позвал, толку с его приказов не было – ну любопытный народ русалы. Они полюбопытнее русалок будут. И сплетничают втрое больше, чем женские особи, и за собой следят в сто раз лучше, и даже волосы красят в цвет доспехов своих. Так у золотой гвардии и волосы золотые, у серебряной соответственно серебряные, а вот как жемчужные войска жемчужного цвета волос добиваются мне вообще неведомо. Но я время не теряла, пока Водя на рев срывался уж пару раз, я за пределы круга шагнула, да обильно солью проход посыпала. Соль вообще штука хорошая, от нечисти защитить может, если концентрация нужная, и от нежити тоже помочь способна, вот только не от всякой… от навкары соль не защитит, и я это знала преотлично.

А потом, пока Водяной зорко за гладью водной следил, быстренько в платье свое переоделась, хоть и не самое приятное это дело было, не остирала я его от крови, и застыла та пятнами бурыми, а на спине платье вовсе порвано было, ну да сойдет, а уж потом, как-нибудь, приведу его в вид человеческий.

– Ну, все, – объявила я водяному, усаживаясь в центре круга поудобнее, и размешая перед собой плошку с кровью, пузырек с ядом, да кинжал костяной.

– Что значит «все»? – возмутился Водя. – Веся, у тебя вся спина голая!

А, да, точно – и я волосы распустила.

– Очень смешно, – выругался водяной.

Обернулась, посмотрела на него, да и сказала как есть:

– Водя, она меня только спереди видеть будет, на спину мою ей смотреть будет некогда.

– Ей это кому? – прорычал водяной.

Подмигнула весело другу давнему, повернулась лицом к лесу, нож взяла рукой левой, запястье обнажила на правой, голову запрокинула, на месяц глядя, улыбнулась – опасность всегда с улыбкой встречать надобно, я же ведьма, а мы народ гостеприимный, и начала со слов Агнехраном поведанных:

– Frigus, ventum, et

Corda vestra sunt, sicut lapis in mare

Ego addictos suffocatio in mea motus

Oceanum dixit omnia esse denique

Si vos ire ad somnum…

Слова на языке магов, языке что раздражал, вызывал бешенство у нежити, слова сказанные с веселостью и беспечностью. Так маг самоучка, раздобывший учебник где-нибудь, пробует силы свои… и гибнет. Не существует магов самоучек, нет их, не выживают они, такой вот своеобразный природный отбор. И вот сейчас я взбесила всю нежить в округе заклинанием своим, и послышался рев, рык, хрип, вой, загудел Гиблый яр, взбунтовался, в неистовство пришел.

Улыбнулась я шире, да и вторую ошибку совершила, из тех, что маги-недоучки совершают – к крови своей прибегла. Легко прошлось лезвие костяное по тонкой коже запястья, заалел порез, набухли тяжелые багровые, почти черные в темноте ночи капли, да потекли в плошку подставленную.

И задрожала земля, затряслась – я всем телом то чувствовала.

Вскипела вода за моей спиной – Водя перестраховывался, войска свои подогнал ближе, и судя по плеску кракенов не щадил, гнал со скоростью огромной. Зашумел и лес впереди, загудела земля – Ярина тоже к схватке готовилась, силы свои стягивала, и вспарывая почту поднимались из глубин кусты терновые, стеной непролазной вырастали деревья, наливались ядом острые клиновидные колючки на лианах. Опытная была Ярина, ослабленной, это да, но опытной и знающей, от того знала и я – никого из нежити не подпустит она ко мне. Но существовал на свете и еще кто-то, кто точно знал – Заповедная чаща свою ведунью защитит от всего. От всего, кроме навкары!

И схватив клюку левой рукой, я ударила по земле правой кровоточащей ладонью, и вскинув голову, посмотрела в глубь темного леса.

Навкару я увидела почти сразу, но она почувствовала меня быстрее. Тоненькая темноволосая фигурка в белом легком обнимающем ее стан платье, сидела на ветви пораженного гнилью искривленного скверной дерева, выгнув спину словно кошка, и принюхивающаяся к воздуху словно гончая, что почуяла добычу. Да, не ошиблась я, по мою душу оказалась здесь навкара, за мной пришла, исключительно за мной.

«Веся, что у тебя? Творишь что? Веся, вампиры застыли, чуют что-то. Моровики из-за столов повылетели, бадзулов едва на границе сдержал. Что ты делаешь?»

«Держи их, никого не пускай, навкара тут, лешенька, навкара, за мной послана, за мной и пришла».

