Райгебок

Вдруг в сени неожиданно вошла мама Райгебока. Райгеслина была полноватая женщина с круглыми щечками, которые придавали ее улыбке милое очарование. Рыжеватые волосы до шеи немного всклокочены ото сна, гласа сонные и немного обеспокоенные. Ночной чепец она держала в руках и пыталась развязать затянувшийся узелок на тесемках.

– Сын, ты не спишь? – спросила она сквозь пелену дремы и запахнула полы накинутой на ночную рубаху тужурки. Райгебок спросил, как она узнала, что он не спит, она ответила, что почувствовала это к тому же половицы в сенях отчетливо скрепят. Вот она и решила проведать своего сынишку, спросить, не голоден ли он. Не плачет ли. Были бы на лице монстра соответствующие мышцы, они бы растянулись в улыбке. Нет, сегодня ночью он не плакал, причина его бессонницы другая. Он поделился ею с мамой. Ему не дает покоя противоположный берег Нольфа. Да и вообще… В последнее время Райгебока мучают всякого рода размышления по поводу того мира в котором он живет.

Мир Юэ.

Он спросил у мамы, не думает ли она, что помимо Салкийского Королевства и граничащих с ней Вилидергонии и Куштама есть другие территории. Может быть, их Мир Юэ не ограничивается этими тремя государствами? Мама внимательно смотрела на своего сына, не было уже в ее взгляде сонливости.

– Тебе это, действительно, не дает покоя? – тихо спросила она.

Райгебок кивнул. В его голове всплыла карта, которую он выучил досконально, когда она попалась к нему в лапы. На куске обработанной свиной кожи были до мельчайших подробностей изображены три государства – Куштам со столицей Сатунополисом, Салкийское Королевства с Дрексем (на карте королевство значилось как просто Салкия и именно так в просторечии и называли эту страну), и Вилидергония, столицей которого был самый крупный город в Мире Юэ – Вей-Повей. А между этими королевствами в самом центре карты торчали труднопроходимые горы которые на трех языках назывались по разному: на куштамском – Тойлерос Эрдаа Эониф Сионилис, на вилидергонском – Плуч Пашней, на салкийском – Обхоер Доввецвейм, а означали одно и тоже – Зубы Самого Старого Медведя. Этот высокогорный район не принадлежал ни к одному государству, а был совершенно полностью изолировал ото всего мира. Никто никогда не посягался на эту территорию, так как никому она была не нужна, жить в этой местности с крутыми горными пиками было трудно и неразумно, холод тут стоял собачий, снег почти не таял даже когда в паре тысяч салкийский клинков от сюда люди изнемогали от летнего зноя. Зубы Самого Старого Медведя принадлежали рыцарскому ордену альтинцев, которые основали где-то в глубине горных вершин свой единственный городок – Альт. Захаживали альтинцы и в Аусерт, очень им приходилось по нраву яблочное вино, которое делал бородатый Райгемах – отец Райгебока, грея задами табуреты и лавки в трактире «Гусь и Тетерев» и бессовестно пропивая свое снаряжение, альтинцы, вытирая носы плащами с символикой своего ордена (серая туча на сером фоне), говаривали, что в горном Альте от скуки можно впасть в уныние, хоть городок и не маленький, но почти нелюдим. Однако именно в полупустом Альте находится цитадель альтинцев, оттуда их орден возглавляет великий гроссмэйствер и там он и пребывает в беспробудном пьянстве, ибо делать ему нечего совсем.

Карта ограничивалась лишь этим трехгосударственнным очертанием (Зубы Самого Старого Медведя и спрятанный среди гор Альт не в счет), и подписана она была просто и коротко – Мир Юэ. Художник-картограф с точностью (Райгебок верил, что все точно) показал каждый городок и поселение этих стран, каждую речку, гору, озеро, лес, болото. Всему было название, даже каждая дорога называлась в честь каких-то неизвестных чудовищу персонажей. Была на карте и точечка, которая была подписана как Аусерт.

Пусть в Вилидергонии, Куштаме и Салкии все было известно и зафиксировано, но вот что было ЗА ними? Как будто бы совсем ничего. Художник-картограф будто бы показал, что кроме этих трех королевств больше нет ничего.

