Моя Родина – Смерть

Стан подошёл к телу колдуна, убедился, что тот сдох, и вернулся к Блоху. Есть мозг врага он не стал, слишком подозрительно выглядело то, что из тела КиКука так и не вылилась ни одной капли крови. Вместо красного на срезах ран выступило нечто зелёное – плотное желе, упругое и мало текучее. Внутри колдуна сверкали электрические заряды: они перемещались, светили, подманивали. Но лучше от них держаться подальше: мало ли что сотворил с собой колдун, какую демоническую заразу впустил к себе внутрь.

Заговорённая сталь рассекла доспехи Блоха, вспорола кожу, подломила рёбра, но значительных повреждений внутренним органам не нанесла. Стан впервые в жизни осознал, что помимо ненависти на свете существует и самопожертвование. Выражения – "Жертвенная дружба" – он не знал, но теперь вполне усвоил его значение.

Блох, встав, снял шлем, положил руку на плечо Стану и произнёс:

– Ты достоин большего. Тебя, Стан, ждёт другой мир. Захочешь, вернёшься назад. Но мне почему-то кажется, что ты найдёшь там себе много дел. Тебе понравится у нас, поверь.

– Пошли? – кивком выразив согласие с предложением, предложил Блох.

Блох надел шлем, посмотрел на встроенный в рукав доспеха таймер и проговорил:

– До открытия окна осталось сорок шесть часов. Ты прав, здесь оставаться не безопасно. Окрестности кишат слугами колдуна. А погибнуть сейчас, после победы, будет глупо.

Вдвоём, без дальнейших приключений, не встретив никого на своём пути, они спустились в долину. Там Блох установил антенну, и в назначенный срок жахнуло – окно открылось и он, потеряв за десять дней четверых братьев и приобретя одного, но зато самого настоящего друга, возвратился вместе с ним домой.

Глава 13

Эскадра боевых и транспортных кораблей подходила к планете сплошных подземелий – Слизегон. Кар Кер сидел в рубке флагманского крейсера и вспоминал своё прошлое. Детство в бетонных коридорах бомбоубежища на его родной планете, обгоревшей в ядерном апокалипсисе как головка спички. Юность, жестокие драки с одногодками, мечты, стремления и те три дня перед инициацией, что изменили его жизнь. Он всегда знал, что не такой как все, что отличается от них. Он даже внешне не был похож на чахлых, бледных, как черви альбиносы, сверстников. Кряжистый, как дуб, плотно сбитый, выше большинства его сородичей, одно слово – "Железный", ведь такая кличка за ним закрепилась с детства. Его боялась молодежь и уважали взрослые. До настоящей, как он тогда думал, жизни оставалось сделать всего один шаг.

– Кар? А Кар? Ты меня слышишь? – спрашивала лежащая рядом с ним и прижавшаяся к нему всем телом юная девушка. Она была тоненькая как тростинка; через бледную кожу просвечивали голубые, трепещущие жилки. Она легонько тормошила Кара за плечо и старалась заглянуть ему в лицо. – Не спи. Скажи мне.

– Ну чего? Дай подремать минутку.

– Ты меня любишь?

– Чего? Отстань, Има. Ты и так это знаешь.

– Нет, ты скажи. Чего тебе стоит?

– Люблю, конечно, – Кер открыл потеплевшие от искреннего первого чувства глаза, приобнял её за плечи и поцеловал Име веки. – Люблю.

– Я боюсь за тебя. Скоро твое совершеннолетие и ты пойдёшь туда, вниз.

– Пустое.

– Ага, пустое. А ты знаешь, что чуть ли не четверть там и остаётся. А вдруг и ты не вернёшься?

– Только не я. Я самый сильный. – И он не хвастал, просто констатировал факт, хотя и сам не знал, какие великие силы были сокрыты у него внутри. Такие, как он, рождались раз в тысячелетие. Продукт стресса, полученного человеческим геномом в результате ядерного Армагеддона.

– Има, ты боишься?

– За тебя.

– Всё будет хорошо.

Има на секунду замолкла, а потом, отвернувшись, шёпотом произнесла в подушку:

– Ты не бросишь меня? Ну, когда всё закончится.

– Фррр. Глупости. Мы же с тобой договорились, что вдвоём до самой смерти, помнишь? – Кер взял её за подбородок и снова развернул к себе,

– Да, – надув губки и, может, немного обиженно ответила девушка.

