Русские герои. Святослав Храбрый и Евпатий Коловрат. «Иду на вы!» (сборник)

Большинство же русских родов смотрело на христианство как на более или менее неприятное увлечение некоторых своих соплеменников. В целом их терпели – родичи все же, хоть и «уродьство» у них семейное.

Чем эта терпимость могла обернуться для иного руса, даже могучего вождя, говорит пример отца нашего героя и его посмертной судьбы. Но об этом – в следующей главе.

Князь уже начал! Убийство в древлянской земле

– Что ты расскажешь?

– Все, что я знаю.

– Сколько их было?

– Около тыщи.

– Где твои тропы?

– Верно, за краем.

– Где твои люди?

– Там, где не сыщешь.

– Что с ними стало?

– Были другими.

– Что ты увидел?

– Пепел на плахе.

– С кем ты остался?

– С ветром, княгиня.

– Как ты вернулся?

– В белой рубахе.

Дм. Фангорн, «Князь»

1. Клевета

У колыбели нашего героя развертывается воистину детективный сюжет, достойный пера Честертона и гения его патера Брауна. Тень недоброй тайны лежит на обстоятельствах смерти его отца. Тень, расползшаяся на всю жизнь отца, поглотившая славу его побед и мощь созданной и управлявшейся им державы.

Уподобимся же почтенному патеру Брауну в рассказе «Сломанная шпага». Начнем с того, что известно всем. Начнем с неправды.

В Повести временных лет о последних днях отца Святослава рассказано так:

«Сказала дружина Игорю: «Отроки Свенгельда изоделись оружием и одеждой, а мы наги. Пойдем, князь, с нами за данью, и ты добудешь, и мы». И послушал их Игорь – пошел к древлянам за данью, и прибавил к прежней дани новую, и творили насилие над ними мужи его. Взяв дань, пошел он в свой город. Когда же шел он назад, поразмыслив, сказал своей дружине: «Идите домой, а я возвращусь и пособираю еще». И отпустил дружину свою домой, а сам с малой дружиной вернулся, желая большего богатства».

Доведенные до отчаяния древляне убили князя с дружиной, «так как было их мало».

Вот уж правда: обстоятельства смерти способны перечеркнуть целую жизнь. Тут хватило описания этих обстоятельств. С этого единственного отрывка началось победное шествие по страницам ученых трудов и исторической прозы «Игоря»-карикатуры. Кто не читал Повесть…, тот читал популярные книжки или романы Скляренко, Пономарева. И все твердо знают: Игорь Рюрикович – алчный и глупый грабитель, бездарный полководец, безрассудный авантюрист, слабак, проще говоря, никудышный правитель. Сунулся, недотепа, с малой дружиной прямо в пасть им же только что ограбленным древлянам.

И мало кто удосужился перечитать летопись целиком – и обратить внимание на бьющие в глаза нелепости этого карикатурного некролога.

«…А мы наги». Вообще-то дружина Игоря летом того же года получила огромный откуп во время похода на Византию. Князь «взял у греков золота и шелка НА ВСЕХ ВОИНОВ». Сколько, кстати? «Дань, какую Олег брал, и еще», – поясняет летопись. Олег Вещий, по той же летописи, брал по 12 гривен на брата. Гривна – 200 граммов серебра. Конь стоил 2 гривны. Боевая морская ладья с набойными бортами – 4. Оценили? Стоимость трех боевых ладей шелками и золотом. Какое там «наги» …

И уж не к древлянам идти после такого откупа. У них ни алмазов, ни золотоносных рек, ни пряностей драгоценных. Летопись опять говорит предельно ясно: «мед и меха» – все сокровища древлянские. Это после золота и шелков соответственно…

Может быть, русы Игоря не имели понятия о настоящих сокровищах? И опять не сходится. Два удачных похода на Византию, груды добычи… Над шедшими домой ладьями Олега стояли паруса из византийских шелков. Пусть это «эпическое преувеличение», но современник араб ибн Фадлан описывает русских купцов в собольих шапках с парчовым верхом, в парчовых же кафтанах с золотыми пуговицами. Он же пишет, что трон «царя русов» – в то время им был Игорь – отделан кораллами и драгоценными камнями. Тут и в шелковые паруса Олега поверишь…

Во-вторых, до злосчастной осени в Древлянской земле Игорь проиграл одну битву. За тридцать три года правления. И в той проигранной битве соперником Игоря была мировая держава Средневековья – Византия, а победу над русами она одержала, во-первых, предательством болгар, а во-вторых – применив мощнейшее оружие того времени. Это был «греческий огонь», который сами греки-византийцы называли «лидийским», а историки часто называют «напалмом Средневековья». Выстреливаемый на большие расстояния из медных труб огнеметов, огонь горел даже на воде. От него просто не было защиты. Византийские императоры пуще зеницы ока берегли тайну чудовищного оружия, оттого, к счастью для соседей Восточного Рима, огнеметов этих делали мало. Но уж когда они появлялись на поле боя, исход его был предрешен. Так что не поражению Игоря надо дивиться – диво, что сам он уцелел, не попал в плен, вывел из пылающего ада изрядную часть войска. Хотя и погибло тоже немало – нам еще вспоминать об этих потерях.

И попал в эту ловушку князь не по недомыслию. Византийцев предупредили болгары. Они, как видно, предпочли «братьев во Христе» из Византии, звавших их, болгар, «жалким и гнусным народом», кровным братьям-русам. Заблаговременно извещенные греки успели перебросить к месту высадки русского десанта огнеметные корабли-хеландии патриция Феофила Синкела.

Однако уже через три года Игорь собрал новое войско, пополнил выжженную дружину варяжскими воинами – и об этом еще вспомним, – и взял с собой печенежскую орду. Вот когда перепуганные греки – они-то ожидали, что варвары долго еще не появятся на горизонте – и поспешили с откупом.

Игорь не забыл ужаса первого греческого похода, не забыл, что в его войске немало и свежесобранных ополченцев, и недавно взятых в дружину варяжских удальцов. Как-то покажут себя в бою? Впрочем, и так было ясно как. Вожди варяжских дружин откровенно советовали князю взять откуп.

Великий князь последовал совету, дань взял и двинулся домой, в Киев. Впрочем, и болгарского предательства он не забыл – «повелел печенегам воевать Болгарскую землю».

Греческий огонь. Миниатюра из византийской хроники

С ужасом вспоминал Феофилакт Болгарский тот год: «Их (печенегов) набег – удар молнии. Их отступление тяжело и легко в одно и то же время: тяжело от множества добычи, легко от быстроты бегства. Вот они здесь – и вот их уже нет. Они живут грабежами чужих стран, не зная иного обогащения, кроме войны и добычи, а своей страны не имеют. Но хуже всего, что народ этот бесчисленным множеством своим превосходит лесных пчел».

2. Забытый подвиг

Объемлет ужас печенегов;

питомцы бурные набегов

зовут рассеянных коней,

противиться не смеют боле

и с диким воплем в пыльном поле

бегут от киевских мечей.

А. С. Пушкин, «Руслан и Людмила»

Но стоп! Что такое? Почему и каким образом киевский князь может что-нибудь повелеть этой буйной орде?

А вот таким. Вы не забыли: Игорь Рюрикович – безрассудный авантюрист, бездарный полководец? Так вот, когда в 915 году «пришли впервые печенеги на Русскую землю», «безрассудный авантюрист» сумел заключить с кочевниками мир. Не иначе, как сумел Сын Сокола объяснить новым соседям: Русь – не легкая добыча. Ясное дело, не словами объяснял. Подобные разбойные народцы от веку понимают один язык – язык силы. Проще говоря, печенежские вожди обломали зубы об Игоревы дружины, «сохранили лицо», заключив мир, и быстро откочевали к Дунаю.

А еще пять лет спустя в летописи появляется скромная строчка «Игорь воеваша на печенегов». И все. И ничего более, кроме того, что двадцать четыре года – целое поколение – спустя Игорь мог «повелеть» печенегам, и те покорно повиновались. Кроме того, что напасть на Русь печенеги решились впервые еще двадцать четыре года спустя – в 968 году.

Вспомним Феофилакта Болгарского. Можно вспомнить и византийца Кедрина, писавшего, что печенеги не знают договоров, смеются над клятвами и почитают лишь силу. Как надо было разбить это племя, чтобы два поколения из памяти степняков не изгладились три страшных слова: Киев, Русь, Игорь?

И не просто разбить. Обратите внимание – Игорь «воевал на печенегов». Не отбил набег. Даже не разгромил нашествие. Пошел на них. Значит – в степь. И победил.

