Можно тебя навсегда

Лиза и не подумала садиться в машину, она стояла у открытой двери, целенаправленно обозначая своё присутствие в жизни и автомобиле Богдана. Прищурившись, она оглядывала Крош со смесью интереса и недоумения.

Богдан бегло посмотрел на Женю, за месяц он привык к внешнему виду, не обращал внимания на то, как она выглядит. Беременная и беременная, ничего особенного ни в положении, ни в самой внешности Крош он не видел.

Всё те же рыжие, вьющиеся волосы, невысокий рост, небольшая отёчность на лице, свойственная почти всем беременным. Ладная, с учётом положения, в длинной куртке, уже не способной скрыть живот. Кукольный нос на кругловатом лице с симпатичными ямочками на щеках.

Если поставить рядом Женю и Лизу, Лиза несомненно выиграет. Внешностью, статью, подачей, тем, что не носит чужого ребёнка. Вот только Богдан не мог поставить их рядом. Женя – это Женя. Крош, трескающая яблоки, строчащая в каждую свободную минуту на швейной машинке. А Лиза – это Лиза. Женщина, с которой он собирается заняться сексом, потому что ему необходимо кого-то трахать.

– Давай, донесу, – он забрал пакет с продуктами и ноутбук, оставляя Жене бесценные лоскутки, понимая, что сокровище из цепких, маленьких лапок она не выпустит. Просто на всякий случай, из рачительности.

Они поднялись на четвёртый этаж в гремящем лифте. Женя молчала, время от времени тяжело вздыхала, Богдан не знал, что сказать. Он не обязан отчитываться перед хозяйкой комнаты, не должен извиняться за поведение Лизы, тем паче, та не сделала ничего предосудительного, лишь посмотрела на женщину, к которой подскочил Богдан. Объяснимый интерес.

– Женя, я не приеду сегодня, закройся, хорошо? – сказал он у двери, оставляя пакет в прихожей.

– Хорошо, – просто улыбнулась Женя и начала снимать куртку.

Богдан не стал ждать лифт, спустился пешком, заодно воспользовался случаем, перевёл дыхание. Не покидающее чувство, что он зверски тупит, не давало покоя. Женя? Нет, с ней определённо не связано. Лиза? Может быть… Желание же секса накрыло удушливой волной.

Богдан открыл дверь подъезда, улыбнулся женщине в белом плаще, потом сел, завёл автомобиль, салон которого с явным одобрением оглядела Лиза, и вырулил на проспект.

Проснулся утром, в чужой постели, с чужой женщиной, с пустыми яйцами и головой.

Глава 11

Рабочий день подходил к концу. Алина ускакала, поправив макияж, в восемнадцать ноль-ноль, в этот раз не отпрашиваясь у начальства. Богдан кис над цифрами, перебирая новые договора с поставщиками. И без того не искрящиеся дела отца с приходом к власти Танюшки уверенно шли под откос. Если бы он подождал с откровениями об очередной последней любви, не подал на развод, а его жена впала в отчаяние, вместо того чтобы зубами выгрызать полагающееся ей и детям – дела всей жизни Усманова Павла Петровича уже не существовало.

Богдан несколько раз порывался послать всё к дьяволу, отец – не малолетка, вляпавшийся в нехорошую историю с девочкой, пусть разгребает результаты сластолюбия. Только помимо его нежелания вытаскивать из-за пазухи Танюшки бизнес Усмановых, были интересы матери, Вики и Маришки.

Что творилось между родителями, доподлинно Богдан не знал, но это была семья, в которой он вырос. Традиционная, в некотором смысле патриархальная. Строгий отец, заботливая мама, уверенность в завтрашнем дне – три кита, сформировавшие мировоззрение Богдана. Мать занималась воспитанием, образованием, здоровьем детей. Какие бы конфликты ни были у родителей, именно для неё благополучие детей всегда стояло на первом месте. Богдан не мог себе позволить махнуть рукой на происходящее, понимая, что мать может попросту остаться без средств к существованию. Пенсия? Сдача квартиры на Бурденко? Слёзы от уровня, к которому привыкла Валентина Эдуардовна.