Добившись своего, Кер встал с кровати и принялся одеваться. Серые бетонные стены, в углу покрытый ржавчиной рукомойник, табурет и единственное украшение клетушки – над изголовьем кровати приклеенный на стену листок с наивным рисунком оранжевого пушистого цветка. Има постаралась, нашла бумагу, краски и по памяти нарисовала приглянувшейся ей в книге (им выдавали учебники в школе, но запрещали выносить их за её стены) полевое растение, являвшееся когда-то на сельскохозяйственных угодьях их континента неистребимым сорняком, но очень красивым сорняком.

К своей девушке он приходил через день, вечером, и проводил, каждый раз, с ней не более двух с половиной часов. С самого детства он сам приучал себя к дисциплине и жил по строгому, самим им заведённым распорядку. Утром и днём работа (работал он, как и девяносто процентов жителей страны подземных бункеров, на заводе: ему повезло, в отличие от других, его завод выпускал не скучные предметы обихода или детали для систем жизнеобеспечения, а производил синтетические продукты питания), один перерыв на приём пищи, потом он шёл к Име или в библиотеку, затем он тренировался, ужин, пятичасовой сон и всё начиналось сначала. Ему такая жизнь совсем не нравилась, но он придерживался системы и не жаловался. В неблагополучном мире, где люди уже рождались тяжелобольными, страдали от постоянного голода, недостатка витаминов, да и просто воздуха, быть таким здоровяком уже почиталось за счастье. Но для него этого было мало. Он хотел выдержать экзамен и перейти из касты рабочих в касту солдат.

Все жили одинаково: стандартные жилые блоки в пять квадратных метров, подача воды два раза в сутки, та же одежда (темно-синие спецовки и у мужчин, и у женщин), убогая железная мебель жилых блоков, личные вещи – всё как у всех. Но солдаты имели дополнительный паёк, уважение, большую свободу действий и не работали в общепринятом понимании этого слова, хотя они тоже трудились и даже подвергали свою жизнь ежедневным опасностям службы на нижних этажах бункеров.

В двенадцать лет дети начинали жить отдельно от родителей, им выделялся индивидуальный блок, и они учились жить самостоятельно. Вот с той поры Кер и мечтал стать солдатом. А для этого надо было не просто выдержать экзамен – спуститься с видеорегистратором на каске на нижней уровень, подойти к запорным люкам и, коснувшись их, вприпрыжку убежать обратно к пограничным заставам солдат, и не на стандартные пятнадцать минут зайти туда, в темноту, простоять так всё отведённое время и вернуться, как делали все, – нет, Кару нужно было по настоящему всех удивить, принести из покинутых людьми подземелий какую-нибудь вещь. В этом случае он автоматически стал бы героем.

Учитывая, что ближайшие к люкам коридоры и помещения были пусты; их давно очистили прежние охотники до лавров первопроходцев, Кару предстояло пройти дальше – вглубь темноты. Последний кому это удалось, вернулся назад слепым и лишённым одной руки, и было это пять лет назад. С тех пор охотников повторить подвиг стало меньше, а хриплое рычание из темноты раздавалось всё чаще. Говорили, что те, кто там жил, расплодились до угрожающего всем людям числа. Взрыв рождаемости, увеличение популяции и, как следствие, нехватка еды. Новые виды живых существ, какими бы они ужасными ни были, тоже хотели жить. А люди для них всегда оставались лишь изысканным лакомством, которое, до последнего времени, трудно было достать.

Но времена менялись. На это косвенно указывало и то обстоятельство, что нападения на солдат и попытки проникновения на верхние этажи участились. В таких обстоятельствах Кер и был вынужден сдавать экзамен на получения аттестата зрелости. Не прошедших испытание (а были и такие) списывали в чернорабочие. Не завидная участь. На этой должности долго протянуть нельзя. Рыть новые туннели, разбирать радиоактивные завалы – работа, которая сводила в могилу за три-четыре года.

Любил ли он Иму? Тогда – точно нет, хотя думал, что да. Для него было важнее подняться, а слёзы девочки пустое. Пройдёт.

Кер поцеловал на прощанье Иму и, не поддавшись на её уговоры остаться, пошёл к себе домой в блок. Главный туннель, соединяющий сектор, где жила его девушка и сектор, где обитал он сам, отличался не свойственной подавляющему числу коридоров и других помещений бункера шириной. Настоящее шестиполосное шоссе для перемещения двуногих представителей вымирающего человечества. Навстречу ему попадались угрюмые чахлые мужчины и преждевременно измотанные работой желтолицые женщины. Все они смотрели себе под ноги и не смели, или не хотели, поднимать головы. Озабоченные злой судьбой, изуродованные подземной жизнью вырожденцы. Молодой поросли земляного народа сегодня ему не встретилось. За двадцать минут, неспешным шагом, он дошёл до дома. Съел белковый батончик биоконцентрата и лёг спать. Сон не шёл. Кар думал. В голову сами собой лезли всякие дурацкие мысли. Ему представлялось как он спускается вниз, туда, в подвалы, затопленные хищной биомассой, а через секунду он уже мечтал увидеть настоящее звёздное небо и не то, что ему показывали в учебных фильмах, на занятиях в школе, а самое настоящее, которым он мог бы любоваться без защитных фильтров и масок. Так в закрутившем его вихре цветных фантазий, незаметно для него самого, он и уснул.

Через два дня Кар Кер стоял в первом ряду выстроившихся ровными квадратами кадетов (так называли тех, кто шёл на испытание) на площади "Павших Героев", перед домом военной комендатуры. После войны делами земляных людей – остатков человечества, заправляли военные: армейский порядок и дисциплина оказались тем скрепляющим раствором для общества, который вот уже две сотни лет удерживал людей от бессмысленных бунтов и окончательного забвения. Прямо напротив него на трибуне пристроились военные управляющие конгломератом, состоящим из пяти соединённых между собой туннелями бункеров. Комендант – полковник Хорст, говорил напутственное слово тем, кто сегодня должен был сегодня превратиться из зелёных юношей в полноценных мужчин.

Заняв круглый постамент оратора и опираясь на железные поручни, Хорст походил на капитана подводной лодки, вышедшего на наблюдательный мостик и пытающегося перекричать шум накатывающих, раз за разом, волн моря. Хотя никаких звуков, кроме издаваемых им самим на площади, слышно не было (слушали его затаив дыхание), но Хорст кричал о долге, о значении, о новой ступени. У него от натуги вздувались вены на шее, и сам он стал красным словно варёный рак. В этот раз его речь, в связи с тем, что число сдающих экзамен перевалило за сотню (обычно их было не больше десятка), транслировали по внутреннему каналу этой части системы бункеров, и, возможно, по этой причине он так неприлично пыжился. Сам маленький с жировыми складками, намотанными вокруг талии, сейчас он представал не в лучшем виде. Кер воспринимал его ужимки как нечто более присущее комическому персонажу, а не коменданту. Судя по серьёзным выражениям лиц зрителей и его товарищей, другим всё-таки был ближе образ капитана – бывалого морского волка. Наверное, это у Кера от волнения в кровь начал поступать гормон насмешливого скепсиса. Скорей бы в бой, туда, вниз.

Зрители, провожающие – в основном родственники, друзья и немногочисленные девушки (немногие из кандидатов на совершеннолетие смогли установить прочные связи с противоположным полом: женщин не хватало, а те, что были, предпочитали мужчин постарше) стояли за ограждением – позади строя ребят. В толпе провожающих возвышался и отец Кера. Такой же высокий, как сын, но худой, высохший от тяжёлой работы и нездорового воздуха, он пришёл посмотреть на сына, порадоваться за него. Наравне со всеми всхлипывала и стоящая поодаль от отца Кера Има. Мать Кара давно умерла, не выдержав подземной жизни. Её и так слабое здоровье, подорванное тяжёлыми родами, позволило после них протянуть ещё два тяжёлых года, после чего она успокоилась навеки, отмучилась. Има была знакома с отцом, но приличия требовали не замечать друг друга в общественных местах до того момента, как она официально будет объявлена его женой. Она страшно волновалась, сильнее, чем сам Кер, у неё сердце замирало, стоило ей подумать о ждущей её любимого в подвалах плотоядной тьме. Она-то его по-настоящему любила и Има была готова ради Кара на любую жертву. Будущей семейной паре перед торжественным построением удалось увидеться мельком и перекинуться всего несколькими фразами. Има боялась за него, за себя (за него сильнее) и хотела только одного – чтобы этот день поскорее закончился.

Разделили их на группы ещё на площади. После того как торжественная часть митинга закончилась к ним подошли офицеры со списками. Кар достался пухлощёкому лейтенанту со строгим выражением лица. Молодой лейтенант, всего года на два старше Кара, компенсировал свою легкомысленную розовощекость, нагоняя на себя чрезмерную серьёзность и кажущуюся неприступность. В его группе кадетов, помимо Кера, оказалось ещё семеро. Все они боялись: Кар это видел по их серым лицам, постепенно приобретавшим зеленоватый оттенок. Хреновый признак: лучше этим горе воякам претендовать лишь на первую степень половозрелости. Коснуться запорного люка и айда обратно наверх, домой.

Лейтенант раздал всем обручи с портативными видеокамерами, проследил, чтобы все закрепили их на голове правильно, и повёл вниз. На предпоследнем жилом уровне группу разделили ещё раз, теперь – на три части. Получились две тройки и двойка. Одну из троек дальше повёл лейтенант, а вторую тройку и двойку (в ней-то и оказался Кер) взяли под опеку солдаты. На перекрёстке сходящихся коридоров группы разошлись в стороны.

Спустились на этаж, где дежурили только солдаты, которые охраняли периметр. Там солдат подвёл группу Кера к заставе – бетонным блокам, лежащим поперёк коридора и домику – ДОТУ, служившему и пулемётным гнездом и спальней для военных. Солдаты, держа автоматы на коленях, сидели на плитах, курили, играли в очко на пальцах и вообще вели себя совсем не так, как это себе представлял Кер. При появлении кадетов из сторожки вышел офицер, устало зевнул, взял маршрутные листы, протянутые ему солдатом и что-то невнятно скомандовал. Но солдаты давно привыкли к такой неразборчивой дикции своего командира. Двое солдат поднялись со своих мест и, следуя жестам офицера, лениво подошли к мальцам. Первым забрали спутника Кера.

– Сюда пожалуйте. – Бесцеремонно схватив его за рукав, потянул за ограждение спутника Кера – тщедушного прыщавого, можно сказать, мальчика, солдат.

– А, это…Туда, да? – замекал мальчик.

– Ага, туда-туда. Шевелись давай, кадетский студень, – насмешливо проговорил солдат.

Парочка скрылась за поворотом коридора. Второй солдат, вставший по команде командира, проследил, когда они уйдут и подошёл к Керу.

– Смотри, какой здоровяк, – воскликнул он и пощупал бицепс Кера. – Ты откуда такая дылда к нам пожаловал? – Кер действительно был на голову выше всех собравшихся вокруг него солдат.

– Откуда и все. Головой вперёд, да между ног, – не постеснялся ответить в том же ироничном тоне Кер. Немного переборщил, но такой грубый юморок, как оказалось, пользовался у здешних ребят спросом.

Солдаты загоготали, шутка им пришлась по сердцу. Не улыбался лишь назначенный Кару провожатый. Он мотнул сплющенной с боков головой, поправил каску и, показав передние резцы, произнёс:

– Ух ты! Да ну, не может быть, затейник какой. Говоришь: с головой да между ног, – ну пошли, там тебе покажут несколько новых трюков, акробат, – окрысившись, пригрозил солдат.

Миновав бетонные заграждения, они двинулись по коридору. Кер знал: в стенах прятались встроенные лучемёты, лазеры и прочие защитные системы. Но, как он не всматривался, следов тайных заслонок, ниш так и не заметил.

Пройдя вперёд, они оставили позади поворот, куда свернула предыдущая парочка и пошли дальше. Периодически и справа, и слева взору Кера открывались спрятанные в стенах прямоугольники закрытых дверей, ведущих на нижние уровни, но солдат, назначенный в провожатые, попался мстительный и решил завести Кера как можно дальше от заставы. Они шли уже минут пять. Освещение коридора заметно потускнело. Оставшиеся целыми немногочисленные лампы горели вполнакала; лишь, по-прежнему, ярко светились указывающие линии на полу и вдоль стен, нанесённые люминесцентной краской. Дойдя до конца коридора, они подошли к квадрату отверстия, занимающего пространство от пола до потолка и от стены до стены. Просто пустое пространство без дверей и широкая слабоосвещённая лестница, уходящая ступенями вниз, без поворотов, лестничных площадок, просто идущая под наклоном вниз.

– Ступай, шутник. Тебя там ждут. Постарайся не обмочиться, а то на запах они быстро сбегутся, – дал издевательский совет солдат, похожий на озабоченного грызуна.

– Не беспокойся. Я вернусь, тогда и обсудим, чьи штаны мокрее, – пообещал Кер.

Не став дальше слушать сердитое сопение солдата, Кер начал спуск. Шёл довольно быстро, но и не торопился. Довольно скоро, хотя ему показалось, что спускался он долго, внизу замигала полоска серого света. Если здесь, на лестнице лампы излучали свет, похожий на цвет дынной корки, то там, внизу Кера приманивал нервно пульсирующий свинцовый свет.