Ничего не ответил леший, только завыл да так, что вой его в клюке отозвался. Силен был наш враг, силен и умен сверх меры. Это хорошо, что Ярина предупредила вовремя, да углядеть навкару смогла даже в той части леса, которую не контролировала, а коли не углядела бы… для навкары солнечный свет, особенно в густом темном лесу, опасности не представляет, да даже неудобства не доставляет никакого. И она напала бы на меня, рано или поздно, но напала бы. И вот тогда никто бы не спас… Да и сейчас едва ли смог бы спасти хоть кто-то. Ярина попыталась, сейчас, когда я держала клюку, она моими глазами видеть могла, моими и леса, и узрев где засела навкара, попыталась сплести терновую сеть, но тщетно – улыбнулось навье отродье, блеснули клыки пол алыми губами и звуковая волна хлестко ударила по терновому плетению, разрывая его в клочья… А после навкара помчалась ко мне. Даже не помчалась – она словно летела. Как мотылек, почти не касаясь ни земли, ни ветвей. Она мчалась, целенаправленно и точно, отмахиваясь от Ярины легко… слишком легко. Чаща за ней попросту не поспевала, навкара слишком быстра, слишком подвижна, фантастически проворна. И она неслась ко мне, с неутомимой жаждой моей, именно моей крови.

Кажется, мне еще никогда не было так страшно.

Умом все понимаю, правильно сделала, да и шанс если и будет, то только сейчас, а сердце замирает от ужаса, потому что чувствую, уже чувствую – навкара завыла. И от воя ее сыпались листья с деревьев, опадали ветви сломанные, гибли нетопыри, не успевшие уйти от звуковой волны. И эта смертельно опасная звуковая волна неслась ко мне…

– Аскарган! – выкрикнула, вскинув правую ладонь.

Заклинание, которому когда-то научил меня Тиромир, сработало безупречно – и звуковая волна разбилась о магический щит, не причинив мне никакого вреда.

Вот только Водя сходу осознал – я в опасности и утаила это от него.

– Убью, Веся! – прошипел он.

Но это он на эмоциях, а в деле военном водяной был силен, и сходу разнеслось над водой:

– Сирены!

Второй звуковой таран созданный навкарой разбили сирены, они в голосовом деле послабее были, зато их было много, подстраховался Водя. Подстраховался и… перестарался, откровенно говоря. От воя сирен рухнули деревья. Не все, лишь те что подняла из земли Ярина, и от того корни у них слабы были, но деревья именно эти моей защитой от нежити были, а потому:

– Водя, нет. Не вмешивайся, – приказала я.

То что водяному это не понравилось, это и дураку было ясно, да только – на суше Водя навкаре не соперник, а в воду эта тварь сама не сунется. Разумная она, в том, что касается боя, всегда разумная. Я ладонь в кулак сжала, и от того кровь потекла сильнее и… страшно мне было, а как-то держаться надо было, страшное впереди все, я это понимала.

«Ярина, оставь ее, то мой бой, держи нежить», – приказала чаще.

«Когда вмешаться?» – пришел вопрос от лешего.

Ох, хотелось сказать «сейчас», да только… не выход это.

«Если крови во мне почти не останется», – сказала честно.

Она появилась на ближайшем дереве. Белая тень, что в сумраке выделялась черными волосами. Огромные черные глаза заблестели, при виде меня, алые губы растянулись в жуткой усмешке, обнажая жуткие, наполняющиеся чернотой клыки.

«Держись, Веся, держись», – сказала самой себе.

И протянула руку, размещая порезанное запястье над плошкой… навкара недовольно заворчала, видя как кровь, которую она уже считала своей, бессмысленно вытекает.

– Остановись, ведьма, – звук ее голоса резанул по ушам.

С громким плеском ушли под воду кракены, они не выдерживали высокочастотных звуков, для них такое было почти смерти подобно. Мне же попросту неприятно, и от того я сильнее сжала кулак – кровь потекла вдвое быстрее.

Навкара заорала, да так споро, что я не успела применить заклинание!

Звуковая волна едва не сбила с ног, хотя я сидела, ударила в грудь, не давая сказать и слова, почти оглушила, ударила по глазам так, что черные точки заплясали передо мной, демонстрируя, что дело плохо, очень плохо.

Что ж, выбора нет – переходим к козырям сразу с начала игры.

