Бежит к рассвету река

Лида в сердцах сбросила звонок, скорее автоматически, нежели сознательно, не дав Евгению сказать слова в ответ. Мгновение спустя она уже жалела о своём эмоциональном поступке, надеясь, что он перезвонит. Однако телефон молчал, и девушку постепенно охватило гнетущее чувство одиночества вместе с пониманием того, что голос Жени она, вероятно, больше никогда не услышит.

«Как я могу злиться на человека, который сделал для меня что-то хорошее, выручил, можно сказать, пусть ненадолго, – подумала Лида, вновь положив голову на подушку и всматриваясь в игру уличного света на потолке тёмной комнаты. – Ему сейчас намного хуже, чем мне. Если, конечно, он правду сказал. А он, безусловно, сказал чистую правду, – девушка попыталась представить, что сейчас чувствует подбадривавший её всю дорогу Евгений, вынужденный теперь скрываться, и заплакала от пронзившей сердце жалости. – И ведь до последнего нёс оптимистическую пургу, болван безмозглый! Но самое страшное, что он, прожив половину своей жизни, продолжал в неё верить! Наверняка считал себя обречённым на успех и потому лез на рожон, что не могло ничем хорошим закончиться. Неужели и после случившегося он продолжит заблуждаться, гоняясь за миражами, рискуя жизнью? Хочется думать, что Женя всё-таки извлечёт урок из всего произошедшего. А если этого не случится, то пусть пеняет на себя! В следующий раз удрать, роняя тапки, просто-напросто не успеет!».

Лида поймала себя на том, что мысли о Евгении оставляют после себя неприятный осадок, и она неосознанно старается отогнать их. Ей всегда было тяжело думать о попавших в беду людях из-за обострённого чувства эмпатии, которое временами полностью исчезало самым удивительным образом. Девушка закрыла глаза и мысленно перенеслась в зал ожидания автовокзала за минуту до того, как впервые увидела Женю, стараясь припомнить незначительные детали того дня и по возможности воскресить утраченное ощущение драйва.

«Похоже, я гналась не столько за деньгами и личным благополучием, сколько за головокружительным чувством полёта, которое иногда возникало во мне, – размышляла Лида. – Если разобраться, поставленные цели чаще приносили тревоги, опасения и разочарования, сводя на нет любое хорошее переживание. Не разумнее ли поискать другой способ время от времени получать положительные эмоции, раз уж я впала в зависимость от них? Как ни крути, но именно коньяк навёл меня на эту мысль, хотя алкоголь с наркотой не решение вопроса, потому что сами быстро становятся источником проблем. Хорошо бы научиться испытывать беспричинное счастье в любых обстоятельствах без всякого допинга».

