Россия и Дон. История донского казачества 1549—1917.

Донская колония, защищая свой суверенитет от Бориса, увидела в нем не столько последовательного защитника интересов метрополии, сколько плохого царя: татарского племени, не царского рода, а главное, врага казачьей республики. Отсюда понятен восторг Дона при первой же вести о Лжедмитрии. Как раз в 16001601 гг., когда Борис объявил блокаду непокорной республики, в Киеве появился самозванец. Он правильно сообразил, что Дон мог бы поддержать его, и одним из первых дел его была посылка на Дон какого-то чернеца, чуть ли не подлинного Гришки Отрепьева. Круг отправил 8000 человек к польским границам, и в Краков к самозванцу явились два депутата, атаманы Корела и Нежакож, признавшие его за подлинного Дмитрия[92]. Кроме того, как писал впоследствии Шуйский, самозванец «многия свои грамоты прелестные к украинным людям писал, называючи себя царевичем Дмитрием Углетцким и на Дон, к вором, к Донским атаманом и казаком, знамя свое воровское с Литвы с Литвином с Часным Свирским посылал»[93].

Узнав, что Дон готов поддержать Дмитрия, Годунов не нашел ничего умнее, как послать на Дон Петра Хрущева, того самого, который в 1592 г. должен был стать начальником всего Войска Донского по назначению. Не слушая его уговоров, Войско заковало Хрущева в кандалы и выдало его Дмитрию (сентябрь 1604 г.). Станица, привезшая Хрущева, заявила, по словам польского источника, «как и прежде сего, что Войско находится в готовности и подданстве Царевичу, яко природному государю своему»[94].

Самозванец постоянно подчеркивал свой демократизм. В Туле (май – июнь 1605 г.), принимая главнейших представителей боярства, признавшего наконец его царем, он демонстративно «преже московских бояр» принял донских атаманов и казаков со Смогою Чертенским во главе, и казаки потешились тут над высокомерным и гордым боярством, тут же при царе «лаяли и позорили» их, а потом и Дмитрий «наказываше и лаяше» бояр «якоже прямый царский сын», указывая, что они признали его позже казаков и простого народа[95].

Сцена в Туле показала боярам, чего им ждать от Самозванца. Впоследствии сам Сигизмунд, помогавший Самозванцу сесть на престол, попрекал его память, говоря, что он «боярские дворы и животы, и поместья, и вотчины роздал худым людям, каков сам, и казаком донским и запорожским»[96]. Не лучше было боярам и от тех донцов, которые поместий не искали. Атаман Корела расхаживал по Москве и «чудил», говоря, что он презирает блага мира сего. «Тогда, – говорит современник, – от злых врагов казаков и холопей все умные только плакали, не смея слова сказать; только назови кто царя разстригою, тот и пропал»[97].

Мы не знаем, дошло ли до Главного Войска знамя Самозванца, но оно не присягнуло ему, как не присягало, впрочем, ни Иоанну, ни Феодору, ни Борису. Равным образом не присягнул Дон и Василию Шуйскому, хотя тот и посылал на Дон – приводить донских казаков к присяге – Василия Толстого[98]. Шуйский не питал нежных чувств к казакам и не снискал их симпатии. При нем часть донцов приняла участие в движении Болотникова, который заявлял себя верным слугою Дмитрия, но боролся в сущности во имя мести не только боярам, но и торговому классу. Как только кн. Шаховской поднял в Путивле и на Северской Украйне восстание против Шуйского, во имя якобы уцелевшего Дмитрия, донцы снова двинулись на север на защиту «своего» царя. В это время на Дон явились терские казаки, которые шли на Русь с изобретенным ими «царевичем Петром», якобы сыном царя Феодора. Донцы охотно помогли «Петру» взять и разорить дотла г. Царев-Борисов, им ненавистный[99].

Казачество «воровское» и вольное сочувственно отнеслось к идее социального переворота, брошенной Болотниковым. По словам современника, прокламации («воровские листы») Болотникова «велят боярским холопам побивати своих бояр и жены их, и вотчины, и поместья их сулят; и шпыням, и безымянным вором велят гостей и всех торговых людей побивати и животы их грабити; и призывают их пороз к себе» (к мятежникам) «и хотят им давати боярство и воеводство и окольничество и дьячество…».

Однако подобная программа передела наличного имущества и перетасовки общественных классов оттолкнула от Болотникова имущие классы, пошедшие было за ним, да и «Дмитрий» (Молчанов) не явился из Польши, чтобы явно выдать себя за убитого Самозванца. Разбивши Болотникова, Шуйский жестоко казнил главных врагов, но служилых, а также вольных казаков отпустил на «старые печища» и на «польские юрты». Отпущены были и те владельческие люди, крестьяне и холопы, «за которых никто не имался в холопстве», и те, которые вышли в казачьи войска по отпускным из холопства. Все эти люди вскоре явились к Москве снова, когда появился так называемый «Вор», или «Тушинский вор», как его прозвали.

Если донцы поддержали с Болотниковым призрак царя Дмитрия, одно имя его, то естественно, что они пошли к живому человеку, который довольно неожиданно для самого себя попал в Дмитрии. У Тушинского царика оказалось, помимо 20 000 поляков, 30 000 запорожцев, а также 15 000 донских казаков, не считая людей московских. Главная сила Вора была в казачестве. Идеалом последнего было насаждение в метрополии «казатчины», то есть того устройства, которое создалось на Дону, в Запорожье, на Яике и т. д. Трудно сказать, во что, в какие государственные формы вылилось бы новое общественное и государственное устройство на Руси, если бы победило казачество. Но «казатчина» насаждалась не только донцами, которых тоже нельзя выставлять как борцов исключительно за республиканский и эгалитарный идеал, но и запорожцами и поляками, идеалом коих была добыча. Дело царика гибло не только потому, что он был самозванец в квадрате (Лже-Лже-Дмитрий), не только потому, что оно с начала было скомпрометировано иностранной помощью, но и оттого, что элементы государственного и общественного переустройства в его лагере отсутствовали или подавлялись просто разбойничьим элементом. «Казатчина» приняла форму анархии и грабежа, от которых крестьянство страдало не меньше высших классов. Между тем мода на самозванцев до того усилилась на Поле, что там их стали фабриковать десятками. Сам Вор уже в начале 1608 г. вынужден был издать список состряпанных «в казачьих юртах на Поле» конкурентов своих. Все это были царевичи: второй Петр, Феодор, Клементий, Савелий, Симеон, Василий и даже, просто, «царевич Ерошка, царевич Гаврилка, царевич Мартынка». Войско не имело отношения к этому «творчеству», но отдельные донцы к нему свою руку приложили.

Начало 1610 г. принесло бегство царика в Калугу, потому что Сигизмунд сам начал поход на Россию с целью покорить ее, и польская часть Тушинского войска отшатнулась к королю. Знатные тушинцы из москвичей послали послов к Сигизмунду, а донцы пошли за «Дмитрием» в Калугу, не желая служить чужеземцам. Тушинские же знатные москвичи, с Салтыковым во главе, просили королевича Владислава на московское царство и составили договор (4—14 февраля 1610 г.) об условиях, на которых должен был царствовать Владислав. Впоследствии, по свержении Шуйского, пункты февральского договора были повторены в договорной записи, заключенной 17/27 августа 1610 г. гетманом Жолкевским с Московским Временным правительством (боярина Мстиславского), о призвании на царство Владислава. И знатные тушинцы, в феврале, и бояре московские, в августе 1610 г., внесли в договор такой пункт: «На Волге, на Дону, на Яике и на Тереке казаки будет надобе, или ненадобе, о том государю Королевичу говорити з бояры и з думными людьми, как будет на государстве»[100]. Таким образом, правящая группа метрополии в 1610 г. поставила вопрос о самом существовании казачьих демократий на Дону, Яике, Волге и Тереке. Интересно, что вопрос ставился лишь о вольном, но не о служилом казачестве. Донцы остались верны Вору до конца. Та часть их, которая осталась на Руси после гибели Вора, пошла за атаманом Ив. Заруцким, вступившим в союз с рязанцами, которые собирались под Москву на поляков. Организуя казачьи силы, Заруцкий разослал прокламации, призывая «людей боярских крепостных и старинных», всем обещая волю и жалованье, «как другим вольным казакам». Земская часть ополчения шла за Прокопием Ляпуновым, казачья – за Заруцким, который жаловал казачьим атаманам города и волости. Попытка компромисса земщины и «казатчины» не удалась. Дума, собранная походным войском, большинством земских голосов постановила вернуть прежним владельцам беглых и выведенных насильно за время Смуты людей и крестьян. Решено было также не посылать казацких атаманов для сбора корму, а дворян и детей боярских со стрельцами и казаками. Недовольство казаков на Ляпунова было использовано поляками, которые подослали им поддельную грамоту Ляпунова. В ней говорилось, что казаки враги и разорители Московского государства, что их следует брать и топить, куда только они придут. «Когда Бог даст, Московское государство успокоится, тогда мы истребим этот злой народ…» Это была искусная подделка, удивительно удачная по содержанию, если сопоставить ее с известным договорным пунктом 1610 г. Ляпунов, явившийся для объяснения в казачий круг, был зарублен.