По южной и восточной границе Куштама, например, проходят непролазные Визальские Скалы, за которыми карта кончалась. Вилидергонию с севера омывают волны Бескрайнего Океанума. А Салкийское Королевство окаймляла река Нольф, впадающая в тот же самый Бескрайний Океанум и берущая начало в тех же самых Визальских Скалах. Родная точка-деревня приютилась на самой западной границе Салкии и до Нольфа ей было сравнительно близко. Можно сказать, что Аусерт был почти у самого конца света. Точечка была крохотная и располагалась на самом-самом краю герцогства Ваерского, что входило в состав Салкийского Королевства, а край этот был на западе в непосредственной близости к окаймляющей Салкию великой реки Нольф. Аусерт был самым дальним поселением герцогства, отделенным вдобавок еще и непролазными болотами. А если учесть еще и то, что Его Светлость герцог Ваершайз держал свою землю в изоляции не только от иностранцев, но и вообще ото всех вокруг, то и выходило, что Аусерт и еще пару таких же полузабытых поселений в округе оставались как бы ото всех в стороне. Жители других герцогских поселений были в этой местности редкостью, а представители других герцогств и графств вообще считались здесь чужаками. Практически не появляющиеся тут куштамцы и вилидергонцы являлись чуть ли не посланцами из другого мира, которые, в свою очередь, считали, что оказались в самой дальней и глухой дыре, где нет ничего интересного и от куда необходимо сматываться как можно скорее.

А за Нольфом карта кончалась.

Но ведь что-то же должно быть, так же как и за Визальскими Скалами. Да и Бескрайний Океанум не может на самом деле быть бескрайним. Где-то должен быть и у него конец. Берег другой земли, например, за которой может быть следующий Океанум. Один чудик из Аусерта однажды, перестаравшись с яблочным сидором, выдвинул версию, что Мир Юэ имеет вид шара, но это предположение никем не воспринялось всерьез и осталось в памяти гостей «Гуся и Тетерева» лишь как неудавшаяся шутка. Ведь если бы Мир Юэ был округл, то и изображался бы на шарообразных предметах, а не на плоских. Ведь так?

В-общем, что-то тут было неправильно и с каждым днем сомнения по поводу трех государств у Райгебока росли.

– Ты хочешь знать, где кончается Мир Юэ? – спросила мама, но Райгебок отрицательно покачал головой. Где кончается Салкия и других два государства он представлял по карте. Его мучил вопрос, ЧТО ДАЛЬШЕ.

– А я не знаю, – ответила мама. – Никто не знает, Райгебок.

Чудовище разочарованно смотрело на маму. Такой ответ его не устраивал. Мама взяла с пола один тюфяк с соломой, поставила его поудобнее и села на него. Собачка Су прыгнула ей на колени. Монстр остался стоять у слюдяного оконца, за которым хозяйничала ночь.

– Наш мир таков, какой он есть. Таков, каким его сотворили Трусливые Создатели, если они есть. – Узелочек на ночном чепце не развязывался и мама помогла себе зубами. – Никому не известно, что за границами нашего мира. Никто туда не ходил, а если и ходил, то не возвращался.

Райгебок спросил почему.

– Потому, что так угодно Трусливым Создателям, если они есть, ответила мама и посмотрела на сына, готовясь к следующему вопросу, который Райгебок обязательно должен был задать, ибо такой ответ он слышит постоянно и его это не устраивает. – Другого ответа у меня нет, сынок, – мама пожала плечами. Чудовище отвернулось к окну. Свет в окне семейства Скау по-прежнему мерцал. Наверное, маленький Скаускай рассказывает сестре о сегодняшнем путешествии на Нольф за угрями-светометами. И, конечно, о том, как испугался Райгебок, когда увидел вместо младшего братика кучку углей. Это было очень потешно, от хохота Скаускай била сильная икота полпути до деревни.

Райгебоку было не смешно.

Никто не мог успокоить его душу, неопределенные ответы лишь подбрасывали хвороста в печку его любопытства. Он еще поговорил с мамой на другие темы и, наконец, лег спать.

