Бежит к рассвету река

Допив остывающий чай с бутербродами, я ощутил долгожданное умиротворение. Включив компьютер, не стал выискивать новую информацию в соцсетях, а вместо этого позвонил жене, но она ещё злилась и не стала говорить. Вышел на балкон. В гулкой темноте осеннего вечера причудливым калейдоскопом дрожали огоньки далёких многоэтажек, напоминая загадочные созвездия. Во дворе выгуливали собак, у соседнего дома тусила компания подростков, заливаясь временами неприятным гоготом. Пока стоял, взирая сверху вниз на разномастный ряд припаркованных автомобилей, поймал себя на том, что по-настоящему раскованным бываю лишь в одиночестве, где не приходится подстраиваться под чужие стандарты, опуская себя до уровня группы, толпы, социума. Со стыдом вспомнилось, как в школьные годы изображал дружбу и заискивал перед одноклассниками, издевающимися над более слабыми ровесниками, лишь бы не оказаться на месте унижаемых. Да и повзрослев, приходилось подстраиваться под правила поведения в кругу знакомых, ведя себя противоестественно, даже отвратительно. Одиночество же лишь поначалу кажется тоскливым и пустым времяпрепровождением, однако окунувшись в него и подружившись с ним, улавливаешь его неповторимый аромат. Примерно так же не сразу понимаешь вкус чёрствого хлеба, зато впоследствии признаёшь в нём изысканное яство.

Звук пришедшего в социальной сети сообщения прервал моё пребывание на свежем воздухе. Опьянённый кислородом я зашёл в комнату, открыл его и прочёл:

«Привет! Как дела? Трезвый? Если да, то тебе наверное интересно будет знать, что я в курсе твоих приключений прошлой ночью и радуюсь, ведь ты жив и здоров ))».

Я перечитал послание несколько раз. Испуга не было. Совсем. Взволнованное любопытство – может быть, но спокойствие меня не покинуло. Аккаунт в соцсети, с которого отправили письмо, явно был фейковый, созданный накануне специально для анонимных сообщений. Одно было совершенно ясно: отправитель хорошо осведомлён и нашёл меня по имени и фамилии. Но кто он? Чего хочет? Если это шантаж, то что я могу предложить? Для чего этот спектакль с перепиской? К моему удивилению атака мыслей не привела к панике. Они просто информировали, а я делал выводы, но не устремлялся за ними, подобно взявшей след собаке, громоздя версии одна ужаснее другой и вызывая тем самым неконтролируемые эмоции. Ощущая себя хозяином своих чувств, я спокойно, не торопясь, написал язвительный ответ, как бы намекая на то, что мне плевать:

«Здравствуйте, мой неведомый доброжелатель. У меня на самом деле всё нормально, на здоровье не жалуюсь, почти протрезвел. Единственная проблема в том, что Вы меня знаете, а я Вас нет».

Щёлкнув мышкой, отправил сообщение и стал ждать. Прошла минута, пять, десять – никакой реакции. Решив размяться, оторвался от кресла, достал из-под дивана гантели, сделал несколько заученных упражнений и пошёл в душ. Стоя под тёплыми тонизирующими струями, я тщетно пытался понять логику адресанта, его мотивы и конечную цель. Довольно скоро меня пресытили водные процедуры, и я, благоухая сандаловым мылом и оставляя мокрые следы на ламинате, вернулся к экрану монитора в удобном хлопковом халате. Новых сообщений не было.

«Надо не выключая компьютер постараться уснуть. Рано или поздно отзовётся, иначе совсем бы не писал», – решил я и устроился на диване. С недавних пор сон и сновидения стали моими желанными гостями. Как говорил Артур Шопенгауэр «Самое счастливое мгновение счастливого человека – это когда он засыпает, как самое несчастное мгновение несчастного – это когда он пробуждается». Я часто и не хотел пробуждаться, понимая, что глубокий сон без сновидений, в котором нет боли и разочарований, куда предпочтительнее бессмысленному и напряжённому бегу в колесе реального мира. Что касается сновидений, то иногда в них было страшно, иногда гнетуще, иногда интересно и весело. Помню, в одном из них я мог менять форму тела по своему усмотрению, в другом – соблазнить любую красавицу, в третьем ощущал такую радость, по сравнению с которой реальная была лишь намёком на это чувство. Конечно, не обходилось без догоняющих монстров, застрявших ног, страшных катастроф, тяжёлых заболеваний, позорных ситуаций. Но это издержки. Явь же была однообразной чередой безысходных серых будней, с маячившей на горизонте смертью. С недавних пор, я перестал считать действительность чем-то настоящим, а сновидение – иллюзией, потому как испытывал одни и те же чувства в обоих состояниях, только во сне их гамма шире, ярче и сочнее настолько, что при пробуждении они ещё продолжали владеть мной, постепенно угасая, несмотря на все попытки их удержания. Было ясно и то, что все окружающие объекты во сне рождены мной самим. Это привело меня к глубокому убеждению того, что каждое утро мой мозг создаёт мир, который принято называть реальным. Подобным образом я относился и к виртуальной жизни во всемирной паутине, где мог часами слушать, читать, лицезреть и общаться с интересными людьми, переноситься во времени и пространстве, получать нужную информацию, слушать любимую музыку, быть в тёплой компании сходных по духу и мыслям друзей. Эта реальность для меня и стала настоящей, а виртуальным оказалось пребывание в скучных компаниях и на постылой работе.