Заруцкий, оставшийся победителем, мстил земщине, отнимая у дворян, детей боярских и, вообще, у земских людей жалованье, корм и самые поместья. Его деятельность вызывала резкую реакцию среди земщины. Восточные и северо-восточные города откликнулись на смерть Ляпунова грамотами, в которых они взаимно обещались «казаков в город не пущати… а выбрати бы нам на Московское государство государя всею землею российские державы; а будет казаки учнут выбирати… государя по своему изволению одни, не сослався со всею землею, и нам того государя на государство не хотети»[101].

Эта перекличка городов между собою была вызвана двумя обстоятельствами: во-первых, слухами – и довольно основательными – о желании Заруцкого провозгласить царем Воренка, то есть сына Марины от Вора; во-вторых, тем, что, после смерти Ляпунова, зачатки правительственной власти, организованные в земском ополчении 1611 г., попали в руки Заруцкого и казаков.

Движение, начатое Гермогеном, подхваченное Мининым и нижегородцами, привело земское ополчение 1612 г. к Москве. Временное правительство, организованное в Ярославле, составилось из элементов, враждебных казачеству. Оно полагало, что, убивши Ляпунова, «старые заводчики великому злу, атаманы и казаки, которые служили в Тушине лжеимени тому царю», желали всем в государстве «по своему воровскому обычаю владети». Присягнувши (в таборах под Москвой, 2 марта 1612 г.) псковскому Вору (новому самозванцу), казаки вернулись к «своему первому злому совету: бояр и дворян, и всех чинов людей и земских уездных лучших людей побити и животы разграбили и владети им по своему воровскому казацкому обычаю». «Первый злой совет» казачий – это было стремление казачества к уничтожению зависимости крестьянства от землевладельцев, к имущественному поравнению, к народоправству. Призывая к объединению дворянской земщины, ярославское правительство желало борьбы не только против чужеземцев, но и против «русских воров, которые новую в государстве кровь всчинают».

При приближении нового ополчения к Москве Заруцкий с Мариной и Воренком и с частью казаков побежал на юг. Он достиг р. Медведицы, но Дон его не поддержал. Добежал он до Яика, да был выдан и казнен. Так кончил вождь части казачества, еще недавно рассылавший из-под Москвы грамоты от «бояр и воевод, князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого и Ивана Мартыновича Заруцкого». Достоинством Заруцкого и поддерживавшего его казачества было то, что они пошли с представителями земщины против польской «интервенции». Недостатком, его погубившим, было то, что он не столько стремился освободить народные низы, сколько сажал им помещиками своих же атаманов и казаков и изнурял их реквизициями и грабежом. Вместе с ним отхлынула на юг часть вольного и воровского казачества, убоявшаяся земщины.

Оставшиеся под Москвою под началом другого вождя казачества, кн. Дмитрия Трубецкого, казаки, среди коих было немало донцов, сыграли видную роль в очищении Москвы от поляков. Именно они подготовили отступление от Москвы гетмана Хоткевича, шедшего на помощь; они же в октябре 1612 г. взяли приступом Китай-город. Казацкие же атаманы, а не московские воеводы отбили от Волоколамска Сигизмунда, шедшего к Москве, и заставили его вернуться домой.

Вопрос об организации общегосударственной власти был разрешен путем компромисса между земщиной и казачеством; сперва «приговориша всею ратью съезжаться на Неглинне», то есть на нейтральном месте между казацким и земским лагерями («таборами»). Пожарский (от земщины) и Трубецкой (от казачества) писали, что они «по челобитию и по приговору всех чинов людей стали во единачестве и укрепились, что нам да выборному человеку Кузьме Минину Московского государства доступать и Российскому государству во всем добра хотеть безо всякие хитрости; и розряд и всякие приказы поставили на Неглинне и на Трубе, и снесли в одно место и всякие дела делаем заодно…».

Пожарский и Трубецкой довольно быстро созвали учредительный Земский собор, первый бесспорно всесословный Земский собор с участием посадских и даже сельских обывателей. Казачество приняло видное участие в предвыборной агитации. Сперва оно выставило Воренка, сына Тушинского вора, «казачьего царя»[102]. Но затем победила кандидатура сына тушинского же патриарха Филарета (Феодора) Никитича Романова – Михаила. В то время, когда дворянство разбивало свои голоса между Мстиславским, Голицыным, Трубецким и другими кандидатами, примиряясь на Михаиле, казацкая громада громко и единогласно поддержала Михаила. В то время, когда шла борьба партии на соборе, какой-то галицкий дворянин подал записку за Романова. Раздались сердитые голоса: «кто принес такое писание, откуда…»

Тогда разыгралась сцена весьма показательная. Из рядов выборных вышел один из донских атаманов и, демонстративно подошедши к столу, положил на него «писание».

– Какое это писание ты подал, атаман? – спросил его князь Д.М. Пожарский.

– О природном царе Михаиле Феодоровиче, – отвечал атаман.

«Прочетше писание атаманское, – пишет летописец, – бысть у всех согласен и единомыслен совет…»

Конечно, не «писание» атаманское было убедительно, а казацкие сабли, стоявшие за атаманом. Дворянство, склонявшееся, отчасти, к мысли о Михаиле, поддержало его кандидатуру. Казаки бушевали, требуя избрание того, кто по отцу тесно и неразрывно связан был с революционной эпохой. 21 февраля 1613 г. вооруженными толпами они явились на Красную площадь, и Михаил был выкрикнут прежде, чем поставили вопрос, кого, мол, выбирать.

Участие казаков в соборе 1613 г. несомненно, на избирательном акте есть и подписи «за них» (по их неграмотству). Но также несомненно и то, что Войско Донское, как таковое, не принимало участия в избрании царя.

Отдельные донские атаманы и казаки приняли участие в «государевом обиранье», приняли присягу, ходили в Кострому упрашивать Михаила принять избрание[103]. Но Войско не принимало участия ни в избрании царя, ни в присяге на верность[104].

Если сторонники народоправства и освобождения крестьян и не одержали победы в революции начала XVII в., то и дворянство, отстоявшее московский государственный и общественный порядок, не в силах было раздавить вольные казачьи демократии. Последние вышли из Смуты окрепнувшими и пережили период расцвета и славы.

Глава 9

Дон в эпоху вассалитета (1614–1671) и его международные отношения

Избрание Михаила при помощи казачества имело большое значение для установления хороших отношений между Московским государством и Донской колонией. Поляки прямо утверждали, что «Михаила выбрали не бояре, а взбунтованное казачество». Интересно, что, очищая север и центр Руси от воровского казачества, правительство Михаила сочло долгом сделать реверанс по адресу вольного и служилого казачества. Земский собор приговорил (сент. 1614 г.) «к атаманам и казакам, которые стоят в уездех и государеву землю пустошат», послать делегацию от собора, предложить тем атаманам и казакам, которые «хотят отобратися от воров, имен своих списки прислать к государю и идти на государеву службу», за которую царь «пожалует их денежным жалованием». Верных казаков собор призывал «на воров стоять за один и над ними промышлять для того, что они пуще и грубее литвы и немец, и «казаки» (то есть казаками) тех воров не называть, чтобы прямым атаманам, которые государю служат, тех воров казачьим именем безчестья не наносить»[105]. Так что не было уже больше речи, нужны ли вообще казаки на Дону или нет.

Это не помешало тому же Михаилу Феодоровичу писать в 1617 г. «И мы вам Ахмет Салтанову величеству, про тех воров, про донских казаков, объявляем, что тут на Дону живут наших государств воры беглые люди и, казаки вольные, которые бегают из наших государств заворовав от татьбы и от разбою и от всяких смертных вин, боясь от нас смертные казни, и тут, на Дону живучи, воруют, сложася, ссылался с запорожскими черкасы; по повеленью недруга нашего польского короля, в смутное время с польскими и с литовскими людьми и с запорожскими черкасы наши великие Российские государства воевали и многия места запустошили и единоплеменную крестьянскую кровь розлили и многую смуту те воры, называючи воров свою братью государскими детьми, учинили…» Царь обещал: по окончании польской войны «мы на тех воров пошлем рать свою и с Дону их велим сбити…»[106].

Конечно, тут было много «словесности», необходимой для турок, но были и искренние ноты.

В 1613 г. уже начался отлив донцов, зашедших на Русь за время Смуты; тех, кто позадержался, и честью попросили. С Войском же Донским искали союза и Жигимонт (Сигизмунд) польский, и Москва. К первому после Смуты войсковому атаману, Смаге Чертенскому, были посланы послы от Жигимонта, что он «учинился на Московском государстве государем, и они б (донские казаки) служили ему так же, как и прежним московским государям…».

Со своей стороны, и Земский собор, продолжавший сотрудничать с молодым Михаилом в деле правления, и составлявший часть его Освященный (Духовный) собор посылали на Дон атаманам и казакам и «всему великому Войску»[107] грамоты, полные похвал донскому казачеству за его патриотическое участие в общенациональном деле. Напоминая донцам Ивана IV и Феодора к ним жалованье и их «прямую службу», собор просил казаков «потомуж» (также) «служить и прямити» и Михаилу и проводить до Азова царского посланника Солового Протасова. Собор звал казаков идти к Путивлю на поляков и тем «начальные службы свои и раденье к царю доказать…». «А за свою нынешнюю и прежнюю многую службу вы от всемогущего Бога милости, а от царя… великое жалованье, от всяких людей Московского государства и от окрестных государств честь и славу и похвалу будете иметь…»

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Нольде Б. Очерки русского государственного права. СПб., 1911.

2

Судьбы их заслуживают отдельного очерка для каждой (Терек, Волга и особенно Яик).

3

Это отмечает еще Лесюр в своей «Истории казаков» (Париж, 1814. Т. I. С. 215–216), возражая Шторху. Ошибку Шторха повторяет Х.И. Попов, который родоначальниками донцов считает новгородскую вольницу. См.: Краткий очерк донского казачества. Новочеркасск, 1907. С. 8.

4

Платонов С.Ф. Очерки по истории Смуты. СПб., 1910. С. 155, 171, 175.

5

Рожков Н.А. Город и деревня в русской истории. Изд. 6-е. М., 1920. С. 38–39.

6

Акты исторические. Т. I. С. 433–434. Бродящих по Дону рязанцев Иван III в 1501 г. звал «заполянами» (за Полем). Памятники дипломатических сношений Московского государства c Крымскими и Ногайскими ордами. Т. I. Сб. Императорского российского исторического общества. Т. 41. С. 366.

7

Иловайский Д.И. История России. М., 1890. Т. III. С. 382; Памятники дипломатических сношений c Крымом. Сб. Императорского Российского исторического общества. Т. 41. С. 413. Для проводов через Дон к Азову нанимали рязанских казаков, «которые бы на Дону знали…», чтобы послам от ее, Аграфены (вел. кн. рязанской), «людей, от заполян, лиха никотораго не было…» (с. 366). В.Н. Татищев считал родоначальниками донских казаков не рязанцев, а мещерских (русских казаков, которые удалились из «Месчоры» при «царе Иоанне I» (то есть при Грозном), который перевел на их место ногайцев. Русские же казаки основали свой городок на правом берегу р. Дона, «где ныне Донской монастырь» ниже Тулучеева 16 верст, ниже ст. Калитвенской 86 верст, ниже Новопавловска 114 в. Низовые же казаки будто бы потомки запорожцев (1000 ч.), которые остались на Дону от отряда в 5000 ч., приходившего под Астрахань, на помощь русским, под командой М. Вишневецкого. Татищев В.Н. Лексикон российский исторический, географический и политический. СПб., 1793. Ч. II. С. 167, 170.

8

Матвей Михов (1456–1523). Mattiae á Michow. Descriptio Sarmatiarum (Collectio script. polon). Warszawa, 1761, t. I, cap. XII.

9

Первые упоминания о казаках в Крымской Орде встречаются в 1474 г., в Волжской – c 1492 г., в царстве Казанском – c 1491 г., в Астраханском – c 1502 г., в Азове – c 1499 г., в Аккермане – c 1515 г. Историческое описание земли Войска Донского. Новочеркасск, 1903. С. 3; Сб. Императорского Российского исторического общества. Т. 41 и 95; Lesur. «Histoire des Kosaques. Paris, 1814, I. P. 185, 217.

10

Хан Крымский Менгли-Гирей, приходивший войною на Ши-Ахмета в 1501 г. и построивший крепость на устье Тихой Сосны, просил союзника своего Ивана III: «…ты б казаков своих послал улусов его (Ши-Ахмета) воевать…» Сб. Императорского российского исторического общества. Т. 41. С. 369. Таким образом, количество служилых казаков великого князя Московского было уже довольно велико для набегов на улусы Орды.

11

Беляев И.Д. О русском войске в царствование Михаила Федоровича. М., 1846. С. 17–21; Платонов С.Ф. Очерки. Изд. 3-е. С. 93.

12

«Белопоместными» назывались казаки, владевшие землями без платежа податей. Акты исторические. III, 90. Совершенно неразработанный материал о служилом казачестве заключается в Актах Московского государства, изд. Акад. наук, под ред. Н.А. Попова, ст. 1890 и слд. Т. I–III. Кое-что есть в юбилейном издании «Столетие Военного министерства». Т. XI. Ч. I.

13

Историческое описание. 1903. С. 8.

14

Собрание государственных грамот и договоров. Т. III. С. 227 и 283. В 1630 г. «…били челом государю из Путивля донские верстаные, безпоместные и неверстаные кормовые атаманы Баженко Семенов, да Гаврилка Еремеев, и есаулы и казаки», всего 146 чел., просили продолжать им «месячный (денежный) корм» и хлеб из житниц. Были пожалованы государевым жалованьем против прежнего («кормовыя деньги и за хлеб деньгами»). Акты Московского государства. Т. I. С. 316–317. В 1635 г. путивльские дворяне и дети боярские просили, чтобы c отписками посылали не их одних, а и «донских и жилых казаков». Акты Московского государства. Т. II. С. 10. В 1659 г. поминаются лишь «путивльские полковые казаки». Там же. Т. II. С. 641. Неверстаные казаки были, очевидно, вольные донские казаки, а верстаные – из донцев же, ставшие служилыми, «жилыми». Бывали случаи верстания и испомещения отдельных охочих донских казаков. Так, в 1660 г. за Конотопский бой некоторые донские казаки получили к прежним окладам по 50 чети и денег по 3 руб. Акты Московского государства. Т. III. С. 35. 230 донских казаков в Смоленске и 100 чел. в Быхове были пожалованы государевым жалованьем, пожелали «жить» в этих городах и получили «на дворовое строенье». Короткое время их именовали «смоленскими донскими казаками». В Белгороде в 1660 г. поминаются «орешковские донские казаки», рядом со «старыми донскими казаками». Все они: и путивльские, и рыльские, и смоленские, и орешковские – все были служилыми, а не вольными донскими казаками. Акты Московского государства. Т. III. С. 35, 55, 98, 99, 112; ср.: Т. II. С. 363.

15

В 1501 г. дорога от Москвы шла по рр. Проне и Хупте до Ряского поля, затем полем до Рясы, откуда снова был водный путь. Навстречу послу высылали людей на Усть-Воронежа. Сб. Императорского российского исторического общества. Т. 95. С. 689, 690; Т. 41. С. 412.

16

Историческое описание. 1893. С. 7, 11; Платонов С.Ф. Очерки. С. 108–109.