Боги поневоле. Наследие Зевса

Султан, выныривая из сладкой дремы, нахмурился, недоуменно созерцая сию процессию. Появления преступников в пределах своего дворца он решительно не ожидал, а последний виденный им нарушитель суверенных границ сейчас должен был мирно сидеть в отведенных ему покоях.

– О, великий властитель!! – предводитель стражников, сделав знак процессии остановиться, сам сделал несколько шагов вперед и, замерев на почтительном расстоянии, склонил голову, – Неприятные вести принес я тебе. Мы схватили мерзавца, осмелившегося подсматривать за твоими женами, посмевшего любоваться их прелестями! Наказание за это…

Пол взмахом руки велел говорливому предводителю стражи умолкнуть и, хмурясь, вгляделся в фигуру нарушителя. Стоило ему услышать обвинение, как страшная догадка пронзила султана. Он медленно, недоверчиво покачал головой и негромко вздохнул.

– Я хочу видеть его лицо.

Предводитель стражи, быстро обернувшись, сделал знак подвести пленника ближе и, лишь это было исполнено, сам толкнул его вперед, на пол, ставя пред венценосным властителем на колени. И только тогда резким движением сорвал с головы преступника мешок.

Пол еле удержался, чтобы не закрыть лицо рукой.

Взъерошенные черные волосы, гневно сверкающие серые глаза, изящные, тонкие черты молодого лица – этот человек был знаком ему, знаком слишком хорошо, но, видимо, не настолько, чтобы предугадать такой безрассудный поступок.

– О, великий Зевс и все боги Олимпа… – сорвался с его губ тихий шепот и, поймав себя на том, что слова эти произнес по-английски, мужчина мысленно поморщился. Пленник же, напротив, воспрянул духом и, насколько это было возможно в его положении, приосанился.

– Скажи, чтобы в следующий раз мешок на голову мне не надевали. У меня клаустрофобия.

Султан, ощущая, как его переполняет праведный гнев, медленно опустил взор на обращающегося к нему, показавшего себя крайним глупцом, друга.

– Заткнись, – вежливо приказал он и, помолчав с мгновение, прибавил, – Преступник.

Марк от неожиданности умолк и, опустив взгляд на пол перед собой, уперся, было, в него ладонями (руки ему развязать тоже успели, хоть и без приказа султана), намереваясь встать… Но затем покосился на окружающих его стражников, бросил быстрый взгляд на султана и вставать быстренько раздумал. Вообще, почему бы и не посидеть, не отдохнуть, пока Пол будет придумывать, что с ним делать? В случае чего, на коленях и о милости удобнее молить…

Тем временем, венценосный властитель действительно размышлял, как же ему поступить. С нарушителем столь великого и важного закона, с негодяем, который осмелился нарушить и смутить покой жен султана, следовало поступать вполне конкретным образом, но этого Пол допустить не мог. Терять друга, тем более его увечить, он не желал всей душой, всем сердцем, однако проучить наглеца все же хотел. Просто, чтобы глупый мальчишка впредь был более осмотрителен.

– Ты знаешь, где обитает этот человек все дни, что живет здесь? – обратился он к предводителю стражи. В том, что Марк был узнан и признан как близкий друг, как фаворит султана, сомнений быть не могло.

Предводитель неуверенно опустил подбородок в знак согласия, и сейчас же поторопился ответить как можно более вежливо и почтительно:

– Да, о великий, мне известно это, как известно и всем нам. Он обитает в маленькой спальне, в ваших покоях, в вашем дворце…

– Прекрасно, – Пол решительно прервал поток излияний и позволил себе быструю улыбку, – Отведи его в занимаемые им покои, и запри там. Через некоторое время я приму решение, как покарать его.

Марк, не понимающий из этой беседы ни слова, ощутимо напрягся. В серых глазах его отразился ничем не прикрытый страх – не зная, что приказывает султан, юноша вполне обоснованно опасался за жизнь свою и здоровье.

Предводитель стражи, замявшись, неуверенно оглянулся по сторонам, безмолвно испрашивая совета у своих подчиненных; переступил с ноги на ногу, явственно не решаясь следовать словам владыки и, наконец, неловко кашлянул.

– Молю о прощении, мой повелитель… но такое преступление предусматривает наказание лишь одно…

– Мне это известно, – султан нахмурился, решительно воздевая руку в повелительном жесте, – Но равно известно мне и что я по сию пору султан и твой повелитель, и твой единственный долг – повиноваться моим приказам. Быть может, ты смеешь оспаривать это? – глаза его опасно сверкнули; в них, как бывало в минуты гнева, словно вспыхнуло пламя, и собеседник попятился.

– П-прости меня, о мой повелитель… мой господин… – он поспешил склониться в глубоком поклоне, продолжая робко лепетать, – Все… все будет исполнено, как ты желаешь, мой владыка… Все в точности, как ты велишь, о венценосный…

– Иди, – мужчина, не желая более любоваться раболепством, повелительно махнул рукой.

Марк, которого по этому знаку вмиг подхватили подмышки, ставя на ноги, занервничал.

– Ку… куда меня?.. Пол! Что происходит? Куда ты велел им меня оттащить?!

Султан промолчал, отводя взгляд.

Говорить своему юному другу о том, что скорее сам голову на плаху положит, чем позволит причинить ему вред, он сейчас не хотел. В конце концов, Слеттер совершил действительно непростительную глупость. И, если казнить или вредить его здоровью Пол, безусловно, не собирался, то проучить его он был намерен крепко. И почему-то совсем не сомневался, что путь в неизвестность в окружении решительно настроенных стражников, причиняя узнику немалый страх, окажется достойным наказанием за дозволенную дерзость. Тем более, что мальчишка и в самом деле начал позволять себе чересчур многое, видимо, ощутив собственную безнаказанность. Преподать ему урок, довольно жестокий по своей сути, но очень мягкий в сравнении с тем, что ему угрожало, казалось султану хорошей идеей.

– Пол!!.. – растаял под сводами зала удаляющийся крик перепуганного журналиста, и султан, тяжело вздохнув, потер переносицу, мысленно уже начиная делать ему выговор.

Между тем, Марк, повиснув в руках крепко держащих его стражей и почти теряя сознание от ужаса, беспомощно озирался, боясь представить, какую участь уготовил ему разгневанный султан. В том, что Пол рассержен, сомнений быть просто не могло – своего недовольства он не скрывал, да и накануне вполне недвусмысленно сообщил, что думает насчет увлечения друга одной из его жен. И даже предупредил о возможном, вполне вероятном, почти стопроцентно гарантированном жестоком наказании…

И вот теперь его куда-то волокут по приказу султана, а куда – он не имеет ни малейшего представления. Еще и говорили властитель и главный стражник на неизвестном языке… И что теперь с ним сделают?

Главнокомандующий этот, похоже, пытался поспорить с Полом, а тот что-то решительно ответил и махнул рукой. Ну, вот что это должно было означать? Может, султан по милости своей разрешил ему всего лишь выколоть один глаз вместо того, чтобы казнить или ослепить полностью? Марка передернуло. Нет уж, на фиг надо такие расклады, лучше смерть… Вот только его мнением почему-то не интересуются.

Его приподняли над полом и начали поднимать по лестнице. Марк, паникующий от собственных мыслей все больше и больше, насторожился. Путь был ему определенно знаком, вызывал даже дежа-вю и, как помнилось, в прошлый раз ничем страшным не завершился.

Хотя радоваться, конечно, пока рановато.

Идти сам парень отказался категорически. Мысль о том, что по этой прекрасной, изящной лестнице его ведут на эшафот, была до такой степени неприятна ему, что облегчать стражам задачу он не пожелал. И это не взирая на то, что несли его – поначалу над ступенями, а потом и над полом, – действительно очень знакомым путем.

– Может быть, кто-нибудь из вас все-таки знает английский?

Робкая попытка завязать непринужденную беседу и выяснить, на что его обрекли, благополучно разбилась, как волна о железный мол, о каменные лица бравых вояк султана. Английского, видимо, никто из них не знал.

Свернули в прекрасно знакомый юноше коридор, проволокли его до ступенек перед дверным проемом и, наконец, остановились у дверей тех самых покоев, куда он был приведен в первый день пребывания здесь.

Марк, не веря своему счастью, неуверенно потянул носом воздух, не желая слишком уж заметно показывать облегчение.

Двери распахнулись, и его весьма бесцеремонно, как мешок с картошкой, практически швырнули в отведенные ему покои. Марк по инерции пробежал несколько шагов, опять чудом не врезался в симпатичный столик и, чертыхнувшись, упал в кресло, с невероятным облегчением вытягивая ноги.