– Богдан Павлович, можно? – на пороге застыла главный бухгалтер. Дородная женщина пенсионного возраста работала в компании ещё во времена, когда Богдан был студентом, а дело только набирало обороты.

– Конечно, Зоя Борисовна, – Богдан улыбнулся.

Внешний аудит здорово ударил по нервам и репутации Зои Борисовны. Богдану пришлось отдельно разговаривать с женщиной, дать понять, что к ней лично претензий нет. Проверка покажет истину, но пока никаких причин не доверять проверенным кадрам нет.

– Богдан Павлович, – Зоя Борисовна встряхнула жидкими волосами, уложенными в стильную причёску. – Татьяна… Сергеевна велела перевести ей деньги на представительские расходы, а у нас с прошлого полугодия не закрыты долги. Бахус прислал претензионное письмо, Моршанский требует оплаты, Гуревич и компания… – она начала было перечислять обязательства, но была остановлена Богданом:

– Я помню всех поставщиков. Что с Татьяной Сергеевной?

– Представительские расходы. Просто не представляю, как я объясню это в налоговой, и проверка ещё эта…

– Какая сумма?

Зоя Борисовна обернулась, словно боялась, что за спиной стоит Танюша или сам Павел Петрович, и быстро написала число.

– И часто она берёт такие суммы?

– Такую первый раз потребовала, до этого меньше брала, но именно сейчас сильно некстати, Богдан Павлович.

– Переводи Бахусу, Гуревичу и Инко-торгу, с Моршанским я поговорю.

– А Татьяне Сергеевне?

– У Татьяны Сергеевны хорошая зарплата, – растянул губы в подобие улыбки Богдан.

Улыбка Зои Борисовны не была поддельной, она довольно поднялась и гордо прошествовала к двери. Танюша умудрилась насолить всем – от главного бухгалтера до уборщицы, – кому-то истеричными, в духе собственного любовника, криками, кому-то непроходимой тупостью. И только Павел Петрович пускал одинокую слюну по подбородку, глядя на свою ненаглядную.

Ненаглядная заявилась в кабинет, когда Богдан выключил ноутбук, забросил стопку бумаг в стол, пообещав себе завтра точно разобраться с этим клубком, и стоял уже на пороге.

– Что за новости? – игнорируя правила хорошего тона, заявила Танюша, прошагала к столу и упала в кресло для посетителей, давая понять, что планы Богдана её не интересуют.

– Все вопросы завтра, – коротко ответил Богдан, щёлкнув выключателем. В кабинете остался включённым лишь ряд диодных ламп, создавая прямо-таки интимный полумрак.

– Сегодня! – Танюшка уставилась на Богдана, сверля недовольным взглядом. – Ведьма отказалась оплачивать мне представительские расходы, ссылаясь на твоё распоряжение!

– Вы Мерседес представительского класса собрались покупать?

– Даже если так! Имею право!

– Вот как? – Богдан развернулся лицом к нахалке, окинул медленным взглядом, будто сканировал каждую деталь в неудавшемся образце женщины.

Волосы длинные, почти до задницы, распущены, наверняка гордится ламинированными патлами. Близко посаженные, мышиные глазки с нездоровым блеском в обрамлении наращённых ресниц-опахал. Светлое платье якобы делового стиля, подчёркивающее всё и сразу, с вырезом, из которого выскакивают груди, больше похожие на шары для боулинга. Длинные ноги в чёрных колготках, призванных скрыть чудовищно толстые колени.

– Я профессионал! – протянула Танюша, растягивая звук «а», то ли пародируя московский субдиалект, то ли сознательно делая акцент на «профессиа-анал».

