Чёрный парад

Взгляд Актера потяжелел и превратился в грозовой, Хал усилием воли усмирял бушующие внутри эмоции. По его мнению, я всегда говорила и действовала неправильно, наверняка и сейчас умудрилась его разочаровать. И это разочарование намного, намного сильнее, чем злость на стрелявшего придурка.

С эмоциями Хал справился и от меня отвернулся.

– Вы двое, – бросил он подоспевшим парням, – затяните ей рану. Только быстрее, у нас мало времени. И… вы знаете, куда идти. А ты, – обратился он к окаменевшему от ужаса стрелку, – убирайся отсюда, пока я не передумал.

Повторять дважды не пришлось – парень ретировался с нечеловеческой скоростью. И окаменелость прошла, надо же.

– Надеюсь, это был не Гуллан, – распереживалась я, – ты же обещал вечеринку с ним во главе, так красочно расписал… Жду не дождусь. Дырявая нога – так, ерунда, пусть такая мелочь не смущает Гуллана.

Актер застыл, стоя ко мне спиной. Чуть повернул голову и спросил:

– Это ты так проверяешь границы дозволенного?

– А зачем их проверять? И так все ясно: как дураком ты был, альтьер Актер, так дураком и помрешь. Умный давно бы выстрелил мне в голову. После всего, что между нами было, и чтобы избежать всего, что еще случится.

Жестом Хал подозвал одного из парней ближе:

– Закончите с повязкой, свяжите ей руки. И ноги.

– И рот, – подсказала я.

– Раз альтьера просит, сделайте и это, – согласился Хал и покинул коридор.

Как только Хал ушел, силы меня оставили. Я не сопротивлялась, когда мне перевязывали ногу, руки даже хотела подать сама, но поднять не смогла. Похоже, кровопотеря от ранения серьезная. Брюки так хлюпали… даже мне, привычной к виду крови, поплохело от этого противного звука.

А нога до сих пор и не заболела толком. Только где-то глубоко внутри все нестерпимо ныло от нехорошего предчувствия. У Актера было сколько угодно времени на проживание ненависти и обиды. Одно дело – когда он не сдержался и едва не придушил меня в подвале Храма, осознав, что я заманила его в ловушку, совсем другое – его выходка в театре. Сколь сильно она бы ни походила на вспышку гнева, боюсь, таковой совсем не являлась.

Хал отпустил Александра не из-за того, что я смотрела, он отпустил его, потому что это требовалось в данный момент времени. Возможно, избавляться от короля еще рано, или причина иная, более личная. Почему бы и нет? Сама я придерживалась первого варианта, но и второй не исключала, учитывая некоторые моменты прошлого, где Хал показывал себя натурой, очень даже подверженной театральным страстям и любовным порывам. Даже удивительно, что жизнь в нем это не выжгла, как, например, в мутно-сером Дарлане.

При мысли о Дарлане внутри похолодело.

Я сколько угодно могла желать Дару провалиться в Посмертье, но сейчас совсем не время. Надеюсь, он все-таки жив. В него точно стреляли, я видела своими глазами, но выстрелы не был смертельными, Дарлан еще сражался, когда мы с Александром уходили. Его должны найти или он сам доберется до улицы. Не может не добраться, не имеет права. Я же потом его отыщу и… в Посмертье отправлю.

Дарлан справится – так я себя успокоила. И сейчас в любом случае стоит подумать о себе. С дырой в ноге и кровопотерей я не только бороться, а и уползти в случае внезапной победы над врагами вряд ли смогу. Похоже, придется посмотреть, куда меня люди Актера в конечном итоге приволокут. Обидно, но иного варианта придумать не удалось. Но если случай представится, я сделаю все, чтобы сбежать. Кто знает, когда другой шанс появится, и появится ли вообще.

Вокруг все мелькало, свет казался слишком ярким. Меня тащили на руках, а я щурилась и не могла понять, отчего мы все еще в проклятом театре, почему бы не выйти на темную улицу. Хал же так торопился… ему надо уходить, бежать, пока ситуация не перевернулась. Он явился внезапно, но внезапность вечно не длится. Или я чего-то не понимаю?

– Зачем нам наверх? – пробубнила я, радуясь, что обошлось без кляпа. Вроде бы и по лестнице я поднималась не своими ногами, а чужими, но дышалось внезапно тяжело, словно это я кого-то на себе тащила.

