По ту сторону моря

Бабушка любила печь яблочный пирог – мягкий и воздушный, сладкий, с легкой кислинкой, вынуждающий млеть от неповторимого фейерверка вкусов, сливающихся воедино и радующих каждый вкусовой рецептор. Пекла она его в сковороде, зажаренной и потемневшей, которая верно служила ей со временем молодости. Пирог вкусно паровал, а мне не хотелось ждать, маясь и представляя, какой он на вкус (я всегда это знала, просто все, о чем я могла думать на тот момент, это как вгрызться в его мягкость зубами, чувствуя, как зажаренная корочка приятно хрустит на зубах, а яблоки, мягкие, карамелизированные, превратившиеся в сладкую кашицу, тают на языке, обжигая его, но даже это боль из детства казалось нипочем, если сравнивать её с той, которую преподносит нам взрослая жизнь. Далеко не на блюдечке с голубой каёмочкой, как заботливая рука бабушки, а швыряя к ногам и лишая выбора. Можно избежать жизни, но боли в ней – никогда.

С беззаботного детства, когда я ощущала себя в безопасности, прошло слишком много времени, а я так и не научилась печь яблочный пирог: тесто получалось неживое, бездыханное, оно не говорило со мной через прикосновения, не «пищало» под натиском моих пальцев, я не чувствовала с ним взаимосвязь, какую чувствовала она; яблоки не имели привкус варенья, не карамелизировались и даже обжигали иначе. Приходилось стыдливо уничтожать «улики» до твоего возвращения с работой, чувствуя себя разочарованно и тоскливо.

6

Я сижу у моря, на том самом месте, которое было нашим. Стамбул постепенно начинает просыпаться – его басистый голос доносится отовсюду. Среди тринадцати миллионов человек, из которых состоит население одного из крупнейших и колоритных городов, наверное, я одна чувствую себя настолько одинокой. Тогда, когда мы жили в пятидесяти шагах от моря, все было иначе.

Знаешь, теперь я понимаю, почему ты однажды переехал в этот город, покидая постоянно холодный и дождливый Питер, а следом и меня поманив за собой: здесь жизнь бурлит особыми красками, о существовании которых я даже не догадывалась, – их нет в общей палитре, их невозможно воссоздать, потому что единственное место, где они существуют, это твое нескончаемое воображение.

Здесь люди безбрежно добрые и солнечные – без них все было бы иначе. Впервые, просыпаясь в той квартирке, которая тебе показалась бы слишком душной и тесной, от чужого шума под окном, звонкого голоса девушки с первого этажа или же детского смеха, я не испытывала привычного раздражения.

Ты был прав – Стамбул лечит. Он исцеляет, оставляя часть себя в твоей душе. Почему я раньше не замечала этого, Ноябрь? Виной тому было безграничное счастье или моя пелена перед глазами? Ведь все, что я видела, это ты: в моих мыслях, чувствах, снах, в присутствии и аромате пахлавы, которая приятно липла к зубам, после которой хотелось постоянно облизывать губы и пить крепкий чай на несколько чашек больше – во всем этом был ты.

Я вновь вернулась туда, откуда год назад бежала, сломя голову, не оборачиваясь, но разрываясь между желанием вычеркнуть все из своей память или же покрепче ухватиться за каждое из них и как можно лучше запомнить. Вернуться, чтобы исцелиться, прожить это снова и оставить здесь, на берегу, навсегда. Это безумие или самое большое вознаграждение за все те страдания, которые однажды уготовила мне судьба? Тогда почему ничуть не легче?

Море сегодня тихое – после ночного шторма оно предпочитает лениво гнать низкие волны к берегу, больше напоминающие незримое колыхание, словно кто-то невидимый, склонившись над соленой гладью воды, дышал на неё, вынуждая содрогаться.

Я помню, как холодно здесь бывает зимой, как снежинки, срываясь вниз и падая гурьбой в тёмную гладь воды, умирают, обретая в ней вечный покой.