За полторы тысячи лет до Игоря в ту же степь вторгся персидский царь царей Дарий, по заслугам, в общем-то, прозванный Великим. Греческий историк Геродот сообщает, что в войске царя царей шло семьсот тысяч воинов. Для сравнения – Великая армия императора Франции Наполеона Бонапарта насчитывала «всего» шестьсот тысяч. Чингисхана с крестоносцами можно даже не упоминать. Врагом Дария в той войне были дальние предки печенегов – скифы.

Все, что смог Дарий, – с трудом спас себя и жалкий остаток своих полчищ. Действительно, Великий: его предок Кир, основатель Персидской державы от Средней Азии до Египта, потерял и войско, и голову, сунувшись в степь. После Дария один из полководцев Александра Македонского, победителя персов, захватившего их страну вкупе с Балканами и Египтом, канул в той степи, как камень в воду, со своей армией. Не спасся никто. Римляне, покорив полмира, в степь благоразумно не совались, а это одно о многом говорит.

Вооружение Игоря и его воинов ничем в принципе не отличалось от такового же у Дария, Кира или римлян. И тем не менее «бездарный» Игорь стал первым полководцем земледельческого, оседлого народа, разбившим кочевников на их же территории, в степи. И не просто разбившим – превратившим в вассалов. На сорок восемь лет внушившим разбойным дикарям ужас перед именем Русь. Избавившим два поколения русских людей от страха перед степью, от гари спаленных сел, от свиста стрел и арканов, от рабского горького пота.

Для сравнения – следующие после печенегов кочевые соседи Руси, половцы, за сто пятьдесят лет предприняли пятьдесят крупных нападений на русские земли. Легко подсчитать… гораздо сложнее представить себе, каково жить, считая время от набега до набега. Знать, что возводимый тобою дом станет пеплом через три года. Что зерна третьего урожая втопчут в пашню неподкованные копыта мохноногих степных лошадок. И ты сам вовсе не обязательно будешь три года спустя жив и свободен. Так жили на Руси XI–XII веков. При Игоре так не жили!

Иноземцы-современники вторят летописи. Араб ибн Хаукаль называет печенегов «острием в руках русов», которое те обращают, куда захотят. Его земляк Аль Масуди называет – при Игоре! – Дон «Русской рекой», а Черное море «Русским, потому что по нему, кроме русов, никто не смеет плавать». Византиец Лев Диакон называет Босфор Киммерийский (нынешнюю Керчь) той базой, откуда Игорь водил на Византию свои ладьи, куда возвращался из походов. Из договора с Византией 944 года явствует, что Игорь контролировал и устье Днепра, и проходы в Крым из степи.

И все это совершил «бездарный полководец»? Сохранил в течение четверти века «безрассудный авантюрист»?

А может, лучше прислушаться к другим характеристикам Игоря? «Был храбр и мудр» – говорит о Сыне Сокола Новгородская летопись, а митрополит Илларион в начале XI века отзывается о князе-язычнике как о прославленном своим мужеством вплоть до его, Иллариона, времен.

Полезно сравнить все это с деяниями недостойного внука Игоря, коего славят как великого борца с «печенежской опасностью» за выстроенные на Десне (!), Остре, Трубеже, Суле, Стугне городцы с гарнизонами из чуди, мери, словен и кривичей. При нем была непрестанная «великая брань» с печенегами, едва ли не ежегодно прорывавшимися к киевским предместьям.

Боги, кто постигнет логику историков? Сделавший Дон «Русской рекой» – «бездарный полководец», а строивший по Десне острожки от печенегов – «государственный муж». Тот, кто на полвека обезопасил страну от набегов и превратил врагов в покорных вассалов – «авантюрист», а тот, при ком эти враги только что не зимовали под столицей, кто прятался от вассалов деда то под мост, то за широкую спину ремесленника-кожемяки, конечно, «гений».

Не стоит, конечно, стричь всех под одну гребенку. Обязательно надо назвать имена историков, смывавших с памяти отца Святослава клеймо «бездаря» и «слабого государя». Это Д. И. Иловайский, А. Н. Сахаров, И. Я. Фроянов (именно в работах Игоря Яковлевича я и наткнулся на «воеваша на печенеги») и некоторые другие. Однако, как писал тот же Честертон в рассказе «Скандальное происшествие с патером Брауном», «просто поразительно, сколько людей слышали эту историю и не слышали ее опровержения». Государь, заслуживающий памятников, остается увековеченным в карикатуре.