Утром он проснулся от какого-то шума, доносящегося со двора, а точнее – со стороны сарая. Монстр протер глаза и сонно взглянул в окно, небо едва начало светлеть, в это время все должны еще спать, еще очень рано. Сквозь еще не отпустившую его дрему Райгебок услышал крик отца и тут же вскочил на ноги, опрокинув ковшик с водой, стоявшую в его сенях на бочке. Что случилось в такую рань? Прежде чем Райгебок вспомнил, что сегодня утром отец должен собираться в город Лойонц на ярмарку, в сени влетел глава семейства с перекошенным лицом и так сильно торчащей бородой, будто кто-то его только что за нее хорошенько потрепал. Споткнувшись о порог, Райгемах наступил собачке Су на хвост, двумя шагами пересек сени и скрылся в доме, однако, не успел Райгебок решить – последовать ли ему за отцом или выскочить на улицу и узнать в чем причина такой громкой суматохи, глава семейства Райге уже возвращался с длинной секирой, выкованной когда-то для безвестного война ордена Триумфального Беркута. Сам рыцарь погиб в бою с куштамцами в то далекое время, когда между королем Салкии и басилевсом Вилидергонии шел конфликт на почве дележа некоторых спорных рыцарских угодий – фьйофов. Райгемах купил эту секиру на рынке у торговца оружием, который думал, что глава семейства Райге ни кто иной, как потерявший в бою свое оружие достопочтенный рыцарь. А Райгемах просто хотел перепродать секиру другому человеку – молодому оруженосцу, проигравшему в кости доспехи и оружие своего хозяина и пытавшемуся собрать хоть что-то, что бы не гневить рыцаря. Когда Райгемах нес эту секиру несчастному оруженосцу, то вместо молодого парня встретил лишь свору собак растаскивающих кишки обезглавленного тела пристрастившегося к игральным костям бедолаги. Хозяин-рыцарь поступил со своим слугой так, как подсказывала ему его доблестная совесть, а длинная секира так и осталась в доме семейства Райге в ожидании своего часа. Прекрасная добротная секира, регулярно смазываемая гусиным жиром, не потеряла своей остроты и блеска и вполне могла бы еще долго послужить в боях, хотя в последние годы такой вид оружия терял былую популярность. Солдаты стали предпочитать что-то менее тяжелое, такое как алебарда или вульж, становившийся популярным в центральной Вилидергонии.

Поэтому за неимением иного применения, иногда Райгемах рубил секирой капусту.

Райгебок следил за беготней отца, стараясь выговорить вопрос: «Что произошло?». Неужели на Аусерт напали разбойники? Враги? Но кто? Стачки с рыцарскими отрядами вилидергонского короля Тшерда Креджича Второго давно быть не может, великий король стар и немощен и подписал мировую со всеми врагами. Если только он покинул земной мир и трон перешел к его старшему сыну Тшерду Креджичу Третьему? Но все равно деревня Аусерт находится слишком далеко до границы с Вилидергонией, даже до соседних поселений никогда в истории не доходили захватчики, герцог Ваершайз, которому принадлежит эта территория никогда бы не позволил ни одному чужаку обнажить меч в его владениях. Что говорить о врагах, если даже местных разбойников Его Светлость рубит на куски и бросает на обед своим псам.

Тогда, быть может во дворе разбойники? Но от них есть цепы, колья, моргенштерны, вилы и просто дубины. В доме валялся еще и старый видавший не одно смертоносное сражение северовилидергонский щит, и если бы на Аусерт напал враг, отец прихватил бы и его, хоть и не владел приемами защиты.

Тем временем глава семейства уже выбежал из дома, за ним бежала Райгеслина. Брат-близнец Райгебока уже выскакивал из кровати, прыгая на одной ноге, а вторую стараясь сунуть в деревянный башмак. Маленький Райгетилль не просыпался. Отец подбежал к сараю, бормоча под нос ругательства, где вспоминал и Трусливых Создателей и матерь салкийского короля. У сарая стояла, с сияющими в предрассветной темноте желудками-мешками, вчерашняя телега с которой Райгебок ходил на реку Нольф. Рядом на боку лежал их бык Черный Нос. Старый бык конвульсивно дергался и храпел. Подбежав вплотную, Райгебок увидел, что Черный Нос лишен грудины и передних ног, вместо них – обугленное мясо и черная кровяная корка. Нестерпимо воняло паленой плотью. Отец размахнулся секирой и верхним ударом махнул оружием. Голова Черного Носа отделилась от туловища, тело славного быка дернулось в последний раз и расслабилось навсегда.

Окровавленное оружие со звоном упал на мощеную ракушечником тропинку. Отец, тяжело дыша и вытирая холодный пот, грузно сел на траву.

– Что случилось? – в ужасе спросила мама, закрывая рот рукой и отводя взгляд от изуродованного мертвого тела Черного Носа, служившего им верой и правдой десять лет.

– Угорь… – только и смог произнести шокированный отец. Райгебок помог ему подняться, того колотило крупной дрожью, но его можно было понять – луч угря-светомета прозвенел на расстоянии локтя от его бороды и разорвал грудину уже стоявшему под ярмом Черному Носу. Все произошло прямо перед лицом Райгемаха. Звенящий луч коснулся быка, раздался треск, разлетелись искры и ошметки изжарившейся за одно мгновение бычьей плоти и обугленный костных крошек. Черный Нос не успел даже фыркнуть, его истерзанное тело отлетело в сторону. От взрыва в упряжи полопались продольные тягловые ремни и поперечный ремень, и только это спасло повозку от опрокидывания. А на повозке лежали шевелящаяся куча мешков с искрящимися угрями-светометами. Мешки «жили», внутри них в речной воде вертелись змееподобные рыбины, если бы от падения они освободились бы, то перед неизбежной смертью на воздухе, каждый из угрей метнул бы свой испепеляющий луч. Тогда бы от всего двора, от самого дома и от всех спящих внутри (да и соседей) осталось бы дымящееся пепелище, а сборщику налогов Его Светлости пришлось бы возвращаться к герцогу с пустым кошелем.

Сейчас, когда рассвет только-только начинал уничтожать ночную мглу, сияние мешков с угрями-светометами выглядело особенно эффектно, придавая всей повозке нечто волшебно-мифическое.

– Но как? – спросила мама, помогая мужу снять выпачканную бычьим мясом одежду и взволнованно осматривая его опаленную бороду и обожженную щеку. – Ты что, развязывал мешок?

– За повозкой, – ответил Райгемах, – вон там угорь лежит на земле. Он издох. Не бойтесь, они же сразу дохнут на воздухе.

– Ты его выпустил? – опять спросила Райгеслина, обойдя повозку и вместе с Райгебоком увидев на мокрой траве издохшего угря. Тут же валялся опустевший от ноши мешок, скроенный из телячьего желудка.

– Шнурок лопнул, – пояснил отец, вытирая лопухами секиру от крови своего любимого Черного Носа. – Когда я подтягивал поперечный ремень, один мешок открылся и угорь высунул свой хвост.

– Он мог тебя убить! – мама обняла отца сильно-сильно. Она попросила Райгебока принести отцу другую одежду и монстр побежал в избу, встретив на пути близнеца Райгедона, бегущего к месту происшествия с горящим факелом. Вернувшись с рубахой и льняными брэ, Райгебок увидел, что отец стоит у плетня с соседом – главой семейства Скау. Скаурот – черноокий мужчина с густыми вьющимися волосами, схваченными сзади у шеи медной брошью с изображением дрозда. Черная щетина окаймляла овальный подбородок, самые белые зубы во всем поселке блистали в свете факела крепкими жемчужинами. Сосед препирался с медведеподобным Райгемахом. В руках обоих мужчин пылали факелы и они агрессивно махали ими в опасной близости друг от друга. Скаурот, то и дело пуская искры на траву, указывал своим факелом то на мертвого быка, то на мертвого угря-светомета. В прыгающих отблесках коптящего огня мертвые животные (особенно обезглавленный бык) вызывали оторопь. Хотелось убрать их подальше, а лучше всего утопить в болоте, и, наконец, дождаться полноценного рассвета.

Райгебок не стал подходить к спорящим мужчинам, это было не принято. Спорящие всегда должны решать свои вопросы только наедине, третьего обязаны были прогнать, чтобы он не принял чью-либо сторону и тем самым сделал нечестный перевес. Райгеслина и Райгедон скрылись со двора, потому что даже слышать чужой спор не полагалось. Райгебок быстро отдал одежду и немедленно последовал примеру мамы и вернулся в избу.

С восточной стороны рассвет уже достаточно перекрасил небо в темно-синий, а где-то вдалеке истово заголосили первые петухи, когда мужской спор, наконец, затих и Скаурот ушел прочь. Его затухающий факел двигался в такт его шагам и пропал в соседнем дворе. Раздраженный отец вспомнил про принесенную сыном одежду, и, путаясь в завязках, начал переодевать брэ.

– О чем вы говорили, пап, – подбежали к нему дети Райгедон и Райгетилль, за ними топал Райгебок и мать. Собачка Су вертелась вокруг, мешаясь под ногами.

– Этот умник хотел взять себе мертвого угря, – ответил отец, резко натягивая рубаху на толстокожее волосатое тело.

– Так в чем же проблема? – спросил Райгедон. – Отдал бы. Не хочешь же ты его сварить и съесть?

– Съесть? Ты с ума сошел, сын! Их даже Райгебок не ест! Сосед не говорит, но я знаю для чего ему мертвый угорь-светомет. Он будет ставить с ним опыты, порежет на кусочки, будет рассматривать через ту свою толстую линзу. Он их изучает! Он уже давно ищет секрет этих проклятых угрей. – Райгемах с ненавистью зыркнул на груженную телегу с сияющими мешками. – И, разумеется, руку даст на отсечение, чтобы узнать с помощью чего они пускают лучи. Представляешь, Райгедон, если он придет к герцогу Ваершайзу и предложит ему раскрытый секрет угрей-светометов. Герцог его озолотит! Или даже возьмет к себе придворным ученым-мыслителем. Вот чего хочет плотник Скаурот! А я всего лишь попросил у него взамен мула на три дня. Без Черного Носа повозка до Лойонца не доедет.

– А он?

– Не дает! Он испугался. Ну вот и я ему не дал! Сказал, что раз угри ему так нужны – покупай живого, так и быть для него я скинул бы цену. Или пусть дает мула, или пусть сам ныряет в Нольф за своими угрями-светометами!

– Правильно, пап. Семья Скау и так должна нам с прошлого года за целый стог сена.

Все присели подле обезглавленного быка. Действительно, теперь некому тянуть повозку на ярмарку в Лойонц, а целая куча мешков с угрями-светометами так и ждут своих покупателей. Ежемесячная ярмарка в Лойонце проходит всего один день, если не продать их в городе – их можно просто закапывать или отдавать соседям за бесценок, ибо к следующей ярмарке через месяц они просто будут старыми и безжизненными. Так не годиться, Райгемах на семейном совете уже построил планы на ориентировочную прибыль от продажи.

Райгеслина предложила применить для перевозки того мула, что безучастно скучает в стойле и используется главой семейства для кручения измельчителя яблок для сидора и для затягивания сокодавительного пресса. Но у этого мула была одна особенность: кроме как идти по строго определенному кругу и отгонять хвостом мух, он больше не мог делать совершенно ничего. Он просто был не обучен идти под оглоблей, его даже для работы в поле не использовали, ибо, выходя на незнакомые ему просторы, мул начинал упрямиться, стоять на месте и надсадно хрипеть. У этого глупого мула даже имени не было.

Тогда телегу взялся везти Райгебок.

– Нет, сын, тебе нельзя, – ответил отец, с презрением беря мертвого угря за жабры. Рыба была мертва, поэтому неопасна. Ее бирюзовое сияние померкло, смертоносный хвост безжизненно болтался. Отец откинул угря подальше в кусты лебеды. – Я не хочу, чтобы ты появлялся в городе, там многолюдно. Ты понимаешь, о чем я?

Монстр понимал. Он никогда не бывал ни в Лойонце, ни в каком-то другом поселении. Кроме как в окрестностях Аусерта да приютившейся неподалеку за заросшим кувшинками прудом деревушки Штросси, никто никогда не видел Райгебока и не слышал о нем. Такие мелкие поселения как Аусерт вообще мало контактировали между собой, а то, что Аусерт располагался в отдалении от относительно крупных поселений, зато близко к Нольфу, он был почти в некоей изоляции. Местность вокруг была преимущественно болотистой да лесистой и труднопроходимй. Путь до Лойонца был, пожалуй, единственным, на котором можно было иногда встретить людей. Появление Райгебока в крупном городе может закончиться очень скверно. Отец не раз говорил, что видел на главной площади Лойонца одно небывало страшное чудовище в клетке и больше всех на свете боялся, что та же участь может постигнуть и его необычного ящерообразного сына. По словам отца, чудовище было похоже на морщинистую летучую мышь гигантских размеров и с восемью паучьими лапами. Из пасти летучей мыши беспрестанно струились шипящие на солнце слюни и она что-то пищала, стараясь повторить звучание человеческой речи. На потеху публики чудовищу бросили мертвого младенца, найденного накануне в канаве, и летучая мышь облизывала его длинным гибким языком.

Это было неправдоподобно, но отец настаивал, что именно это он и видел. Правда, признавался, что перед этим в местной таверне запил жаренного пескаря, фаршированного перепелиными сердечками, и миску оливок двумя кувшинами неразбавленного водой пива, отмечая прибыльную продажу партии угрей рыцарскому ордену Триумфального Беркута по полуторной цене.

Подумав, Райгебок предложил отвести телегу еще до начала открытия ярмарки, пока на подступах к Лойонцу еще никого нет, лучше всего если это будет предрассветный час (вот как сейчас или даже раньше). Обождать ярмарку в надежном укрытии, а потом так же в темное время суток вернуться домой.

Отец задумался. На Черном Носе он добрался бы до Лойонца меньше чем за сутки, то-есть, оказался бы у городских стен следующей ночью. Немного отоспался бы на местном постоялом дворе и поздним утром (ярмарка начинается ближе к полудню) вывел бы товар на площадь. По опыту зная, что его угрей расхватят в один момент, Райгемах не планировал задерживаться в городе даже до вечера. Обратно он возвратился бы завтрашним поздним вечером или ночью. Так было всегда. Но тогда был Черный Нос и отец знал с какой скоростью он мог его гнать, а как побежит Райгебок? Может ли он двигаться со скоростью запряженного быка? Монстр ответил, что сможет.

– В таком случае давай готовиться к дороге, – решил отец. – Отрежь от быка задние ноги, отдай матери, это мы съедим. Хвост подари Райгетиллю, пусть сделает себе плеточку. Остальное можешь скушать, это придаст тебе силы на дорогу. Бычью голову тоже не выкидывайте. Райгедон, ты меня слышишь? – позвал отец близнеца Райгебока, – Остаешься за старшего, отрежь бычью башку и отнеси в таверну «Гусь и Тетерев» к Пуггелоту, продай ему ее за серебряный маар и купи себе новую накидку от ветра, эта уже вся рваная.

– Пап, а зачем Пуггелоту бычья голова? – спросил Райгедон, стыдливо прикрывая здоровенную дыру в своей накидке.

– Как зачем? Там язык, мозги, глаза! Ты знаешь, какие блюда может приготовить толстяк Пуггелот из бычьих мозгов!

– Только будьте осторожны, – сказала мама супругу и Райгебоку. – Не попадайтесь никому на глаза.

– Я знаю объездные пути, куда бы мы могли свернуть, – ответил отец, – если кого-то заприметим.

– Можно мне с вами? – попросился Райгедон, которому, не желалось отрезать от мертвого быка голову и тащиться с нею в таверну.

– Не сегодня, сынок. Обещаю, что буду тебя брать, когда купим нового быка и поездки будут не такими опасными как эта. Я куплю тебе с Райгетиллем медовых лепешек.

Хозяин этих земель Его Светлость герцог Ваершайз, например, отличающийся своим необъяснимым упрямством и самовлюбленностью, впрягал в свою повозки рабов и вассалов. Он был такой один в своем герцогстве, остальные же крестьяне и горожане по обыкновению для перевозки использовали быков, мулов или ослов. Повозка же, что лихо двигалась по ухабистой дороге от деревушке Аусерт, что нашла свое место у самой границе мира до города Лойонца, была запряжена невиданным по своему уродству созданием, не то ящером, не то человеком, не то еще кем-то страшным и отталкивающим.

Так вот в Лойонц (в окрестностях которого, к слову, стоял замок герцога Варшайза), поскрипывая деревянными соединениями, ехала повозка, запряженная монстром. Страшнее чудовища, нечеловеческие мышцы которого выпирали из кожи, защищенной от внешней среды грязно-зеленой крупной как вилидергонская серебряная монета, чешуей с характерным радужным рисунком. Монстр был одет в короткие, специального покроя с вырезом для толстого хвоста льняные шаровары. Вошедшие в моду облегающие чулки, прикрепляющиеся тесемками к брэ, монстру не подходили, они мгновенно рвались. К тому же, это удовольствие не дешевое и обычные крестьяне обходились одними брэ или шароварами. На монстре была одета свободная рубаха, подпоясанная на животе тесемкой. Головного убора не было. Для этого бы пришлось идти к шляпнику и пугать его тем, что придется прикасаться к этой здоровенной чудовищной голове, чтобы сделать мерки. Монстр Райгебок и обувью не пользовался, хотя бы и потому, что ни один башмачник не смог бы сшить что-то подходящее на его трехпалые ступни, заканчивающиеся панцирными когтями.

Райгебок, взяв повозку за тяговые ремни, бежал на полусогнутых ногах. Разумеется, ни о каком ярме и речи быть не может. Ни хлыста, ни хворостины. Не хватало еще, чтобы отец впряг родного сына как настоящего быка.