Цензоры за работой. Как государство формирует литературу

В более сложных случаях цензор отсылал суждение Мальзербу в виде письма. Кроме того, он мог высказать его устно и подробно обсудить с Мальзербом на рабочих встречах с цензорами, так называемых bureau de jeudi (собрания по четвергам), которые тоже проходили в городском особняке Мальзерба.

В любом случае выраженное суждение оставалось между Мальзербом и цензором, часто было написано неформальным языком и могло быть довольно длинным. Напротив, апробация была официальным одобрением запроса на привилегию, которое часто печатали вместе с привилегией в тексте книги. Цензоры были склонны к более сдержанному и лаконичному стилю, когда писали апробации. Обычно их посылали вместе с суждением в особняк Мальзерба, где его служащие (ему хватало одних только секретаря и клерка или переписчика) руководили следующей стадией процесса58. Они делали копию апробации для своего архива и готовили еще одну так называемую «ведомость», feuille, чтобы послать хранителю печати, который рано или поздно наделял ее всей силой закона, делая оттиск Большой печати (grand sceau), находившейся в его распоряжении, и выдавая привилегию вроде той, что цитировалась в начале этой главы. Хранитель печати возвращал заверенную апробацию (feuille scellée) директору, у которого во время аудиенции в четверг ее мог забрать книготорговец, а с 1777 года сам автор (эдикт о книготорговле от 30 августа 1777 года официально разрешал авторам получать привилегию от своего имени, что иногда случалось и до того, а также продавать отпечатанные экземпляры). Книготорговец должен был заплатить взнос в размере тридцати шести ливров и двенадцати су – довольно крупную сумму, приблизительно месячный заработок неквалифицированного рабочего. Затем feuille scellée и привилегию нужно было отнести на регистрацию в палату синдиков (Chambre syndicale) Парижского общества книгопродавцев и типографов. Как только чиновник гильдии копировал полный текст привилегии в реестр, книготорговец получал исключительное право на распространение книги в течение определенного периода, обычно не менее десяти лет. После этого он мог печатать рукопись, либо обратившись к мастеру-типографу из гильдии (печатью в Париже, в принципе, могли заниматься всего сорок мастеров), либо самостоятельно (если он, помимо своего официального положения как книготорговца, был признан мастером-типографом). Как только была готова черновая версия, цензор последний раз принимал участие в процессе. Он должен был проставить свои инициалы на каждой странице черновика, чтобы подтвердить, что печатный текст точно соотносится с той версией рукописи, которую он одобрил.

Система подразумевала столько тасовки и обращения бумаг, что открывала бесчисленные возможности для ошибок или жульничества, как в случае с Муи, пытавшимся втиснуть оскорбления своих врагов из Французской академии в незаверенный черновик, скрыв это от цензора. Но стандартная процедура показывает желание внести разумный порядок в сложный процесс надзора за текстами на пути от рукописи к печати. Заполнение бланков, нумеровка документов, отслеживание досье, копирование и регистрация, печати и согласование – не является ли все это симптомами полномасштабной бюрократизации? Не в полном, веберском, смысле этого слова. Управление книготорговли можно описать как бюрократию без бюрократов. Она занимает промежуточную ступень в веберском процессе и таким образом характеризует попытки Старого режима вести дела более эффективно, не отказываясь от системы привилегий и протекций, пронизывающей барочное великолепие королевского двора.

Цензоры были вынуждены справляться с ограничениями и противоречиями этого барочного прообраза современной бюрократии, выполняя поток заданий, как могли. Мальзерб обычно раздавал работу согласно специальности цензора, которая значилась рядом с его именем в стандартных рубриках Almanach royal: теология, юриспруденция, натурфилософия, медицина и химия, хирургия, математика, литература, история и смежные области, обозначаемые как «прочее»: география, навигация, путешествия и архитектура. Объем работы мог существенно отличаться. Некоторые цензоры делали обзор лишь одной или двух рукописей в год, тогда как другие, кажется, были постоянно заняты, урывая все возможное время от основной работы. Такая нагрузка сказывалась на старательных работниках вроде аббата Бюре, церковного цензора, который в июле 1762 года чувствовал себя абсолютно разбитым. Прокорпев много часов над книгой по философии и еще одной по теологии, он вынужден был просматривать перевод Святого Августина, а также труд о церковной администрации за тринадцать дней до начала своего отпуска. Он молил об отсрочке, чтобы увидеться с семьей в деревне и разобраться с делами своего прихода59. Аббат де Лавиль жаловался, что он прочитал столько посредственных трактатов по истории, что, когда ему присылают рукопись, он уже не может сказать, не читал ли он ее раньше. По собственному признанию, аббат был способен только на «быстрый и поверхностный взгляд» на труды, громоздившиеся на его столе60. С теологией, по словам аббата Фуше, все обстояло еще хуже. После тщательного сокращения и исправления трактата о душе он тяжело вздохнул и воскликнул: «Да здравствуют исторические книги и антологии!»61

Большинство цензоров, похоже, подходили к своей задаче серьезно и работали с усердием. Изучая трактат о торговле и курсе валют, один из них исправил орфографические ошибки и переделал большую часть расчетов62. Другие делали списки фактических ошибок, подправляли грамматику, отмечали стилистические неточности и особенно старались отмечать фразы, которые могли быть сочтены оскорбительными. Цензоры часто возражали против резкого тона, защищая идеалы умеренности и благопристойности (bienséances)63. В таких случаях они вписывали возможные варианты улучшения текста. Один цензор даже потребовал заново переписать рукопись, оставив между строками больше пространства для исправлений64. Столь внимательная цензура напоминает о старательности, с которой рецензенты сейчас подходят к оценке книг для издательств.

Рис. 4. Страница из ведомости суждений, feuille des jugements, показывающая число цензурных писем, billets de censure, с суждениями, jugements, названия книг, имена цензоров и решения, касающиеся типа разрешения (привилегия, permission tacite или permission simple), и срок его действия

Поскольку такой процесс требовал много усердия, заботы и ответственности, он связывал писателя и цензора крепкими узами, иногда доходившими почти до соавторства. Цензора назначал главный директор книжной торговли, который часто консультировался с авторами и удовлетворял просьбы, которые ему присылали. Мальзерб знал всех известных писателей своего времени и иногда помогал их рукописям обойти опасности и препоны на пути к получению привилегии или молчаливого согласия. Самые знаменитые авторы встречали особое обращение, ведь почтительность к ним и использование собственного влияния были обычным делом среди людей света. Вольтер всегда добивался покровительства не только от Мальзерба, но от министров, генерал-лейтенанта полиции, влиятельных вельмож и любого, кто мог дать ход его произведениям – разумеется, легальным. Свои нелегальные труды он публиковал подпольно и под вымышленными именами или, еще лучше, под именами своих врагов65. В ходе сложных взаимоотношений с Руссо Мальзерб практически сам руководил публикацией его основных трудов, особенно «Новой Элоизы» и «Эмиля». Менее известным, но тоже обладавшим хорошими связями писателям иногда удавалось получить одобрение для своего произведения у человека, который вообще не был цензором, потому что Мальзерб мог послать необычный billet de censure в особом случае. Когда влиятельный адвокат по имени Обер попросил поспособствовать выходу его юридического трактата, Мальзерб послал billet de censure самому Оберу и попросил его вписать имя цензора66. Такого рода манипуляции нередко приводили к тому, что друг друга цензурировали друзья и коллеги. Фонтенель одобрил «Различные сочинения», Oeuvres diverses, Монкрифа, своего товарища-цензора и собрата по Французской академии67. Другой цензор, Секус, просматривал юридическую антологию, составителем которой был и вовсе он сам68. Иногда никому не известные писатели получали особое покровительство, очевидно потому, что Мальзербу показались убедительными их просьбы. Священник, написавший «Общий план общественного учреждения для юношества на попечении бургундского парламента», Plan général d’institution publique pour la jeunesse du ressort du parlement de Bourgogne, попросил выбрать для рассмотрения работы своего друга цензора Мишоля. Он подчеркнул, что не стоит опасаться фаворитизма, ведь Мишоль – «человек честный, искренний и в достаточной мере радеющий о славе литературы, чтобы закрыть глаза на то, что работа недостойна публикации. Я полностью доверяю его суждениям и внесу все исправления, которые он предложит, с уважением и послушанием, которых он заслуживает». Мальзерб согласился69.

В принципе, авторы не должны были знать имена своих цензоров и, как правило, не знали их. Последние иногда настаивали на анонимности как условии работы. У Монкрифа было столько связей среди культурной элиты и сливок общества, что он не смог бы нормально работать, если бы его имя стало известно авторам доверенных ему рукописей70. И все же случались утечки, к ужасу цензоров, в том числе Монкрифа71. Узнав, что один из его отрицательных отзывов может быть показан автору, особенно трепетный цензор попросил вырезать свою подпись с нижнего края страницы72. Даже положительная оценка могла вызвать проблемы, ведь, когда имя цензора появлялось вместе с апробацией и привилегией в тексте книги, он казался единомышленником автора и мог навлечь на себя гнев его врагов. Литературный цензор умолял Мальзерба дать лишь молчаливое дозволение, permission tacite, вполне пристойной работе, критиковавшей Вольтера, потому что боялся, что станет мишенью для поклонников писателя, если его имя будет напечатано вместе с апробацией73. Вольтер и Д’Аламбер требовали смотреть сквозь пальцы на собственные произведения, но пытались заставить Мальзерба помешать публикации книг врагов, однако он отказался. Мальзерб из принципа поощрял свободу полемики74, но его цензоры часто были вынуждены сталкиваться с противоборством разных лагерей. Типичный случай произошел с одобрением книги «Курс химии», Cours de chimie, доктора по имени Барон, в которой критиковались антиньютоновские высказывания из анонимной брошюры. К сожалению, автором брошюры оказался Жан-Баптист Сенак, королевский врач, бывший очень влиятельной фигурой в мире медицины. В гневном письме Мальзербу Сенак требовал наказать цензора, который, по его словам, был «так же виновен, как и автор». Мальзерб ответил, что и книга, и апробация касались только идей, а не личностей, более того, цензор не знал, что автором анонимной брошюры является Сенак. Но, узнав о гневе королевского врача, Барон запаниковал. Он написал Мальзербу отчаянное письмо, надеясь опередить реакцию Версаля. Доктор заявлял, что его книга имеет дело лишь с научными теориями. Разве свободный обмен мнениями не является основным правом любого в «Республике словесности»? И более того, «разве я враг самому себе, чтобы злоупотребить протекцией, которой вы наградили меня, и по столь незначительному поводу оскорбить личного врача короля?». Эта история так ни к чему и не привела, но она показывает противоречия в самом сердце литературного мира при Старом режиме: с одной стороны – уважение к идеалам свободной и открытой «Республики писем», с другой – реальная ситуация, в которой играли свою роль власть и покровительство. Цензоры, как и авторы, должны были действовать в сфере, где эти противоречия проявлялись постоянно75

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

1

Отсылка к знаменитой поэме английского поэта Александра Поупа (1688–1744) «Опыт о человеке», означающая: «север, т. е. место севернее данного, есть всюду (но не здесь)». – Прим. ред.

2

John Palfrey, Four Phases of Internet Regulation // Social Research 77 (Fall 2010): 981–96. Пример взгляда на киберпространство как пространство свободы: John Perry Barlow, A Declaration of the Independence of Cyberspace (доступно онлайн на [e-mail]).

3

См.: Marc Bloch, Pour une histoire comparée des sociétés européennes // Marc Bloch, Mélanges historiques, vol. 1 (Paris, 1963), 16–40.

4

Aleksandr Solzhenitsyn, The Oak and the Calf: Sketches of Literary Life in the Soviet Union (New York, 1980), 33.

5

Обзор литературы: Censorship: A World Encyclopedia, ed. Derek Jones, 4 vols. (London and Chicago, 2001).

6

См.: Reinhold Niebuhr, The Children of Light and the Children of Darkness: A Vindication of Democracy and a Critique of Its Traditional Defence (New York, 1944).

7

Первая поправка гласит: «Конгресс не должен принимать законов, поддерживающих утверждение какой-либо религии как государственной, запрещающих свободно практиковать таковую или ограничивающих свободу слова или печати, право людей на мирное собрание и на обращение к правительству за удовлетворением жалоб».

8

Stanley Fish, There’s No Such Thing as Free Speech, and It’s a Good Thing, Too (New York, 1994), 111.

9

Robert Bellah, The Broken Covenant: American Civil Religion in Time of Trial (Chicago, 1992).

10

The Correspondence of John Locke. Electronic Edition, Intelex Past Masters, vol. 5, p. 78.

11

John Milton, Areopagitica (Rockville, Md., 2008), 57 and 61.

12

Как свободный мыслитель, Дидро безусловно почитал свободу слова, но, как автор, оказавшийся сразу и под угрозой заключения посредством lettre de cachet (внесудебный ордер, подписанный короля), и под давлением литературного рынка, контролируемого Парижской гильдией издателей и книготорговцев, он без прикрас описывал книжную индустрию того времени, которая во многом напоминала ту, что описал Мильтон веком раньше, хотя Дидро больше зависел от могущественных издателей. См.: Denis Diderot, Lettre sur le commerce de la librairie, ed. Jacques Proust (Paris, 1962).

13

Трактовка истории вигами, как ее описывал Герберт Баттерфилд, подчеркивала неостановимое движение прогресса к победе над реакцией в настоящем, которое выглядит как триумф либерализма: Herbert Butterfield, The Whig Interpretation of History (London, 1931). Из-за своей очевидной культурной и политической предвзятости «история вигов» стала уничижительным термином, но в последней статье Уильям Кронон утверждает, что ее стоит переоценить: Wiliam Cronon, Two Cheers for the Whig Interpretation of History // Perspectives on History 50, no. 6 (Sept. 2012). Конечно, взгляд на историю, выступающий против цензуры как постоянного подавления правды, необязательно должен иметь что-то общее с вигами или быть заведомо либеральным. Одно из самых известных исследований цензуры было написано консервативным историком идей Лео Штраусом: Leo Strauss, Persecution and the Art of Writing (Glencoe, Ill., 1952). В нем открыто порицается тот тип «историзма», который я отстаиваю в этой книге.

14

Stanley Fish, There’s No Such Thing as Free Speech (Oxford, 1994), 102–19. Исследователи юриспруденции часто указывают на различные значения слова «свободный», иллюстрируя их разницей между выражениями «свободная пресса» и «свободная касса». Первое описывает действие, защищенное законом и ограниченное юридическими препятствиями, второе – продавца, готового к новой сделке. Таким образом, провозглашение свободы слова и свободного доступа к материалам в интернете не является забвением экономических и социальных реалий или приверженностью невежественному идеализму, который порицает Фиш. См.: Lawrence Lessig, Free Culture: How Big Media Use Technology and the Law to Lock Down Culture and Control Creativity (New York, 2004).

15

Помимо других исследований культуры, стоит уделить внимание постмодернистским теориям, см.: Michael Holquist, Corrupt Originals: The Paradox of Censorship // Publications of the Modern Languages Association 109 (1994), 14–25; эссе из: Censorship and Silencing: Practices of Cultural Regulation, ed. Robert C. Post (Los Angeles, 1998); эссе: Censorship and Cultural Regulation in the Modern Age, ed. Beate Müller (New York, 2004); эссе из: The Administration of Aesthetics: Censorship, Political Criticism, and the Public Sphere, ed. Richard Burt (Minneapolis, 1994) и книгу Sophia Rosenfeld, Writing the History of Censorship in the Age of Enlightenment // Postmodernism and the Enlightenment: New Perspectives in Eighteenth-Century French Intellectual History / Ed. Daniel Gordon (New York, 2001).

16

Яркое описание можно найти в: Clifford Geertz, The Interpretation of Cultures: Selected Essays (New York, 1973), 3–30.

17

Примеры этой тенденции в известных исследованиях Просвещения на английском языке, см.: Kingsley Martin, French Liberal Thought in the Eighteenth Century (London, 1962; 1st ed., 1929), 95–102; George R. Havens, The Age of Ideas: From Reaction to Revolution in Eighteenth-Century France (New York, 1955), 9 and 27–28; Peter Gay, Voltaire against the Censors // Peter Gay, Voltaire’s Politics: The Poet as Realist (New Haven, 1959); и Peter Gay, The Enlightenment: An Interpretation (New York, 1969), vol. 2, pp. 69–79.

18

Эти вопросы особенно важны для истории книг, области исследований, которая только начинает оказывать влияние на понимание истории в целом. Чтобы составить общее представление об истории книг, можно обратиться к первой из паниццианских лекций: D. F. McKenzie, Bibliography and the Sociology of Texts (Cambridge, 1999).

19

Ж.-Б. Кольбер (1619–1683) – министр финансов Франции (1665–1683), также глава правительства в 1661–1666 годах в эпоху Людовика XIV, то есть в период окончательного установления абсолютной монархии. – Прим. ред.

20

Bibliothèque nationale de France, ms. fr. 22137–22152. Из этих обширных реестров первые три содержат jugements, предоставленные цензорами Мальзербу и собранные под их именами. Остальные двенадцать представляют собой набор документов разных типов, в том числе многие jugements. При всей своей детальности, документы охватывают только период с 1750 по 1763 год, когда Мальзерб был директором по книжной торговле. Друг и покровитель нескольких просветителей, он был известен гибкостью и толерантностью и был вынужден постоянно защищать власть государства от попыток церкви, университетов и парламентов вмешаться в надзор за книготорговлей. Преемник Мальзерба, Антуан де Сартин (1763–1774), в целом продолжал его либеральную политику, но при более поздних директорах были периоды репрессий, особенно при Ле Камю де Невиле (1776–1784). Следующие наблюдения ограничены директорством Мальзерба, хотя я обращался ко всему материалу из обширной коллекции Аниссона-Дюперона и старался прочесть все документы за 1769–1789 годы. Полный обзор этой коллекции см.: Inventaire de la Collection Anisson sur l’histoire de l’imprimerie et la librairie principalement à Paris (manuscrits français 22061–22193), 2 vols. (Paris, 1900). Среди исследований цензуры во Франции XVIII века, на мой взгляд, лучшим является: Raymond Birn, Royal Censorship in Eighteenth-Century France (Stanford, 2012). Другая работа (Nicole Herrmann-Mascard, La Censure des livres à Paris à la fin de l’Ancien Régime, 1750–1789 (Paris, 1968)) заимствует многое из сенсационной работы J.-P. Belin, Le Commerce des livres prohibés à Paris de 1750 à 1789 (Paris, 1913). Но немало ценного можно найти в более современных работах, в особенности William Hanley, The Policing of Thought in Eighteenth-Century France // Studies on Voltaire and the Eighteenth Century 183 (1980), 265–93; Barbara Negroni, Lectures interdites: Le travail des censeurs au XXVIIIe siècle, 1723–1774 (Paris, 1995); Georges Minois, Censure et culture sous l’Ancien Régime (Paris, 1995); и Edoardo Tortarola, Invenzione della libertà di stampa: Censura e scrittori nel Settecento (Rome, 2011). Есть две публикации, связанные с моими собственными исследованиями бумаг из Управления книготорговли: Reading, Writing, and Publishing in Eighteenth-Century France: A Case Study in the Sociology of Literature // Daedalus (Winter 1971), 214–56; Censorship, a Comparative View: France, 1789 – East Germany, 1989 // Historical Change and Human Rights: The Oxford Amnesty Lectures 1994 (New York, 1994), 101–30.

21

Abbé Geinos, Nov. 24, 1750, Bibliothèque nationale de France, ms. fr. 22137, document no. 103.

22

Lagrange de Chécieux, Sept. 6, 1759, ms. fr. 22138, no. 2.

23

Simon, May 2, 1752, ms. fr. 22139, no. 113. «Этой рукописи, предваренной вводным словом, недостает величественного и пышного стиля, которого можно было бы ожидать от такой темы. Но, несмотря на свою простоту, написана она внятно и может убедительно доказать, что добродетели, которые в ней обсуждают, могут принести преимущества и способствовать совершенствованию всех людей. В целом она полна интересных исторических замечаний, соответствующих рассматриваемым добродетелям, и забавных случаев, которые могут развлечь читателя, наставляя его поучительными максимами. Не найдя в рукописи ничего, что могло бы помешать ее изданию, я думаю, что должен ее одобрить».

24

Например, de Mareille, May 4, 1752, ms. fr. 22138, no. 111, на Vie de Grotius.

25

Lagrange de Chécieux, Nov. 6, 1757, ms. fr. 22152, no. 190.

26

Недатированное сообщение Дегинье (ms. fr. 22137, no. 135).

27

Le Blond, Oct. 2, 1752, ms. fr. 22138, no. 38. В похожем недатированном сообщении де Парсьё отказывает математическому трактату за «мешанину из огромного количества задач, в которой невозможно найти никакого порядка или метода… Автор обращается с задачами, как рабочий из Лимузина со штукатуркой… С начала [рукописи] до ее конца невозможно ничего усвоить, но было бы еще хуже, если бы это случилось. У нас и так довольно книг, которые плохо учат». Ms. fr. 22139, no. 3.

28

Неподписанное и недатированное сообщение (ms. fr. 22140, no. 12).

29

Фридрих II Великий, король Пруссии в 1740–1786 годах, полководец, прославившийся победами над Австрией, а также над Саксонией и Францией в Семилетней войне. Инициатор и участник 1 раздела Польши (Речи Посполитой) между Австрией, Россией и Пруссией в 1772 году. При Фридрихе Великом значительно увеличилась территория прусско-бранденбургского государства. – Прим. ред.

30

Delaville, Nov. 23, 1757, ms. fr. 22138, no. 19. «Это компиляция, составленая без ума и вкуса… Я нахожу работу отвратительной по форме и содержанию».

31

Foucher, Jan. 17, 1754, ms. fr. 22137, no. 94.

32

Rémond de St. Albine, April 29, 1751, ms. fr. 22138, no. 78, где описывается отказ в апробации пьесы: «Содержание этой пьесы слишком банально, и этот недостаток автор не пытается компенсировать остроумием диалогов. В целом в сочинении не выдержан стиль, а автор даже допускает несколько грамматических ошибок. Огромное количество неверных рифм повсюду в тексте пьесы особенно оскорбит любого читателя с тонким вкусом. Я не вижу других причин для запрета печати этой пьесы, кроме урона, который наносит чести французской литературы невероятное изобилие произведений, не стоящих внимания читателя».

33

Так после Вольтера стали называть эпоху правления Людовика XIV (1643–1715), когда творили основные авторы французского классицизма – трагики Жан Расин и Пьер Корнель, комедиограф Жан-Батист Мольер, поэт Никола Буало. Это было время расцвета французского театра, связанного также с творчеством композитора Ж.-Б. Люлли. Тогда же писали философы Блез Паскаль и Жан де Лабрюйер, тоже оказавшие влияние на литературный стиль. – Прим. ред.