И этот-то великий государь и полководец безоглядно сунулся в расставленную своей же жадностью ловушку? За мехами и медом – после золота и шелков?

Опять вспоминается «Сломанная шпага»: «Один из рассудительнейших людей на свете безо всяких оснований поступил, как безумец». Словно про Игоря, точнее, про «Игоря» – летописную карикатуру – сказано. Нет, все это не заслуживает даже названия версии. Много уместнее – байка. Кем она могла быть рассказана? И кто все же сделал из нее версию – официальную, в летопись вошедшую?

3. Загадочная дружина

Ай дружинушка моя все молодая,

А молодая вся ненадежная…

Не дружинушка тут есте хоробрая,

Столько одна есте хлебоясть.

Былина «Вольга и Микула»

Но сперва поговорим об еще одной нелепости летописной байки, нелепости, наименее очевидной для современного читателя.

Представьте – поход за данью на землях покоренного племени. И правитель говорит дружине: «Поезжайте домой, я вас нагоню» … Нет, я не о том, что приказ самоубийственно глуп, а Игорь вроде бы не самоубийца и уж определенно не глупец. Об этом мы уже говорили. Говорили о том, почему он не мог отдать такой приказ. Но даже если бы и отдал – дружина не могла его послушаться!

По той же летописи Игорь советовался с дружиной и поступал, как она скажет. Его сын именно недовольством дружины объяснял матери свое нежелание креститься. А его внук при первом признаке недовольства дружины деревянной посудой прикажет подать ей золотую. Еще одного их общего потомка разъяренные дружинники буквально заставят порвать почти подписанный мир с осажденным Торжком: «Мы их не целовать пришли».

Князь дружине не хозяин и даже не командир, а дружинник – не боевой холоп позднейшей Московии и не солдат. Приказы он обсуждает, и еще как! Примеров тому в летописи множество. Чему там нет примеров, так это тому, чтобы дружина в походе оставила своего вождя, по приказу или без. И не у одних русов: от Исландии до Японии викинг, дружинник, нукер, самурай никогда бы не поступил так – из страха бесчестья, что хуже смерти.

Тацит о германских дружинах: «Они сражаются вместе с вождем и почитают за бесчестие жить после его смерти». Ибн Фадлан о воинах «царя русов» в 920 году (во времена Игоря!): «Они умирают после его смерти и подвергают себя смерти за него». Летопись: «Где твоя, князь, голова ляжет, там и свои сложим».

Они не могли оставить князя. Но оставили!

Что же это за загадочная дружина, которой закон чести не писан?

Во-первых, как мы помним, незадолго до того Игорь сильно пополнил свою дружину варяжскими витязями. То есть большинство княжеской дружины в ту злополучную осень – новички-варяги, не прошедшие с князем ни одной битвы. Уцелевшие старые соратники либо в «малой дружине», либо остались беречь Киев – не на без году же неделя своих варягов его оставлять?!

И вот эти новички возвращаются в Киев. Одни. Без князя. И именно они – кто ж еще? – рассказывают дикую байку о внезапном приступе жадности у старого государя и его ближних соратников – их тоже нет – и о том, что их князь, видите ли, отпустил.

Во-вторых, в первый поход на Византию в дружине князя, видимо, почти не было христиан. Летописи говорят, что русы не только громили церкви и монастыри – такое-то и христиане творили, мы еще убедимся. Но, свирепо тешась с пленными греками, их, помимо прочего, распинали. А такого не станет делать ни один христианин. Не станет приравнивать казнью врага к своему богу.

Зато именно так поступали в балканских провинциях Византии славяне-язычники в VI веке. И именно так мстили пленным немцам за сожженные храмы и разоренные города балтийские славяне – ближайшая родня варягов-руси.

А вот после второго похода, в договоре 944 года говорится, что заметная часть русов присягает в соборной церкви Ильи-пророка на Киевском Подоле. И летописец поясняет: «Ибо многие варяги христиане». И это те самые варяги, что Игорь нанимал, другим взяться неоткуда, другие – потомки бойцов Рюрика и Олега – это как раз ярые язычники, в охотку жегшие церкви и распинавшие священников. «Русин или христианин»!