Дверь хлопнула, закрываясь; щелкнул замок. Парень покосился в ее сторону и расслабленно улыбнулся, равнодушно махнув рукой. Что ж, если казнь будет для него заменена домашним арестом, он не против. Даже более – согласен отсидеть в этих покоях взаперти, в полной изоляции столько, сколько будет угодно его султанскому величеству, только бы остаться в живых.

Состояние полного умиротворения, величайшего счастья охватило его, и молодой журналист, прикрыв глаза, чуть сполз в кресле, расслабляясь. Как непредсказуема жизнь! Еще несколько мгновений назад ему, казалось бы, грозила неминуемая гибель – и вот уже он помилован! Душа пела, сердце, которому было позволено продолжать биться, ликовало, и состояние это не омрачала даже мысль о том, что скоро сюда придет недовольный его выходкой Пол. Даже ругаться, наверное, будет… Ай, да какая разница! Он жив, он счастлив, и даже успел-таки увидеть прекрасную Мару до того, как его схватили, – разве может вообще что-то испортить столь безоблачный момент?

Ответ пришел мгновенно. Правую руку в районе запястья внезапно кольнуло болью, и парень, ойкнув от неожиданности, недоуменно открыл глаза. Люди, что тащили его сюда, запястье не трогали, сам ни за что не задевал, не ударялся… Да и боль какая-то странная.

Удивленно хмурясь, он решительно задрал рукав не слишком удобной рубашки и, повертев руку из стороны в сторону, вдруг замер, пристально глядя на внутреннюю сторону запястья. На лицо его медленно наползало самое, что ни на есть, мрачное выражение.

***

В покои друга, который отныне вновь получил статус пленника, Пол пришел минут двадцать спустя после состоявшегося в большом зале разговора. Лицо его было непроницаемо, однако, ощущалось, что султан пребывает в весьма скверном расположении духа. Предстоящий разговор, необходимость ругать собственного друга, ссориться с человеком, которым он искренне дорожил, гнела мужчину и одновременно сердила все сильнее и сильнее.

Он резко распахнул отпертые по его приказу двустворчатые двери и, захлопнув их за собой, чеканными шагами прошел внутрь комнаты, сверля взглядом сидящего в кресле молодого человека.

Тот был мрачен. Взгляд его был прикован к рукам, губы шевелились, и Пол, которому очень хотелось надеяться, что свою вину приятель понимает, вообразил, что он придумывает слова оправдания.

– Знаешь, я даже не хочу слышать, что ты собираешься мне сказать, – он скрестил руки на груди, останавливаясь в двух шагах от кресла друга, и нахмурился, силясь сделать взгляд как можно более грозным и гневным, – Как ты мог поступить так безрассудно, Марк?! Мы ведь обсуждали все это, мы говорили, я предупреждал! И что теперь я, по-твоему, должен делать? Закон велит сперва ослепить тебя, а потом убить, и как отменить это предписание, я себе даже представить не могу! Я велел страже запереть тебя здесь, велел им охранять двери, чтобы ты не мог ускользнуть, но они недовольны моим решением – я слышу, кожей чувствую, что они ропщут! Это беспрецедентный случай, на такую наглость еще никто не осмеливался, и, Марк… Марк, ты вообще слушаешь меня?!

Журналист медленно поднял голову. На лице его, отражаясь как в зеркале, смешались потрясение, почти шок, и страх, но не страх возможной казни. Парень был напуган, безусловно, но боялся чего-то другого, более… можно сказать, глубокого, чем игры людей.

– Нет, не слушаю, – тихо произнес он, в упор глядя на откровенно растерявшегося от такой наглости, да и от вида собеседника, султана, – Прости. Я понимаю, я совершил глупость, поступил очень опрометчиво, но… Если честно, сейчас меня куда больше беспокоит другой вопрос.

– Больше твоей жизни? – Пол приподнял бровь, выражая некоторое удивление словами друга и, хмыкнув, сделал приглашающий жест рукой, – Ну-ну, и что же это, позволь узнать, за вопрос?

Марк, не отвечая, медленно поднял правую руку, поворачивая ее тыльной стороной запястья к собеседнику. Тот непонимающе нахмурился.

На бледной коже, совершенно не покрывшейся загаром за все время пребывания здесь,

отчетливо проступали три ярко-алые царапины, складывающиеся в знак, смутно напоминающий росчерк молнии.