Разумеется, мне никто не ответил. Бесконечная лестница наконец закончилась, а новый коридор поражал просторами. И это место я тоже узнала, даже слепящий свет не помешал. Мы поднялись к театральному куполу, здесь обычно обитал альтьер Актер.

И ждал нас тоже Актер. Неожиданно. Стоял возле открытой двери, ведущей в его обитель, смотрел куда-то в сторону. Жестом указал, где меня оставить, кивком отправил мужчин в коридор, сам зашел в комнату под куполом и плотно прикрыл дверь.

Вот мы и остались наедине.

Он, стоящий в тени и я, сидящая на полу у края купола. И у меня наконец-то заболела нога, бедро пульсировало и горело. На лбу выступила испарина, я стерла ее рукавом, но почувствовала, что лоб тут же опять намок. До Хала мне уже не было дела, препираться с ним не хотелось. Пошел он… к Судьям. Сейчас я желала это искренне как никогда раньше.

Актер тем временем ушел в дальний угол, вернулся с небольшим ящиком и длинными тонкими щипцами. Положил все это возле меня, деловито закатал рукава темной рубашки и присел рядом со мной. Зафиксировал ногу, разорвал брюки. Ковер моментально залило кровью, Хал задышал чаще, сжал челюсть. Вряд ли от вида крови, может, его бесила сама необходимость находиться близко ко мне. Все так же без слов он открыл ящик, достал баночку с прозрачной жидкостью, окунул в нее щипцы и приблизил их к ране.

– Будет больно, придется потерпеть, – сказал он и без промедления принялся доставать пулю. Было больно, настолько, что я не смогла сказать, что пулю доставать необязательно, все это врачевание для чужаков, или дилетантов и неучей, коим Актер и являлся. Он сунулся в мир, в котором ему не место, и уже делает вид, что самый умный. А банальным вещам так и не научился. Не успел постигнуть азы, а уже на вершину лезет.

Рану он заткнул горстью мертвой земли, окровавленную пулю отбросил в сторону. Даже не вытерев руки, отправился к столу, достал из ящика ром и заполнил стакан доверху. Я уже решила, что у парня случился приступ алкоголизма, но ром предназначался не ему, все так же молча Актер вернулся и сунул стакан мне в руки.

Стакан я приняла и выплеснула его содержимое Актеру в лицо. Даже не промазала, хотя рука дрожала после мучительного «врачевания». Пусть боль пришла не сразу, но как пришла… теперь мне казалось, что в ногу стреляют без перерыва, что она уже вся в дырках и крови. Или в огне.

Хал равнодушно вытер лицо рукавом, вернулся к столу, деловито налил еще стакан, подошел и ответил тем же: плеснул ром мне в лицо.

– Извини, – развел он руками. – Хотел привести тебя в чувство.

– Пошел ты!

– Где-то я это уже слышал… ладно, Ида, ситуация такая: я не планировал, чтобы тебя ранили, на самом деле я хотел, чтобы ты все увидела своими глазами и увидела четко. Поэтому предлагаю обойтись без битья посуды и истеричных выходок. Я могу налить тебе воды или еще чего. Если хочешь.

– Я хочу уйти.

– И ты уйдешь. На все четыре стороны, Судьи свидетели…

– Судьи? – фыркнула я. – Серьезно, Хал, ты о Судьях заговорил? Оно и понятно, ведь вас ждет скорая встреча.

– Возможно. Но пока этого не случилось, придется тебе побыть в заточении. До тех пор, пока кто-то не умрет. Моя смерть, его смерть – вот твои билеты на волю, Ида. Так что посылай в Посмертье правильные запросы, вдруг повезет и тебя услышат.

– Пошел ты.

– Обязательно, только немного позже.

Он подошел ко мне и вновь присел рядом. Я отвернулась, чтобы не видеть его лица, мне и так тошно. Или я не хотела, чтобы он видел мое лицо, ведь сейчас я не могла контролировать эмоции, все силы уходили на попытки не морщиться от боли постоянно. И меня ужасно, невыносимо бесило собственное невезение – вот так словить шальную пулю от придурка, который даже в меня не целился, а больше пугал! Без этой дурацкой пули я… не знаю, возможно, соображала бы лучше. Нашла бы правильные слова. Или, на худой конец, справилась с Актером, ведь он остался один. Думаю, он и без пули в моей ноге предпочел бы уединение, Хал не из тех, кто любит выяснять отношения на людях, он человек с наглухо закрытой душой. И бурлящей внутри лавой.