Сейчас я не знаю, где ты, Ноябрь, да и нужно ли? Зачем ворошить то, чему никогда не суждено стать настоящим? Просто почему-то хочется верить, что ты счастлив. Что кто-то варит тебе кофе по утрам, целует в обнаженные крепкие плечи и не позволяет тебе тосковать по пустякам. Надеюсь, что впервые за долгое время ты счастлив. Пусть и не со мной.

Тут и вправду всегда пахнет выпечкой. На обратном пути я знакомлюсь с Марией. У неё пухлое лицо и светящийся самым солнечным и погожим утром взгляд, она словно переносит тебя в детство. На ней ситцевое платье голубого цвета, усыпанное яркими цветами, рыжеватые волосы подобраны позолоченной заколкой с ярко-красными бриллиантами-подделками и грудной голос – приглушенный и умиротворенный, слыша его, я чувствую, как мне становится спокойно.

У неё вкусные симиты: круглые, мягкие, щедро посыпанные кунжутом – с шоколадным наполнением. Мария не скупится на начинку. Её руки, со вздутыми от постоянного замеса теста венами, выглядят небольшими, но дарят ощущение, что они способны на самые фееричные и невероятные вещи в мире. С черным бархатным чаем, отдающим горчинкой на языке, немного терпким и насыщенным, вполне себе можно проглотить собственный язык, не заметив.

– Пообещай заглянуть к нам завтра в обед. Ты совсем посерела, Алиса. Я чувствую ответственность перед этим прекрасным городом – спасти его от твоей серости и тоски, а иначе он и сам позаимствует у тебя это настроение, – она натирает стол, который и без этих манипуляций был блестящим и приятно-гладким наощупь.

Я не удерживаю улыбки, откидываясь на спинку своего удобного стула, пока во мне парочка шоколадно-сырных симитов и больше литра самого вкусного чая.

– Для этого я и здесь, Мария, – стараюсь вложить в свой голос как можно больше уверенности и тепла – ей не о чем беспокоиться, и я это знаю.

– Заставить наш город впасть во вселенскую депрессию, девочка моя?

– Нет, Мария, исцелиться. А твои булочки мне в этом здорово помогают.

И мы вместе заходимся весёлым и лёгким хохотом, позволяя тёплому ветру разносить его по просторной и пустующей террасе, не считая пару, сидящую через три стола от нас.

Они влюбленные и уже остепенившиеся, с большими планами на будущее и уверенностью, что они – то самое исключение, о которых пишут в книгах, что у них, мол, все будет иначе. Не так, как у всех. Наверное, они прилетели в город невиданных красот в свой медовый месяц, либо же просто выбрались в семейную поездку. Но у меня не возникает сомнений, что, вероятнее всего, это первое. Потому что то, с какой любовью и чувственностью они смотрят друг на друга, не позволит сомневаться – они молодожены. В их глазах все еще нескончаемое желание прожить вместе всю жизнь и наблюдать в дальнейшем, как их дети, такие же счастливые и смотрящие на кого-то с еще большим вожделением, однажды смогут занять их место под солнцем и познать настоящую силу любви. Им нет дела ни до моего пристального и бестактного взгляда, ни до нашего громкого хохота с Марией.

Её рука с длинными и тонкими пальцами, идеальным маникюром молочного цвета, гармонично контрастирующего с равномерно загорелой кожей, принявшей оливковый оттенок, находится в его ладони – крепкой и сильной, надёжной, с мягкими касаниями, потому что его большой палец трепетно поглаживает нежную кожу своей спутницы – прямо там, где обручальное кольцо с увесистым бриллиантом, берёт безымянный в прочный плен.

Я пытаюсь вспомнить, когда меня в последний раз касались вот так, давая понять без слов, одним лишь прикосновением, «ты в безопасности, никто не причинит тебе боль и не навредит».

Это было на Мальте. В городке, отрезанном от всего мира. Я помню свой открытый купальник цвета скарлетт, который придавал мне ещё большей яркости на фоне тёмных волос и бледной кожи – я никогда не стремилась загореть, занимая самое лучшее место на лежаке среди девушек, обсуждающих между собой своего нового любовника, показ Versace или свежий выпуск Vogue. И пока я ловила себя на мысли, что они напоминают мне главных героинь знаменитого среди всех женщин планеты сериала «Секс в большом городе», натирая своё тело толстым слоем крема от загара, ты смотрел на меня такими же глазами, перенимая инициативу в свои руки и покрывая поцелуями те участки кожи, которые еще не были замурованы белоснежной и легкой массой со специфическим запахом. В такие моменты, в этих прикосновениях, поцелуях и взглядах не было пошлости, они несли в себе одно простое напоминание: «Я здесь, рядом с тобой, чувствуй меня и знай, что ты под моей защитой, Алиса».

Что с нами стало, Ноябрь? Почему все те печальные мелодрамы, которые ты так не любил, но смотрел со мной только потому, что искренне желал быть причастным ко всему, что мне нравилось, оказались на самом деле правдой? Или у любви действительно есть срок годности?

Быть может, чем красивее всё начинается, тем больнее будет в конце? Это как прыгать с парашютом, не зная точно, раскроется он или тебе не повезёт. Слишком абстрактное сравнение, ведь по статистике всего 0.2 % парашютов так и остаются закрытыми. Тогда почему я попала именно в этот чудовищно узкий диапазон? Мой парашют не успел раскрыться, как бы отчаянно я не пыталась дергать за кольцо, прикрепленное к тросу, и мне ничего не оставалось, как окрыленной, с большой ношей твердых планов на будущее, упасть плашмя на землю.

Она журналистка, а он, скорее всего, архитектор – его уверенные руки излучают силу. Она высокая и длинноногая красавица, которая не скупится на дорогих вещах и роскоши. Её волосы, тёмного и благородного оттенка, играют на солнце медным отливом, гладкие и наверняка приятные, если запускать в них пальцы. Безупречная прическа и точенная спина, которую целует тонкая застежка цепочки на шее, змейкой скользящая к лопаткам. «Все же она, вероятнее всего, модель» – думаю я, пока Мария, улыбаясь приветливо, принимает у них заказ. Он же просто средиземноморский красавец, который смотрит на неё влюбленными глазами, будто это их первое свидание.

Пока Мария собирала мне с собой некоторые сладости, категорично заверив, что мои попытки отговорить её не принесут никаких плодов, я прислушивалась к какофонии шумов, которые переполняли город. Закрыла глаза и ощутила, как тело охватывает приятная истома. Люди, одинаковые, но каждый уникален по-своему, подхваченные круговоротом собственных дел, счастливые и несчастные, но всех объединяет одно – нескончаемое желание жить.

***

«Я люблю тебя» – что я чувствовала, когда ты говорил мне эти слова? Отчаянно стараюсь сделать вид, что внутри меня не происходило ничего особенного, кроме выброса адреналина и всех гормонов разом, но после нескольких попыток опровергнуть собственную же ложь, ловлю себя на том, что эти бегства от собственного разума порядком успели надоесть. Потому что сердце заходилось, и в животе словно порхали сотни бабочек. Говорят, что таким образом тело пытается предупредить нас об опасности. Опасности ощутить боль, разочарование, остаться на борту корабля, который идёт ко дну, потеряв себя в круговороте отчаяния? Если да, то мой корабль уже давно покрылся водорослями, а соль разъедает его существо, а заодно – и мою душу. Каждодневное ощущение, словно стоишь в нескончаемой очереди, самая последняя, впереди же ничего не сдвигается с места.

Я все жду момента, когда память перестанет гонять меня кругами по этим бесконечным лабиринтам из вязких воспоминаний, подобно тому, как бешено сердце качает кровь после утреннего забега, но сердце не может иначе, а воспоминания тем временем перманентно садят на скамью подсудимых, чтобы после забросить на самое дно отчаяния, из которого уже невозможно будет выбраться.

вторник, май, 07:10

«Он: Май знойный. После длительной пробежки кажется, будто кожа вот-вот треснет по швам, пот катится градом, сейчас только семь утра, а я успел сделать слишком много. Подозрительно, да?

Она: Иногда мне кажется, что мы живем с тобой в каких-то разных измерениях. Где у тебя 34 часа в сутках и все люди высыпаются. Я сижу на работе, всю ночь мучала бессонница, приехала раньше всех, чтобы смириться со своей участью в одиночестве. На столе крепкий кофе, он горький и едва соленый – люблю закидывать в него щепотку соли, смешанной с корицей. У нас за окном дождь. Питер – что тут скажешь! Я никогда не любила пробежки, для меня это хуже любого ночного кошмара. Сейчас подумаешь и решишь, что фигура у меня просто ужас, да? Ну и черт с ним. Я давно перестала расстраиваться и решила, что жизнь слишком коротка, чтобы лишать себя самого вкусного пончика, покрытого шоколадной глазурью.

Он: Я просто из обычного человека превратился в холостяка. Это когда знаешь, что никто не заставит поднять тебя задницу с тёплой постели и нет надежды поедать вкусный завтрак, пока ты сам себе его не приготовишь. На самом деле, готовлю я превратно. Как думаешь, мы смогли бы восполнить эти пробелы друг другом?

P.S. Почему Питер тоскует даже в мае?

Она: То есть, я буду готовить тебе завтраки, а ты будешь бегать за двоих?

Он: Я гениален, да?

Она: Без пробежки я смогу прожить, даже если буду занимать всю кровать одновременно, а вот ты без еды – вопрос интересный. Что ещё предложишь?

Он: Одиночество больше не коснётся твоего порога.

Она: Даже если коснётся, ты и его прогонишь.

Он: Так почему Питер тоскует?

Она: От любви, которой у него не было никогда.»

Ступни утопают в мокром песке, платье липнет к ногам, брызги солёной воды летят в лицо, остаются на языке, когда я заливисто хохочу, пугая птиц. По крайней мере мне так кажется, но пляж пустой и совершенно безлюдный – наш маленький островок счастья, бескрайнее море и ощущение свободы, которая никогда не закончится. Мы так считали и безоговорочно верили в это. Ровно до тех пор, пока сами не сковали друг друга прочными цепями, которые приходится тащить по сей день, надрываясь и стирая ноги в кровь. И если ты от своей избавился, то я по-прежнему не могу.

Но мы всерьёз бегали. Каждое утро уходя к морю, тогда я боялась, что ты поймаешь меня, приходилось бежать изо всех сил, хватать ртом влажный воздух и мчать, что есть мочи. Сейчас все оказалось куда проще – я мечтала бы быть пойманной, летела бы к тебе навстречу с распростертыми руками, мол, «ну же, вперёд, я жду твоего распятия». Жизни познаётся в сравнении, наверное, именно по этой причине мы любить умеем только мертвых.

Сегодня на улице не так солнечно. Вспоминаю слова Марии о том, что с лёгкостью могу загубить этот город своей хандрой, распугивая туристов и заставляя влюблённых осознавать, что однажды их постигнет такая же участь. Тогда в её словах прослеживалась добрая ирония, но сейчас это казалось вполне реальным. Говорят, что это город должен пропитывать тебя своим менталитетом, насыщать своими красками и делать тебя своей частью, но даже здесь промах, потому что все, что я от него получаю – воспоминания и тонны сладостей и выпечки, от которых под вечер вяжет во рту, поэтому приходится запивать все это пряным вином, напоминающим май, заключённый в кувшинах.

Я сижу в кофейне, название которой оказалось слишком недосягаемым для меня. Но, если быть до конца откровенной, я даже не смотрела на него. Дошла до того, что взглянуть вверх оказалось слишком сложным занятием, словно у меня внезапно обнаружился синдром Сикстинской капеллы, когда запрокинутая голова могла обернуться потеряй сознания. Забавно, как мозг, лишившийся насыщением кровью, может заставить твоё сознание «выключиться».

Столик возле окна. Удобные диванчики, обтянутые кожей. Шум кондиционеров, к которому привыкаешь спустя несколько минут, а через пять начинает казаться, словно это ветер шумит за пределами кофейного храма, заигрывая с ветвями деревьев и пальм.

Турция – удивительная страна. Здесь все сплелось меж собой прочными морскими узлами, когда деревья соседствуют с экзотической растительностью, и тебе начинает казаться, словно так и должно быть.

Так что же у нас все же было? Твоя съемная квартира в Мюнхене, в которой ты варил мне кофе без рубашки, затем небольшая студия в Стамбуле, не в самом лучшем районе, где до моря нужно было добираться не менее двух часов, три месяца жизни в Питере, а затем дом практически у моря, чтобы можно было заниматься любовью, слыша, как прибой что-то шепчет за окном, заглушая порой даже наше частое дыхание. На самом деле, по-настоящему счастлива я была тогда, в той старой квартире в Германии. С безвкусными обоями, старыми оконными рамами и слишком шумным сливным бачком, который часто мешал спать по ночам, действуя на нервы. Иногда мы ссорились, когда ты кормил меня обещаниями починить его, но это было что-то ребяческое, лёгкое и безобидное, как в школе. Мы быстро сдавали оружие и утопали в объятиях друг друга, возвращаясь туда, как в первый раз. Тогда все только начиналось – неопознанное, таинственное. Стамбул тоже сделал немало, но счастье, которое он нам подарил, оказалось слабее боли, когда мы открылись и доверились ему.

Я тушу окурок. Во рту привкус табака, пальцы теперь до обеда будет хранить запах его присутствия. Американо в следующий миг приятно обжигает язык, вынуждая прикрыть глаза от наслаждения. Руки скользят по невесомой ткани платья, натыкаются на скользкую и прохладную поверхность записной книжки на коленях – внутри разливается тепло.

На меня смотрит мужчина. Лет сорока, пронзительные синие глаза, словно способные пробраться под платье – от этого его взгляд кажется тяжелым. На нем костюм от Yves Saint Laurent, темная щетина аккуратно покрывает смуглое лицо. За сорок минут лицезрения меня он делает вид, что знает содержимое моей чашки вплоть до мелочей, я же – что его абсолютно не вижу.

– Что читаете? – он оказывается около моего столика. Теперь я могу отметить его высокий рост и статность.

Ты не был таким высоким, да и я не могу похвастаться этим. Мы просто всегда приятно дополняли друг друга, как ты и мечтал.

– Не читаю. Пишу.

В моём голосе не было враждебности, но и заинтересованности тоже. И последнее мне было куда важнее.

– Пишите? Так Вы писательница? – Его брови удивленно поползли вверх, а ещё он сделал такой жирный акцент на последнем слове, будто в нем было что-то постыдное и запрещённое, но все же протянул руку, без спроса занимая место напротив и продолжая:

– Меня зовут Эльбрус.

– Пока что нет. Необязательно быть писательницей, чтобы писать. Вам не кажется? – я перехватываю его взгляд, голос звучит надменнее, чем мне хотелось бы. Пусть лучше считает, что я стерва, так будет легче отбиться. В знак тактичности приходится ответить взаимностью, пожимая его тёплую, но крепкую руку. – Алиса. Вас невозможно покорить, получается?

– Простите, не сочтите за грубость, просто я нахожу это пустой тратой времени. К чему тратить чернила и порочить листы, если уж у Вас нет планов покорить этот мир строками? – Эльбрус пожимает плечами, на его лице появляется тень улыбки. – Покорить можно любую вершину. Было бы желание. Что вы забыли в Стамбуле?

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.