– Меня твои професиа-а-а-анальные способности не интересуют, деточка, – Богдан сделал несколько шагов по кабинету, остановился рядом с Танюшей, покачнулся с пятки на носок. Женский взгляд невольно упёрся в мужской пах.

– А? – Танюша приоткрыла рот, не понимая, что происходит.

Богдан продолжал двусмысленно возвышаться над ненаглядной, не оставляя ей возможности выбраться из ловушки. Нехитрые мысли отчётливо читались на лице Танюши. Расстегнуть гульфик на брюках Богдана и получить двойные плюшки, от отца и от сына, или сыграть возмущённую невинность? Отказавшись, она упустит солидный кусок, но вдруг это проверка?

В кошмарном сне он видел минет от Танюши, внутренне Богдан содрогнулся от подобной перспективы, но мечущийся от лица к ширинке мышиный взгляд забавлял.

– Иди! – наконец сделал он шаг назад.

Танюшка подскочила, на ходу поправляя платье. В глазах читался триумф, идиотка вообразила, что это всё-таки проверка, которую она с успехом прошла. Не отсосала у Усманова-младшего. Честная женщина, искренне любящая его отца. Мелодраматично до блевоты.

– А расходы? – опомнилась она у двери.

– Перетопчешься, – ровно отчеканил Богдан, бросая взгляд на часы.

– Ты! – в бегающих глазках явственно читалось сомнение, минет одерживал победу.

– Вон пошла, – устало ответил Богдан. Не хватало, чтобы это глянцевое сельпо всерьёз предложило отсосать ему.

– Я скажу Паше, – взвизгнула Танюша. – Завтра деньги будут у меня, а вон отправишься ты.

– Смешно, что ты в это веришь, – бросил вслед Богдан, закрывая приёмную.

Инцидент забылся до того, как двери лифта открылись на первом этаже. Оставив ключи охране, Богдан вдохнул московский воздух. Пахло поздней осенью, рекой, привычным смогом, никакого намёка на зиму, несмотря на ноябрь. Он и забыл, что так бывает.

Глава 12

С утра звонила Лиза, зазывала в гости, соблазняла пирогами собственного приготовления. Богдан отказался, сослался на сильную занятость, пробки, магнитные бури. Не складывалось у него с Лизой, не получалось непринуждённых отношений «для здоровья». Поначалу её истовое желание понравиться Богдан воспринимал как должное, понятное, потом навязчивость стала раздражать. С каждой встречей всё больше и больше.

Если бы он видел симпатию со стороны Лизы, скорее всего, его бы не бесила наигранная ласковость и уступчивость, а там… Чем чёрт не шутит, ответил бы взаимностью. Напускная заинтересованность нервировала сильнее, чем нарисовавшееся несовпадение в сексе. Лиза старалась подстроиться, он сдерживал порывы, видя её усердие, но всё чаще думал, что просто мастурбирует о Лизу, а не спит с ней.

Богдану необходимо сначала выпустить пар, жёстко, размашисто, до чёрных точек в глазах, потной спины, потом он готов на любые нежности, объятья, поцелуи. Завтрак по утрам, танцы с бубнами. Эгоистично ждать от женщины спокойного темперамента такого подхода. На жёсткий секс Лиза соглашалась после долгой прелюдии, когда заводилась не на шутку. К тому времени терпение Богдана балансировало на грани, а то, что для неё было «жёстко», для него – банальной мастурбацией о вагину.

Ничего, можно смириться, в тридцать пять лет не сексом единым жив человек. Бесила навязчивость, наигранная уступчивость, включённый режим «прелесть какой дурочки» ради заветного штампа. Лизе необходимо замуж. Богдан – идеальный кандидат. Ради этого она готова потерпеть, что раз в неделю её дерут, как портовую шлюху. Уверен, именно ею она себя ощущала в такие моменты.

Договор с Аллой выглядел романтической историей любви по сравнению с «отношениями» с Лизой. К тому же, несмотря на отсутствие брачных танцев павиана, Алла заводилась в процессе – только подавай.

В своё время Богдан завис на Яне из-за полного совпадения темпераментов. Они сошлись идеально, пазл в пазл. Сколько бы женщин он ни перебирал, кого бы ни тащил в постель, на какие бы эксперименты ни шёл, он всегда возвращался к ней, а она к нему. Сейчас он поумерил бы пыл и амбиции, стал примерным мужем. Все их конфликты яйца выеденного не стоили, разборки были мелочные, глупые, больше напоминали парад идиотизма. Богдан многое изменил бы в той, прошлой жизни. Жаль, история не знает сослагательного наклонения, жизнь не даёт вторых шансов.

Глава 13

Крош уже топталась на кухне, когда пришёл Богдан. Быстро переоделся, вышел узнать, как дела с её переучётом. Она уходила в декретный отпуск, ей подыскали замену, сегодня был переучёт – Крош официально сдавала дела.

– Как дела? – Богдан встал, опираясь на столешницу.

– Как в аптеке, – Женя улыбнулась.

– Ты теперь свободный человек, поздравляю.

– Оторвусь! Пойду на танцы, в бар, буду мужиков кадрить!

– Много не пей только, живот лопнет, – подмигнул он.

– Взял и всю малину испортил, – якобы обиделась Крош.

Забавная она, всё же. Только уж очень маленькая, совсем крошечная. Крош. Странно думать о беременной, совсем не худенькой женщине – «крошечная», но Богдан не мог отделаться от этого ощущения. Всему виной разница в росте. Женя едва доставала макушкой до его плеча. Маленькие кисти рук, маленький размер ноги.

Богдан никогда пристально её не рассматривал, не приглядывался к ступням, ладоням, коленям, но живя рядом с человеком, автоматически отмечаешь детали, запоминаешь бытовые привычки. Тапочки Крош в прихожей рядом с обувью Богдана смотрелись почти детскими, развешанная для сушки объёмная футболка едва ли прикрыла бы его пупок, а в перчатки поместились бы не больше трёх пальцев, приди ему в голову идиотическая мысль их примерить.

Потом ужинали. Сидели за одним столом, ели отварной картофель, салат и запечённый куриный рулет, передавали друг другу соль, разговаривали. Если задуматься – странная ситуация. Она – беременная от другого. Он – якобы строит отношения с другой. У них же почти совместный быт и ужины.

– Декретные получу, – поделилась мыслями Женя, Богдан поднял взгляд от тарелки. – Как думаешь, что лучше купить – посудомоечную машину или швейную?

– Швейная у тебя есть.

– Она на ладан дышит, операций не хватает, – махнула рукой Крош. – А с посудомойкой удобно. Удобно же? – она уставилась на Богдана.

– Удобно, наверное. Никогда не задумывался.

– У тебя нет посудомойки? – Крош с подозрением посмотрела на собеседника. Сказано было таким тоном, словно он только что заявил, что у слона нет хобота, а Земля квадратная.

– В Москве есть, а дома – нет, – он мимоходом отметил, что его дом уже не Москва. – Крош, ты не поверишь, я живу с братом и его девушкой в одном доме.

– Большой дом, наверное.

– Средняя двушка, по российским меркам. Твоя квартира больше, – он подмигнул открывшей рот Жене.

– Я думала ты…

– Олигарх?

– Ну не олигарх…

– Просто мне этого не нужно. Просторный дом, квартира. Когда есть семья, дети – актуально, мне хватает одной комнаты, чтобы переночевать. Иногда сплю в машине или на конюшне.

– С лошадьми?!

– Нет, конечно. В рабочем кабинете административного корпуса, там и душ есть.

– Понятно.

– Так что с машиной-то? – перевёл разговор Богдан.

Обсуждать свою жизнь желания не испытывал. Богдану действительно хватало дома, купленного сразу по приезду в Хакасию. Тогда он был уверен, что жильё временное, отстроится, перевезёт Яну с Аришкой, халупу оставит Егору. Коневодческий бизнес не мега-прибыльное дело, трудоёмкое, требующее огромных вложений, на отдельный дом у родственника не было денег. Всё изменилось в один миг, у Богдана были силы на физическое существование, а планов на жизнь не осталось. Жил и жил, катился, как сухоцвет перекати-поле.

– Не знаю, надо подумать, что нужнее.

Богдан убирал со стола, Женя мыла посуду, хмурясь своим мыслям, а потом упала на диван, упираясь в угол, подложила под поясницу подушку и вытянула ноги. Богдан автоматически закинул их себе на колени и начал массировать. Крош мучили отёки, он не знал, насколько это опасно, но ноги к концу дня выглядели надутыми. Женя хваталась то за поясницу, то потирала икры, борясь с собственным животом, а то тяжело вздыхала. Когда он впервые взял маленькие ступни в руки, она завизжала от неожиданности, пришлось успокаивать.

– Крош, перестань дёргаться, – цыкнул он. – Я же не домогаюсь, просто сил нет смотреть на тебя. От массажа тебе станет легче.

– Это как-то по-дурацки.

– По-дурацки отказываться от помощи, – он несильно дёрнул за ногу.

Хотелось добавить, что по-дурацки рожать без мужа, без поддержки родных и близких, но промолчал. Женя не похожа на легкомысленную дурочку, рассуждающую о зайках и лужайках, значит, есть причина сегодняшнего положения, и серьёзная причина.

С тех пор массаж стал обязательным вечерним ритуалом.

Богдан подспудно думал о том, что ему уезжать в январе, перенести свои дела в угоду отцовским он не мог, а Крош останется одна. Хорошо, если к тому времени родит, а если нет? Хотя и в этом ничего хорошего. Первые месяцы жизни младенца – форменный ад для женщины. Когда родилась Аришка, он два месяца провёл в Москве, у Яны была помощница по хозяйству, и всё равно, некогда цветущая красавица стала похожа на агрессивное привидение. Как возможно справиться с подобными нагрузками в одиночку, Богдан не представлял. Материнский инстинкт, «в детях счастье» – это всё прекрасно, но человеку необходимо спать, есть, полноценно отдыхать, тем более – молодой матери.

– Крош, ты не думала о том, чтобы раскурить трубку мира с родителями?

– Я с ними не ссорилась, – Женя подобралась, опираясь на подушку.

– Вы не общаетесь. Может, стоит съездить к ним, поговорить?

– Не знаю…

– Жень, как ты будешь одна справляться? Какие бы ни были родители, лучше с помощью, чем без.

– Они наверняка этого и ждут, – буркнула Женя.

– Чего «этого»?

– Что я не справлюсь, попрошу помощи, поваляются на Ивашкиных костях.

– Всё так плохо?

– Ну… – Женя вздохнула.

– Ещё кто-то у тебя есть? – он имел в виду отца ребёнка, вслух произносить не стал.

– Старший брат родной, – не поняла собеседница. – Он точно не поможет, злится из-за этой квартиры. Бабушка одна на двоих, а квартиру я единолично захапала, получается. Мы почти не общались с ней, когда росли. С мамой у неё всегда плохие отношения были, на папу вечно ворчала, невестка не устраивала, мы с братом лицами не вышли, тупицы пустоголовые.

– О, как! – не сдержался Богдан.

– Когда заболела, позвонила, мол, оставлю квартиру за уход. Мама отказалась даже за квартиру в Москве. Представляешь, как её свекровь за жизнь достала?

– Представляю.

– А я согласилась, переехала, ухаживала, лечила, терпела. Она вредная была – жуть! Ежедневно истерики устраивала, орала, будто её режут, драться пыталась при замене памперса. За два года папа приезжал два раза, функциональную кровать собрать и на Пасху, больше никого не было. Ни мамы, ни брата. Бабушка умерла, они сразу побежали оформлять наследство, не знали, что мы договор ренты оформили. Мама смирилась, а брат в суд подавал, считает, я его ограбила. Приезжать и помогать надо было! – твёрдо заявила Крош. – Получается, капризы терпеть, купать, убирать – Жене, а квартира – Славе? Не пойдёт!

– Молодец! – похвалил Богдан Крош. У каждого своя правда, у Жени такая: кто два года за лежачей больной ухаживал, тому и квартира.

Глава 14

Утром отправились в Подмосковье, к родителям Крош. Что она надумала за ночь, Богдан уточнять не стал. Увидел собирающуюся, как на парад, напряжённую Женю и предложил отвезти на машине. Дел, конечно, невпроворот, однако, один день могут подождать. Придётся постоять в пробках, наверняка Крош устанет, только всё равно в комфортабельном салоне авто лучше, чем в электричке, хотя последняя пробки не собирает.

Обычная панельная пятиэтажка встретила типовой детской площадкой, кучкующимися собачниками с одной стороны двора и лавочкой с неизменным атрибутом – вездесущими бабками, – с другой.

– Подожду, – сказал Богдан. – Освободишься, позвони.

– Я недолго, – промяукала Женя и выбралась из машины.

Богдан смотрел вслед сжавшейся крошечной фигурке в дутой куртке, переваливающейся по-утиному, еле переставляющей ноги. Ей явно было некомфортно, а то и страшно. Да что же такое?! Не должны дети бояться собственных родителей. Недоразумения, недопонимания, конфликты неизбежны, но родитель остаётся родителем, а ребёнок – ребёнком. Как бы порой Богдан ни злился на мать, было за что, как бы ни бесился от поведения отца – любить он их не переставал, и был уверен в их безусловной любви. Он – взрослый, состоявшийся мужик нуждается в подспудной родительской поддержке, а тут девчонка…

Двадцать семь лет, естественно, не ребёнок, однако Женя настолько крошечная, что Богдан не мог её воспринимать иначе как «девчонку». Положение добавляло беззащитности, беспомощности. Он не умилялся, беременность никогда не была фетишем Усманова, дети не вызывали трепета. исключением стали Аришка и беременная Яна. При этом что-то глубинное – «синдром рыцаря» – включалось в Богдане, когда он смотрел на Крош. Её хотелось защитить, помочь, уберечь.

– Жень, – крикнул он, хлопая дверью машины. – Я с тобой пойду, – в несколько шагов он догнал идущую, на автомате поправил ей шапку и подставил локоть, чтобы зацепилась.

– Правда? – с неприкрытой надеждой пискнула Женя.

– Уже иду, – деловито ответил, подстраиваясь под микро-шаги женщины.

Крош оказалась похожа на мать, представившуюся Галиной Александровной. Невысокая, для своих лет хорошо сохранившаяся, с пышным, рыжим каре. Виктор Семёнович – отец – значительно выше жены, с военной выправкой и цепким взглядом силовика. Слава, не похожий ни на отца, ни на мать, и его супруга Вероника, скользнувшая по Богдану заинтересованным взглядом.

На лицах всего семейства читался неприкрытый триумф. Женя жалась ближе к Богдану, он, поддерживая, обнял её за плечи и подтолкнул к столу с расставленным чайным сервизом и тортом в центре.

Ничего не значащая беседа, ведущая в никуда. В то, что топор войны зарыт, не поверил и Богдан. Семейство держало лицо перед посторонним человеком, откровенно испепеляя непутёвую дочь взглядом.

– Простите, Богдан, – Галина Александровна елейно улыбнулась, впившись взглядом в гостя. – Вы местный?

– Как сказать, – спокойно ответил Богдан. – Родился и рос в Москве, живу в Хакасии.