Скользкой от крови рукой я схватила пузырек, большим пальцем сдвинула древесную пробку и сама чуть не задохнулась от вони – яд был выжимкой из Бледной поганки и Мухомора вонючего. Причем я лично не знала, чего в нем больше – поганки или мухомора, судя по вони мухомор определенно в данном составе превалировал, преобладал и доминировал. Данный яд получали все ученицы Славастены, абсолютно все, наставница равнодушно предоставляла нам возможность в случае большого на то желания покончить жизнь самоубийством, не доставляя никому проблем. Я вот только одного так и не поняла – этот яд обладал столь убийственной вонью для того, чтобы его нельзя было никому подлить, или чтобы одним своим запахом сразу отбить всяческое желание самоубиваться? В любом случае – яд работал. Я этот пузырек уже раза два открывала, и каждый раз данное амбре убеждало в том, что жизнь не такая уж и плохая штука, в любом случае лучше настолько вонючей смерти. Вот и сейчас даже глаза заслезились, и не только у меня.

– Не-е-ет! – завизжала навкара, не слишком удачно отпрянув назад, вследствие чего свалилась с ветви, не успев перегруппироваться, ударилась спиной о нижнюю ветку, огласив лес хрустом костей, упала ниже, сломав ребро.. или несколько сразу, и рухнула наземь, насадившись животом на обломок дерева, оставшийся после выступления сирен.

Не то, чтобы я на что-то рассчитывала, навкару очень непросто убить, у нее мгновенная регенерация, а отрубленные конечности, кроме головы, конечно, вырастают тут же. Но ее падение дало мне шанс, прекрасный шанс, для того, чтобы поговорить.

– Слушай внимательно, – произнесла я, держа пузырек у рта, и пытаясь сдержать подкатывающую тошноту, – мне нужно произнести заклинание. Всего одно заклинание, и после я вступлю в бой.

– И сдохнешь! – прошипела навкара, рывком поднимаясь, и оставляя стремительно гнить дерево, на которое пролилась ее кровь.

– И сдохну, возможно, – согласилась я, думая о том, что смерть от клыков навкары еще вполне себе ничего, по сравнению с этой адской вонью, – но либо так, либо я выпиваю яд.

Неестественно гибкая фигурка в испачканном, прямо как у меня, белом платье замерла. С треском срастались сломанные кости, вернулась на место искалеченная падением рука, в нормальное положение встала шея, раскрылась страшная пасть, и навкара прошипела разъяренное:

– Не успеешь!

И стремительно ринулась на меня.

А стремительность, это не всегда хорошо, особенно если имеешь дело с ведьмой.

Через соляную насыпь навкара перемахнула не глядя, лишь усмехнулась победно, сочтя меня совсем дурой, а вот на мяте споткнулась, замедлившись и раскрыв рот от удивления, и на ромашке рухнула, погребенная лавиной своих воспоминаний.

И вот тогда улыбнулась уже я.

Улыбнулась, пузырек перед собой поставила, пристально за содрогающейся навкарой следя ладонью окровавленной оземь ударила, и зашептала слова ведьминские, с магией ведуньи лесной переплетенные, слова истинные, слова покой приносящие.

– Словно камень в тихой реке,

Ты уснешь в тихом омуте,

Ты спокоен, ты больше не воин.

Слова приходилось менять на ходу, потому что у меня не было никакой возможности успокоиться – я была настороже, и я была готова к бою, а потому… заклинание пришлось изменить.

– Я слышу мелодию тишины,

Я вдыхаю сияние луны,

Я сумела, значит сможешь и ты,

Увидеть добрые светлые сны.

Навкара неестественно выгнулась, человеку подобное движение переломало бы позвоночник, но для нее все обошлось лишь хрустом костей и воем – видимо жизнь эту трансформированную чарами мавку не радовала, и воспоминания ее практически убивали.

Но думать о том времени не было. Моя кровь стекала по коже теплыми струйками, в голове звенело от слабости, а заклинание напоенное влагой моей жизни следовало завершить. И понеслись последние слова:

– Снег на земле так прекрасен,

Тихо шепчет о чем-то ясень,

Ветер легко уносит всю боль,

Спи, он заберет с собой.

А за сном последует свет,

Как за ночью идет рассвет.

Успокойся, глаза закрой,

Я держу тебя за руку, я с тобой.

И страшная боль пронзила грудь, словно кто-то ледяной рукой пробил кости и сжал ледяной хваткой мое сердце.

От боли, от чудовищной боли, я согнулась пополам, и меня спасло именно это – пузырек с ядом все еще оставался на траве передо мной, и согнувшись, я практически уткнулась в него носом. Вонь отрезвила! Вонь заставила думать, невзирая на чудовищную боль, и я словно вновь услышала слова Агнехрана «Боюсь. Очень боюсь, Веся. До того боюсь, что вздохнуть тяжело. Измени слова последние, прошу тебя, не упрямься». Я не стала думать о том, прав был маг или нет, не до рассуждений было, но одно сердцем чувствовала – Агнехран плохого не посоветует. И превозмогая боль, губами похолодевшими, прошептала начало заклинания своего:

– Словно камень в тихой реке,

Ты уснешь в тихом омуте,

Ты спокоен, ты больше не воин.