Через такой же широкий проём, как и наверху, он попал на первый полностью очищенный от разумной жизни этаж. Его встретила пустота и разруха. Здесь царили серые сумерки умирающих от старости древних светильников, висевших на нитках полусгнивших кабелей под низким потолком. Они мигали, кашляли искрами, но пока жили, освещая вокруг себя царившее вокруг уныние скорой непременной кончины. Всё что могли, люди давно отсюда эвакуировали, оставив голые стены и проводку.

Под воздействием влаги и времени бетон крошился. Пол усеивали выпавшие из дёсен стен неровные куски цемента. В некоторых местах обнажился арматурный ржавый скелет. Даже дверей в когда-то жилых блоках не было – их вместе с петлями, трубами, облицовочными панелями бывшие жители этого места унесли с собой. Все уровни, так или иначе, походили друг на друга, тем не менее всем проходившим испытание выдавалась карта с указанием расположения запорного люка. Обычно люк прятался на месте старой шахты лифта, или был встроен на место ворот, раньше закрывающих вход в коммуникационный туннель.

Кар Кер без всяких приключений добрался до ближайшего к нему люка. В его случае люк закрывал проход даже не вниз, а был препятствием на пути на другую часть уровня. Люди так спешили покинуть эти места, что поставили люк прямо посередине главного туннеля уровня, возможно, замуровав всех нерасторопных жителей вместе с прорвавшимися существами снизу. Запорный люк, или как его по-другому называли – пробка, представлял собой камеру, герметично закрытую с двух сторон круглыми бронированными крышками. Чтобы открыть одну из них, прежде нужно было непременно закрыть другую, иначе механизм безопасности не давал этого сделать. Кроме того внутри, в переходе между крышками устанавливали сканер и при наличии чужеродных тел с дикими генами или просто заражённых чем-либо опасным и неизвестным особей человеческого вида он сразу блокировал люки, и всё, что оказалось в такой ловушке, обрекалось на мучительную смерть от недостатка кислорода.

Кер открыл первую крышку (она подалась на удивление легко, ни разу не скрипнув, ни ойкнув, – механизм хорошо смазали, не пожалели солидола): её диаметр составлял не более полутора метров и ему пришлось протискиваться в камеру. Свет там не горел, пахло цементной пылью и ацетоном. Каждому кадету перед испытанием выдавались очки ночного виденья, нож, пистолет и портативная видеокамера со встроенным прожектором. Прожектор автоматически включался каждый раз, когда уровень освещённости падал до определённого уровня, но его при желании переводили на режим ручного регулирования, стоило только нажать на маленький рычажок на обруче и он горел лишь тогда, когда того желал хозяин. Кер втиснулся в камеру и прожектор зажегся: он нащупал рычажок и перевёл нехитрый механизм на ручной режим. Закрыл за собой крышку и, пригибаясь, прошёл по железной трубе вперёд к люку, ведущему в настоящую опасность.

Кер взялся за колесо запора и стал крутить его против часовой стрелки, сдвинул два рычага и толкнул бронированную пробку от себя. Заскрипело, защёлкало. Как песок на зубах. Видно, эту крышку закрывали настолько поспешно, что в пазы механизма набилась бетонная крошка. Не было времени почистить от строительного мусора. Нельзя сказать, что атака произошла совсем уж неожиданно, иначе бы здесь не стояло запорных люков, но она точно застала монтажников врасплох.

Луч света упёрся в стену тьмы. У Кера создалось впечатление, что он смотрит в бесконечное ничто, космический вакуум, окончательно избавившийся от надоевших ему звёзд. Шагнуть туда значило не только преодолеть свой животный страх, но и сразу измениться, произвести вивисекцию воли. Жутко, болезненно, но необходимо. Он просунул голову, плечи, перебросил правую ногу через обод люка. Ноги перестали быть послушными, он их ощущал набитыми вместо мышц ватой, ненадёжными. Перебросил вторую ногу, вышел из камеры и, собравшись с силами, сказав про себя за одну секунду тысячу мантр, сделал шаг с приступка на пол. И сейчас же раздался гром хлёсткого выстрела, а затем страшный хруст. Не удержав равновесия, Кер упал. Вытянутые вперёд руки наткнулись на выгнутые дуги, сферы с острыми краями, опять затрещало и ладони провалились, ломая непонятные конструкции, куда-то вглубь, но так и не достали до пола. Кер замер. Он был не настолько глуп, чтобы впадать в панику и сразу вскакивать. Кер прислушивался… Ничего. Тишина. Он лежал, уткнувшись лицом во что-то твёрдое и угластое. Его прожектор освещал непонятные плоские палочки и дощечки.

