Моя кабальная ипотека

Наталья Загребина

Моя кабальная ипотека

Ветер на закате

Балкон был со стороны канала, и Катя любила сидеть на маленьком стуле и смотреть, как над водой мелькают чайки, на стремительное движение машин по набережной, на спокойные прогулки пешеходов по дорожке вдоль воды.

Катя поднимала старый цветастый халат и подставляла скупому северному солнцу свои голые ноги, покрытые старческими родимыми пятнами и вздувшимися синими венами. Балкон был заставлен ящиками с помидорами и цветами.

Кате нравилось смотреть со стороны на свой зеленый цветущий балкон, и она старалась ухаживать за растениями. Все-таки дом был старинный, красивый, Катя гордилась тем, что живет в таком доме и старалась соответствовать ему. Квартиру в этом доме дали ее мужу Николаю, здесь прошла вся их семейная жизнь. Здесь они вырастили единственного сына Игоря. В этой квартире умер ее муж. Через несколько лет после его смерти Катя сходилась с мужчиной, но он стал пить, а пьяных Катя не выносила, и прогнала его. Теперь она жила одна, ее навещали внучка Лена и сын с невесткой.

Когда солнце спряталось за облака, Катя ушла с балкона.

Прошла на кухню, поставила разогреваться на плиту в маленькой эмалированной чашке суп, включила телевизор. Никаких интересных передач там не было, но Кате хотелось, чтобы в доме звучали чьи-то голоса, как будто с ней кто-то говорил.

После обеда Катя собралась на прогулку. Заставляла себя выходить погулять – чтобы не скиснуть дома. Многие ее подруги уже не выходили на улицу, а она еще могла пройтись немного. В молодости она и не задумывалась, как это хорошо – уметь все делать самой. Она и не предполагала, что будет гордиться умением гулять, ходить в магазин, прибираться дома, готовить себе еду. Подкрасила губы, побрызгала на шею духами, взяла сумку и пошла. В доме лифта не было, Катя жила на четвертом этаже, и ступеньки давались ей нелегко. Не торопясь, держась за перила, она спустилась, открыла тяжелую входную дверь и вышла на улицу.

День был облачный, без дождя, хороший для прогулки. Пахло влагой с канала и пылью. Катя неторопливо прошлась по набережной, зашла в магазин, купила молока и хлеба. Почувствовав усталость, Катя пошла домой.

Ее дом стоял на канале и был одним из самых красивых в городе – зеленый, с белыми колоннами, с двумя полукруглыми арками и высокими окнами. Катя привычно нашла свой балкончик и полюбовалась буйной зеленью, разросшейся на нем.

На первом этаже дома была библиотека. Проходя мимо высоких окон и массивной деревянной двери, Катя встретила знакомую – Людмилу. Они когда-то вместе работали на заводе. Только Людмила была ближе к начальству. Поздоровались, разговорились. Людмила шла из библиотеки – она брала газеты почитать, чтобы не покупать самой. Катя немного стеснялась своей необразованности перед Людмилой, поэтому больше молчала. А Людмила говорила без остановки:

– Я в таком расстройстве! Кругом молодые умирают! Семьдесят лет всего было знакомому. Операцию делали на катаракту – умер. Мне три года назад делали – и ничего! Еще одна знакомая умерла – девяносто лет всего было. Жалко!

Я тут окно недавно меняла – грязь кругом! Этот парень, который делал, говорит – позвони своим, приедут, приберутся. Так обидно мне стало, не надо было ему так говорить, думает, что у всех старух кто-то есть. Что позвоню – Моня, Тоня, приезжай – приберись, и тут же ко мне приедут. А у меня одна внучка в Тосно. Семья у нее. Что ж я ей позвоню – приезжай убираться? Он мне не верит: как это так – все умерли? А вот так!.. У меня все в Тосно, всю землю заняли, разлеглись там, лежат.

И знакомая одна почему-то думала, что я хочу на свекровку лечь. Звонит и говорит – на твою свекровку кого-то положили уже! А я говорю – ну и что? Она мне – а ты куда ляжешь? А я пока ходить буду, говорю.

Людмила засмеялась сухим скрипучим смехом и продолжила:

– Ну ладно, недавно пошла все-таки на кладбище в Тосно, хотела землю себе купить. А мне говорят: а мы живым землю на кладбище не продаем. А мертвая я к вам и не приду, говорю.

Людмила и Катя посмеялись вместе, Людмила подытожила:

– Вот так и живу. Отойду немного, и жить снова хочется…

Катя слушала и кивала головой. Но у нее устали ноги, захотелось прилечь. И поэтому она перестала реагировать на слова Людмилы и смотрела в сторону. Людмиле стало неинтересно рассказывать, она свернула разговор и, попрощавшись, ушла.

Катя с трудом поднялась к себе в квартиру, снова разогрела себе суп, поела торопливо. Вечером к ней должна была прийти Маша, соседка со второго этажа. Они почти каждый день играли в домино или карты.

Налив себе чаю, Катя услышала сигнал телефона из своего кармана. Нажала скорее зеленую кнопку:

– Алло!

– Ты чего не открываешь?

– А я не слышу!

Катя бросилась открывать входную дверь. Вошла ее соседка, худенькая женщина с короткой стрижкой, в стареньких тапочках на обмотанных бинтами ногах. Звали ее Маша. Она была в теплой вязаной жилетке, надетой поверх домашнего халата. У нее болели ноги, и она очень редко выходила из дома, только к Кате и поднималась.

Катя убрала кружку с чаем, протерла насухо стол, достала пластмассовую коробочку с домино.

Пока переворачивали и раздавали, Катя рассказывала свою главную новость – предстоящую свадьбу внучки Лены.

– Позвал Вася ее в Питер кататься, погулять на набережной. А сам, значит, нанял оркестр, друзей позвал, чтобы снимали все, и прямо на набережной предложение ей сделал. Так красиво! Леночка показывала мне.

Катя радовалась и гордилась своей внучкой – красавица, умница, в банке работает – и любила о ней рассказывать.

– В июне свадьба будет. Как раз на белые ночи. Вася у нее хороший – когда приходят в гости, Лена меня целует, и Вася меня целует, не брезгует старухой.

Соседка одобрительно слушала, но как будто ее и не радовало это. В ней вообще было мало радости, она выслушала радостный рассказ Кати и тихим больным голосом стала жаловаться на свою жизнь:

– А мой-то все пьет, со вчерашнего дня дома не было. Дружков его видела – а сам неизвестно где.

Сын Маши уже давно пил, лет пятнадцать, жена от него ушла, но жила у них же с дочкой, за коммунальные услуги не платили ни сын, ни невестка. И это было еще одним поводом для жалоб.

– Долгов уже столько накопилось. И все на мою пенсию живут, все с меня тянут.

– Ты выскажи им все! Не держи в себе, – гнев охватывал в такие минуты Катю, и она изливала его на маленькую худенькую соседку, как будто это она была иждивенкой. – Выскажи! Если хотят жить у тебя, пусть платят!

Маша вздыхала, но не отвечала, понимая, что ничего никому не скажет, а осталось ей терпеть недолго – скоро она умрет и избавиться от всех мучений сразу.

Но пока надо было как-то отразить нападки Кати на семью, и соседка сказала:

– Ты чего свет не включаешь? Не видно же ничего.

Они сидели у окна, летний вечер стал темнеть и уже плохо были различимы точки на домино.

Катя не любила включать свет – экономила, соседка это знала, и поэтому напоминала ей об этом, когда Катины советы начинали переходить в нравоучения.

Катя недовольно встала, включила свет.

Ночью Катя долго не могла уснуть – сосед сверху, горький пьяница, как будто затеял ремонт, всю ночь стучал, колотил. Катя злилась на него и от этого не могла уснуть. Сосед этот, Аркадий, жил с сестрой, в одной комнате – он, в другой – сестра с семьей. Когда он напивался, то буянил, гонял ее, частенько вызывали полицию, но толку не было.

– Вот ирод! Все скажу ему завтра!

Уснуть удалось только на рассвете.

В июне все дни были заняты приготовлениями к свадьбе. Решили, что невесту будут выкупать из Катиной квартиры, так было удобнее.

Накануне Лена и ее подруга Настя остались ночевать у Кати. Квартиру заполнили радостная суета и хлопоты. Девчонки бегали из комнаты в ванную, чем-то мазались, что-то накручивали на голове.

Катя тоже накрутила на свои покрашенные в свет «темная вишня» волосы бигуди.

Девчонки ходили по квартире в туфлях на высоких каблуках, обутых на носочки – разнашивали, чтобы не намозолить завтра за праздничный день. От этого стука каблучков, веселой беготни и молодых разговоров Кате было радостно на душе.

На дверце шкафа висело белое платье в полиэтиленовой упаковке как большая, диковинная птица. Оно тоже радовало и волновало. У Кати щипало в глазах, глядя на него.

С хлопотами легли спать только за полночь. Катя на своем диване с Леной, Настю уложили на кровати.

Ночью Катя проснулась от шума – кричала Лена, открыв балконную дверь.

Поднявшись на кровати, Катя увидела – на ее балкон сверху летели искры, на секунду показалось, что это фейерверк, так было красиво.

Настя уже звонила в пожарную часть, а внучка несла воды в ведре на балкон.

«Молодые, сообразили», – одобрительно подумала Катя, быстро поднялась с кровати и стала тоже бегать от балкона к ванной.

Мелькая синими огнями и воя сиреной, приехала пожарная машина. Показалась лестница, потом полилась вода – вначале с балкона, а потом и с потолка.

Девчонки и Катя бросились спасать вещи – Алена схватила платье, Настя – ноутбук, Катя – мохнатый плед с подушками – и понесли на кухню.

Вскоре приехал сын Игорь, освободил мокрый ковер от мебели, вынес в коридор, девчонки собирали воду тряпками в тазы.

На рассвете пожарная машина уехала. Все немного передохнули, успокоились. Но тут Лене позвонила ее парикмахер – она приехала делать невесте прическу, а ее не пускали в подъезд – дом был оцеплен полицией.

У Лены началась истерика, она так рыдала, что Катя испугалась за нее. Радостное предвкушение праздника, которое было вечером, сменилось тревогой и раздражением. Наконец приняли решение поехать к родителям Лены, там подготовить невесту к празднику. Собрали необходимые вещи, приехал жених с друзьями, увез их всех. Игоря оставили присматривать за квартирой. Он и узнал причину пожара – сосед напился, стал угрожать сестре, а потом заперся в комнате и поджег мебель.

Все это было немного забыто на празднике. Катя сидела за праздничным столом, с прической, в синем бархатном платье, которое ей очень шло, смотрела на молодых и радовалась их счастью: нарядные, красивые, счастливые, они танцевали, смеялись, веселились. Все было забыто, лишь иногда всплывал в памяти пожар, она обсуждала его с гостями, ругала своего непутевого соседа, но все это было уже не так страшно, как ночью.

На следующий день Катя за игрой в домино рассказала соседке о свадьбе и о пожаре, как будто заново переживая все события – и хорошие, и плохие. Соседка выслушала, поохала, посмеялась с Катей вместе и ушла. Катя, довольная рассказом, села смотреть телевизор. Тут же в дверь раздался звонок. Катя побежала к двери открывать, думая, что сын приехал.

Открыла дверь – на пороге стоял Виталик, Катин внук, русоволосый, симпатичный парень. Пьяный.

На свадьбе он вел себя хорошо, но после – сорвался, ушел в запой, гулял ночи напролет неизвестно с кем. Наверное, поэтому одежда его была грязная.

– Бабуля, дай денег, пожалуйста. И я пойду. Мне очень надо.

– Куда ты пойдешь? – закричала на него Катя. – Грязный весь! На ногах не стоишь! Иди, проспись!

Виталик сопротивлялся, но Катя грозными окриками загнала его в комнату, заставила снять грязную одежду, уложила спать.

Но Виталика тянуло дальше, он просил денег и порывался уйти. Его одежду Маша закинула в стиральную машину, но Виталик уже забыл о ней, все настойчивей требовал денег, обижался на отказы.

Катя вспомнила соседку, ее рассказы о пьяном сыне и поняла, что одна не выдержит этой пытки – и отказать тяжело, и дать денег тоже нельзя.

Не выдержав, позвонила сыну, плачущим голосом стала рассказывать:

– Игорь, приезжай! У меня Виталик тут. Забери его! Пьяный он, одолел меня, денег просит.

Она знала, что сын будет злиться на пьяного Виталика, но чувствовала, что у нее нет больше сил противостоять его выпрашиваниям.

Через какое-то время пришел Игорь. Взглянул на Виталика, отчего тот сразу присмирел, коротко буркнул: «Одевайся, сейчас поедем». Виталик кинулся искать свою одежду, нашел ее влажную, в ванной на веревке.

Тут уже Катя забегала суетливо, оправдывалась виновато:

– Я постирала его одежду, думала, что быстро высохнет. Влажная еще.

Сын ничего не ответил. Пошел на кухню, принес оттуда стремянку. В квартире потолки были высокие, поменять лампочку даже со стула нельзя было.

Виталик сидел на диване и смотрел как высоко, под потолком, его отец выкручивал лампочку, стоя на шаткой стремянке. Виталику захотелось быть ближе к отцу, что-то делать вместе, как в детстве.

– Папа, давай я подержу стремянку.

Но в этой ласковой и покорной фразе отец увидел лишь издевку и фальшь. Лучшая помощь была бы – не пить. А уж если не хочешь этим помочь, то и другое уже не нужно. Все раздражение и гнев вылилось на сына, сверху полетели злые слова:

– Уйди! Не трогай! Не нужна мне твоя помощь! Позоришь только нас! Чтобы ты сдох!

Эти слова как камни падали сверху на голову парня, и он так вжался в диван от гнева отца, словно снова хотел стать маленьким мальчиком, которому все прощают, все слабости и шалости, и любят таким, какой есть. И во всем его облике была тоска и непонимание: как же так, казалось, еще вчера я был любимым сыном, а сейчас – позор, обуза, не нужен никому. А ведь я все такой же, только слабый, только больной. Не всегда получается быть хорошим сыном, но я по-прежнему хочу, чтобы меня любили.

Катя заплакала от жалости к сыну и внуку: «Как же так можно сказать – чтоб ты сдох… Но ведь измучил он отца своими запоями, совсем измучил… Избаловали мы его в детстве. И ведь правда уже обузой стал. Сколько его лечили, кодировали… Но тут уж если сам не захочет, ничего не сделает. Пропащий человек».

Виталик пошел в ванную, снял с веревки влажные штаны и футболку, оделся. Вскоре они ушли.

Катя немного успокоилась, чтобы отвлечься от тяжелых мыслей, вышла на балкон. Все ее клумбы были испорчены пожаром – листья петуний были в черных пятнах, помидорные стебли поломаны, в горшках стояла вода.

Катя вылила лишнюю воду, принесла мусорное ведро, сложила туда обломанные листья, стебли и цветы, куски бетона и угольки.

«Ничего, – думала она. – Это все скоро восстановится. Лето еще впереди – поднимутся!»