Морфей ещё не успел крепко обнять меня, когда пришло сообщение. Вскочив с дивана и вывив его на экран, я прочитал:

«Приветик! Неужели еще не на измене? Что куришь для храбрости? Или продолжаешь квасить? Закуси чем-нибудь вкусненьким. Пироженка или тортик, наверное, есть у тебя?».

Я сразу понял – пишет женщина, хотя это ничего не меняло. Быстро написал ответ:

«Доброй ночи. Как же хорошо, что хоть кто-то печётся обо мне. Торта, к сожалению, у меня нет, поэтому бери самый свежий и приходи на рюмку чая. Поболтаем».

Дальше сообщения стали приходить без задержек.

«Не, ну ты конкретно безбашенный. Хоть помнишь, что было сутки назад? Или в несознанке? Короч, не включай дурака, что делать будем?».

«Давай встретимся. Ты знаешь про меня всё, включая адрес, раз пишешь на мой аккаунт. Поэтому лучше сразу приходи в гости».

«Смелый мальчик. Ты с кем там?»

«Я один. Да ещё в отпуске. Везёт мне, да?»

«Как утопленнику. Улица, дом, квартира…»

«ул. Свободы, 11 – 110».

Повисла, пауза. Видимо не ждали такой наглости.

«Жди. Когда приду не знаю. Если будешь бухой – пожалеешь».

В смешанных чувствах я откинулся в кресле. Не скажу, что страха не было совсем, был, конечно, но, не успев возникнуть, он быстро трансформировался в азарт наблюдателя, будто я смотрел на всё со стороны и с нетерпением ждал развязки, не особенно переживая за судьбу главного героя. В этом новом состоянии было комфортно. Точнее было бы назвать его свободой от отождествления себя с персонажем трагикомической пьесы, свободой от его терзаний и метаний, свободой постороннего наблюдателя.

Решил навести элементарный порядок в квартире – не сгорать же со стыда из-за грязной посуды и неубранной одежды. Когда восстановил относительный порядок в комнатах, проветрил их и воскурил благовония с ароматом ванили. Потом решил подготовиться к неприятному разговору и вероятной смерти. Почистил уже чистые зубы, снял халат, надел свежие чёрные трусы, темно-синие джинсы и светлую футболку. Написал записку Ольге, в которой коротко, не упоминая никаких подробностей, попытался объяснить свою гибель отвратительным поведением в пьяном виде и спрятал в её любимую чашку, лежащую в сушилке. Захотел быть оригинальным, поэтому в компьютере и интернете никаких прощаний оставлять не стал.

Тревожная трель домофона нарушила хрупкую тишину прозрачного осеннего утра, заставив меня проснуться в кресле. Я открыл подъездную и входную двери и сел на пуфик. Было отчётливо слышно, как глубоко внизу, в колодце подъезда, открыл свои двери лифт, приглашая моих палачей в свою кабину. Его гул, такой знакомый и родной, с неотвратимостью возмездия нарастал. В те секунды я поймал себя на том, что жалею потерять не жизнь, а пережитую накануне свободу от того, кем всегда себя считал, настолько оригинальным и упоительным было это чувство.

Наконец, двери лифта распахнулись, и я увидел совсем юную девушку чуть пониже меня в узкой бордовой толстовке на молнии и серых джинсах. Первая посетившая мысль при её появлении была: «Уроки, наверное, прогуливает». Её поднятые вверх солнцезащитные очки выполняли функцию ободка для густых тёмных волос с красными прядями. Как ни в чём не бывало, она прошла мимо меня прямиком в большую комнату и расположилась в согретом мною кресле, положив ногу на ногу.

