Райские ботинки и Жареная кобра

«Уйду!» – подумал Миша и посмотрел на бабушку. Она смотрела на сцену, сияя от счастья. Ей всё нравилось. Даже рот раскрыла от удовольствия. Нет, уйти было нельзя. Жалко было бабушку. И Миша приготовился набраться мужества, и вытерпеть всё это безобразное кривляние до конца. Он положил в рот конфету и стал разглядывать ярко раскрашенный потолок. Там куда-то летели белоснежные лебеди с коронами на изящных головках. А рядом с ними, толстый огромный дядька с чёрной кудрявой бородой, засовывал в карманы своих полосатых шаровар маленьких, бледных детей. Дети были печальны, покорны, и висели в лапах у дядьки, как тряпочки…

«Ну и гадина!» – подумал Миша про дядьку. «Миша!» – громко зашептала бабушка. «Смотри, фея пришла! Сейчас интересно будет!» Миша посмотрел на сцену. Песни прекратились. И среди заколдованных, застывших артистов, медленно бродила красивая стройная девушка… В воздушном, розовом платье, и в красной, островерхой шапочке. Это была фея. Она изящно притрагивалась к артистам блестящей волшебной палочкой, и они плавно улетали куда-то вверх… Навсегда… Безвозвратно…

«Вот это здорово!» – подумал Миша, и стал смотреть сказку дальше.

Но «дальше» было опять скучно. Фея ушла, по дороге, зачем-то превратив какую-то лохматую, толстенькую старушку в тыкву… И на сцену опять выскочили артисты… Какие-то новые. В красных шёлковых рубашках. Они опять противно, визгливо пели, плясали очень некрасиво, коряво… И дрались флейтами… Сказка кончилась.

«Зря время потерял,» – сердито подумал Миша, и они с бабушкой пошли к выходу, в раздевалку… Бабушка помолодела, расцвела… «Какие талантливые артисты!» – говорила бабушка с чувством, и смотрела на Мишу. Хотела, чтобы поддержал. Но Миша сурово молчал. Когда речь шла об искусстве, он лгать не мог. Это был закон.

В раздевалке какая-то группка детей собралась к фее. Они хотели её попросить сделать для них что-то хорошее. Ну что ей стоит? Притронулась к тебе волшебной палочкой, и весёлый Новый год обеспечен! Подарки, подарки, ещё подарки… Лопай до ошаления!

Мишу как иголкой в сердце кольнуло! Вот оно! Он пойдёт с этими ребятами к фее и попросит у неё подарить ему волшебную палочку! И при помощи этой волшебной палочки переправит яблочный пирог маленькому, замёрзшему Чайковскому, сидящему в памятнике! Гениально!

Фея, молодая артистка Вера Носикова, привыкла к таким делегациям. Она быстро постукала детей палочкой по головам, пообещала, что всё у них теперь будет лучше, чем у других… И выставила из гримёрки. Дети, очень довольные, ушли к своим мамам. И только один мальчик остался стоять, видимо ожидая ещё каких-то чудес. «Навязались на мою голову! Небось сейчас попросит, чтобы я ему лично, шоколадку из снега сделала!» – подумала Верочка. Она сердилась. Ей не позвонил артист балета Эдик Мухин, красивый, талантливый и остроумный… Он сегодня плясал-изображал на сцене Большого театра какого-то алхимика…

«У меня горе, а тут мальчишка торчит настырный!» – сердито думала Верочка.

«Ну что тебе?» – натянуто улыбаясь, спросила она у Миши.

«Подарите мне вашу волшебную палочку!» – сказал Миша, и посмотрел на Веру так, что она поняла – этому надо подарить!

«А зачем она тебе?» – спросила Верочка

«Вообще секрет, но вам скажу!» – прошептал Миша. И рассказал про Чайковского.

«Бери, мой дорогой! Бери!» – сразу сказала Верочка… И, отдав палочку Мише, быстро закрыла за ним дверь. Ключ в замке повернула два раза. Дёрнула дверь. Всё было надёжно.