Ты спокоен, ты больше не воин.

Ты спокоен, ты больше не воин!

Лишь на третий раз отпустил могильный холод, разжалась призрачная рука, ушла боль. Лишь на третий раз… А вот вонь никуда не ушла, и вздохнувшая всей грудью я сильно о том пожалела, до слез просто! До чего ж яд то вонючий, до нутра пробирает.

– Веся! – Водя обнял за плечи одной рукой, в другой меч был серебряный, ненавидел его водяной страшно, аллергию он у него вызывал, но ради меня и на сушу вышел, и меч лучший супротив нежити взял.

Супротив любой нечисти лучший, но не супротив навкары.

– Водя, в воду! – прошипела я.

И услышала то, что только и могла услышать от водяного:

– Сдурела, Веся? Это навкара! Ты знаешь, почему ее так называют? Это сокращение от «навья кара», она от силы противника питается во время боя! Ее даже мне убить не просто, а тебя она выпьет как младенца, без труда совершенно!

Я голову запрокинула, на него посмотрела, да и сказала тихо:

– Я видела, как она двигается по лесу, Водя, нет у тебя ни шанса супротив нее на суше, ее чарами подняли, да чарами усилили, ей сейчас и противника пить не требуется, своих сил хватает. Уходи в воду, добром прошу. Сейчас уходи, пока не поздно еще, прошу тебя.

Зубами проскрежетал водяной, меч ухватил крепче, и… понял. То, что донести до него хотела, он это понял, стоило ему на навкару взглянуть. Правду Водя сказал – она от силы противника питается. И пока противником ее я была, силы ей черпать было неоткуда – я ведунья лесная, мне силу лес дает, а лес ей не противник, в отличие от водяного. А вот от водяного черпать силу она и начала, да стремительно. Спущенной тетивой от земли отскочила, пасть оскалила, глаза черные кровью наливаться стали, с губ капнула пена… о том, что дальше произойдет гадать смысла не было.

Вскочив, да так споро, что голова закружилась, я оттолкнула Водю, выставив перед собой клюку и вовремя – когда навкара прыгнула, ударная волна снесла ее с такой силой, что тварь сломала несколько деревьев по траектории своего полета. Но это ничуть не остановило ее и навкара, словно пружина, оттолкнувшись от дерева в которое влетела спиной, бросилась на меня. Ярина торопливо брешь защищающую меня от нежити залатала, а сил меня спасать у нее не было.

– В воду! – закричала я, сильнее клюку сжимая, и взгляда от навкары не отрывая.

Изящная грациозная бестия, в легком белом платье прыгающая по деревьям, взметнулась вверх, собираясь спикировать на меня так, чтобы мне пришлось силу свою контролировать – она знала, ударить не смогу, боясь повредить заграждение от ревущей за живой стеной нежити, а скинуть ее в воду при таком угле падения, не было никакой возможности…

Плеск за моей спиной, мне оставалось лишь надеяться, что это Водя ушел, чудовищное лицо пикирующей прямо на меня навкары, ее жуткая торжествующая обнажающая клыки кровожадная улыбка, и совершенно неожиданное движение справа, из-за моей спины.

Аспид шагнул со скоростью атакующей кобры, как высвобожденная пружина. Левая его ладонь была раскрыта, и перед ней сверкал алыми письменами алхимический круг, в правой он держал раскаленный до красна меч. Удар заклинанием – и навкару отбросило до края поляны, не повреждая деревья. Она упала на четвереньки, выгнула спину и заорала. Алхимический круг увеличился, поглощая звуковую волну, и аспид начал вращать меч с такой скоростью, что тот образовал второй огненный круг. Потрясенная навкара заворожено уставилась на пляску огня, и этой секунды аспиду хватило сполна.

Бросок серебряного кинжала, отработанный, техничный, выверенный – и навкара перекатывается по земле вправо, уходя от ранения, чтобы погибнуть, едва вскочила на ноги. У нее не было и шанса, и огненный круг остановился в ее сердце, пробив грудь навылет. Остолбеневшая навкара заорала от ужаса, боли и ярости, но алхимический круг поглотил ее крик, тонкой призрачной пленкой обхватил голову с раззявленной пастью и я услышала короткий приказ аспида:

– Отвернись!

Отвернулась тот час же, и вздрогнула, услышав жуткий и мерзкий хлопок, как будто что-то приглушенно взорвалось… Когда повернулась, аспид совершенно бесстрастно протирал куском ткани свой меч, обезглавленная навкара медленно рухнула на колени, а затем завалилась набок. Черная кровь пульсирующе лилась на траву, тело измененной чарами мавки стремительно разлагалось…

За то время, пока я потрясенно смотрела на ту, что считалась неубиваемой, аспид хладнокровно прошелся по поляне, нашел и поднял свой кинжал, засунул в ножны меч, после чего все так же, спокойно и уверенно подошел ко мне и задал всего один вопрос:

– Что воняет?

– Яд… – прошептала я.

Голос сел, нормально говорить не получалось.

– Что за яд? – несколько напрягшись, вопросил господин Аедан.

– Мммой яд…

Внезапно поняла, что у меня голова кружится… от недосыпа видать.

– Хм, – протертый насухо кинжал тоже отправился в ножны,– твой значит. И что ты собиралась с ним делать?

– Пить, – ответила, уже вернув голос.

Он как-то внезапно вернулся, видимо из-за идиотизма вопроса. Просто вот что еще можно делать со своим ядом, если твой противник навкара? Ее не отравишь, она не дура поглощать яд не будет, естественно.

– Пить? – нехорошим, злым голосом переспросил аспид.

– Ну, пить, конечно, – я клюку выпустила, рану на запястье правом рукой зажала и пояснила непонятливому: – Это навкара, на меня натравленная приказом магическим, ей моя кровь позарез нужна была, это и я знала, и она. От того яд и понадобился – напади она до срока оговоренного, я бы яд выпила, и тогда моя кровь для нее ядом была бы. Видишь, расчет простой и понятный.

– Вижжжу! – прошипел аспид.

Да ко мне быстро направился. Так направился, что я отступила с перепугу, и чуть клюку не призвала. Аспид зло усмехнулся, подошел, за руку раненную схватил и вопросил лютым голосом:

– Боишься, ведунья?

В глаза вгляделся и продолжил:

– Побледнела даже, ну надо же. Навкару ты не боишься, ты у нас смелая, из тех что «сама сдохну и врагов с собой заберу», а меня, значит, боишься?

– Ну ты же не враг, – сболтнула со страху.

Он усмехнулся, головой покачал неодобрительно, ладонь над моим запястьем простер и начал затягиваться порез кровоточащий.

– Ну, коли не враг, сберегу тебе бинты, – сказал аспид язвительно, – стирать не придется.

– Это точно, – согласилась, следя за тем, как исчезает и рана, и даже потеки крови.

Я наблюдала за исцелением, и только сейчас чувствовать начала боль в груди холодную, словно чернильное пятно растекающуюся, и с каждым вздохом усиливающуюся. И не понравилось мне это, совсем не понравилось, так не понравилось, что заволновалась я, и было же от чего волноваться – происходило что-то, чего я вообще не ведала. Зато мне было известно, кто ведает.

– Аааспид, аспидушка, – проговорила голосом слабеющим, – мне маг нужен.

– Мм? – вопросил господин Аедан, пристально следя за запястьем моим и тем, как шрам ровной чистой кожей обращается.

– Агнехран, – выдохнула я.

Аспид вздрогнул и на меня посмотрел. Так словно я его имя назвала, или имя, что знал хорошо, очень хорошо, будто связан был с его носителем.

– Агне… архимаг нужен? – вопросил, сбившись в начале вопроса.

Нужен, ох как нужен. Так нужен, что сама бы к нему обратилась, но боль в груди все росла и росла, чернотой изнутри наполняя, и чувство такое, что не доберусь я до избушки своей, да и нельзя сейчас, нельзя мне отсюда ни на шаг уходить в эту ночь, иначе все сотворенное будет потеряно. Вот только с каждым вздохом чувство такое, что себя я уже теряю.

– Боль в груди, – прошептала, слабея, и понимая, что мага звать поздно, да и ответит ли на зов мой сразу же еще неизвестно, – лешего зови… и… – перед глазами темнеть начало, – и не буди. Не смей будить, нельзя сейчас.

На траву я не рухнула – аспид удержал тело мое, а вот разум удержать уже не смог, да и никто бы не смог. Тенью незримою шагнула я к клюке своей второй, с земли подняла, да и не чувствуя ни боли, ни холода шагнула с поляны прочь, лишь на выходе обернувшись да и… чуть прямо там не осталась! Целовал тело мое белое аспид! Как есть целовал. Платье сдернул, чуть что не до груди самой, и целовал выцеловывал, да так, что все русалы всей армией оторопели, а Водя змеем водным к аспиду ринулся, и получил разъяренное: