Полная версия
Гибель буревестника
Леонид Григорьевич Кабанов
Гибель буревестника
© Кабанов Л., текст, 2022.
© «Геликон Плюс», макет, 2022.
Часть первая
Тяжелое становление
Над седой равниной моря ветер тучисобирает. Между тучами и морем гордо реетБуревестник, черной молнии подобный.То крылом волны касаясь, то стрелойвзмывая к тучам, он кричит, и – тучи слышатрадость в смелом крике птицы.В этом крике – жажда бури! Силу гнева,пламя страсти и уверенность в победе слышаттучи в этом крике.«Песня о Буревестнике» М. ГорькийГлава первая
Валентина взглянула в окно и ахнула: во дворе стоял ее муж, фронтовик Егор. Сердце бешено заколотилось. Она отбросила в сторону полотенце и рванула дверь:
– Гора, Егорка, Горушка, – запричитала Валентина и затихла на груди мужа.
Тот ласково гладил ее голову и целовал мокрые от слез щеки.
– Идем в хату.
– А дети где?
– Гуляют. Мы ж не знали, что ты сегодня приедешь.
Валентина достала пару яиц, ломоть хлеба, плеснула в кружку чай:
– Перехвати немного. Обед быстро сготовлю.
Егор развязал рюкзак. На стол посыпались консервы, немецкие галеты, сладости, хлеб и пистолет.
Валентина вздрогнула, прошептала:
– Убивать сегодня будешь или потом?
– Ты чего бормочешь?
– Не обращай внимания, Горушка, это я свое, бабье.
Во дворе послышались детские голоса. Егор рванулся из-за стола. Два маленьких человечка уставились на него.
– Сашка, Мишка, идите ко мне.
Пацанята попятились.
– Это я, ваш папка.
Старший, десятилетний Сашка, осторожно приблизился:
– Ты точно наш батя?
Егор схватил в охапку сыновей, закружил вокруг себя. Младший, Мишка, заорал:
– Убьешь, гад.
Наступила тишина. Валентина вздохнула:
– Без мужской руки выросли, вот и грубят.
Егор опустил детей на землю.
– Идемте в горницу, там вас ждут гостинцы.
Братья за обе щеки уплетали сладости, повизгивали. Егор блаженствовал. Он дома. Вернулся с войны цел и невредим. Это ли не счастье?
Утром, невыспавшийся, но осыпанный ласками жены, направился в контору колхоза.
Председатель, однорукий Пантелей Рукавишников, встал из-за стола:
– Ну здравствуй, герой! Много ли наград привез?
– Два ордена и пяток медалей.
– Молодец! Я рад твоему возвращению. Отдохнешь или работать начнешь?
– Через пару дней сяду за трактор.
– Добро! Но его нужно починить. Пока же давай погутарим. Я со всеми фронтовиками на данную тему веду разговор.
– Не томи.
– Ты сюда шел, ничего необычного не заметил?
– Вроде нет!
– На детей внимание обратил?
– Да, некоторые рыжие, притом мелюзга.
– Семку, конюха, помнишь?
– Рыжего, косолапого?
– Да! Он за время войны обрюхатил нескольких наших баб. Они и нарожали рыжиков. У меня к тебе просьба: не бей Семку. Он ведь юродивый. Таких бить – грех.
– Я при чем?
– До тебя слухи дойдут. Лучше услышь от меня. Твоя Валюха, мягко говоря, тоже с ним была. Слава богу, не родила рыжика.
Кровь хлынула к лицу Егора:
– Это правда?
– Не горячись. Может, и вранье. Сам с женой потолкуй. Но не калечь ее. У вас малые дети. Это приказ.
– А если?
– Петька Федотов ослушался, до полусмерти избил свою половину, она умом рехнулась. Он в тюрьме, жена в психушке, детки в приюте. Тебе такой сценарий нравится?
– Нет!
– У тебя на фронте подруги были?
– Как без этого?
– То-то. Выходит, тоже грязью заляпан. Подумай о нашем разговоре. Марья, – крикнул он в приемную, – зови всех.
В кабинет ввалилось с десяток мужиков. Они дружно здоровались с Егором, закуривали махорку.
Председатель поморщился, но промолчал. Он с детства не курил.
Наконец все угомонились.
– Друзья, – начал речь Рукавишников, – нашего полку прибыло. Егора назначаю, впрочем, как и до войны, бригадиром. Задача сложная. За последние годы часть полей заросла бурьяном. Приказываю: починить всю технику и до заморозков вспахать землю.
Кто-то присвистнул:
– На это месяцы уйдут.
– Будем трудиться по восемнадцать часов в сутки. Кормежка в поле, за счет колхоза.
– И мясо в щах найдем?
– Не беспокойтесь. Я дал команду забить корову. На первое время ее хватит.
– Это та, что еле ходит? Ей от роду лет сто.
Все дружно захохотали.
Председатель вполне серьезно парировал:
– Зато щи будут наваристыми, да и кости погложете.
– Зубы сломаем.
– Тебе, Вася, беспокоиться не следует. В твоем рту всего три зуба.
И снова смех раздался в кабинете. Чувствовалось, мужики соскучились по работе.
Егор поднял руку:
– Председатель, зимой на печку сядем?
Пантелей нахмурил брови:
– Нет, дорогие мои, работы по горло. С октября и до весенней кампании возведем пять животноводческих помещений.
– Из чего?
– В соседнем городе заработал кирпичный завод. Оттуда по разнарядке поставят все материалы.
– Но мы не каменщики.
– Не хнычьте. Найдем специалиста – научит.
– Последний вопрос. Где сыщешь доярок, телятниц?
Пантелей и на это ответил:
– Ваши бабы родят – минимум на семью шесть-семь ребятишек. Многодетным предоставим льготы, премии, квартиры.
– Ты не рехнулся, случаем, умом, председатель?
– Не умничайте. Страна в разрухе. Приложим все силы, Родина зацветет, как весенний сад. Доярок со стороны пригласим.
Мужики почесали затылки, гуськом двинулись из кабинета.
Пантелей проветрил помещение, вызвал помощницу:
– Приведите ко мне Семку.
– Юродивого?
– Да. Правда, я думаю, он почти нормальный человек, немного с хитринкой.
Через полчаса Семен стоял перед Рукавишниковым.
– Присядь, Семен.
– Спасибочки, я постою.
Председатель на секунду задумался, наконец, чуть ли не краснея, спросил:
– Семен, мужики вернулись с фронта. Ты обрюхатил их жен. Как это происходило?
Юродивый, подбирая слова, объяснил:
– Я ни в чем не виноват. Они сами приходили ко мне. Люська с Динкой даже подрались.
– Понятно. Я думаю, Сема, тебе лучше временно исчезнуть. По пьяни могут и убить.
– Свят, свят, – перекрестился дамский угодник, – я уже наказан.
– Сейчас дуй до хаты, собирай манатки, продукты. Я тебя лично отвезу на четвертое отделение.
– Так это ж у черта на куличках?
– Верно. Двадцать километров. Вскоре на отделении поселятся пришлые люди. Им будешь подвозить воду, дрова. Наши мужики тебя не найдут. Время пройдет, все подзабудется.
– Что пришлые будут делать?
– Строить кошары для овец.
– Хорошо, я побёг домой за шмутками.
Пантелей закрыл кабинет на ключ, направился к машине. Мотор завелся с третьего раза. Он вырулил на улицу и медленно поехал вперед. Возле дома Егора остановился. Хозяин сидел на завалинке. Лицо хмурое, щеки обвисли.
– Егор! Иди в хату да готовься к работе. Колхоз лежит в развалинах. От нас с тобой многое зависит. Да, прошу, не дури с хозяйкой. Жизнь сложнее, чем мы думаем. Иди, парень.
Егор вздохнул, открыл калитку. Валентина хлопотала возле печи. Рядом ребятишки. Санька подтаскивал дрова, Мишка грыз репу. Картина семейной идиллии до слез растрогала хозяина дома. Он сел за стол, похлебал полупустого супа, внимательно посмотрел на жену. Та съежилась. Егор вытер рот, произнес:
– Идем, Валюха, потолкуем.
– Если будешь бить, то без детей. Не хочу, чтобы мы их травмировали.
– Давай двинем к реке.
– Топить будешь?
Егор промолчал. Противоречивые чувства раздирали душу. Он в сотый раз представил жену в объятиях чужого мужика и застонал. У реки взял себя в руки:
– Расскажи о грехе.
– Тебе это надо? Вижу, весь извелся. Делай то, что задумал. Знай одно: зов женской плоти выше морали, выше всякого стыда. От тебя полтора года ни весточки, что я могла подумать?
Егор брал в руки плоские камешки, бросал в воду. Они, как лягушки, прыгали до средины реки, образовывая небольшие круглые волны.
– Вот что, Валя. Трогать я тебя не смогу, ты мать моих детей, моя жена. Но если изменишь – убью.
Валентина долго молчала, тихо ответила:
– Спасибо и на этом. Я буду верна тебе, как преданная собака. Но предупреждаю: тронешь – соберу пацанов и уеду к сестре в город. Там ты меня не достанешь. А прощения от меня не будет.
Егор вымолвил:
– На том и порешим.
Он обнял за плечи жену, и они долго любовались закатом.
Глава вторая
Пантелей всю длинную дорогу молчал. В голове крутились невеселые мысли: вот-вот привезут людей, а кормить нечем.
– Семка, – обратился он к юродивому, – хоть ты подскажи насчет продуктов.
Семка хитро посмотрел на председателя:
– Сто граммов нальешь – вобью в твою глупую башку нужную мысль.
– Говори, там поглядим.
– Ты питерский. Нашу природу знаешь слабовато. Погляди в степь.
– Смотрю.
– Слышишь свист?
– Суслики балуются.
– Председатель, это решение твоей проблемы.
– Сусликов жрать?
– Ну и дурак, прости меня господи, они ж питаются зерном. Чистейшее мясо.
Пантелей остановил машину, сделал несколько шагов по ковылистой степи. Свист продолжался. Метрах в двадцати заметил нору, оттуда высовывалась рыжеволосая голова зверька. Далее – целый городок нор.
– Семка, с меня сто, нет, двести граммов. Привезу в следующий раз. Людей как обманешь?
– Легко. Пустим слух, что у нас есть кроликоферма.
– Добро! Ложь во имя спасения. Вдруг раскусят?
– Откуда у них на западе суслики? Да и под фашистом они наголодались. Сапоги будут жрать.
На отделении полный разгром: окна выбиты, полы вывернуты, двери валяются по всему двору.
– Семен! Завтра привезу на полуторке пиломатериал, плотника, проволоку под силки, – пообещал председатель.
– Не забудь двести граммов, лучше бутылку.
– С катушек съедешь.
– С них я давно съехал.
Дома Пантелей вызвал к себе Егора.
– Чем сейчас занимаешься?
– Трактор отремонтировал, другим парням помогаю.
– Егор, у меня к тебе ответственное поручение. На четвертое отделение приедут переселенцы. Твоя задача – отремонтировать все здания. Работать день и ночь. Сейчас грузи полуторку, вот список, и в путь. Здесь также мука, макароны, немного картофеля и лука.
– На этих харчах далеко не уедешь.
– Наловите сусликов. Шкурки снимите вдали от поселка, чтоб переселенцы не видели.
– Ты говоришь во множественном числе.
– Тебе поможет Семка. Прошу о его местонахождении – никому ни слова. Убьют!
Егор ухмыльнулся:
– Он давно наказан. Его теперича никто пальцем не тронет.
Председатель насторожился:
– Чего еще учудили?
– Дай слово о гробовом молчании.
– Ну, наверное, даю.
– Месяц назад мужики нашли пенсионера-хирурга. Где – не скажу. Отвезли ему муки и Семку. Последнего напоили и… хирург его оскопил.
Глаза Пантелея расширились.
– Отрезали что ли?
– Почти. С той минуты он как мужик не мужик.
– Ну и звери вы.
– Он-то что натворил – полдеревни рыжих бесенят бегает, все его. За своих баб и поквитались.
Председатель расхохотался:
– Семка демографию поднял. Ладно, ближе к делу. Через неделю появлюсь, чтоб бараки блистали готовностью.
Он достал из стола бутылку водки:
– Передай Семке. И не дури. Я обещал.
Егор сглотнул слюну:
– Я сто граммов себе налью?
– Но не больше.
В субботу прибыли переселенцы из западных областей. Пантелей, увидев их, прикусил язык. Мрак! Четыре старика, две непонятные бабы и куча ребятишек.
– Кто старший?
Вперед вышел крепкий, с сиплым голосом дед:
– Я. Кличут Корнеем Ивановичем.
– Знакомь со своим воинством.
– Я бывший красноармеец, воевал в Гражданскую с Колчаком. Родил четверых сыновей. Все пропали на фронте. Жена умерла. Жить негде, фашист пожег все деревни. Трое стариков, Сергей, Никандр и Григорий – бывшие колхозники. Они, как и я, остались без детей и имущества. Пацанята – наши внуки. Диковатые они. При фашистах занимались подаяниями, воровством. Видишь мальчишку без руки? Димка украл у фрица продукты, тот отрубил ему ручонку. Благо, в селе жил доктор – он и спас ребенка.
С женщинами сложнее. Верка – молчунья, молодая, красивая, на самом деле – урод.
– Кто, кто? – удивился Пантелей.
– Гестаповцы решили, что она партизанка. Пытали хуже, чем в Средние века. Девку изувечили, отрезали уши и язык. С тех пор замкнулась, людей сторонится. Но работящая.
А вот Анка – бывшая партизанка. Огонь девка. Убили, гады, ее мужика, ребенка. С той поры она закрылась сама в себе.
Пантелей вогнал в себя ужас, который услышал, распорядился:
– Деды в одном бараке разместятся, бабы с ребятишками – в другом. Сейчас повечереете и спать. Утром за работу. Да, Корней Иванович, поставь одну женщину кухаркой. Ей в помощь наш мужик, Семка.
– Он не кобель случаем?
Пантелей усмехнулся:
– Семка смирный, даже очень.
Гостям подали на первое уху, на второе – пшенку с мясом. Все были в восторге. Молчаливая Анка произнесла несколько слов:
– Сколько лет не пробовали мясо. Спасибо, председатель!
Корней Иванович полюбопытствовал:
– Мясо чьего животного?
Пантелей не моргнул глазом:
– Кроличье.
Старик усомнился:
– Я до войны держал кроликов. Ваши мелковаты, и вкус не тот.
Председателю подыграл Семка:
– Это южно-казахстанские кролики, они, верно, мелковаты. В нашей жаре крупными не растут.
Старик посерьезнел:
– Что робить будем?
– Пока тепло, отремонтируйте кошары, они все разрушены. Озеро покроется льдом – начнете резать камыш и плести маты. Ими закрывают верх, получается своего рода крыша. Осенью мы научим вас этому ремеслу.
Корней Иванович остановил председателя:
– Мне знакомо это дело.
– Откуда?
– Я отсидел в ваших местах до войны пять лет.
– Убил кого?
– По пятьдесят восьмой статье загремел, по политической.
– Так ты же бывший красноармеец.
– Чудак! Командиров расстреливали, а мы – мусор. Напишет гнилой сосед бумагу – всё, загремел человек на нары. Хорошо, если на тот свет не отправят.
Мужики шли по песчаной дороге, остановились у озера. Председатель дал совет:
– В воде живут карасики. Привезу сеть, ловите, но понемногу. Это озерцо много народу кормило.
– Спасибо! У меня две просьбы.
– Слушаю.
– Мальцам надобно учиться. Мы нуждаемся в куреве.
– Насчет ребятишек решим. На центральной усадьбе организуем школу. Детям из отделения приготовим спальное помещение. Домой, если так можно выразиться, будут отпускать по выходным.
С куревом вопрос проще. В счет трудодней выдадим махорку. Весной под окнами бараков высадите табак. Соберете урожай, порубите листья – вот вам и табачок высшего класса.
Домой председатель вернулся под утро.
Глава третья
Перед осенними работами Пантелей пригласил колхозников. Пришли человек пятьдесят.
– Маловато нас, – сказал председатель. – Перед войной две сотни приходили, не умещались в клубе.
Парторг Виктор Ермаков открыл собрание:
– Дела, как видите, неважные. Ощущается нехватка людей. Кто предложит что-то дельное?
Все молчали.
Пантелей взял слово:
– У меня в областном городе есть интересный человек.
Он обвел взглядом зал. Все притихли.
– Этот человек работает в тюрьме. На днях выходят за ворота шесть человек.
– И что? – раздался тревожный голос из зала.
– Я их привезу. Будут работать. Мой знакомый успокоил: сроки небольшие. Нормальные люди.
Тот же голос прервал:
– Не дури, председатель. Они разворуют и сожгут колхоз.
– Цыц! – резко крикнул Егор. – Вези мужиков сюда, Пантелей. Я воевал с зэками. Многие проявили себя героями.
С тревожным чувством ехал Пантелей в город. Он и сам побаивался авантюры. Но выхода не видел. Война выкосила мужиков, народное хозяйство требовало немедленного восстановления.
В тюрьме председатель ждал недолго. Его накормили невкусным супом, положили черпак гороховой каши.
Приятель, офицер внутренних войск, прокомментировал:
– Наших постояльцев так кормим. Негусто, но умереть от арестантской пищи нельзя.
Мужчины вышли из столовой. На плацу ждали шестеро вчерашних зэков. У каждого за плечами тощие рюкзаки.
– Давайте, хлопцы, знакомиться, – протянул каждому руку Пантелей.
Те неуверенно, робко ее пожали. Отвыкли от человеческого общения.
Пантелей обратил внимание на маленького, сухонького, с потухшим взглядом мужичка. Звали его Николаем, фамилию пробубнил так, что никто не расслышал. Пантелей переспросил. Тот неохотно ответил:
– Убийцын.
И мужичок сник.
Приятель отвел Пантелея в сторону:
– Сильно не донимай его. Он сидел за неосторожное убийство маленького сына. Николай ремонтировал трактор, а мальчонка играл под колесом. Отец дал задний ход, и все… Получил парень восемь лет. Отсидел половину. Ты, Пантелей, будь с ним поаккуратнее. Его дурацкая фамилия под стать совершенному преступлению, она давит на его психику.
Приезжих в колхозе встретили настороженно. Жить распределили по квартирам. В основном там, где хозяева – мужчины. Убийцын попал к вдове. Ее муж погиб на фронте, она, как могла, тянула двоих детей. Пришлый мужик пришелся ко двору. Колхоз за него начислял лишние трудодни, постоялец выполнял по дому мелкий ремонт.
Ночью загорелась конюшня. Люди с ведрами и баграми прибежали спасать колхозное добро. Егор, не раздумывая, кинулся в конюшню. Огонь уже подступил к стойлам. Мужчина открывал двери и выгонял лошадей на улицу. У него начали гореть волосы. Увидев это, жена Валентина тоже ринулась в огненный ад. Она с трудом оттащила мужа от маленького жеребенка и вытолкнула их на улицу. На Егоре тлела одежда. Десяток ведер ледяной воды обрушились на него. Он лежал на земле и стонал от боли.
Старая жительница, бабка Ружбеляева, приказала принести картофель и терку. Она быстро измельчила клубни и обложила ожоги Егора жижицей. Через пару минут он открыл глаза, удивленно произнес:
– Боль-то уходит, спасибо, бабушка!
Та улыбнулась:
– Это самое лучшее средство от ожогов.
Кто-то из колхозников крикнул:
– Поджигателя надобно найти.
Все притихли, потом оживленно начали переговариваться. Фронтовик Зудин хлопнул себя по лбу:
– Вечером я видел одного зэка, он прогуливался возле конюшни.
Гул усилился. Председатель строго сказал Зудину:
– Назови фамилию.
– Кличут Петькой, он за поджоги сидел.
Толпа ринулась к дому, где жил Петька. У некоторых в руках появились жерди.
Возле калитки все остановились. Из дома вышла хозяйка:
– Чего всполошились?
– Где постоялец?
– Спит.
– Давай его сюда.
Хозяйка пожала плечами, крикнула:
– Петька, к тебе гости.
Вскоре вышел заспанный мужчина. Десятки разъяренных людей молча пошли стеной на Петьку. Тот от страха попятился.
– Как я понял, ко мне претензии.
Рев усилился:
– Ах ты, гад, издеваешься!
Из толпы вышел фронтовик Кирилл. В его руках блестело лезвие топора.
Зэк попятился:
– Объясните.
– Голову на плаху, собака, – Кирилл взмахнул топором.
Вдруг перед ним возникла девичья фигура.
– Остынь, Киря, он не виноват.
Наступила неловкая тишина. Его нарушила та же девушка Дуся:
– Мой жених, Димка, поджег. Мы любились на сеновале. Димка покурил, потушил окурок, но, видимо, не до конца.
Девушка зарыдала. Она поняла, что рушит свою жизнь, губит и жениха. В толпе стоял и Димка. Он вырвался вперед, упал на колени:
– Простите меня, люди!
Односельчане стали молча расходится. Участковый поднял с земли парня:
– Идем, глупый щенок. Свой дом увидишь лет через пять. Невесту тоже.
Дуся зарыдала еще громче:
– Не вини меня, Дима. Не могла я иначе. Люди могли погубить невинную душу.
– Обо мне подумала?
– Не знаю.
– Я проклинаю тебя!
– Умолкни, подлец! – заорал милиционер.
Димку увели, а Дуся, как заклинание, шептала:
– Я не виновата, не виновата, Дима. Прости меня…
К ней подошел Пантелей, обнял за плечи:
– Иди домой, дочка, ты все правильно сделала. Завтра вечером жду тебя на общее колхозное собрание.
…Зал гудел, как улей. Все обсуждали происшествие с конюшней. Димку не вспоминали. Доброго слова удосужились Егор со своей женой. Председатель представил его к местной награде.
– За героизм и мужество, – торжественно начал он, – чету Гредневых награждаю мешком муки.
Гул одобрения разнесся по клубу. Конюшню решили отремонтировать. За это проголосовало большинство.
Затем утвердили план работы на ближайший месяц. Надо было много построить, вспахать, надоить.
Люди чесали затылок: до войны за полгода это не делалось.
Пантелей резко обрывал панические разговоры:
– То было другое время. Враг разрушил полстраны. Партия приказала немедленно восстанавливать народное хозяйство. Кто против?
Все притихли. Знали: если что, придут сотрудники НКВД.
В конце собрания председатель обратился к Егору:
– Ты с женой пока никудышные работники. Даю неделю отпуска. У вас в Троицке родня, поезжайте, отдохните.
На глазах Валентины выступили слезы благодарности.
Председатель поднял руку, шум утих.
– Товарищи, нас объединили с соседним слабым колхозом. Нужно дать коллективу красивое, современное название.
Со всех сторон посыпались предложения. Их тут же опровергали. Егор вспомнил школу, великого писателя Максима Горького. Сквозь шум и гам воскликнул:
– Буревестник!
Шквал аплодисментов прокатился по залу.
Глава четвертая
Председатель колхоза выделил Егору лошадь с телегой, на прощание напутствовал:
– Погрузи со склада мешок муки, выменяй на гвозди.
– Постараюсь, в Троицке пять заводов, глядишь, где-то и клюнут.
Егор лукавил. Сестра Валентины Зина была замужем за директором дизельного завода. Там занимались производством, строили дома для рабочих.
Выехали спозаранку. С собой взяли хлеб, лук, вяленое мясо. Егор правил лошадьми, Валентина с детьми расположились в телеге. В перелесках часто останавливались. Мальчишки носились между деревьями, взрослые собирали грибы. К полудню набрали три ведра груздей, белых и рыжиков.
В Троицк заявились под вечер.
Сестра с мужем жили на окраине города, занимали маленький бревенчатый дом. Недалеко от них еще раньше поселился отец Александр Владимирович с женой Галиной Петровной.
Остановились у Зины. Муж ее, Сергей Семенович, послал сына за родителями. Александр Владимирович с супругой пришли нарядные, счастливые.
– Дайте я вас расцелую, мои хорошие.
Он облобызал все семейство, обратился к Галине Петровне:
– Вот какими орлами, мать, семейство Дикопольцевых прирастает молодой порослью.
Егор деликатно возразил:
– Семейство Гредневых.
Все дружно рассмеялись, взрослые подняли стопки, чокнулись.
Пока мужчины вели свои разговоры, Зина отозвала сестру на кухню.
– Рассказывай новости.
– Их полно. Есть хорошие, есть не очень.
– Не тяни.
Валентина поведала о жизни колхоза. Зина спросила:
– Как живет Дарья, моя одноклассница?
– Ее посадили. На поле сорвала колоски зерна, набила ими карман. Парторг поймал. Дали восемь лет.
– А дети? Ведь мужик ее сгинул на войне.
– Они в детдоме, все четверо. Родня не взяла их к себе, сами впроголодь живут.
– Что ж это творится, сестренка? Дашка была комсомолкой, отличницей, потом в колхозе трудилась как ломовая лошадь.
– У нас еще тихо насчет посадок. В соседнем колхозе в неволю угнали половину баб, несколько мужиков. А подростков, если поймают на воровстве, руководство жалеет. В первый раз выпорют кнутом, во второй – тоже в тюрьму. Парторг говорит, что это линия партии. Если будем прощать – страна с голоду сдохнет.
Разговор прервал Александр Владимирович:
– Хватит балаболить. Собирайте детей, двинем к нам. Мужикам надобно утром на завод. Вы переночуете у нас. Чай, Валя, родной дом не забыла?
– Ой, батя. Я скучаю по дому.
– Не жалеешь, что за Егоркой махнула в деревню?
– Жалей, не жалей – уже ничего не исправишь. Прикипела я к деревне. Там до войны хорошая жизнь протекала. Это сейчас каторга.
– Так возвращайтесь домой.
– Не могу, папа, документы никто не даст. Да и ты нас учил от трудностей не бегать, не предавать ни людей, ни дело.
– Как знаешь, дочка. Запомни: жизнь у человека одна. Колхозное рабство может длиться очень долго.
– Прикуси язык, папа. Иногда у стен бывают уши.
