bannerbanner
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля
На страницу:
9 из 10

– Да, познакомился с Марией Рябушинской, – послушно ответил Санька.


– Вот и отлично! Перспективная барышня. Её дядя Владимир – меценат Пречистенских курсов. А для неё уготована другая роль.


Зачитаю отрывок из письма большевика товарища Красина, который следил за реализацией столь необычного плана Ульянова: “…Вопрос о выдаче её замуж получает сейчас особую важность и остроту. Необходимо спешить реализовать её долю наследства, а это можно сделать путём замужества и назначения мужа опекуном… Было бы прямым преступлением потерять для партии такое исключительное по своим размерам состояние из-за того, что мы не нашли жениха…”


Конечно, речь здесь идёт не о Рябушинской, но о такой же богатой девице, готовой помочь нашему движению. Вы, Пешков, готовы выполнить поручение партии?


Санька почесал сначала подбородок, потом щёку, потом затылок.


– Э-э, ну-у-у, может, и готов…Так делать-то что?


– Не прикидывайся идиотом, Пешков! – рявкнул Сивцов.


– Тише, тише, не нервничайте, Вячеслав Михайлович, – обратился "слюнявый" к Сивцову. – Товарищ Сивцов рассказал, что Рябушинская смотрит вам в рот, – снова глядя на Саньку, продолжил он. – Вот и действуйте. Внешность у вас подходящая, я думаю, сможете барышню окрутить и жениться. Правда… одежда ваша не лучшего качества… Товарищ Сивцов, выдайте средства на фрак, визитку и прочие костюмы для Пешкова, он должен выполнить задание, а мы ему поможем.


Санька поймал на себе несколько завистливых взглядов и окончательно решил. “А почему бы и нет? Пешка теперь “в дамки” прыгнет! Я Елагину завидовал, а теперь получше расфуфырюсь, и денежки необязательно все отдавать! – внутренне ликовал Санька, продолжая преданно смотреть в глаза важному начальнику. – Конечно, женитьба дело хлопотное. Родственники, семья… Но можно и удрать после свадьбы в другой город, подальше от Рябушинских. В общем, выкручусь… Хорошо, что времена изменились. Раньше к купеческой дочке он бы и подойти не смог, а теперь папаша против дочки не пойдёт, даже если она влюбится в нищего студента.”



Дальнейшие речи партийца он опять плохо слушал, да и неинтересна ему агитационная дребедень о целях и задачах. И так всё понятно. Главное, не зевнуть, а то ещё другого женихом назначат…


Глава шестнадцатая



Наконец-то выпало достаточно снега, и по дорогам понеслись удобные, мягкие сани, где у седоков не вытрясало душу от колдобин и ям на дороге, и единственной опасностью при большой скорости было выпадение из саней на повороте.


Теперь дорога показалась не такой долгой, как в прошлый раз. Рабочий квартал из-за белого покрывала на деревьях, тротуарах и крышах домов не выглядел столь убогим, как показалось той ночью Николаю. Древняя церквушка украшала улицу своим скромным, но изящным видом, а гул звонивших колоколов согревал душу…

Санька сидел рядом и поглядывал вокруг. Они ехали к извозчику, как договорились неделю назад. Николай никак не мог разобраться в своём отношении к Пешкову: с одной стороны, он был не прочь подружиться, но с другой – чувствовал, что Санька неискренен с ним, будто камень за пазухой держит.


Сани остановились – вот и знакомый дом. Они открыли дверь в сени, и первое, что увидели – дрова, сваленные в кучу. Похоже, деньги принесли хоть какую-то пользу.


Они прошли дальше и постучали, но никто не ответил. За дверью был слышен детский плач и какой-то непонятный звук. Николай попытался открыть дверь, но она не поддавалась. Пешков уверенно отодвинул его в сторону и поднажал: они сразу увидели то, что мешало её открыть – мужской грязный сапог. Его хозяин, раскинув руки, лежал на полу и храпел. Санька торжествующе посмотрел на Николая.


– А я что тебе говорил… Вот твои деньги, благодетель. Готовь червонец…


В избе было теплее, чем в прошлый раз. Но по-прежнему господствовал кислый ненавистный запах. Николай с содроганием взглянул на угол печки с насекомыми и встал подальше. Потом глаза привыкли к полумраку, и он заметил худенькую женщину. Санька, ничуть не смущаясь, прошёл дальше.


Хозяйка держала младенца в руках, а рядом стояли белобрысые мальчуганы-близняшки и с любопытством смотрели на незнакомцев.


– Здравствуйте, простите, что без приглашения, – начал Николай, – э-э, я уже у вас был с врачом, помните?


Женщина кивнула и встала.


– Здоровьичка вам, господа, благодарствую за помощь, – хозяйка слабо улыбнулась и слегка поклонилась.


– Вам уже лучше?


– Благодарствую, – повторила она, – лучше. Ваш доктор помог, а потом уж и вовсе прошло.


– А что же муж, не работает?


Женщина вдруг закрыла лицо локтем и отвернулась. Николай всё понял.


– У вас остались деньги, которые я давал?


– Я не знаю, – тихо проговорила она, не поворачиваясь, – может, и остались, да боюсь посмотреть у него в кармане – зашибёт…


Раздражение на храпящего мужика подхлестнуло Николая. Он уже не думал ни про грязь, ни про насекомых…


– А ну пойдём, братец!


Он схватил мужика за шкирку и уверенно потащил его в сени. Пешков вышел следом.


При входе Николай заметил кадку с водой. Зачерпнув студёной воды, он хлестнул ею в лицо пьянчужке. Тот приоткрыл глаза и закашлялся. Елагин подождал немного и повторил освежающую процедуру.


– Очухался? – затряс мужика Елагин, но тот смотрел осоловелыми глазами.


– Да что ты с ним церемонишься, ваше благородие? Вот так надо…


Пешков схватил мужика за шкирку и сунул головой в кадку. Тот сразу задрыгался, но вырваться не смог из цепких рук Пешкова. Наконец, Санька поднял его голову. Николай подошёл ближе.


– О-о-х! Ты что! Кто?.. – пьяным голосом заголосил извозчик.


– Ну-ка, посмотри на меня, узнаёшь? – хлопнул его по щекам Николай, – я для чего деньги дал, сволочь? Чтобы ты их пропил? Или чтобы детей накормил?


Мужик начал икать и пытался сопротивляться, но Пешков держал крепко, и тому не удалось вырваться.


– У тебя остались деньги? – рявкнул Николай.


Тот закивал и полез в карман. Он достал мятую пачку и осторожно протянул.


– Мне не нужно, – Николай отвёл его руку, – отдашь жене, сам проспишься и завтра на работу. Ты меня понял? – он снова взял его за грудки и встряхнул.


Мужик закивал.


– Давай, иди… На днях приеду и проверю, как ты понял.


Извозчик, качаясь, прошёл в комнату и сунул испуганной женщине в руки комок денег, а сам полез на печку. Бедняжка стояла, не понимая, можно ими распоряжаться или нет?


– Купите продуктов побольше, да дом уберите, а то у вас тут… – Николай подобрал слово помягче, – грязно… А я ещё заеду. Скажите мужу, что он обещал выйти на работу.


Женщина закивала и благодарно забормотала:


– Спаси Бог, ваше благородие, спаси Бог. Может, что-нибудь для вас сделать?


Санька не стал слушать её благодарности и вышел на улицу. Николай тоже было направился к выходу, как неожиданно для себя спросил:


– А в честь кого церковь на вашей улице?


– В честь Николушки, ваша милость…


– А вы ходите туда?


– А как же! – уже смелее ответила женщина, ласково глядя на Николая.


– Меня тоже Николаем зовут, будете на обедне, помолитесь за меня.


– Помолюсь, помолюсь непременно, – она прижала руки к груди и будто запричитала, – доброго вам здоровьичка, жену хорошую, деток послушных…



Извозчика не получилось найти сразу, улица словно вымерла. Он шли по вязкому снегу и оглядывались по сторонам, высматривая свободные сани.


– Ну, что… убедился в пользе такой благотворительности? Что бы ты делал без меня? – насмешливо спросил Санька.


– Вот артист… – парировал Николай, доставая проспоренные десять рублей, – на, держи… Только голову сунуть в бочку – много ума не надо. Деньги-то я дал, а не ты.


Пешков злобно покосился.


– Намекаешь, что я не такой богатый и благородный, как ты?


– А тут и намекать нечего – лоботряс ты, вот ты кто…


Пешков схватил Елагина за грудки.


– Подожди немного, будет и на моей улице праздник.


– Да отцепись ты, – Николай стряхнул руки Саньки, – и вот ещё что… Не вертись вокруг Марии Рябушинской.


– А она что – твоя собственность? – с вызовом в голосе парировал Пешков, – девочка взрослая уже, имеет право на своё мнение.


– На какое мнение? Ты что, в свои тёмные делишки её решил втянуть?


– А может, я женюсь вперёд тебя на ней, – сквозь зубы процедил Санька.


– Ну, для этого тебе надо сильно понравиться её отцу…


– А я ей понравлюсь, она и выберет… Думаешь, у тебя всё схвачено? Ошибаешься… – Санька вдруг завёлся, словно долго копил раздражение и искал повод, чтобы откровенно высказать в лицо Николаю, что у него было на душе. – Ненавижу чистоплюев, белоподкладочников, таких, как ты… И на курсах тебе делать нечего, лучше увольняйся…


– Ну уж нет, увольняться я не собираюсь, во всяком случае – не по твоей указке.



Они замолчали, недовольные друг другом, и разошлись в разные стороны. Николай, наконец, поймал извозчика.


"Да, дружбы не получилось, – нервно думал он, сидя в санях, – а Маша всё больше привязывается к этому прощелыге… Но что я могу сделать?" Ответа он не нашёл. Была одна черта в характере Маши, которая не давала им понять друг друга в полной мере: она никогда не чувствовала себя неправой. Николай понимал, что это её избалованность, как у ребёнка, с детства ни в чём не знавшего отказа. Если он начинал с ней спорить, она надувалась и замыкалась, словно капризная девочка. За любовь нужно было бороться, только непонятно – с кем…

Глава семнадцатая


Маша примеряла роскошное чёрное платье, подаренное вчера отцом. Третьего дня позвонил Коля и предложил съездить на модную выставку автомобилей в Манеже. Конечно, она согласилась! Она обожала авто, жалко, что папа не разрешает ей поучиться вождению..

Мария вспоминала о вечере, когда он сделал предложение, и к щекам приливала кровь… После объяснения Николай стал ещё более нежным и внимательным, словно прирученный лев у опытной дрессировщицы. Не было минуты при встрече, чтобы она не чувствовала его заботу и желание угодить её капризам. Она понимала, что Коля не сможет делать такие дорогие подарки, как отец, но ей это было и не нужно. От него Маша ждала поклонения, как умной и красивой женщине.

Она тянула с согласием на замужество ещё и потому, что хотелось подольше продлить это сладкое счастье на грани свободы и помолвки, наслаждаясь властью над Колей. Ей хорошо было известно, что после свадьбы угождать должна будет женщина, а муж примет это как должное…


Наступил долгожданный вечер. Маша одела  бриллиантовое колье и длинную элегантную шубу. И то и другое прибавляли возраста, но выглядеть слишком молодо на подобной выставке неуместно.

Николай, элегантный, словно лондонский денди, вышел из коляски, чтобы её встретить. На нём было чёрное пальто, под которым угадывался фрак, и мягкая фетровая шляпа. Его глаза с обожанием глядели на Машу.

Не успев сесть в коляску, они услышали приближающийся гул автомобиля. Да не одного, а целых двух!

Маша застыла на месте – похоже, это дядя Николаша с компанией.


Автомобили, словно чёрные кареты без лошадей, подрулили к дому Рябушинских, нетерпеливо сигналя владельцу коляски. Извозчик поспешно отъехал в сторону.

 Из первого экипажа вышел Николай Рябушинский – упитанный мужчина среднего роста с маленькими усиками и гладковыбритым подбородком. Его губы подозрительно блестели, будто намазанные женской помадой, что было видно даже при свете электрического фонаря. Во втором сидела весёлая компания, которая, похоже, за смехом и разговорами не заметила остановки.

– Мария, а мы за тобой! – развязно произнёс дядя Николаша. – Мы едем на выставку в Манеж. Не желаешь с нами прокатиться?

Елагин пристально смотрел на Рябушинского. Тот приподнял котелок:

– Николай Рябушинский… позвольте представиться.

– Елагин, – сдержанно ответил Николай. – Мы тоже собирались в Манеж…

– Дядя, мы поедем в коляске, – неуверенно ответила Маша, ей ужасно хотелось поехать на авто, но она понимала, что Коля не согласится.

– А, ну как хотите, как хотите… Тогда встретимся на выставке. – Дядя махнул рукой и, покачиваясь, пошёл обратно в авто.

Всю дорогу Николай молчал или отвечал односложно. Маша не понимала, что он так надулся? Может, досадует, что у него нет автомобиля? А может, ему не понравился дядя? Николай иногда становился скрытным и непонятным.

Коляска подъехала к ярко освещённому Манежу. Словно на бал или премьеру спектакля стекались со всех сторон мужчины во фраках и женщины в вечерних нарядах.

При входе посетителей встречала высокая арка в стиле модерн, который был так моден в этом сезоне! Арка была украшена группами велосипедистов с велосипедами,  что уже давно не новость в современном городе, и автомобилей новых конструкций с рядом стоящими шофёрами.

Внутри было царство машин. Наверное, больше сотни автомобилей! Электричество высвечивало внутреннее устройство роскошных салонов, а установленные повсюду зеркала отображали авто со всех сторон. Можно было полюбоваться в зеркало, как ты смотришься с тем или иным автомобилем, что Маша и делала незаметно.

Николай застрял у российских диковинных машин. Они явно предназначались не для города. Фирма “Руссо-Балт” представила на выставку автомобиль на лыжах!

– Коля, что тебя так заинтересовало в этом чудовище? – со смехом спросила Маша.

– Машенька, почему же чудовище? Россия – снежная страна. Представь, как нужны такие авто в Сибири, где от одного города до другого сотни, а то и тысячи вёрст! Они как раз на снежные просторы и рассчитаны, – разъяснял Николай.

Но Маше больше нравились Benz – солидные, дорогие, а, главное, быстрые автомобили, а вот дядя Николаша предпочитал Peugeot – более изящные и удобные. Папа знал предпочтения брата и в семейном кругу называл его пижоном.


Группа повесы Рябушинского сразу обнаружила себя среди сотен посетителей смехом и громкими обсуждениями. Маша не хотела к ним приближаться, видя, что Николай хмуро отреагировал на очередной взрыв смеха, но дядя сам подошёл к ним с весьма необычного вида друзьями, которые были гораздо моложе Рябушинского: вместо привычных брюк на щеголеватых молодых людях сидели узкие штаны-дудочки, а сверху наглухо застёгнутый и туго обтягивающий фигуру пиджак.

При свете электричества просматривались подозрительно чёткие очертания глаз и усов, будто накрашенных немецкой краской. Слишком яркие губы кривила капризная улыбка либо презрительная усмешка.

– Машенька, какое авто тебе подарить? – пьяным голосом спросил Николаша.

Маша напряглась. Она чувствовала, что общение с дядей не доведёт до добра… И тут внезапно вспомнила, что вчера за завтраком рассказал отец.

– Дядя, неужели у тебя остались деньги после роскошного подарка своей возлюбленной?

Николаша сосредоточил взгляд на племяннице.

– Какого подарка?

Маша всплеснула руками:

– Ты уже забыл? Вся Москва обсуждает, что ты подарил медведя, засунутого в бочку! Тебе не стыдно так издеваться над животным?

– Ну, прости, прости… Медведь был маленький, с ним всё в порядке, – смущённо забубнил Рябушинский, видя, что вокруг уже собирается толпа зевак, интересующихся его жизнью не меньше, чем выставкой.

Приятели Николаши затихли, чувствуя неловкость ситуации.

– А вы, сударь, прикупить авто решили или просто поглазеть? – насмешливо произнёс один из молодчиков, обращаясь к Елагину.

Николай обернулся. Лицо его стало как маска – ни один мускул на нём не дёрнулся. Глаза потемнели ещё больше. Холодным тоном, негромко, но так отчётливо, что было слышно всем стоящим рядом зевакам, он произнёс:

– Не каждый может приобрести автомобиль, но ещё меньше таких, кто способен подкупить полицию, дабы замять скандал с погибшим пешеходом.

Это был камень в огород дяди. Николаша, действительно, насмерть задавил пешехода и откупился от родственников и полиции. Мария знала об этом случае, и ей было стыдно за дядю.

Тот покраснел и отвернулся. Рябушинский не желал раздувать скандал, чувствуя себя виноватым. Но приятели не унимались – они пришли сюда повеселиться.

– Так купите машину и покажите пример, каким надо быть водителем, сударь!

– Непременно куплю, а если сомневаетесь в моей смелости, то могу вам продемонстрировать её в другом месте, – чуть угрожающе проговорил Николай.

– Господа, не ссорьтесь, прошу вас, – испуганно зашептал Рябушинский, – вот уже и охрана идёт.

По дорожке между авто важно вышагивали два жандарма, блестя не хуже экспонатов эполетами и серебряными пуговицами на мундирах. Их заинтересовало скопление народа и громкие разговоры. Николаша и компания благоразумно решили с ними не связываться и потянулись к выходу.

Маша посмотрела вопросительно на Николая.

– Хочешь, поедем куда-нибудь, Коля?

– Да, пожалуй. – Елагин на секунду задумался, а потом предложил: – Я знаю один необычный ресторан, хочу исполнить своё давнее обещание…

Маша кивнула и протянула руку:

– Поедем скорее!

Извозчик, узнав, что ехать на Большую Дмитровку, завернул было на Охотный ряд, но Николай не позволил:

– Нет, братец, ты уж другим путём езжай, через Чернышёвский что ли, а то после Охотного аппетит можно отбить на неделю.

– Хозяин-барин… Что правда, то правда, ваша милость, вонища там жуткая, рыночные совсем обалдели… Но-о, милая, поторапливайся! – понуждая кобылу ехать быстрее, дёрнул вожжи мужичок.

Пока они ехали на Большую Дмитровку, как бы Маша ни просила, Николай смеялся и ни за что не хотел открыть секрет, чем знаменит ресторан, куда они направлялись. Она почти надулась, но Николай начал её целовать: сначала руки, потом шею, лицо, губы… Ей было так хорошо, что хотелось ехать бесконечно…


Коляска остановилась возле трёхэтажного особняка богачей Востряковых. Николай помог Маше выйти и шепнул на ухо, чтобы она ничему не удивлялась, когда попадёт внутрь. А удивиться было чему.

Марии показалось, что она попала в необычный театр. Здесь зрители, как и положено, безмолвно сидели в полумраке, но их было меньшинство. А на ярко освещённой сцене двигались многочисленные актёры, исполнявшие каждый свою пьесу: одни ходили от столика к столику с бокалом, другие громко спорили, не сходя с места, а третьи наслаждались ужином, нисколько не заботясь о правилах приличия за столом, смачно чавкая и прихлёбывая вино. Сценария у этих актёров не было, но все говорили о поэзии и литературе. Имена “Лев Николаевич”, “Антон Павлович" звучали так часто, словно они были живы и ненадолго вышли покурить.

– Здесь собираются поэты и писатели. Думаю, ты многих из них знаешь… – наклонившись, прошептал Николай.

Они сделали заказ у неслышно появившегося официанта. Тот, по-видимому, уже знал Николая, потому что приветливо ему кивнул, как старому знакомому. Соблазнительные запахи щекотали нос, но есть совсем не хотелось, поэтому Маша попросила принести только мороженое с ананасами. Николай заказал себе красного вина.

Она лакомилась и с любопытством оглядывалась по сторонам, надеясь увидеть знакомые лица.

Беспутный дядюшка Николаша приучил её ценить поэзию, выпуская роскошный журнал “Золотое руно”. Он открыл для неё символистов Блока, Андрея Белого и Валерия Брюсова. Попасть в их общество сродни проникновению в алтарь, куда женщин не пускают, но так хочется заглянуть!

Вспомнив дядю, она поморщилась.

– Коля, скажи, пожалуйста, а почему ты воспринял дядю Николашу в штыки? Что плохого он тебе сделал?

Николай отставил бокал и взглянул на Машу. Глаза его странно блестели, а губы раскраснелись.

– А чем он должен мне нравиться? – ухмыльнулся он. – Машенька, я уважаю людей творческих, но от компании праздных недорослей меня тошнит.

– А здесь разве не праздные люди сидят? Посмотри на их свинские привычки – иногда кажется, что мы пришли в дешёвый трактир.

Николай пожал плечами:

– Я думал, тебе будет интересно послушать любимых поэтов. Вон посмотри туда – это Брюсов. Ты хотела его увидеть, помнишь?

Она осторожно повернула голову.

Недалеко от них, между тенью и светом, Маша увидела столик, где словно нахохлившийся ворон сидел мужчина с пышными тёмными усами. Он восседал в кресле, сложив руки на груди, и поглядывал на собеседников строгим взглядом, как смотрел директор Машиной гимназии на нерадивых учеников.

Рядом с ним рассеянно помешивал чай мужчина, лохматой гривой напоминавший льва из цирка, недавно приезжавшего в Москву. Она знала, что это Максимилиан Волошин. Его стихи тоже печатали в журнале дяди.

Внезапно все замолчали, как по команде. В полном безмолвии, словно вечерние колокола, зазвучал низкий голос Брюсова.


Своей улыбкой, странно-длительной,

Глубокой тенью черных глаз

Он часто, юноша пленительный,

Обворожает, скорбных, нас…


Он на мосту, где воды сонные

Бьют утомленно о быки,

Вздувает мысли потаенные

Мехами злобы и тоски.


В лесу, когда мы пьяны шорохом

Листвы и запахом полян,

Шесть тонких гильз с бездымным порохом

Кладет он, молча, в барабан…


Брюсов замолчал, но тишина отступила не сразу. Сначала раздались робкие хлопки, а потом в зал словно залетел пчелиный рой: критики бросились обсуждать услышанное, журналисты записывали, что запомнили, подходили к поэту, переспрашивали, трясли руку.

Маша переспросила название у Николая. Оказалось, такое же мрачное, как и стихотворение – “Демон самоубийства”.

Будто решаясь на рискованный поступок, Волошин резко отодвинул стул и тоже начал декламировать:


Обманите меня… но совсем, навсегда…

Чтоб не думать – зачем, чтоб не помнить – когда…

Чтоб поверить обману свободно, без дум,

Чтоб за кем-то идти в темноте, наобум…

И не знать, кто пришёл, кто глаза завязал,

Кто ведёт лабиринтом неведомых зал,

Чьё дыханье порою горит на щеке,

Кто сжимает мне руку так крепко в руке…

А очнувшись, увидеть лишь ночь да туман…

Обманите и сами поверьте в обман.


Маша тоже громко аплодировала – ей понравилось, хотя смысл немного ускользал. Зачем нужно обманываться? Но всё равно – красиво…

Коля сидел, задумчиво подперев щёку рукой. Он не выражал никакого восторга.

– Тебе не понравилось?

Он усмехнулся, отпивая из бокала ещё вина.

– Отличные стихи, но мне нравятся попроще у того же Брюсова:


Как ясно, как ласково небо!

Как радостно реют стрижи

Вкруг церкви Бориса и Глеба!


По горбику тесной межи

Иду и дышу ароматом

И мяты, и зреющей ржи.


– Обычные стихи, как у многих, – пожала плечами Маша, – наше время такое необыкновенное, что и стихи должны быть необычными, а ты: "небо, церкви, зреющей ржи…"

– Маша, поверь, время всегда одинаковое, и чувства людей одни и те же… Всё искусственное умирает, живёт же только вечное, – задумчиво проговорил Николай.

Маша хотела что-то спросить, но её отвлёк шум в зале. Она повернулась и заметила, что официанты с тряпками в руках бегут к странному молодому человеку в нелепом коричневом костюме с поднятым воротником и в мерзком зелёном галстуке. На его столике краснела винная лужа, но он не выглядел смущенным, наоборот, было ощущение, что ему даже нравится всеобщее внимание.


Время шло. Надо было телефонировать домой, что она с Николаем в ресторане, иначе мама будет волноваться. Маша спросила у официанта, где у них аппарат, и отправилась звонить. А когда вернулась в зал, то увидела, что на столах в полутёмной части зала поставили свечи, отчего стало ещё уютнее. Но странное дело, Николая за столом не было.

Маша в растерянности оглянулась – тот стоял у колонны, и, казалось, весь превратился в слух. Он слушал очередного поэта. А выступал на этот раз тот самый молоденький мальчик в зелёном галстуке.


Сыплет черёмуха снегом,

Зелень в цвету и росе.

В поле, склоняясь к побегам,

Ходят грачи в полосе.


Никнут шелковые травы,

Пахнет смолистой сосной,

Ой вы, луга и дубравы,

Я одурманен весной…


– Браво! – вдруг громко крикнул Николай, захлопав. На него недовольно оглянулись господа, перед которым читал молодой поэт.

– Как ваше имя? – небрежно спросил один из господ.

– Есенин Сергей Александрович, – негромко ответил юноша.

– Вам надо поучиться, господин Есенин. Ваши стихи, так сказать, несвоевременны, да-с, – с важным видом произнёс один из критиков, оглядываясь на Брюсова, как бы ища поддержки. Но тот стал лениво о чём-то говорить с Волошиным, не удостаивая чести своей оценки никому неизвестного поэта.

На страницу:
9 из 10