– Что ж вы там забыли? – явно ища подвох, уточнил Виктор Семёнович.

– Коневодческое хозяйство, – усмехнулся Богдан, отвечая на прямой взгляд прямым. – Выращиваем рысаков, производим кумыс.

– А в Москве, что же?

– Небольшой ресторанный бизнес, – размыто ответил, чувствуя желание помыться от липкого взгляда Вероники. Танюша казалась элитной эскортницей рядом с этой мадемуазель.

– И чо, бабы лучше не нашёл, чем Женька? – откинулся на спинку стула Славик.

– Он просто мой квартирант! – вспыхнула Крош.

– Чего? Ох, ля, «ресторанный бизнес», «производство рысаков»! – передразнил брат.

– Ещё и сдаёт, – фыркнула Вероника. – Заполучила бабкину квартиру, теперь деньги гребёт!

– Надо было приезжать и помогать, – огрызнулась Женя.

– Тебя не спросили, – взвизгнула Вероника. – Ты и рожаешь только для того, чтобы малого прописать в квартире!

– Женя у тебя приёмная? – без экивоков рубанул Богдан отцу семейства. – Что за отношение?

– На какое отношение она рассчитывала, когда всю семью надула? Кому рожает, мне? Я помогать отказываюсь, квартира матери все долги списала на сто лет вперёд.

– Слушайте, она же ваша дочь, – Богдан уставился в недоумении на Виктора Семёновича.

Усманов Павел Петрович тоже не ангел, но представить, чтобы он открыто оскорблял Вику или Маришку, Богдан не мог, даже с учётом влияния последней любви всей жизни.

– Что бы ты сказал, если бы твоя дочь рожала от семейного? – отчеканил Виктор Семёнович.

– Моя дочь погибла в девятимесячном возрасте, – прошипел Богдан. – Я бы предпочёл, чтобы она родила в пятнадцать от племени туземцев, но была жива!

– Богдан… – пискнула Крош.

– Домой? – он нагнулся над крошечной, бледной, трусящейся как в лихорадке Женей.

– Д-да, – заикаясь, проблеяла она.

– Пойдём.

В машине Крош тряслась, борясь со слезами, пока Богдан смотрел в одну точку перед собой, собирая себя по кускам заново, заставляя лёгкие перекачивать воздух, а сердце – кровь.

– Прости, – разревелась Женя, не выдержала. Кроха, ни в чём не виноватая перед ним, Яной, Аришкой, всхлипывала и размазывала ладошками слёзы по пухлым щекам с ямочками. – Ты её любил, да? Яну?

Богдан понял, его предположения оправдались. Ёлка Ермолаева не удержала язык за зубами, поведала-таки холодящую кровь историю жизни Усманова Богдана. Как его трясло на похоронах, когда он смотрел на мёртвое, не похожее на себя лицо Яны и крохотный гроб…

Спустя годы Богдан вздрагивал и хотел выйти в окно, когда вспоминал те дни.

– Дочь любил, безумно, – спокойно ответил, не позволяя собственным эмоциям пробиться сквозь броню внешнего спокойствия. Последнее, что сейчас нужно Крош – это его, на разрыв аорты, боль. – Яну… знаешь, – вдруг честно ответил Богдан, – казалось, любил. Особенно после её гибели так казалось, но вспоминая, каким мудаком я был – никого я не любил, кроме себя.

– Ты не можешь быть мудаком.

– Ты не знаешь меня, – он заправил всклоченную, рыжеватую прядь за Женино ухо, отмечая про себя, что даже ухо у неё крошечное. Ухо! – Предлагаю отобедать в ресторане, – он назвал один из ресторанов их группы, располагающийся на въезде в столицу со стороны городишки, где они сейчас находились. – А потом ориентироваться по ситуации. Хочешь, посудомоечную машину поедем покупать? Или швейную?