– Кроссовки забыла снять, красавица. Не забывай, что в гости пришла! – сказал я с напускной раскованностью.

– Дверь закрой и сюда иди, – повелевающим тоном ответила незнакомка.

Я закрыл входную дверь, с шумом придвинул компьютерное кресло и сел напротив, начав бесцеремонно изучать её внешность. Неуловимо-притягательное круглое лицо, щедро подведённые чёрные агаты глаз, чуть курносый нос, чувственные губы в матовой помаде, лёгкий загар, скрывающий естественную бледность. Разноцветный дизайн маникюра украшал длинные пальцы, унизанные несколькими золотыми кольцами.

– Доброе утро, Олег Александрович, – сказала незнакомка ровным приятным голосом.

– Здравствуй, раз пришла. Представишься?

– Запросто. Меня зовут Лида, я хочу сразу всё прояснить. Не интриговать, не тянуть, а просто рассказать всё как есть лично тебе. Боялась писать подробности в сообщениях, потому что не знала точно, кто их прочтёт.

– Ещё раз здравствуй, Лида. Я весь внимание.

Оглядев меня пристально, как диковинного зверя в клетке, она продолжила:

– Ты убил моего сожителя, точнее сказать, Бог услышал мои молитвы и твоими руками отправил его в ад, где ему самое место.

Воцарилась гнетущая тишина, иногда нарушаемая доносившимся из окна тяжёлым кашлем дворника. Наконец, я выдавил из себя:

– Он умер?

– К счастью, да.

– Как ты узнала обо мне?

– Я вспомнила тебя сразу, той ночью. Вы, выпускники семилетки по классу фортепиано, давали нам, первоклашкам, показательное выступление в музыкальной школе, которую я так и не закончила.

– Когда это было! Да и не помню я тебя!

– Конечно, кто обращает внимание на малявок, ведь ты лет на десять старше. А нам вас, выпускников, ставили в пример. «Смотрите, как они играют, будете прилежными, научитесь не хуже… ». Небожители, одним словом, как тут не запомнить! Потом видела тебя несколько раз в городе, иногда пьяным, слышала всякие сплетни…

– Допустим, но где ты была той ночью, когда… – я замялся, – когда всё произошло?!

– Олег, успокойся, я не хочу тебе зла.

– Но всё-таки?!

– Ты сел на скамейку в темноте, под разбитым фонарём. А я уже сидела недалеко, в пяти шагах, на декоративном пеньке у песочницы. Видела, как накрывал «поляну», как пил. А до того, как тебе появиться, Костя отошёл базарить по телефону с дружками своими.

– Как же я тебя не заметил?

– В темноте сидела, молчала, а ты бухой, вот и не заметил – чего непонятного?

– А когда он меня бил, почему голос не подала?

Улыбнувшись красивыми полными губами, девушка ответила с ехидцей:

– Наверное, хотел сказать, почему не закричала, когда ты его завалил?

Я растерялся, не зная как реагировать. Лида сняла с головы очки, положила их на стол, убрала рукой непослушные пряди со лба, и, посмотрев в окно, вдруг заговорила зло и нервно:

– Собаке собачья смерть. Мы с ним прожили год, вернее сказать эта мразь приходила трахать, бить и унижать меня в течение года. В том дворе он снимал однушку, в которой я сидела как собачка на цепи. Только в магазин, парикмахерскую и обратно.

– Почему терпела? Нашла бы другого, нормального, ты же красивая девчонка!

– Почему? Ты серьёзно?! Этот рецидивист сразу сказал, что убьёт, если рыпнусь. Он не шутил, у него три «ходки», подчинять людей умеет, уж поверь. Познакомилась по глупости, ну а потом и не заметила, как стало поздно права качать.

Она немного успокоилась, облизнула губы, от чего розовая помада стала чуть ярче.

– Понятно, а что конкретно видела той ночью?

– Всё. Как сзади бил ножом в горло и спину, как убегал, как Витя Малой с каким-то хмырём побежали за тобой, как он лежал в кровище. Потом «скорая», менты, допрос… Витька и второго сразу приняли и держат до сих пор. Я под подпиской, как свидетель.

– Что рассказала?

– Почти правду. Дескать, стояла далеко, у подъезда, уткнувшись в айфон. Костя отошёл позвонить, я, типа, услышав шум, подбежала. Сколько ни давили, говорила одно и то же: видела мельком фигуру, убегающую к парку. Без всяких примет.