Откуда взялись такие варяги? Могли, конечно, быть и с берегов Варяжского моря. Но гораздо более вероятно иное. Вспомним, читатель, дунайских ободритов, которых упоминали франкские летописцы IX столетия, вспомним ругов – верингов-федератов Римской державы на Дунае и «дунайских варягов» русских летописей. Археологи отмечают появление на Руси в середине Х века множества вещей с Дуная – дорогих украшений, престижного оружия – не след ли это именно дунайских варягов, призванных под знамена Сыном Сокола? Они-то, со времен Северина знакомые с новой верой, как раз могли быть христианами.

Эти варяги-христиане и отсоветовали Игорю биться с греками: «Если так говорит цесарь, то чего нам еще нужно – не бившись, взять золото и серебро, и шелка?» Дело в том, что это совершенно не языческий подход, уж во всяком случае, не язычников с Варяжского моря, будь то славяне или скандинавы. Для язычника война – прежде всего ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЕ Богам и духам. Те же скандинавы именно поэтому долго не принимали замену кровной мести на выкуп – «мы не станем носить в кошельках мертвых друзей!». Кровь убийцы насыщала не абстрактное чувство справедливости, а более чем конкретный дух погибшего! «Навий пир» называли битву норманнские скальды. И те, кому от битвы были нужны лишь «золото и серебро, и шелка» – явно не язычники.

И еще – язычники севера Европы всегда изумляли иноземцев – например, Гельмольда, автора «Славянских хроник», – своим бескорыстием и щедростью, часто переходящей в расточительность. В свое время римляне то же писали о германцах. Но вот же диво: стоило тем же саксам-германцам и славянам-полякам принять христианство – и тот же Гельмольд сетует на «жадность саксов», а про поляков пишет, что те из-за жадности к добыче «часто наилучшим друзьям причиняют зло, будто врагам».

Совершенно ясно, что в дружине Игоря пребывали варяги-христиане, и в немалом числе. Недаром князь, хоть и по иным причинам – не утихли за три года в ушах вопли горящих заживо воинов, – прислушивается к их советам, а летопись упоминает их перед почитателями Перуна. Византийцы варягов-«варангов» выводили из «Германии», как со времен Тацита называли все земли между Дунаем и Балтикой, кто бы там ни жил: настоящие германцы, славяне, балты, кельты. К чему здесь говорить об этом? К тому, что современник Игоря, византиец Лев Диакон, которого мы уже вспоминали и еще не раз вспомним, пишет, будто Игоря убили… «германцы».

Между прочим, христианство на берегах Варяжского моря называли тогда… «Немецкой верой».

Слова «варанг» в Византии тогда еще не знали. Зато знали древлян-«дервиан», и германцами их никто не звал, напротив, ясно называли «славинами». Итак, не просто поведение дружины Игоря предельно подозрительно, но даже сохранилось свидетельство современника, позволяющее обвинить новых дружинников в убийстве вождя.

4. Христианский след

Он – дитя языческого дома,

А они недавно крещены.

Где за веру спор,

Там, как ветром сор,

И любовь, и дружба сметены.

И. В. Гёте, «Коринфская невеста»

Как все же погиб Игорь? Лев Диакон говорит, что «германцы» его привязали к согнутым верхушкам двух деревьев и, отпустив их, разорвали надвое. Это не случайное убийство в угаре, скажем, пьяной ссоры. Месть «поганым» за распятия в Византии, за орду степных дикарей в православной Болгарии? Но тогда дружине следовало бы повернуть коней куда-нибудь подальше от Киева. Например, через волынскую землю – в Польшу, а то и – по Бугу – к родному Варяжском морю.

Еще быстрее должны они были бы уходить, будь они простыми наемниками. Разве что удальца бы к заказчику выслали – голову «клиента» к ногам бросить. Был ведь позже пример. В скандинавской «Саге об Эймунде» рассказано, как наемники Рагнар и Эймунд по приказу «конунга Ярицлейфа» (Ярослава Мудрого) убили его брата «Бурицлейфа» (Борислава, Бориса), привезли заказчику голову и тут же сбежали в Полоцк, к «Вартилафу»-Брячиславу. Вовремя сбежали, кстати: вскорости дружину, где служили оба головореза, перебили «стихийно взбунтовавшиеся» новгородцы. Тех, в свой черед, порешили люди Ярослава, зазвавшего бунтовщиков на пир. Ярослав убирал свидетелей, готовился «повесить» братоубийство на старшего брата – Святополка, тогда еще не «Окаянного». Однако убрал не всех. Главные исполнители успели унести ноги. Потому и стало известно о подлинном братоубийце.