– Вот это? – мужчина недоверчиво покачал головой, – Несколько царапин для тебя важнее собственной жизни?

– А ты уверен, что эти царапины моей жизни не угрожают? – юноша опустил руку, вновь бросая на нее неприязненный, подозрительный взгляд, – Разве ты не видишь символ, в который они складываются?

– Молния? – султан ухмыльнулся и насмешливо кивнул, – Да-да, прямо как у того мальчика из книжки… этой… как это… «Гарри Поттер»?

– Ну, надо же, какое глубокое знание современной детской литературы! – Марк фыркнул и, скользнув пальцами другой руки по царапинам, покачал головой, добавляя на порядок тише, – Я не думаю, чтобы это была молния, Пол. Это… скорее руна. «Соулу».

Пол равнодушно пожал плечами и, сознавая, что поругать собеседника уже не удастся, хладнокровно уселся напротив него.

– В рунном алфавите я не так силен, как в детской литературе. Знаю, что каждая руна что-то да значит, и это… что это?

– «Солнце», – журналист глубоко вздохнул, продолжая неуверенно водить тонкими пальцами по запястью, – Она означает солнце. Успех, удачу… много чего хорошего.

– Тогда надо радоваться, что она у тебя на запястье, а не грустить! – мужчина непонимающе развел руки в стороны, – Что такого ужасного в знаке, означающем солнце?

Марк примолк, продолжая водить пальцами по своему запястью и, кусая губы, изучать символ на нем.

Прошло несколько секунд.

– Сколько я у тебя здесь? – голос юноши прозвучал как-то приглушенно, но султан вздрогнул.

– Ну… – он растерянно почесал в затылке, немного сдвигая тюрбан вперед, – Недели две, может, меньше… а что?

– А то, что руку я оцарапал в миг, когда меня вышвырнуло из корабля, – парень медленно поднял взгляд и снова повернул запястье к собеседнику, – С тех пор прошло без малого две недели. По-твоему, царапины должны выглядеть так?

Пол промолчал. До него медленно начинала доходить причина беспокойства собеседника и волнение уже просачивалось и в его душу. Он неуверенно подался вперед и, взяв друга за руку, поднес его запястье ближе к глазам, внимательно вглядываясь в царапины.

Тонкие, красные от запекшейся, проступившей на поверхности крови. Кожа вокруг почему-то не покрасневшая, а бледная, и царапины выделяются особенно ярко, словно их нарисовали специально.

Мужчина еще раз вгляделся в них. Две недели… Да разве такое возможно?

– Если бы не знал совершенно точно, что ты говоришь правду… – медленно проговорил он, – Я бы тебе не поверил. Выглядит так, будто руку ты расцарапал самое позднее вчера.

– В том-то и дело, – Марк горько усмехнулся и, накрыв запястье ладонью левой руки, поднял взгляд к собеседнику, – По-твоему, это не должно беспокоить меня, волновать? Я не знаю, не понимаю, что это за знак, почему он так выглядит, я… вообще ничего не понимаю! Знаешь, на фоне этого казнь меня пугает куда как меньше – от нее хотя бы понятно, чего ожидать. А чем мне грозит вот это… – он сжал губы и, не в силах продолжать, еще раз качнул головой. Потом встал и подошел к балкону, глядя сквозь стеклянную дверь на залитый солнцем прекрасный сад.

Пол молчал, не имея ни малейшего представления, как реагировать; пытаясь сообразить, придумать хоть какое-то успокаивающее объяснение… В голову, как назло, ничего не приходило. Разряд молнии, обозначенный кровавыми царапинами на руке его молодого друга, скорее всего, не предвещал ничего хорошего, а пугать Марка еще больше султан не хотел.

Молодой человек продолжал стоять у балкона, бездумно созерцая природу за ним. Лицо его было мрачно – ни следа, ни тени улыбки не было заметно на нем, и мужчина, привыкший чаще видеть друга веселым, все больше мрачнел и сам.

Надо было что-то сказать, хоть как-нибудь успокоить, быть может, выдумать что-то, придумать, солгать…

– Марк, слушай…

– Пол, – журналист, продолжая неотрывно смотреть куда-то в заоконную даль, неожиданно прервал собеседника, – Извини, конечно, за глупый вопрос, но… в этих широтах бывают цунами?

Султан, сбитый внезапным вопросом с толку, пару раз моргнул, теряя все заготовленные слова.

– Ну… раньше как-то не бывало. А что?

– Да так, ничего особенного, – парень хладнокровно пожал плечами, – Просто прямо сейчас на остров надвигается гигантская волна, и если это не цунами, то я не знаю, как еще ее назвать.

Пол, такого, конечно, не ждавший, испуганно вскочил, пошатнулся от собственной резкости, вновь упал в кресло и, вскочив еще раз, бегом бросился к Марку, взволнованно выглядывая в окно.

Пейзаж, представший его взгляду, был все так же великолепен, все так же роскошен и даже более того, но ввиду некоторых особенностей ужасал. Венценосный правитель, приоткрыв рот, замер, теряясь и не зная, что предпринять.

За окном раскинулся сад, полный буйной зелени, птичьих песен и благоухания цветов; дальше, за ним, там, где заканчивались границы дворца султана и прилегающих к нему территорий, смутно виднелись крыши домов его подданных, а за ними, еще дальше, синела широкая водная гладь.

Вот только гладкой сейчас она не была.

Море дыбилось, море восставало и поднималось, и чудилось, будто вся водная толща в одно мгновение обернулась гигантской, невероятной по своим размерам волной, увенчанной великолепным пенным гребнем.

В покоях неотвратимо темнело: волна застила собою солнце, возвышаясь и наливаясь с каждым мигом все больше и больше.

– Пол… – Марк медленно облизал губы, – Отойди от окна…

– Что? – султан недоуменно нахмурился. Он полагал, что будучи правителем острова, обязан контролировать все, происходящее на нем, даже стихийное бедствие. Пусть даже в обязанности ему это не вменялось.

– Отойди от окна! – рявкнул журналист и, схватив друга за шиворот, сам потащил его к выступу стены, где располагалась дверь в спальню, – Цунами, может, и собирается медленно, но нахлынет в одно мгновение! Нас снесет и расплющит о стену, если останемся у окна!

– Такая волна и стену прошибет… – Пол растерянно покрутил головой. С цунами до сих пор его жизнь не сталкивала, и сейчас мужчина совершенно не знал, что делать и как вести себя.

– Уверен, что от нее вообще можно скрыться?..

– Если спрячемся за стеной, есть хоть призрачный шанс выжить, – Марк нахмурился и, осторожно выглянув из-за стены, испуганно отпрянул назад, – Началось! Держись!

Рев разгневанной стихии обрушился на дворец и его окрестности, на весь остров, как меч карающего божества. Крики людей, внезапно долетевшие сюда, в отгороженное от них место, пробившиеся сквозь окна, слились в одно целое, обращаясь сплошным душераздирающим, захлебывающимся воплем.

Пол закрыл голову руками, прижимаясь спиной к стене. Человеком он был не трусливым, даже смелым, всегда был готов встретить опасность с высоко поднятой головой, но как противостоять стихии, не представлял и потому трепетал пред нею.

Марк, сам прижавшись к стене, тяжело и испуганно дышал. Уже второй раз за короткое время приходилось ему сталкиваться с агрессивно настроенной водной стихией и страх его поэтому был едва ли не больше, чем страх султана.

Его подозрения насчет скорости цунами, увы, оказались оправданы.

Волна нахлынула на обреченный остров сплошной массой, сметая все на своем пути, руша дома, убивая людей, подмывая самый остов бывшей султанской империи.

Грохот моря мешался с треском ломаемого дерева, людскими криками и звоном разбитого стекла. В саду, истерично крича, метались перепуганные птицы, и все обилие звуков смешивалось в такую безумную какофонию, что оба приятеля даже не услышали, как вода подкралась ко дворцу.

Сильный удар в стену, словно толкнувший здание, отдавшийся во внутренней перегородке, отбросил их от укрытия. Зазвенели выбитые стекла, затрещали рамы. Волна ворвалась внутрь покоев, переворачивая мебель, срывая люстру и, подхватив двух людей, потащила их в разные стороны друг от друга.

– По!.. – журналист, захлебываясь, попытался дотянуться до друга, уже не думая о себе, опасаясь за его жизнь, и вдруг ощутил, что вода волочит его вперед.

Их сшибло друг с другом с огромной силой. Друзья, не замечая боли, вцепились друг в друга, не желая вновь быть разлученными, и в следующий миг вдруг очутились возле входных дверей, крепко запертых, к несчастью.

Стихия ударила их о деревянные створки и, выбив, выломав двери, ринулась в коридор.

Пол, успевший в последнюю секунду уцепиться за косяк, другой рукой крепко стиснул правое, оцарапанное запястье Марка, не позволяя воде унести его за собой. Сзади по спине ударило проносящееся мимо кресло; царапнуло щеку осколком стекла. Пронесся мимо столик, на крутом повороте крепко приложивший султана по затылку.

Пол сам не знал, как ему удалось не лишиться сознания. Безумие для него смешалось в сплошной водоворот событий, он только и мог, что цепляться одной рукой за косяк, а другой держать тоже ухватившегося за него друга, только и знал, что напрягал мышцы в отчаянной борьбе со стихией.

Тюрбан с него сорвало и куда-то унесло; мокрые волосы облепили лицо. Роскошные туфли давно утонули; прекрасный халат, намокнув, стал неподъемно тяжелым, вызывая сплошное раздражение.

Он держался. Держался изо всех сил, из последних сил, он не хотел позволить стихии одолеть себя.

– Ка… кажется, пронесло… – хриплый, задыхающийся голос Марка над ухом привел султана в чувство. Он огляделся и, обнаружив, что уже не тонет, что стоит по пояс в холодной соленой воде и по-прежнему крепко сжимает запястье стоящего рядом друга, медленно перевел дух.

Журналист, мокрый с ног до головы, с одним полностью оторванным рукавом и с другим, оторванным только наполовину, тяжело дышал, но выглядел вполне жизнеспособно.

– Живы… – выдохнул Пол и, рефлекторно подняв руку, чтобы поправить тюрбан, с некоторым удивлением провел ладонью по мокрым волосам. Друг его, тоже обратив внимание на отсутствие атрибута власти на голове султана, одобрительно хмыкнул.

– А без этой дурацкой шапки ты выглядишь совсем иначе. Даже помолодел как-то… и на европейца стал похож.

– Не время для комплиментов, – мужчина нахмурился, с некоторым трудом отрывая руку от косяка и, потерев ушибленный затылок, огляделся, – Надо посмотреть… надо понять, кто выжил и, наверное, как-то помочь…

Марк вскинулся.

– Точно! Мара!..

– Я волнуюсь за всех, – отрезал султан, – Во дворце много людей, я боюсь, что и пострадать могли многие… А за тебя я беспокоюсь в первую очередь, Марк. Не нравится мне, что на тебя так ополчилась вода.

Журналист побледнел. Сам он к такому выводу прийти еще не успел, и сейчас был буквально сражен наповал.

– Ты… ты что, ты думаешь… это все из-за меня? – он напряженно провел рукой по лицу, – Все это безумие… сотни человеческих жизней… и… и это моя…

– Это не твоя вина, – оборвал его друг, – Это вина того, кто натравливает на тебя воду, и мы найдем его, я тебе обещаю! Но сначала давай посмотрим… что за черт? Мне кажется, я слышу звон оружия…

Марк, все еще придавленный осознанием собственной вины, медленно повернулся лицом к коридору и, скользнув взглядом по воде, напряженно сглотнул.

– Ну… я не уверен… – промямлил он, – Но мне кажется, кто-то решил помочь стихии добить обитателей дворца. Во всяком случае… наводнение кинжалами не пользуется.

Пол, ухватившись за его плечо, торопливо выглянул в коридор… и остановив взгляд на плавающем неподалеку трупе, одетом в форму стражника с кривым кинжалом в спине, тяжело вздохнул. Ситуация нравилась ему все меньше и меньше.

– Не знал, что во дворце готовится восстание, – пробормотал мужчина и со злостью стукнул кулаком по косяку, – Нет, как удачно! И цунами им на помощь, и сами не пострадали и не растерялись… Пошли!

Он рванулся, было, вперед, однако, Марк, поспешно ухватив друга за пояс мокрого халата, не дал ему сделать и шага.

– Пол! – он нахмурился, – Опомнись! Остынь! Куда ты рвешься – ты ведь даже не вооружен! Там, судя по звукам, идет бой не на жизнь, а на смерть, и ты ринешься в самую его гущу? На нож напороться мечтаешь?

По коридорам дворца пронесся пронзительный женский визг, и журналист, на миг застыв, сам ринулся вперед. На сей раз уже султан перехватил безрассудного друга.