– А с блатными как?

– Звонил один, другом Кости представился. Я ему всё в точности, как ментам, объяснила. Он сказал, что они во всём разберутся, а Костю повезут хоронить в его родное село.

В подъезде глухо хлопнула дверь, и сразу загудел дремавший лифт – кто-то начинал свой рабочий день.

– Хорошо, но почему ты меня не сдала? И вообще, с какой целью пришла?

– Ты веришь в Бога? По-настоящему, всем сердцем? – вдруг спросила Лида.

– Не знаю. Есть, конечно, вселенский разум.

– Понятно, разум. А теперь послушай: последние месяцы я постоянно молила Всевышнего об избавлении. Поначалу просила, чтобы этот гад ушёл к другой, попал в тюрьму, пропал без вести. Но потом взывала только об одном – смерти. Я не просто верила, я точно знала, что рано или поздно Бог услышит мои молитвы. Наконец, возмездие свершилось, и пришло оно через тебя, Олежек. Пойми, заложить тебя ментам или бандитам, значит гневить Создателя, поэтому будь спокоен.

Пока я переваривал сказанное, мой взгляд привлекли солнцезащитные очки, лежащие на столе.

– Привыкла к ним, следы от побоев не переводились.

– Допустим, всё так, как говоришь, – переведя взгляд на Лиду, сказал я, – но от меня-то что теперь, когда ты свободна, надо?

– Костя хранил в нашей квартирке большую сумму, точнее сказать прятал её. От кого и почему не знаю, но в упомянутом мною разговоре по телефону его знакомый заявил, что Костя не вернул серьёзным людям большой кредит и посоветовал мне вспомнить всё, что я видела и слышала. Думаю, они не шутят и будут их искать.

– Отдай скорее и живи спокойно!

– Лесом идут! Там хоть не миллионы долларов, но мне вполне хватит, чтобы уехать и жить нормально.

– Дура! – вспылил я. – Спокойствие ни за какое бабло не купишь! Да и найдут они тебя.

– Тише, не нервничай, – осадила меня Лида. – Эти тупые скоты даже свой член в штанах не найдут.

Она встала с кресла и потянулась, разведя руки в стороны, от чего её внушительные груди приняли конкретные очертания. Немного походив по комнате туда-сюда в качестве разминки, девушка поймала мой масляный взгляд на своих широких бёдрах, туго обтянутых джинсами.

– Не отвлекайся и слушай внимательно. Денег теперь там нет. Я ночью, перед тем как приехать сюда, увезла их в другое место. Но оно ненадёжное, поэтому придётся спрятать их у тебя. Временно, конечно.

– Где дверь знаешь? Захлопни с той стороны! – заорал я со злостью. – Хочешь, чтобы меня грохнули?!

– У тебя выбор, что ли есть? Ты убил человека, а то, что он поддонок, никого не интересует. И не бойся, никто никого не грохнет, потому что никто ничего не узнает.

Я понял, что оказался в ловушке. Мозг, как поисковая система с багами, начал лихорадочно искать пути выхода, но не находил. Ясно было одно: она меня элементарно шантажировала и ни капли не боялась, понимая моё уязвимое положение и неспособность сказать твёрдое «нет».

«А ведь говорила, не сдаст ни за что, впаривала про гнев Бога, шизофреничка», – раздражённо думал я.

И тут ко мне вернулось то спасительное и желанное состояние, благодаря которому я вновь стал смотреть на себя и ситуацию так, как увлечённый зритель наблюдает за поворотами сюжета театральной постановки. Исчез драматизм, осталась заинтересованность постороннего и уверенность в благоприятном исходе. Я неожиданно для самого себя спокойно поинтересовался:

– Ну, привезёшь ты кэш сюда, ладно, а дальше какие планы?

– Будем поглядеть, не знаю пока, хотя… – Лида задумчиво посмотрела в окно.

– Что же это за сумма, ради которой ты рискуешь своей и моей жизнью?

– Более семи лямов в рублях.

И тут я, неожиданно для самого себя, прикрыв глаза и жестикулируя правой рукой, пустился в пространные рассуждения, сдобренные морализаторством, убеждая её в том, что она молода, что вся жизнь впереди, можно учиться, делать карьеру, выйти замуж, уехать за границу, родить ребёнка. Меня несло, как Остапа, как подвыпившего на корпоративе графомана. Окончательно войдя в роль старшего наставника, я стал уверять, что деньги эти грязные, кровавые, полученные, скорее всего, от сбыта наркотиков и мошенничества с квартирами пенсионеров, да и, честно сказать, не такие уж большие. Наслаждаясь своим красноречием и позой, я неожиданно услышал звуки слива воды в унитазе. Лида была в уборной.