Читатель, вам эта череда побоищ ничего не напоминает?..

Однако крещеные варяги, не в пример почти землякам Эймунду с Рагнаром, никуда не бегут. Они преспокойно едут в Киев, рассказывают нелепую историю – и она входит на страницы летописи. Это не простые наемники, и в Киеве их ждали те, кто достаточно влиятелен, чтоб заставить остальных поверить их рассказу, и в то же время не настолько, чтобы видеть в варягах-христианах пешку, сделавшего свое дело мавра. Кто?

Не позже IX века в Киеве возникает христианская община. Судя по могилам, то были купцы и воины из Моравии (уж не те ли самые «Дунайские варяги»?). Могли, конечно, быть и раньше христиане – среди рабов из Византии, например, но об этом ничего толком не известно. В конце IX века новую веру принимает князь Оскольд, в крещении Николай. После казни Оскольда-Николая язычником Олегом Вещим христианская община надолго сходит со сцены. По преданию, один из ближних бояр Оскольда, Житомир, имея, очевидно, причины опасаться участи государя, бежал после его смерти в… Древлянскую землю. И именно в Древлянской земле находят погребения Х века по христианскому обряду, напоминающие киевские и моравские. Между прочим, именно через древлян должны были идти из Великой Моравии в Киев христианские купцы и проповедники.

При Игоре в Киеве появляется соборная церковь. Ведь четверть века мира с печенегами и контроля над Днепром – это и четверть века торговли на Черном, Русском море. Торговли с Херсонесом-Корсунью, где еще Кирилл-Константин видел Евангелие, написанное «русскими письменами», с православной Болгарией, наконец, с Византией. Плыли и купцы из этих стран в Киев, селились там. Христианская община богатела и росла, а с появлением дружины крещеных варягов обрела и серьезную вооруженную силу.

Но какую выгоду получала она, убив столь терпимого к ней государя? Чего добивалась? И как вообще смогла оказаться так близко к княжескому престолу? Через Ольгу? Конечно, великая княгиня-христианка если не идеальная глава для христианской партии, то, по крайней мере, идеальное знамя. Да ведь она в те времена была язычницей – так говорит летопись. Только вот летописный рассказ о времени и обстоятельствах ее крещения вызывает не меньше вопросов, чем рассказ о гибели ее мужа, а доверия вызывает еще меньше.

Летопись говорит так: приехала Ольга в Константинополь и так приглянулась цесарю Константину Багрянородному, что тот начал домогаться ее руки и сердца. Хитромудрая вдова в ответ потребовала у императора лично крестить ее, а потом, едва покинув купель, срезала незадачливого жениха: мол, я тебе теперь дочь во Христе, как же ты на дочери женишься?

О поездке этой, об ее причинах и результатах поговорим особо. А пока скажу сразу – в историю эту не верится. И не потому, что чересчур похожа на сказку – сказка и жизнь вообще чаще друг на дружку походят, чем многие думают. И не потому, что император был женат. Мало ли у ушлых греков было снадобий без цвета, вкуса и запаха, как раз на такой случай? И мало ли монастырей приняло в свои стены опостылевших мужьям императриц?

Дело в том, что Константин оставил подробные заметки об этом визите. То, что в них – ни слова об его сватовстве, понять еще можно: кому приятно вспоминать неудачу? Странно иное – Константин не только не говорит ни слова о крещении Ольги, но и упоминает в ее свите священника Григория.

Игорь с дружиной перед Перуном и «крещеная Русь»

Вот уж, как говорила Алиса, все страньше и страньше… Грекам выгодно приписать крещение правительницы Руси себе, но они молчат о нем и считают ее христианкой. Киевский летописец, вместо того чтоб пуще прославить Ольгу, в языческой стране узревшую «свет истины», замалчивает это событие и «переводит стрелки» на греков. Приблатненное выражение тут в самый раз. Полное впечатление, что летописец или его источник создает Ольге… алиби. И создавать его начали по горячим следам: уже в «Хронике продолжателя Регинона» Х в. упоминается о крещении «Елены, королевы ругов» в Константинополе. Но зачем?