– Ты не можешь идти, – тихо сказал Актер, его дыхание обожгло мою щеку, – мне придется взять тебя на руки. Постарайся не умереть от отвращения или что ты там сейчас ко мне чувствуешь.

– То была бы прекрасная смерть, – пробормотала я.

– Потому что мне назло?

– Потому что сил больше нет твою рожу смазливую видеть.

Актер не ответил, осторожно он приподнял меня за плечи, стараясь не слишком бередить раненую ногу. Это тоже раздражало – какие нежности! Сплошное лицемерие. Было бы еще смешнее, начни Хал опять признаваться мне в любви, тогда я бы точно решила, что мир спятил. Или пуля-таки угодила мне в голову и все происходящее – глупая фантазия.

Хал нес меня легко, не напрягаясь. Открыл стеклянную дверь, встроенную в купол, и мы выбрались на крышу. Вокруг купола тянулось каменное ограждение, на него меня Актер и посадил, придерживая рукой, чтобы не свалилась вниз. С высоты мир казался мелким и незначительным, а люди внизу походили на крошечных насекомых. И роились они на площади перед театром. Много, много людей, огней и агрессивных криков, которые не заглушал даже пронизывающий насквозь ветер.

Актер хотел мне что-то показать, за этим приволок на крышу.

Я вглядывалась в мир под ногами, пыталась вникнуть в происходящее. Люди казались смазанными, слишком маленькими, чтобы понять. Тогда я посмотрела дальше, на городские улицы: везде горели огни, кипела жизнь, со стороны Низменности тянулись новые участники событий. И со стороны Холмов, но там людской поток выглядел совсем хилым. И где-то в середине толпы толкались люди в полицейской форме.

Боль в ноге отступила, ведь тело сковал ужас.

– Хал…

– Акт первый: как король Александр справится с городскими волнениями. И мы оба знаем, как этот акт закончится, Ида: люди узнают, что их король абсолютно голый. Пусть не сразу, я допускаю, что влияние Гранфельтских на умы жителей Мертвоземья велико и неоспоримо. Но пройдут дни, да хоть даже месяцы, таких волнений станет больше, и до всех дойдет, что их король как лидер ничего не стоит. Что он совсем не тот, кем кажется и вся его власть – сказка для впечатлительных натур. Люди прозреют и вместо символа увидят живого человека, слабого, трусливого и никчемного.

– И что дальше?

– Дальше акт второй. И мы с тобой увидим, как он настанет.

– Никто за тобой не пойдет, – прошептала я, глядя, как полиция пытается разогнать жителей Низменности, а они все наступают и наступают. Внизу происходило нечто страшное, необратимое. И кто-то все это спровоцировал.

Актер. Своим внезапным возвращением.

– За мной пойдут. Не мертвые, а живые и исключительно по своей воле.

– Ты не понимаешь, что делаешь, Хал. Мстя за глупые обиды, словно недалекий мальчишка, ты обрекаешь на смерть десятки тысяч человек. Ну покажешь ты, что король голый, унизишь его, и что? Что дальше будет, не подумал? За нами придут. За всеми. За мной, и за тобой тоже. Мертвоземье на протяжении всего существования было костью в горле соседей, паразитом, сосущим ценные ресурсы, как думаешь, они воспользуются возможностью вырезать всех местных жителей разом? Проявят они жалость или человечность, о которой так любят рассуждать? Нет, Хал. Тысячу раз нет! Но ты, надо полагать, и умирать будешь с улыбкой: Александра унизить успел, самое главное в жизни сделал. Какая разница, сколько тысяч человек при этом погибло.

– Это ты все время думаешь о своем принце. Прости, короле. В моих мыслях он появляется не настолько часто.

– Поэтому, выбежав из Аннерама, ты первым делом отправился Александра повидать. Хотел, чтобы он позорно сбежал, оставив меня тебе? Сразу видно, что тебе нет никакого дела до Александра.

Хал едва заметно усмехнулся:

– Брось, мы оба понимаем, что он так бы и сделал. Сбежал. Потому что он трус и до сих пор ничего без Бурхардингера не может. Поломался бы для вида твой принц, да радостно унес ноги, ведь ты так его об этом просила. Мечтай я унизить его, думай я только о твоем обожаемом Александре, довел бы дело до конца, а не оборвал на полпути. И Аннерам я покинул давно.

Последняя новость могла сбить с ног, повезло, что я сидела.

Актер давно в городе? Но… это невозможно. У нас связь, я чувствовала… даже сегодня утром проснулась с черными пятнами на теле и тошнотой. Побочный эффект, о котором положено умалчивать: если плохо твоей половине, ты ее спасешь ресурсами своего организма. А по не самому приятному стечению обстоятельств, Актер как раз моя половина, кто знает, может, даже лучшая.

– Как? – только и смогла я выдавить вопрос, хотя о части ответа уже догадалась: зная о связи, Актер попросту ранил себя. Ежедневно. Возможно, кто-то ему подсказал, кто-то более образованный и вхожий в мир мертвой науки. Конечно, Хал мог сообразить и сам, но все буквально кричало о наличии подсказчика.

– Не так сложно, как ты думаешь. И жизнь – забавная штука, ироничная, ведь можно сказать, что выбрался я благодаря тебе. Ведь это ты отправила в Аннерам человека, который вдруг решил стать моим лучшим другом.

Вот только у Актера никогда не было друзей, он сам говорил.

– Я отправила в Аннерам многих.

– И ты молодец. Тобой трудно не восхищаться.

– Повосхищаешься, когда я верну тебя туда. Тебя и Армфантена, – то был выстрел наудачу, но я знала, что это прямое попадание. Самоистязание Актера обмана ради, восхищение, с которым Армфантен-младший когда-то рассуждал о знаменитом Актере… картина легко сложилась.

Хал засмеялся и ничего не ответил.

Я смотрела вниз и внутренности леденели от происходящего. На площадь уже не прибывали люди, для них попросту не находилось места, как и на улицах вокруг. Полицейская форма больше не мелькала, внизу все слилось в один большой человеческий поток, подвижную массу. Глаза намокли от непрошеных слез. Вся эта давка, паника… объявление войны. После событий этой ночи город уже не станет прежним, все изменится. Не сразу, но постепенно. Люди вспомнят о Мертвой Армии, начнут задавать вопросы, и с каждым днем количество вопросов, голосов будет увеличиваться, а всем рты не заткнешь. Не без Армии.

Надеюсь, Александр уже во дворце и ему ничего не грозит. На первых порах он справится, самое сложное время впереди. И я не могу бросить короля, мое предназначение – быть рядом с ним как раз в такой момент. С этой данностью я боролось, отрицала ее, боялась и гневалась, но уже давно приняла. Земля сказала свое слово, а значит, ничего уже не изменить.

Я тяжело сглотнула и опустила взгляд еще ниже, себе под ноги. Там чернела пустота, за ней – часть пологой крыши театра, нижние этажи. Теоретически зацепиться можно, чтобы хоть немного замедлить падение. А после придется упасть еще раз, уже на каменные ступени возле парадного входа. Будет очень больно, невыносимо, но падение я переживу, если уберегу голову. Но что будет после… если не потеряю сознание от боли и полученных травм, смогу привлечь внимание кого-то из полицейских. Которых совсем не заметно, но это сверху, я ведь видела, что они там. Если же полицейских рядом не окажется… отползу в сторону и забьюсь в дальний угол, в какой-нибудь земляной подвал. Там смогу себе помочь, главное, чтобы меня до утра не нашли люди Актера.

Оба варианта весьма хлипкие.

Но третий еще хуже – оказаться пленницей.

При одной мысли об этом я поняла, что первые два варианта идеальны. Надо только решиться на всю эту боль и сломанные кости. Это тоже легко, меня Александр ждет. Я собралась с силами и откинула голову назад, ударяя Актера по носу. Этого хватило, чтобы он на мгновение ослабил хватку на моих плечах, я резко подалась в бок и вперед, соскальзывая с каменного ограждения вниз. Меня развернуло, рука Хала проскользила по спине, тщетно пытаясь удержать, но все произошло слишком быстро. У него получилось ухватить меня за шиворот, но ткань рубашки жалобно затрещала, начала рваться. Хал пытался добраться до моих рук, перехватить меня понадежнее, но и я не бездействовала, сопротивлялась, моей целью было падение.

Проклятая рубашка наконец порвалась, и я полетела вниз.

Падение на крышу вышло болезненным, я взвыла от боли в плече и раненой ноге, но сразу о ней забыла: меня неизбежно потянуло вниз. Если я хотела пережить еще одно падение, но уже на каменные ступни, следовало замедлиться. Я перевернулась на живот, пытаясь зацепиться за что-нибудь, руки противно скользили и… раздался грохот – на крышу свалился кто-то еще. Актер. Он последовал за мной без раздумий.

Я разжала пальцы – больше нельзя тормозить. Но на краю крыши, когда меня перекинуло через каменный борт, все же зацепилась за край, гася скорость падения. Это и стоило мне свободы, ведь Актер успел нагнать меня и схватить в этот раз за руку. Крепко, так, что не вывернуться. Ногами он упирался в край и вытягивал меня наверх. Я сопротивлялась, но Хал как будто этого не чувствовал, его глаза горели яростью. Он затащил меня обратно на крышу и, отдышавшись, сказал:

– Ты сумасшедшая, Ида. И я с тобой вконец спятил.

Глава 3. Узница

Мертвое и живое, живое и мертвое. Сочетание, смысл которого никто не мог постичь. Никто до заселения Мертвых Земель. Баланс присутствует и здесь, при его несоблюдении последствия могут быть глобальными.

«Законы баланса», альтьер Херман Армфантен

Не знаю, куда меня привезли. Судя по времени, проведенному в экипаже – Мортум остался далеко позади, а больше я ничего сказать не могла. Пыталась считать повороты по пути, чтобы выяснить хотя бы направление, но мы двигались по Низменности, я потеряла ориентир уже на сороковом повороте. Не исключено, что меня и вовсе возили по кругу, хотя зачем? Знание местности не поможет сбежать.

Тюремную комнату для меня тоже подготовили. Хотелось бы сказать, что с любовью, но Актера рядом не было, а его соратники вряд ли способны оценить всю глубину иронии, поэтому я промолчала и позволила втолкнуть себя в новое жилье. Кто знает, сколько времени придется тут провести, потому первым делом я осмотрелась: комната поделена на две части, с одной стороны – земляной пол, с другой – что-то вроде личных покоев. Широкая кровать, письменный стол и даже шкаф с одеждой. Пустой. По другую сторону от кровати за ширмой пряталась ванна, небольшая, но при известном старании можно искупаться.

Нормального окна в комнате не предусматривалось, но источник естественного света имелся: по всему периметру потолка ползла узкая щель. Не знаю, чем должна была стать комната до превращения в тюремную камеру, но световой прямоугольник создавал странный эффект. Словно наверху потолка нет и вовсе.

Ладно, не до чужих изысков сейчас.

Проигнорировав кровать, я похромала к земле и легла. Сразу стало легче, может, это все холод, он сковал руки и ноги, по позвоночнику поднялся вверх. Я знала, что скоро усну, и о побеге придется подумать завтра, но кое-какие вопросы уже появились. Например: Актер посоветовался с новым «другом», помещая меня в комнату с мертвой землей? Что-то подсказывало, что нет. Но наличие клочка земли хорошо объясняло направление мыслей самого Хала: он уверен, что я попытаюсь сбежать. Вооружусь принципом «все, что угодно, лишь бы Актеру назло», в который он свято уверовал, и начну творить всякое… не знаю, топиться, голодать, биться головой о стену. Но Актер ошибся, ведь ему назло я никогда не поступала. Просто оставалась на стороне Александра.

Александр стал моей последней мыслью перед сном.

И первой – при пробуждении.

Я проснулась, словно от толчка. Размяла затекшие конечности и осторожно села. Нога пришла в норму, самое время заняться побегом. На письменном столе стоял поднос с едой, судя по всему, занесли его недавно. Возможно, проснулась я от звука хлопнувшей двери. Осмотрев поднос, я нашла закрытую миску с жижей, от которой пахло старыми листьями… что ж, подозрения подтвердились: Актер ожидает от меня приступов членовредительства по отношению к самой себе, думаю, при необходимости мне силой запихнут гнилость в глотку. Я мысленно усмехнулась и заглянула за ширму: кто-то наполнил ванну горячей водой. И в шкафу появилась одежда, между прочим, моя собственная. Забыв о еде, я обшарила карманы и вскоре нашла клочок бумажки.

«Янис побудет со мной и Дином, пока вас не будет. Собрала все самое любимое, надеюсь, вы оцените. Лин»

Одежду я осмотрела еще раз. Лин действительно постаралась, вот только с любимыми вещами вышла промашка – белое домашнее платье всегда напоминало мне балахоны сотрудников Храма. Я вновь усмехнулась и прощупала швы платья. Внизу обнаружился разрыв и еще один клочок бумаги:

«Хорошая попытка»

– Чтоб тебя! – выругалась я, узнав вычурный почерк Актера.

Вся моя злость досталась несчастной бумажке, от нее осталась лишь пыль. Не полегчало. Тогда я занялась завтраком и переодеванием – куда удобнее злиться и искать путь побега в привычной одежде, а не в чужих разодранных брюках, выпачканных землей. И подкрепиться никогда не лишне.

К обеду план побега не созрел, к ужину тоже. Разрушить стену голыми руками вряд ли получится, вырыть подкоп… есть сомнения, что по другую сторону этой комнаты воля, к тому же, копать нечем. Можно руками, но за ночь не управиться, а утром сия кипучая деятельность станет очевидной. Закрыть подкоп тоже нечем, разве что стол сверху пристроить, и это тоже вызовет вопросы. К тому же, куда-то надо складывать землю, не есть же ее, в самом деле… в общем, прикинув так и эдак, идею подкопа пришлось отбросить как неосуществимую.

Как и множество других идей позже.

Вместо этого я сосредоточилась на охранниках. Их четверо, все как один – широкие, квадратные и все время напряженные. Похоже, Актер предупредил, что от меня стоит ждать сюрпризов, вот парни и готовились к нападению в любой момент. И нападение точно будет, парни молодцы, пусть готовятся, но поначалу я выжидала. Наблюдала день за днем, изучала.

Они всегда приходили вчетвером.

За несколько дней наблюдения многое стало очевидным.

Один мужчина оставался у двери, трое шагали в комнату. Если речь шла о приеме пищи, двое создавали непроницаемую стену, а один заносил поднос. Если же требовалось обслужить ванну, у входа оставались двое, а двое затаскивали свежую воду. Со мной никто не разговаривал, хотя я пыталась зацепить охранников милыми разговорами, остроумием и даже ругательствами. Но инструкции Актера выполнялись раздражающе четко, к тому же, мужчины приглядывали и друг за другом. Заговорит один, услышат другие и сразу пресекут все попытки.

Однажды старик Луциан сказал: «Если не можешь обмануть, дай врагу то, чего он просит. И пусть это будет величайшим обманом из всех возможных». Как уже случалось ранее, философия старого учителя дошла до меня с опозданием. Но в заточении есть время подумать обо всем на свете, даже о всех философских цитатах старика Лу. К третьему дню я вспомнила их все, к пятому – начала придумывать свои и забавляться этим. Чем-то же надо.

Первый раз на охранников я напала сбоку.

Выждала, пока они придут с завтраком, первого пнула по подносу, отчего еда разлетелась по сторонам со смачными шлепками, а часть утренней каши обожгла квадратную физиономию охранника. Он же меня и скрутил, остальной троице даже рыпаться не пришлось.

Второй раз я тоже мудрить не стала: через несколько дней вырвалась в открытую дверь, проскользив внизу. Кто-то прихватил меня за волосы и бесцеремонно закинул обратно в комнату. Между прочим, больно и обидно. Из-за обиды я и сорвалась, разбив нос до крови любителю хватать людей за волосы. Он выругался сквозь зубы под смешки остальных охранников, на этом схватка закончилась, меня опять скрутили.

Третья попытка побега оборвалась еще быстрее предыдущих. Трудно в одиночку переть против квадратных людей, у которых каждая рука шире моей талии. И эти люди, без сомнений, имели дело с гнилостью, это еще при первой попытке побега стало очевидным. Кажется, шансов на побег все меньше и меньше, Актер всюду подстраховался.

Но слова старика Луциана грели душу.

А еще земляной пол, он тоже радовал.

Враг готов к моим побегам, враг их жаждет. Кто я такая, чтобы отказывать? Чем больше побегов, тем больше мы узнавали друг друга. Например, охрана выяснила, что я вовсе не так опасна, как Актер им рассказал, ведь каждый раз хватало одного человека, чтобы меня остановить. На шестой попытке побега надо мной откровенно глумились. А я изображала ярость и готовилась к настоящей схватке. И так уже уйма времени упущена, и непонятно, что творится в Мертвоземье или в Мортуме. Мне ничего не рассказывали, связь с внешним миром пропала на много дней. Кажется, уже дней двадцать прошло.

Это хороший повод поторопиться.

Но пока лучше сосредоточиться на побеге. С проблемами мира разберусь потом, ведь Александру я не помогу, будучи в заложницах у Актера. Сначала – побег, который обязан быть удачным, ведь настоящая попытка у меня всего одна, а уже потом все остальное. Хотя, безусловно, я жаждала хотя бы весточки из дворца, обрывка новостей. Двадцать дней без информации – большой срок.