Войдя в комнату через минуту, она сообщила командным тоном:

– Вернусь к обеду, будь дома. Один.

– Есть, мой генерал! – отчеканил я.

Когда дверь захлопнулась, у меня хватило духу позвонить жене и, передав привет Антонине Ивановне пьяненьким голосом сообщить, что всё в порядке и волноваться совершенно не о чем, так как моё окончательное отрезвление не за горами. Не дослушав до конца трескотню своего непутёвого спутника жизни, она прервала связь. На это и был расчёт – возвращаться ко мне ей рано, но и сильно волноваться тоже ни к чему. За годы совместной жизни у нас уже сложилось негласное правило: пока слёзно не извинюсь и не взмолюсь о пощаде, возвращения не будет.

Выйдя на балкон, я подумал, что временами жизнь фантастичнее самого смелого вымысла, и расскажи я кому-нибудь о моих злоключениях и невероятных совпадениях, судя по всему, был бы поднят на смех, как краснобай почище барона Мюнхгаузена. Видимо, из-за упавшего откуда-то сверху на газон спичечного коробка мне вспомнился близкий друг Дима, выбросившийся несколько лет назад из окна девятого этажа. Я всегда боялся высоты и не мог представить ту грань, за которой человек утрачивает врождённое чувство страха, являя могучую силу ужасных обстоятельств, способных подавить инстинкт самосохранения. Сторонний наблюдатель всегда видит лишь мотивы, приводящие несчастного к роковому решению, но не хочет понять, что они лишь спусковые крючки, запускающие процесс разрушения воли к жизни. Ну, задолжал Димка денег, ну разругался с подругой, ну не сдал пару зачётов в институте. И что? Разве это смертный приговор! Всё, как мне тогда казалось, поправимо. Но не тут-то было: сначала выпил уксусной кислоты, получив ожог полости рта и пищевода. Выжил. Лечился стационарно и амбулаторно, три раза в неделю ходил на приём к психиатру, принимал огромное количество медикаментов. Однако воля к жизни уже была надломлена. Это неуловимо чувствовалось при общении, будто человек расстроен из-за опоздания на свой поезд в иной мир и теперь ожидает другого, следующего в том же направлении. В последнем телефонном разговоре Димка несколько раз повторил загадочную для меня фразу: «Ты был прав, ничего изменить невозможно», а через два дня пришёл его состав.

Приближался полдень, а я продолжал наслаждаться бездельем. Зашёл на видеохостинг Ютуб, бегло просмотрел ролик очередного мошенника, гарантировавшего лёгкий и стабильный доход, стоило только приобрести его курс о заработоке в интернете. От рвущихся ввысь диаграмм и графиков, падающих с неба золотых монет, дорогих авто с пачками ассигнаций в багажнике нестерпимо захотелось лирики. Набрав в поисковике слово «поэзия», я быстро нашёл видео с известным актёром, читающим поэму Есенина «Чёрный человек», и послушал любимый отрывок:

Ночь морозная.

Тих покой перекрестка.

Я один у окошка,

Ни гостя, ни друга не жду.

Вся равнина покрыта

Сыпучей и мягкой известкой,

И деревья, как всадники,

Съехались в нашем саду.

Где-то плачет

Ночная зловещая птица.

Деревянные всадники

Сеют копытливый стук.

Вот опять этот черный

На кресло мое садится,

Приподняв свой цилиндр

И откинув небрежно сюртук»

Нажав на паузу, подумал о том, что не оборви Сергей Александрович свою жизнь в тридцать лет, проживи ещё год, а лучше два, сколько бы шедевров пополнили сокровищницу русской поэзии! Звук дверного звонка вернул меня с небес на землю. Вернулась Лида.

– Дверь домофона была открыта, – сообщила она буднично, опуская на пол большую чёрную спортивную сумку с белым логотипом «Найк» и зелёный полиэтиленовый пакет. – Проголодался?

Ничего не ответив, я потянулся к сумке, но Лида больно ударила меня по рукам:

– Не лезь! Пакет на кухню отнеси.

Послушно, как лакей, я пошел на кухню, достал из пакета поллитровую банку «Хайнекен», упаковку спагетти, охлажденный бекон в лотке, сливки и сыр.