«Н-да!» – сказала Верочка, и стала перебирать в уме фамилии известных детских психиатров. Верочка была доброй девушкой и хотела помочь Мише. Но тут позвонил коварный плясун Эдик, и она мгновенно забыла о странном, сероглазом, худеньком мальчике, который хотел накормить памятник.

Ей нужно было сделать выговор легкомысленному алхимику, и она его сделала. Как всегда колко и неотразимо. Алхимик каялся, умолял простить, и обещал через пять минут быть у входа в театр, где служила Верочка. «Почему через пять, а не через три?» – смеясь, спросила Верочка. Ей хотелось шутить и плакать…

А тем временем Миша и бабушка вышли из театра. Шёл крупный, мокрый снег. Бабушка заспешила домой, но Миша упросил её дойти до памятника Чайковскому. Это было рядом. Бабушка поворчала, но согласилась.

«Спятил ты, Миша, от своего Чайковского!» – сказала бабушка, когда они подошли к памятнику. Миша не ответил. Он быстро подошёл к памятнику, оглянулся, и тихонько сказал: «Здравствуйте, Пётр Ильич! Кушайте яблочный пирог! Теперь он у вас будет всегда!» – и незаметно прикоснулся к памятнику волшебной палочкой.

Ночью Мише приснился удивительный сон. Он сидел в космическом облаке между Землёй и Луной, и ждал чего-то… В руках у него было боевое, лучевое ружьё… Что-то он должен был сделать… Но что?! Ясно что! Из глубины Космоса, мимо облака, в котором притаился Миша, величаво и стремительно летел-плыл колоссальный Чайковский. В руках у него был поджаристый, яркий как солнце яблочный пирог. Следом за Чайковским, на космических мотоциклах неслись расхристанные Оффенбахи и Штраусы! Они хотели отнять пирог у Петра Ильича!

«Не бывать этому!» – грозно крикнул Миша и, прицелившись, ловко всадил в шайку Оффенбахов и Штраусов широкую, страшную струю огня! Бабах! Бандиты и огонь смешались в атомном вихре, и когда он рассеялся, Космос опять был чист и прекрасен!

А Миша проснулся. Рядом с его кроватью стояла серьёзная, сосредоточенная бабушка. В руках у неё была чашка с горячим молоком и мёдом. Оказывается, Миша где-то простудился, и ночью, во сне, сильно кашлял…

Добрый Ганс

Евгений Николаевич сидел в своём саду, на старенькой даче-развалюшке, среди пышных ярких цветов, и смотрел на заходящее солнце. Он всё решил, и ему стало хорошо, спокойно. Как никогда. Через 15 минут он покинет этот омерзительный мир, и исчезнет в багровом сиянии заката. Там радость, счастье, и вечный покой. Он твёрдо верил в это.

…Утром Евгений Николаевич был в больнице, и показал свои почерневшие пальцы на ногах хирургу, наблюдавшему диабетиков. Хирург сказал, что пальцы нужно экстренно ампутировать, но сделать это можно только в платной клинике. Операция стоила 55 тысяч рублей. Можно было сделать и бесплатно, но для этого нужно было собрать необходимые документы. И месяца через два операцию сделают.

– Где? – спросил Евгений Николаевич.

– Рязань город большой, дорогой мой! Где-нибудь сделают! – сказал врач, и странно посмотрел на Евгения Николаевича.

– Что значит экстренно? – спросил Евгений Николаевич.

– В течении трёх дней! – сказал доктор, и стал что-то разглядывать в мониторе компьютера. Лицо его было хмурым и жёлтым.

– А если не сделать в течение трёх дней?

– Будут осложнения! – сказал доктор.

– Какие? – спросил Евгений Николаевич.

– Через месяц отрежут ногу!

– А через два? – спросил Евгений Николаевич, хотя понимал, что будет.

– Через два… Неизвестно, – сказал доктор, и лицо его пожелтело ещё больше. – Ищите деньги! Иначе… Плохо будет!

– Я умру? – уходя спросил Евгений Николаевич.

– Не знаю… Но это возможно… Учтите, там очередь! Деритесь как лев! Но пробивайтесь!

– До свидания! Спасибо! – сказал Евгений Николаевич, и хромая, вышел из кабинета.

Что делать, он не знал. Денег у него не было. Он был поэтом, и пенсия у него была шесть тысяч. Занять было не у кого. Свою квартиру он сдал на лето каким-то сибирякам, и жена и дочь, счастливые, уехали в Турцию, к однокласснице жены. Эта одноклассница предложила им работу на восемь месяцев.

Евгений Николаевич знал, что после его смерти жену и дочь искать не будут. Он был слишком незначительной личностью, чтобы полиция этим занималась. Так что работу он им не сорвёт. Они найдут его труп через полгода, а может, вообще не найдут. Информация о подобных эпизодах в газетах попадалась. И не так уж редко.

…Пора! Евгений Николаевич встал, и медленно пошёл в дом. Почему-то ему захотелось перед смертью сжечь свои книги, напечатанные читинским издательством. Деньги за них он получил такие смехотворные, что воспринял их как оскорбление. Но это быстро прошло, стало просто безразлично.

Ну, а бесплатная операция… Евгений Николаевич знал, что это такое. Бегание, унизительное и бесполезное… Пустые, равнодушные глаза, ложь, отказы… Ворчание очереди… Хватит! Он не нужен этому государству, и оно ему не нужно! В ещё большей степени!

Инсулин был в холодильнике. Ввести пятикратную дозу и конец! Встречайте меня Солнце и Мировое искусство!

Евгений Николаевич открыл холодильник, и с удивлением обнаружил в нём, непонятно откуда взявшуюся банку пива. Такого он ещё не видел. Он взял банку в руки, и стал рассматривать. Пиво было немецким, и наверняка, очень дорогим. В банке вмещался литр, и в лицо Евгению Николаевичу смотрел улыбающийся, румяный, седой старик… Длинноволосый, с большой, широкой бородой, одетый в красно-зелёный- синий балахон. Он, видимо был, эмблемным изображением фирмы, производящей это пиво. Странно… Нарисованный на банке старик, поражал своим совершенно живым видом. Казалось, он сейчас откроет свой розовый рот, и скажет что-нибудь приятное. Серые глаза смотрели весело и доброжелательно. Евгений Николаевич усмехнулся, открыл пиво, налил стакан, и попробовал. Пиво было поразительно вкусным. Такого он ещё не пил.

– Приятного аппетита, Женя! – сказал густой бас.

Евгений Николаевич посмотрел в сторону, откуда донеслись эти слова, и увидел сидящего на диванчике старика, копию того, что был изображен на банке.

– Я знаю, что ты воспринял моё появление спокойно, и поэтому объясню, кто я такой, и зачем к тебе так странно явился! Ты пей! Пей… Пиво в банке не кончится. Я буду краток. Зовут меня Ганс. Я помогаю симпатичным мне людям переправиться в другой мир, если у них появится такое желание. Причём в твоём случае, совершенно обоснованное. Операцию тебе вовремя и бесплатно не сделают, и через месяц ты умрёшь от заражения крови… Предсмертные мучения твои будут ужасны. Твои небесные коллеги читали твои стихи, они знают, как ты жил, поэтому решили тебе помочь. Ты хороший парень, Женя… Пей пиво, и твоя душа в скором времени освободится от тела… Дорогу в Высший Мир я тебе укажу… Мы полетим туда вместе!

Евгений Николаевич допил стакан, налил другой, причём пиво стало тёмно-вишнёвым. Это его нисколько не испугало. Он спокойно отхлебнул глоток, и спросил:

– Скажите, Ганс, прежде чем я улечу отсюда, мне интересно знать, что будет, в конце концов, с нашей страной? Она так и будет гнить до конца света? Люди незаслуженно живут ужасно! Жаль их! Страной управляют господа, не имеющие на это права! Что будет с Россией?

– Всё будет просто… В один прекрасный момент, так называемые олигархи, вынуждены будут бежать отсюда. И сделают они это совершенно бесстрашно, смеясь! Они думают, что в Европе их ждёт интересная, насыщенная жизнь! Ведь там у них есть роскошные виллы, небоскрёбы, квартиры, замки, собственные острова! В европейских банках лежат горы их денег! Да, всё так… Но они не смогут жить той жизнью, которая бы их там устроила. Их не пустят ни в политику, ни в бизнес! Конкуренты, тем более с дурной репутацией никому не нужны! Они станут людьми второго сорта, и это их очень удивит! Они будут жить богато, но очень скучно, страдая от бездеятельности. Россия им будет сниться, но и только! Участвовать в её жизни они уже не смогут. А жизнь в твоей стране будет яркая, кипящая, плодотворная! Ну, ладно, дорогой Женя, летим?

– Летим! – сказал Евгений Николаевич, и они с Гансом оказались в небе над Рязанью.

– Хочешь облететь свой город? – спросил Ганс.

– Нет! Я хочу в Москву! – крикнул Евгений Николаевич, и море огней вспыхнуло под ними. Кремлёвские орлы и звёзды пылали ярче всего.

– Нет! Нет! Летим отсюда! – крикнул Евгений Николаевич, и унёсся в не очень ясном ему самому направлении. Ганс едва поспевал за ним.

Остановились над Тверской. Она тоже была ярко освещена, но почему-то преобладали огни лиловые, мрачные. Евгений Николаевич указал Гансу на маленькое, симпатичное здание:

– Знаешь, что это? Это Литературный институт! Я учился в нём! Как было хорошо! Прощай учитель! Прощай! И спасибо тебе за все!

– А с Пушкиным ты не хочешь поговорить? – улыбаясь, спросил Ганс.

– Это возможно?! – вскрикнул Евгений Николаевич.

– Конечно! Он ждёт тебя!

Две красные молнии сверкнули над Москвой, и Евгений Николаевич, и Ганс исчезли в бархатно-синих глубинах космоса.

Через неделю после смерти Евгения Николаевича, на даче, в его комнате, где лежало тело, появились участковый Макаров, и фельдшер скорой Эдик Ухов. Их вызвали соседи Евгения Николаевича, встревоженные запахом, идущим со стороны дачи. Да, и самого Евгения Николаевича давно не было видно. Как так? Каждое утро он поливал цветы, а теперь вот исчез! Да и запах необычный!

Когда Макаров и Ухов вошли в комнату, где лежал мёртвый Евгений Николаевич, они зажали носы, осмотрелись, и всё стало им сразу ясно. На столе коробка с инсулином. На шее мертвеца висела железная пластинка с надписью «Диабет»… Ну, вот и всё!

Приступ, коллапс, смерть. Случай банальный. Да и нога распухшая, чёрная, гнилая. Ну, что… Составили документы, положили их в карманы, и осмотрелись.

Ухову понравились лакированные, концертные полуботинки покойного, и он забрал их себе, в надежде продать… А Макаров спрятал в сумку фото жены и дочери Евгения Николаевича, в поразительной по красоте рамочке. Он планировал это фото из рамки выдрать, и вставить другое – голой артистки Клаудии Кардинале, которая будила в нём сексуальную энергию. Макаров позвонил куда нужно, его заверили, что тело в течение пяти часов заберут, и участковый вместе с фельдшером ушли к своим машинам. То, что они сделали, было делом обычным, и преступлением не считалось.

Правда, в пути с ними произошли странные вещи. В машине фельдшера произошёл взрыв, неясного происхождения, и воришку, обожженного с головы до ног, едва спасли.

А участковый увидел на шоссе старуху Зайчевскую, торгующую яблоками, и пытался её изнасиловать. Однако, мужики, стоявшие с ней, и торговавшие картошкой, забили участкового насмерть. Они не хотели, но почему-то так получилось. Странно, правда?

И ещё одна интересная вещь произошла. В Минздаве, в кабинете одного из начальников, пили редчайшее итальянское вино. Это был подарок известного олигарха Г. Прислал он целый ящик, поэтому, пили много, и с удовольствием. Поскольку слово «экономия» презирали. И в данном случае, и вообще! Когда третья бутылка была выпита, с чиновниками стало происходить что-то странное: вдруг, у всех заболели животы, и началась коллективная рвота. Никто не мог понять, как это могло произойти? Богатейший Г. которого обследовали, и капитально подлечили, буквально за копейки (600 тысяч рублей за 10 дней. Мелочь!) Прислал своим спасителям какую-то химическую дрянь! Как можно?!

Сотрудников Минздрава увезли в госпиталь, но в процессе выхода из здания, на лестнице поскользнулась в собственной рвоте одна очень значительная дама… Поскользнулась, и упала, ударившись головой об урну. Но всё обошлось! И дама, и урна остались целы! Но это ещё не всё. Когда отравленные чиновники покинули Минздав, в одном из кабинетов, загорелся сначала портрет Пирогова, а потом портрет Вишневского. Сине-красные струйки огня разбежались по всему зданию, по дороге вырастая в гигантские волны пламени. И здание сгорело дотла! Жаль! Очень жаль! Правда, не все так думают! Но это неважно!

И ещё момент, довольно любопытный! Загадочными красными молниями, мелькнувшими над Москвой, заинтересовался знаменитый институт Космических исследований! Пожелаем этому научному гиганту успехов! Правда, половина гиганта находится под следствием, но разве такая мелочь может помешать другой половине идти своим ярким, оригинальным, единственно правильным путём?!

Красавица

Я стоял на платформе метро, ждал поезд… Краем глаза уловил, что рядом со мной встала девушка, кажется, очень красивая… Я мгновенно оглядел её, и понял, что это действительно так. Очень красивая, стройная, волосы потрясающие… Единственное, что ужасно портило её, это выражение её лица: грубо-самодовольное, жёстко-высокомерное, самовлюблённое… Что ещё? Ещё читалась на этом лице попытка придать всему облику своему царственно-неприступный вид… Желание дать понять, что она случайно, временно здесь… Что её остро ждут элитарные мужчины, элитарные машины, элитарные курорты… И что простые смертные не имеют права даже смотреть в её сторону… Плебейский интерес оскорблял её…

Ну ладно. Сели в поезд. Поезд был почти пуст. Девушка изящно села напротив меня, и сразу же отвернулась, чтобы не встретится со мной взглядом… Демонстрируя полное отсутствие интереса ко мне…

Вообще, мне это всё надоело, и даже стало слегка раздражать. С некоторых пор, у молодых девушек, при взгляде на меня лица становились скучными, разочарованными… Глаза тускнели… Я понимаю, что всему своё время: мне 60 лет, я среднего роста, очень полный, у меня седая борода… И иначе смотреть на меня они не могут. Правда утешало, что 30 лет назад, я встречал взгляды весьма заинтересованные, даже горячие, и даже пламенные! (Клянусь!) Но это было 30 лет назад… А сейчас… Ну, не могу я спокойно отнестись к тому, что происходит! Не могу! Мне плохо, тяжело, тоскливо… И я обиделся на всех девушек сразу!.. И, в свою очередь, тоже решил на них не смотреть. Краем глаза я наблюдал, какое впечатление это на них производит. И быстро убедился, что никакого. Это меня серьёзно разозлило, и я решил сменить тактику: я ловил случайный взгляд какой-нибудь цветущей девицы, и, неожиданно для неё, сморщивался, будто бы от отвращения к ней… Отворачивался от неё с брезгливо перекошенной физиономией, и до следующей станции выражение лица не менял… Вот это подействовало! Девицы терялись, бледнели, самодовольство оставляло их, и они изо всех сил пытались понять, почему произвели на этого мужчину в возрасте (на меня, то есть), такое неприятное впечатление? Они пытались заглянуть мне в глаза, растерянно озирались, поправляли одежду, красились,

– но ситуация не прояснялась… И на следующей станции они выходили в полном потрясении и изумлении… Как так? Старый гриб, недостойный поцеловать землю у их туфелек, с явным, отчётливым презрением отнёсся к их молодости, яркой красоте, прелести, и даже не пожелал посмотреть на них, чтобы до конца жизни запечатлеть в своей памяти эту встречу, и с трепетом восторга вспоминать её в своей окончательной старости?! Как так?! Почему?!

Обычно я не очень злоупотреблял этим приёмом, но сидящая напротив девица жгуче провоцировала меня на него. Я хотел его немедленно применить, но почувствовал, что наклёвывается новый, необычный вариант: девица вдруг очень захотела, чтобы я на неё посмотрел, и я понял почему… Вовсе не потому, что я её очаровал, а просто все эти самодовольные, неземные красавицы нуждаются в постоянном самоутверждении… Они секунду не могут прожить без заинтересованности со стороны мужского пола… Казалось бы, если ты так уверена в себе, зачем тебе нужно, чтобы на тебя постоянно восторженно пялились? А вот нужно и всё! Как наркоману нужен наркотик, совершенно так же.

Так вот девица изо всех сил пыталась поймать мой взгляд, привычно привести меня в восторг, а потом равнодушно отвернуться, удовлетворив свою потребность в восхищении… Но! Нашла коса на камень. Девушка волновалась, ёрзала, вертелась на месте, а я безжалостно смотрел на метр правее её. И своего добился. Постепенно с лица её исчезла гнусная маска хищной покорительницы сердец. Девушка стала печальной, беспомощной, кроткой, и именно поэтому по-настоящему привлекательной. Сейчас, в обаянии скромности, она могла действительно покорить сердце любого приличного мужчины. И если это выражение лица она сохранит хоть на час, то жизнь её, безусловно, изменится к лучшему.

Да, я сознаю, что вёл себя не хорошо, жестоко… Но кто знает, может быть я дал этой девушке путёвку в жизнь! Разве это не главное?

Розовые крылья

…Выстрел! Бах! Я вылетаю из какой- то черной ямы и взмываю над Москвой! У меня розовые крылья и чудесное настроение! Кто- то крикнул вслед: «Поищи русское счастье!». Ха-Ха! Я не дурак! Я не буду искать то, что давно исчезло! Я просто полетаю! Откуда у меня крылья? Не знаю! Лечу и все! Где я? А, над родной консерваторией, в которой я когда- то учился! Привет, старушка! Вот он, я! «Не шуми!» -тихо прошептал кто-то. Правильно, шуметь в святом месте не нужно… Я умолкаю…

Как я в первый раз посмел войти к своему Учителю – я не понимаю. Меня трясло. Он был знаменитостью огромной. Почему он взял меня к себе в класс – загадка для меня. Я чуть с ума не сошел от радости и изумления!

Как удивительно я провел четыре года в стенах консы! Как я был счастлив! С каким наслаждением занимался! Не передать!

Все!

Улетаю!

Прилетаю!

Где я?

Я сижу в каком – то сквере и смотрю на дорогу. Мимо меня медленно проезжает длинная черная машина, дипломатического типа. В ней возят богов. Наверняка она бронированная. Где – то в середине спрятаны пушки, пулеметы, огнеметы… Машина, сверкая черными боками, уезжает. Уехала. Кругом красивые дома. Тихо. Мне кто – то шепчет на ухо: « Несколько десятков миллионов сидят в болоте, стонут, кричат от боли. Огромная сила, которая может им помочь, известна. Но у этой силы другие планы. Она смотрит на сотни лет вперед и ей не интересно, что у нее делается под носом. Ей жизнь этих людей несчастных мешает. Они ей не нужны. Что скажешь?» Я заорал: « Пусти!!!». И улетел.

…Мне 17 лет. Я хожу по красивому бело – зеленому южному русскому городу…50 лет тому назад… Я зачислен в один из музыкальных институтов, но редко там бываю. Скоро домой, в Москву! Я мечтаю о консерватории. Меня ждут. Кто? Ну, мама, например…

В городе много хороших ресторанов, кафе… Люди одеты красиво, модно… Они веселы, деятельны и так прекрасно выглядят, что на какое – то время забываешь о быстротечности жизни и ее печальном, и неизбежном завершении, что очень хорошо, конечно…

Захожу из любопытства, в продуктовый магазин. Оглядываюсь и цепенею от изумления: в огромном продуктовом магазине, продуктов – нет! Лежат горы синих, жилистых, уже почти окаменевших кур и пирамиды из рыбных консервов, в начинающих ржаветь банках! Все! Как! Почему?! Где купить еду? На базаре? И только? И это в крупнейшем, областном советском городе, где по идее всего должно быть навалом?! Как я мог тогда не понять, что государство гибнет?!

Я не в силах больше здесь находиться! Взмахиваю крыльями и лечу неизвестно куда! В пути маршрут должен как – то определиться. Сам собой! Лечу!!! Неожиданно дорогу пересекает жук! Большой, мощный, блестящий —майский жук! Ныряю под него и… пикирую вниз! Куда? Во двор Кембриджского университета… Студенты, пацанов 20, играют в футбол… Половина россияне… Они тут свои… Где их дом, уже не понимают… Ну, это естественно… Улетаю!

…Упал куда —то… Какой-то странный, голубой, прозрачный шар… Ну, плевать, какой… Там, внизу, картинки: в шампанском и в грязи плавают люди… И тем и другим – смешно… Шампанского бассейн, грязи —океан…

Под шампанским и грязью стройно идут духовые оркестры… Их музыка похожа на карканье миллиона ворон…

Ещё ниже – трёхлетние дети бросаются пирожными… Подражают киногероям…

Бац! Съезжаю куда-то вбок… Южно-Русский ветерок меня туда сдвинул… Ну, и где я?

А! Двор московского дома, где я бегал мальчишкой. Странный он стал: раньше в нём были румяные старухи, румяные дети, румяные цветы. А теперь – пусто! Впрочем, появились странные скамейки, изготовленные в виде весёлых бегемотов. Сделано хорошо, талантливо… Но сидеть на них некому.

Улетаю!

Синева небесная! Звёзды! Странные бабочки из солнечного света!

Сижу на ветке мирового искусства! Слушаю Синатру… Как чудесно он поёт! Какая музыка! Его искусство сильнее ракет, танков, многообещающих, фальшивых речей президентов… Для меня, по крайней мере! Поёт Синатра, кстати, романс Рубинштейна на стихи Пушкина. И как!!! Я блаженствую! Но! Но! Но!!! Навстречу мне несётся белый шар! Приближается! Это не шар! Это лохматый седой старик в белом балахоне! Он крикнул: «Во всей стране исчезло моё лекарство! Где взять?! Говорят, бери, где хочешь! Как я буду искать и брать?!» – крикнул старик и, превратясь в огненный шар, взорвался! Вниз потекли реки пламени, загорелись несколько городов. Каких-то очень знакомых по очертаниям. Берлин… Лондон… Париж… Калуга… Рыбинск… Странно, они-то тут при чём?! Я запутался… И от досады стукнул кулаком по шару… «Не смей!» – крикнул кто-то, и я оцепенел… Но вскоре произошло нечто, оживившее меня! Что-то разноцветное, красивое, в виде русской праздничной шали в розах, приближалось ко мне. Потом свернулось в клубок, и с музыкальным сопровождением рассыпалось в множество поющих женщин. Они пели и кричали: «Мы оперный хор! Нас уволили из экономии! Опера умирает! Спасите нас!» По моему лицу певицы поняли, что я ничего сделать для них не могу, и, превратившись в стальные, тяжкие стрелы, ужасным градом понеслись вниз. Я видел, как они вонзились в оперные театры, разрушили их совершенно, и оперное искусство приказало долго жить.