Подобные мысли терзали её без перерыва, поэтому уснуть после Жениного звонка представлялось невозможным. Лида встала, взяла со столика радиоприёмник и сразу плюхнулась обратно в кровать, успев почувствовать на голых ногах лёгкое дуновение сквозняка. Включив древний аппарат, она без всякой цели стала крутить ручку настройки, перескакивая с одной музыкальной станции на другую. Когда стрелка приблизилась к краю шкалы, динамик взревел пронзительным гулом помех, из которых, будто из бушующего океана, вынырнул женский голос диктора. Ведущая передачи говорила на незнакомом языке с повествовательной интонацией, изредка прерываясь на музыкальную заставку в каком-то восточном стиле. Некоторое время Лида заворожёно слушала диковинную речь, гипнотическое воздействие которой заключалось в отсутствии смысловой нагрузки. Она представила себя, пытающуюся донести до кого-то свои мысли и подумала, что её усилия подчас имеют тот же результат, несмотря на единый с собеседником язык общения. «Понимание зависит не от знакомых или незнакомых слов, а от желания услышать в них лишь ту правду и соответствующую ей картину мира, которая худо-бедно примиряет человека с действительностью и даёт надежду на лучшее. Если при помощи доводов ломать эту устоявшуюся картину из лучших побуждений, у слушателя включается защитная программа, делающая твои слова бессмысленными для его восприятия. А тебя самого врагом или опасным сумасшедшим, которого впору спасать. Такой я была для Евгения, да и для большинства остальных. Как, впрочем, они для меня. К чему словесные потоки, к чему доводы, красочные описания, личные примеры, если всё определяется ниспосланным свыше пониманием и смирением? Голос диктора радио мне приятен, потому что не испорчен каким-нибудь глупым морализаторским смыслом. Лучше представлять, как женщина говорит о сюрпризах погоды, встрече старых друзей, строительстве нового храма неведомой религии или секретах национальной кухни. Отвлечённые темы меньше волнуют и воспринимаются гораздо легче. Но как только затрагивается сформированный образ себя, куда входит внешность, набор взглядов, привычный стиль жизни, моментально активируется защитная программа, не позволяющая принять другую точку зрения. Этот образ себя я всегда защищала отчаянно, как что-то самое сокровенное. Была готова драться за него, рвать зубами каждого подвергающего сомнению его идеальные черты, а теперь, оглядываясь назад, стала замечать, насколько он непостоянен. То ли благодаря этому открывшемуся непостоянству придуманного образа, то ли потому, что я успела прочувствовать вкус жизни без свода заскорузлых правил, мне стало легче дышать и моё самолюбие стало сложнее уязвить. Ничто теперь не в силах по-настоящему огорчить или напугать такую стервозную девку, какой я стала. Как, правда, и осчастливить по-настоящему. Врать себе не буду, современного принца Эоггея я бы дожидалась, сколько потребуется, если бы знала о его существовании, – Лида криво улыбнулась. – Только, похоже, беда с ним приключилась в Совином лесу, или король Ларнар увёз его на турнир в соседнее Королевство Красных Башен, где пятнадцатилетняя принцесса Перея, младшая и лучшая из дочерей королевы Флои, опоила его напитком из весенних плодов вечно юного древа Сладострастия. А может волшебный пергамент Фараха помутил принцу рассудок и он вновь поскакал пировать к барону Грюфару вместе с рыцарем Галаксом и дюжиной служанок. От молодого богатого без пяти минут властелина Королевства Семи Озёр не мудрено ожидать самых неординарных поступков. Что до простолюдинов, типа убежавшего от ножей разбойников Эжена, то они буквально заражают окружающих своими бедами, которые только множатся вопреки благородным устремлениям. К тому же отсутствие голубых кровей заставляет их искать самоутверждения, на чём они ломают зубы и становятся презренными псами, вроде Максима, – подытожила она и тяжело вздохнула».

К утру, когда казалось, что хоровод мыслей полностью взял власть над сознанием, её вдруг резко склонило в сон, будто незримый врач сделал незаметное впрыскивание спасительной дозы снотворного. Однако спать пришлось недолго. Когда скудная обстановка комнатки озарилась первыми рассветными лучами, в дверь настойчиво постучали. Тут же проснувшаяся Лида поначалу решила затаиться, но настойчивый стук повторился несколько раз. Пришлось встать, подойти к двери и грубо поинтересоваться, какому барану приспичило биться рогами в дверь её каморки в столь ранний час. В ответ из коридора интеллигентный мужской голос сообщил, что он Владимир, друг Евгения с института, и ему крайне необходимо поговорить с ней тет-а-тет. Не расспрашивая визитёра о том, как он узнал её адрес, Лида быстро оделась, глянула на себя в зеркало и открыла дверь незнакомцу. Щуплый молодой мужчина в наглухо застёгнутой тёмно-синей демисезонной куртке, без единого слова вошёл в комнату, закрыл за собой дверь, не снимая обуви, подошёл к столику и опустился на протяжно скрипнувший стул. Его узкое рябое лицо с крючковатым носом, изломанной линией бровей и зачёсанными назад остатками волос, казалось, могло принадлежать лишь человеку, который в принципе не мог принести добрую весть. К тому же от него заметно несло перегаром, а мерно перемалываемая челюстями мятная жвачка, призванная это замаскировать, сразу создала неуловимую атмосферу недоверия.

– Послушайте, Лида, – начал незваный гость таким тоном, словно продолжал прерванный секундой ранее разговор. – Женька мне уже успел о вас кое-что рассказать, точнее о вашей красоте, и я вижу, что он не преувеличивал.

«Значит, болтун твой Женя, как баба. Сразу заметила в нём этот талант», – подумала Лида.

– Жаль только, что привело сюда меня менее приятное обстоятельство.

– Он и адрес мой вам сразу сообщил?

– Нет, конечно. Женька рассказал только о том, что нашёл вам временный приют, и мне сразу стало понятно, о чём речь. Я не раз бывал с ним в этом общежитии, даже в этой комнате, во время учёбы и позже, когда он приезжал в город, чтобы не стеснять мою жену с ребёнком.

– Понятно. Но зачем вам я понадобилась?

– Как, наверняка, тебе известно, – перешёл он на «ты». – Евгений скрылся в неизвестном направлении. Кстати, знаешь, как это произошло? Мы вместе с ним вели переговоры по реструктуризации нашего долга с представителем кредиторов в одном из ресторанов. Признаюсь, было тяжело, на уступки нам идти никто не хотел. В какой-то момент вопрос встал ребром, и нам надо было проявить решительность, рискнув всем своим имуществом.

– Квартиру заложить?

– Если бы только. И вот, представляешь, он, втянувший меня в этот провальный проект и всю дорогу убеждавший действовать смелее, отлучается на минуту в туалет и исчезает в самый драматический момент разговора, когда ещё можно было пройти по краю.

Владимир прикрыл глаза и замолчал, словно заново прокручивал в голове события прошедшей ночи и возможные их с Евгением совместные шаги. А может, он просто не мог переварить случившееся или боролся с приступом похмельной тошноты. Вскоре Владимир открыл глаза, взял со столика грушу, посмотрел на неё внимательно, будто вспоминая название забытого фрукта, положил на прежнее место и продолжил:

– А теперь слушай меня очень, очень внимательно и войди в моё положение. После подлого поступка Женьки, который и втянул меня в эту авантюру, я попал на такие деньги, что боюсь уже не за себя, а за жену и сына. Ему-то что, собрал чемодан и ищи-свищи. А я такую роскошь позволить себе не могу, поскольку живу ради своей семьи.

– Сочувствую, но объясните, причём здесь я?

– Странно. А Женька нахваливал твою проницательность. Неужели и здесь врал?

– Слушай, давай ближе к делу. Я не психотерапевт и вряд ли помогу советом, тем более деньгами.

– Ты можешь помочь, если вспомнишь о своей совести. Я ведь давно знаю Женькину натуру, и сразу, в первый день его приезда ко мне, понял, что он втрескался в тебя по уши. А он ни за что не бросит объекта своей страсти, пока полностью им не насытится. Есть у него такая особенность. Ни за что и никогда! Даже если ему будет грозить смерть!

– Надо же, как романтично, – хмыкнула она. – Но не мой случай, как выяснилось.

– Сейчас не время кривляться! На кону здоровье и жизнь ни в чём не повинных людей! – вдруг заорал он. – Объясни мне чётко и ясно, где вы с Евгением условились встретиться? Когда он должен тебе позвонить? В каком, предположительно, районе города его лежбище? Если поможешь найти своего красавчика ничего ужасного с ним не случиться, обещаю. Если же нет, пеняй на себя! Могу и бандитам тебя сдать хоть сейчас!

Понявшая, наконец, чего от неё добивается этот щуплый мужичок, Лида неожиданно для себя рассмеялась в голос. Настолько комичным показался ей учинённый допрос и угрозы из его уст. Но мгновение спустя она сообразила, какую опасность представляет живое существо, вынужденное защищать самое ценное из того, что у него осталось.

– Я, Вовчик, тебя прекрасно понимаю, но помочь не могу, – произнесла она презрительно-спокойно, подчёркивая всем видом свою невозмутимость. – Совесть у меня, вроде бы, пока жива. Поэтому она заставляет сказать тебе чистую правду, которая заключается в том, что я знать не знаю, ведать не ведаю, где находится твой бизнес-партнёр Евгений. Никаких встреч у нас не запланировано, в его тайные планы, к счастью, я не посвящена.

После этих слов Владимир прекратил жевательные движения челюстями и скривил бледные губы, словно жвачка разрушила пломбу и причинила боль. Лицо побледнело и ещё более сузилось, а созвездия оспин со щербинками на щеках стали казаться зловещими татуированными узорами.

– Всё ты знаешь и всё мне расскажешь, шалава малолетняя! – злобно просипел он, поднимаясь со стула. – Думаешь, у меня силёнок не хватит с лошадью толстозадой справиться, или надеешься на мою порядочность? Напрасно. Я для тебя намного хуже тех бандюков, которым задолжал. Их ты сможешь, скорее всего, убедить в своём полном неведении и отделаешься испугом. Но со мной такой вариант не пройдёт, поскольку я слишком хорошо знаю Женечку, и ставки для меня, в отличие от них, слишком высоки.

– Пытать будешь? Кожаной плёткой бить? Или своим мужским обаянием возьмёшь? Боюсь, не устою перед твоими чарами, – говоря это, она подошла к нему, томно взглянула в его водянистые глаза и эротично прикусила губами кончик пряди своих волос.

Не ожидая от неё столь дерзкого поведения, он машинально отпрянул, замялся и отвёл в сторону глаза.

– Отойди от меня! – взвизгнул он как баба мгновение спустя. – Заразишь ещё чем-нибудь.

– А ты собрался силой выбивать из меня информацию и чистеньким остаться? Не надейся, Вова! Странно, как вам с Женей вообще поверили и какой-то кредит дали. Вы же на два шага вперёд не видите! Точнее, дальше собственного носа! Евгений точно такой же трус, как и ты. Неужели сразу не понял этого, когда искал его на ресторанных унитазах? Он спасает, прежде всего, себя, свою шкуру и не будет из-за меня или кого-либо другого серьёзно рисковать. Мой тебе совет: пиши заявление в полицию, объявляй себя банкротом, увози семью подальше и не вздумай прикасаться ко мне. Если сейчас выкинешь какую-нибудь глупость, тогда из жертвы сам превратишься в преступника и попадёшь в ловушку, из которой семье уже точно не поможешь, да и сам в ней сгинешь.

Сказанное Лидой попало точно в цель. Владимир сник, вновь опустился на стул и нервно застучал пальцами по столику. Он понял, что взять на испуг такую девушку ему не по зубам, к тому же её слова о банальной человеческой трусости старого друга были чистой правдой, как ни крути. Смелость Евгения, зачастую, была показной и имела свои пределы, как у всякой психически здоровой личности.

– Где же ты всё это время была, такая молодая да мудрая? Встреть тебя Женька пораньше, может, сумела бы вправить ему мозги и уберечь от беды, – сказал он задумчиво и сокрушённо, будто подводил печальный итог жизни.

– Неплохой ты человек, Володя, но уж больно наивный. Все мои советы Женька принимал бы в штыки, и нашим скандалам не было бы конца. Он смог бы, наверное, убедить даже меня в своей правоте не мытьём так катаньем. Тогда в вашей дырявой лодке оказалась бы ещё и я, что резко снизило бы её плавучесть. Ведь та агрессивная глупость, которую исповедовал Женя, очень привлекательна на первый взгляд. Она быстро завладевает сознанием, дарит обманчивое чувство реализации, но в итоге приносит ядовитые плоды.

– Зачем усложнять? Он тупо хотел поднять бабла, как любой нормальный мужик, вот и всё.

Даже теперь незваный гость пытался выгородить своего друга, что явно говорило в его пользу. Лида не стала оспаривать утверждение Владимира, не желая впустую тратить силы на бессмысленные разъяснения и препирательства с нулевым результатом. Вместо этого она поймала себя на том, что где-то в глубине чувствует некий подъём, с тех пор как узнала о бегстве Евгения. А неожиданный визит загнанного в угол, преданного и раздавленного Владимира только усилил это ощущение. Вспомнилась Надежда Николаевна, говорившая ей о подобном эффекте при созерцании несчастий других людей, особенно когда сам находишься в незавидном положении. Никаких угрызений совести по этому поводу Лида не испытывала, напротив, ей нравилась такая реальность, где всё вокруг рушилось, а она худо-бедно продолжала оставаться на плаву. Основное правило здесь заключалось в том, чтобы поменьше обращать внимания на более расторопных, успешных и удачливых, но этого почти никогда не удавалось сделать, если в поле зрения появлялись такие люди. Теперь она, наконец, поняла причину своего плохо скрываемого раздражения, когда натыкалась в интернете на ролики о райской жизни популярных звёзд. «Будь моя воля, я окружила бы себя хорошими, добрыми, но несчастными людьми, – фантазировала Лида. – Помогала бы им, как могла, утешала бы словом и чувствовала бы себя при этом не самым никчемным и пропащим человеком. Читала я про принца Гаутаму, которого родители окружили во дворце здоровыми, молодыми, сытыми людьми, лишь бы их сын представления не имел о горе, старости и смерти. Большей глупости сложно придумать! От дряхления и несчастий прятаться так же бессмысленно, как идти против самой природы. Нет! Надо было окружить принца самыми больными и несчастными бедняками, на фоне которых он до конца своих дней чувствовал бы себя полубогом на своём троне! А слуги, нищие и больные лучше остальных знают, что счастья на всех не хватает, и были бы ему по гроб жизни благодарны за сносную жизнь при дворе».

Зазвонил лежащий на столике телефон Лиды.

– Это он, точно он! – воскликнул Владимир, почему-то шёпотом.

– Угомонись, клоун несчастный! Нечего мне скрывать от тебя, – ответила она и демонстративно включила громкую связь.

Заработавший на полную мощность динамик издал неразборчивые обрывки слов, безжалостно изуродованные прерывающейся связью. Тем не менее, по интонации и тембру голоса Лида поняла, что говорит Женя. В ту же секунду Владимир поднёс указательный палец к губам, требуя от девушки соблюдать тишину. Лида не обратила на его жест никакого внимания и стояла в оцепенении, застигнутая врасплох неожиданным развитием событий. Некоторое время из трубки доносились щелчки и ритмичное потрескивание, напоминающие звук старой виниловой пластинки. В какой-то момент напряжённое молчание стало невыносимым, руки Владимира и Лиды синхронно потянулись к телефону и в этот миг голос Жени с трогательной теплотой произнёс:

– Не бросай трубку, солнце, прошу.

– Зачем ты звонишь!? Уехал, так уехал! – вырвался пронизанный болью крик Лиды.

– Ну, ну, солнышко, прекрати дуться на меня. Ночью я был на измене, нервничал, неверно формулировал свои мысли. Прости, пожалуйста. Я звоню сказать, что очень люблю тебя и не хочу потерять. Слышишь меня, Лидочка?

– Слышу, – ответила девушка, чувствуя, как наворачиваются слёзы.

– Вот и прекрасно. Теперь слушай ещё внимательнее. Скоро я за тобой приеду и заберу с собой в уютное гнёздышко. Первое время нуждаться не будем. Потом что-нибудь придумаю. Положись на меня, свою девушку я всегда смогу обеспечить, – он говорил отрывисто и чётко, как командующий перед строем. – Постарайся ещё сутки из общежития никуда не отлучаться. Собери всё самое необходимое и будь на низком старте. Ориентировочно послезавтра я буду в городе. Надеюсь, всё пройдёт гладко, и мы исчезнем незаметно. И ещё, очень важная деталь моего плана, которую я рискну сообщить тебе по телефону…

– Замолчи! Замолчи! Нас слушают! Уезжай подальше без меня! – прервав его, закричала Лида и сбросила звонок.

Не ожидавший такого развития событий Владимир, схватил телефон и, выпучив глаза, некоторое время ошалело таращился в его экран, словно прочитал на нём точную дату своей смерти.

– Ты что натворила, дура полоумная!? Похоже, не понимаешь! Так я тебе объясню! – он покраснел и задыхался от переполнявшей его злобы. – С этой секунды, тварь, ты все долги своего кобеля на себя повесила! Поняла?

– Пошёл вон, урод! – бросила ему девушка, глотая слёзы. – Быстро!

Кинувшись к нему, как бешеная кошка, она вцепилась одной рукой в воротник куртки, а другой в сальные волосы и с силой потащила его к двери. Застигнутый врасплох, он вскрикнул от боли, согнулся дугой и послушно сделал несколько шагов к выходу. Когда Лида отцепила руку от куртки, чтобы достать до дверной ручки, Владимир резко выпрямился, высвободил голову и отбежал от двери вглубь комнаты.

Мразь, сучка драная! – прошипел он, сплёвывая на пол жёлтую пенистую слюну. – Прибью, тварь! Закопаю! Удавлю! – заходился он, переходя на крик и сжимая сухонькие кулачки.

Не до конца понимая, что делает, девушка машинально схватила за горлышко стоявшую на полу у стены пустую бутылку из-под коньяка и запустила прозрачную гранату во Владимира. Он поздно среагировал, но на его счастье снаряд с бардовой этикеткой пролетел в сантиметре над черепом и врезался в оконное стекло, водопад осколков которого с весёлым звоном обрушился на пол. С минуту оба стояли как вкопанные, словно осознавая новый расклад в их схватке. Вместе с холодным ветром с улицы в комнату ворвались недовольные женские возгласы, в которых вперемешку с нецензурной бранью явственно слышались фразы «звоните в полицию», «второй этаж», «наркоманский притон». Выйдя из оцепенения Владимир, сунул её телефон в карман своей куртки, ещё раз харкнул на пол вязкой слюной, похожей на слизь, прошёл, не поднимая глаз, мимо стоящей как каменное изваяние девушки и захлопнул за собой входную дверь. Лида продолжала стоять одна посреди комнаты, ощущая мелкую нервную дрожь в гордо сложенных на груди руках, на которые падали крупные капли тёплых слёз. Мысленно она проклинала Евгения, его трусливое бегство и недавний звонок, проклинала лихорадочно ищущего спасения Владимира, хотя в глубине души даже сочувствовала ему. Но больше всего Лида проклинала свою судьбу, которая давала ей надежду лишь для того, чтобы вскоре отнять. Ей уже совсем не хотелось встретиться взглядом с молодым принцем посреди людской толчеи как в любимой сказке детства. Сейчас она, скорее, предпочла бы осушить бокал приготовленного чёрным магом Фарахом бальзама забвения, чтобы проснуться через триста лет среди будущих поколений древнего Королевства Семи Озёр и начать постигать изменившуюся жизнь, начисто позабыв прошлую.

Глава VII

Про меня можно было сказать, что последние дни отпуска догуливал совсем другой человек, чем тот, который в него уходил. Вернее, та личность, которая так радовалась возможности наслаждаться какое-то время бездельем, выпивкой, интересным общением, острыми ситуациями, которая так жаждала варварского азарта жизни, стала исчезать, уступая место чистому созерцанию текущих событий и удовлетворённому принятию любого их хитросплетения. Строго говоря, личность стала растворяться именно тогда, когда шаблоны прошлого перестали быть актуальны в настоящем, а сама память о прожитых годах из чего-то значимого и неоспоримого превратилась только в одну из историй, встав в один ряд с многочисленными увиденными на экране или прочитанными в книгах. Картина будущего, вечно будоражащая воображение то пугающими, то обнадёживающими образами перестала существовать совсем, иссушив на корню ветвистое дерево всевозможных страхов, тревог и опасений. Просыпаясь по утрам, я мог теперь позволить роскошь не вспоминать прошедший день, коря себя за сопутствующие ему неизбежные промахи и упущения. А желание с началом нового дня искать во внешнем мире приключения на свою голову, пытаясь унять ими животный и интеллектуальный зуд разумного хищника, утихло так же незаметно, как улетучивается страсть в отношениях вчерашних любовников. Вместе с тем меня переполняла любовь в новом качестве, не романтическая или чувственная, а её неизведанная ранее ипостась вселенского потока, льющегося во все стороны, но не имеющего приоритетного направления. Я любил себя, точнее свою вечную сущность и понимал, что она окружает меня повсюду, чуть прикрытая разнообразными именами и формами. Всякое переживание стало желанным, а видимые объекты приняли идеальную форму. Сказочная атмосфера ночных сновидений тёплым течением впадала в повседневные хлопоты, пропитывая ароматом волшебства часы бодрствования. Каждый человек сделался родным и неповторимым, даже если он был другого мнения на свой счёт. Мне не удалось бы ранее испытать тысячной доли такой радости, беззаботности и спокойствия, выйди я хоть в десятилетний отпуск с сохранением заработной платы и места работы.

Пятничный вечер согревал сухим теплом наконец-то включенного отопления, дымящейся чашкой крепкого чая и привычным мерцанием бубнящего телевизора. Приподнятое настроение Ольги из-за окончания рабочей недели способствовало её ленивому обмену со мной необязательными фразами. Сколько наших пятниц, проведённых вдвоём и похожих одна на другую, умчалось из обыденности в вечность – не сосчитать. Но всё равно загадочным образом каждая воспринималась как маленький негласный праздник.

– Давай сходим завтра на премьерный показ нового фильма режиссёра Марани, – между прочим, сказала жена. – Фестиваль авторского кино сегодня стартует в «Художественном». Афиши по всему городу, если заметил.

– Хорошая картина? – спросил я зачем-то и, не дожидаясь ответа, согласился. – Почему бы и нет? Обязательно пойдём.

– Странно. Я ожидала услышать ёрничанье, в лучшем случае снисходительную иронию по поводу моей затеи.

– Всё течёт, всё меняется. Я и есть это самое «всё».