Убедившись, что поглядеть на его позор никто не собирался сбегаться, Кар медленно встал. Сначала на одно колено, потом подтянул второе, распрямился. Теперь он мог рассмотреть, на что же такое это упал, что стало виной его неловкости. Вначале он ничего не понял. Сплетение непонятных конструкций, а потом он увидел две тёмных дыры, а под ними треугольник ещё одной и оскал. Череп! На него, ухмыляясь, смотрел человеческий череп. То, что он раньше принимал за палки, прутья, обломки мебели, оказалось кучей костей. Поломанные скелеты с оторванными конечностями, разбитыми черепами, вырванными рёбрами. Их здесь, перед люком, ведущим к спасению, скопилось столько, что он не сразу смог прикинуть приблизительное количество погибших (убитых) людей. Очень много – не менее двухсот, а может и больше. Кер не хотел идти по костям, но другого пути из предбанника не нашлось. Весь пол комнаты скрывали ужасные останки былой расправы. Есть отчего испугаться. А Кер, разобравшись, наоборот успокоился: ступая так, чтобы не произошло ещё одного выстрела сломанной его сапогом кости, он пошёл к тёмному прямоугольнику виднеющейся в углу двери.

Заметил это он случайно. Ему оставалось сделать три шага и выйти из склепа в коридор, когда внутренний рычаг тревоги, инстинкт пещерного предка, генетическая мутация, заставили его посмотреть на потолок. Там в углу над дверью, раскорячившись на десяти тонких лапах, сидело нечто пульсирующее бледной поверхностью круглого тела-таблетки. Бледная пупырчатая кожа, которая бывает лишь у приматов, пестрела розовыми пятнами, то ли родимыми, а то ли от ожогов. На боку, вроде как чужеродной опухолью, вздулось, несомненно, человеческое лицо, перекошенное, будто насильно вмазанное в тело насекомого адским скульптором извращенцем. Левая половина лица растянулась резиновыми жгутами, скрутилась, один глаз пропал в набухшем воспалении, уголок рта ушел вниз, открыв неровные лошадиные зубы, обмазанные густой пеной бешенства. Оставшийся целым глаз темнел светящейся кровью и лютой злобой. Что это было? Гибрид человека и насекомого? Радиация, болезнетворные бактерии, вирусы в автоклаве ядовитых подвалов сплавили в дьявольскую кашу наследственность разных существ, преобразовали молекулы ДНК в невиданные до этого последовательности генов. Причём, вся эта получившаяся пакость с лёгкостью совокуплялась между собой, размножалась и лезла наверх, по щелям, по трубопроводам, воздуховодам, инженерным туннелям. Что это тварь представляла собой на самом деле, и что она здесь высиживала, кого ждала, разбираться было поздно, да и не зачем. Вся его поза говорила, что до прыжка едва оставалась секунда-другая.

Кар успел поднять руки и подогнуть колени. Тварь врезалась в него со скоростью выпущенного из катапульты снаряда. Кер сместил центр тяжести и скрутившись, используя инерцию движения мерзкого существа, откинул его назад и в сторону. Неудачно. Гибрид вцепился всеми лапками, облепленными маленькими выростами крючков, в одежду, зацарапал кожу. Целил-то он в голову Кера, но человек оказался исключительно проворен. Вместе они упали на кости, забарахтавшись в треске и тучах скелетной пыли. Действовать человеку надо было быстро, инициатива переходила из двух его рук в десять лап существа. Кару удалось вытащить нож, и он в ужасе и остервенении воткнул его в оказавшееся на удивление податливым пузо гигантского сенокосца. Засунув лезвие глубже, он начал вспарывать сухую плоть, невольно выпуская из нутра мутанта вонючие газы. Утробно запахло сгнившим луком. Тварь зафыркала и нервно заперебирала лапами. Кар навалился на неё всем весом и, прижав коленом, довёл дело до конца. Гнусный газ, выходивший наружу, обжигал носоглотку, дышать становилось трудно, а вот крови, слизи и вообще любой жидкости наружу не вытекало. Мерзость по своему строению походила на ожившую мумию, высушенный экспонат кунсткамеры. Задержав дыхание, Кар встал и выбежал в коридор. Первое столкновение с тьмой он выиграл.