– Пиво попей, а я обед на скорую руку сварганю, – сказала она, уже споласкивая руки над раковиной.

– Сумка где?

– Под диваном. Не трогай её, спокойнее будешь.

Взяв пиво, я вернулся в комнату и лёг на ложе, под которым, если верить, лежали миллионы. Пусть не долларов или евро, но всё-таки миллионы. Открыл банку и сделал большой жадный глоток. Через минуту похорошело, пенный напиток мягко лёг «на старые дрожжи» и творил чудеса. Из кухни донеслись звуки жарки, будоражащий аппетит запах медленно наполнял комнату. Глаза стали слипаться от недосыпа и сладкой неги. Повернувшись на правый бок, я бросил взгляд в сторону прихожей и ясно увидел высокую мужскую фигуру, юркнувшую в спальню. Чувствуя бешеный ритм сердца, тихо встал, вытащил из канцелярской подставки на компьютерном столе ножницы, потом потянулся за гантелей. Тело вдруг сделалось ватным, пол начал уходить из-под ног, воздуха не хватало. «В пиво что-то подмешали», – понял я и, опираясь о стены, ринулся в прихожую, в надежде выскочить на лестничную клетку. Чья-то твёрдая рука сзади обхватила моё горло, из кухни раздался истерический смех, я стал задыхаться и… открыл глаза. Настенные часы показывали без четверти два пополудни, с улицы доносились детские голоса, по потолку приглушённо ухали басы музыкальных колонок. Ткань кошмарного сновидения быстро распадалась, уступая место радостному облегчению. Сев на диване, я задел ногой пустую банку «Хайнекен», валявшуюся на полу, провёл ладонью по спутанным волосам ото лба до затылка, и окончательно проснувшись, пошёл умываться.

Из ванной комнаты доносилось монотонное журчание. Приоткрыв дверь, я увидел стоящую под душем Лиду. Ниспадающие струйки воды облепили её лицо мокрыми волосами, убегая стремительными ручейками вниз по нежной шее и высоким грудям с алыми сосками. Сливаясь в причудливые узоры на животе, они замедлялись в пышном чёрном кустарнике между ног, чтобы упасть с него крупными каплями на дно ванны, где потерять свою индивидуальность. Глаза девушки были закрыты, а я, пуская слюни, смотрел, не в силах отвести взгляд. Поворачиваясь ко мне спиной, Лида уронила с бортика ванны себе под ноги флакон шампуня и кусочек мыла. Потянувшись за ними, она наклонилась, взметнув вверх крутые бедра и крупные персики ягодиц, темнота между которыми блеснула большой розовой щелью. Картина стала весьма неприличной. Чувствуя давление в джинсах, я неожиданного для самого себя бросил нелепую фразу:

– Мне бы умыться.

Лида резко выпрямилась, встав ко мне боком, прикрыв одной рукой груди, а другой низ живота.

– Совсем оборзел!? – вскрикнула она гневно, посмотрев на меня блестящими чёрными глазами.

– Извини, конечно…

Но, не дав мне закончить, она запустила в мою сторону обмылок. Я смог увернуться и успеть закрыть дверь, принявшую на себя удар полетевшего следом флакона с шампунем.

Вернувшись в комнату и сделав несколько силовых упражнений для снятия напряжения, я вытащил из-под дивана сумку, но открывать её не стал. Какая, в сущности, для меня была разница, сколько в ней денег и есть ли они там? Я совершил тяжкое преступление, и теперь расплачиваюсь своим бесправным положением. Самое ужасное, что, скорее всего, это лишь начало, прелюдия к более мрачным последствиям.

– Обедать! – донёсся голос Лиды.

В тарелках на кухонном столе аппетитно дымились перемешанные с соусом и обжаренным беконом две горки спагетти, посыпанные натёртым сыром.

– Паста Карбонара, – улыбаясь, сказала новая хозяйка, добавив словечко «типа».

– Карбонара это чудесно. Может, выпьем сначала?

– Только одну, хорошо? А я пас.

Лида по-хозяйски достала из холодильника бутылку и полезла в шкафчик за рюмкой. На ней была лишь коротенькая бежевая футболка, из-под которой то и дело маняще белели трусики.

Выпив холодную водку, я стал вкушать обед, наматывая макароны на вилку. Спустя пару минут мне, невзирая на протесты, удалось опрокинуть в себя ещё одну рюмку, после чего бутылка исчезла со стола. В завершении трапезы Лида как бы вскользь поинтересовалась: