Холст

И опять это навязчивое чувство заставило его остановится у дверей, ведущих в дом. Будто–то что-то зацепилось за его периферическое зрение, когда он бежал от самой калитки до двери. В этот раз он не стал возвращаться во двор, как в прошлый раз, когда еще посещало аналогичное чувство. Его громадное желание попасть в дом, быть со своими любимыми взяло вверх. Дернув дверь на себя, он ввалился в дом. Не снимая ботинок, он прошел до середины кухни, оставляя за собой песчаные следы. В доме было тихо и темно, высокой луной были освещены только подоконники. Лунные лучи не смогли покорить больше домашнего пространства. Сергей вошел в большую комнату, в ту самую, в которой устраивал свои картинные экспозиции, и поелозил правой рукой по стене, в поисках выключателя.

– Милый, не включай свет, давай посидим в темноте, – с дивана донесся голос Марии, – Наконец-то ты пришел, я тебя так ждала, так ждала. Иди ко мне.

– Я знал, что ты вернулась, – его глаза к этому времени уже освоились в домашней темноте. Он обернулся на голос и поймал взгляд жены, которая, поджав под себя ноги, сидела на диване. В правой реке она держала закрытую книгу. – Где сын?

– Он уже спит, умотался за весь день, – ответила она.

– Вы ездили к твоим родителям?

– Я не хотела, чтобы Васька видел тебя таким. Утром, когда Васька еще спал, я донесла тебя до кровати. Уложила. Потом мы сразу уехали к моим.

– Твои родители меня так и не простили? – он лег на диван, положил голову на колени Марии. – Не надо было мне тогда уходить.

– Тебе было страшно, как и им. Прощать тебя им не за что. Они просто хотят спокойно дожить свой век. Твое присутствие в их жизни остановит их сердца. Это ты прости их, Сереженька. Не держи на них зла и не ищи встреч с ними.

– Ты меня просишь об этом? – его голос был ровным, спокойным. Он как кот, наслаждался ее прикосновениями. Мария погрузила свои тонкие пальчики в его волосы и нежно массировала височную зону. Сергей смотрел в противоположную стену и медленно моргал. Он сдерживал себя, чтобы не уснуть, подставляя под ее мягкие пальчики то затылок, то взъерошенную макушку.

– Завтра расскажешь, как провел этот вечер. А сейчас спокойно спи.

***

Вселенная, наверное, из чувства заботы о человеке или из-за сочувствия к нему по причине его слабости, разделила сутки на дневные и ночные часы, год составила из четырех времен года и поделила его на двенадцать месяцев, а дни сложила в недели. Она расставила запятые, после которых обязательно насупит новый день, новая неделя, новый месяц и следующий год. Надо лишь только пройти рубеж. Она ограничилась только запятыми и аккуратно расположила их в необходимых для людей местах. Благодаря ей, человек не пребывает в бесконечно долгом занудном дне, полном переживаний. Он обязательно перегружается ночью в сон, а после встречает новый день с очищенной от шелухи предыдущего дня головой.

И так неделя за неделей, месяц за месяцем, год за годом, а благодаря смене времен года сменяются и окружающие его декорации. Для себя же вселенная не оставила ни запятых, ни точек. Она умеет, и ее это устраивает, пребывать в одном лишь мгновении, которое растянуто в целую вечность.

Вселенная всё без остатка вручила человеку в корзине, с горкой заполненной дополнительными запятыми и точками. Она предоставила ему самому решать, где поставить точку, а где можно обойтись запятой. Кто-то умело ставит точки и после учится жить заново, оставляя все пережитое позади. Кто-то, наоборот, ярый любитель запятых, всегда оставляет надежде шанс на будущее.Есть и такие люди, которые запутались и не знают, куда поставить запятую, и где точке самое место. У таких людей будущее смешивается с настоящим, а прошлое беспрепятственно проникает во все отрезки времени через оставленные для него открытые двери, рисуя везде свои нестираемые жирные метки. Уходящая за горизонт июльская луна предвещает наступление нового дня, оставляя в прошлом неоднозначный, полный переживаний день. И нельзя точно сказать, что послужило причиной такого редкого, беспросыпного дня у Сергея. Или это остаточное действие от принятой чрезмерной дозы успокоительных, или самоудовлетворение от сделанного выбора в пользу возвращения домой в объятия любимой жены, вместо свидания с Юлией. В любом случае, впервые за последние годы Сергей проснулся не от кошмарного сна, а от приятных семейных шалостей.

– Папа, вставай, вставай, вставай, – тараторил Васька. Он прыгал на диване, у ног отца. Сам Сергей усилено делал вид, что спит, притом, что его самого подбрасывало с каждым прыжком сына. Лежащая у его головы книга, оставленная Марией с вечера, после нескольких своих взлетов упала на пол. – Папа, ну, вставай. Я пришел! – простонал Василий.

Утреннее солнце уже вовсю прорывалось в дом сквозь окна, завоевывая все больше пространства. Своими жаркими лучами оно уже успело прогреть остудившийся за ночь воздух. Только в дальних комнатах, куда пока еще не доставали лучи, царила ночная прохлада. По доносящимся с улицы разговорам старушек ясно, что еще ранее утро. Как раз то самое время, когда люди спешат на работу. С прошлой неделей покончено, наступила очередная рабочая неделя.

– Я на тебя сейчас обижусь. Ты же притворяешься, что спишь, – Васька спрыгнул с дивана. Его приземление на деревянный пол было настолько жестким, что даже лежащая на полу книга подпрыгнула. Васька сел на корточки на полу возле головы отца. – Вон же твои глаза двигаются, чего ты притворяешься, – он гладил отца по волосам. – Папа, возьми меня сегодня с собой на работу. Ты обещал меня покатать.

– Вась, посмотри-ка в окно. Кто на улице так громко разговаривает? – сонным голосом, не открывая глаза, проговорил Сергей. Васька послушно подошел к окну и прижался к нему лбом и кончиком носа. От его горячего дыхания на стекле образовалась испарина. В это самое время Сергей как змея, бесшумно сполз на пол и не издавая звуков, даже не дыша, на четвереньках подкрался к сыну. В тот самый момент, когда Василий обернулся чтобы дать подробный отчет о происходящем на улице, Сергей резко встал, схватил его за талию и вознес к потолку, – Я хитрый лис, – воскликнул Сергей. Васька рассмеялся взахлёб, Сергей вторил ему. Он смеялся по-мужски скупо, задрав голову кверху, не отводя своего взгляда от искрящихся глаз сына. После Сергей пару раз подбросил сына кверху так, что Васька едва не ударился головой о потолок, – Ну все, все, не будем будить маму. Она вчера поздно уснула. Пускай поспит, – Сергей опустил сына на пол и правой рукой взлохматил ему волосы на макушке головы.

– Хорошо, хорошо, – шепотом проговорил Васька.

– Пойдем на кухню, позавтракаем и обсудим твои перспективы поехать со мной сегодня, – Сергей подмигнул сыну. По пути на кухню он с пола поднял книгу и положил ее на диван. Василий же бегом на цыпочках обогнал отца и, усевшись за стол, дожидался отца на кухне.

– Пап, ну ты где?

– Васька, тише, – Сергей, уже стоя в коридоре, шепотом проговорил в сторону кухни. – Сейчас приду!

Сергей некоторое время колебался, стоя на месте. Он то посматривал в сторону кухни, то в приоткрытую дверь в спальню. Такому поведению можно дать лишь одно определение –нерешительность. С одной стороны сын, по которому он жутко соскучился за последние недели, с другой стороны коридора – любимая незабываемая супруга, властелин его сердца. И бесспорно, он по ней скучал не меньше, чем по сыну. Постоянная работа, поздние возвращения домой были для него своего рода, оправданием его отсутствия в их жизни. По сути, ведь так и происходило. Если посмотреть отчеты ненавистного Сергеем томного оператора-женщины таксопарка, становится понятным, что Сергей с петухами вставал на маршрут и с уходящей за горизонт луной возвращался домой. Помнится, Саша не раз спрашивал о том, не жалеет ли он что сменил работу инженера-физика на водителя такси. Ответ был неизменен – нет, это было единственное правильное решение.

Простояв в коридоре с полминуты, Сергей нырнул в приоткрытую дверь спальни. Василий же терпеливо ждал на кухне, облокотившись о стол, подпирая голову обеими руками. Хотя по его качанию правой ноги можно усомниться в том, что он смирился с безропотным ожиданием.

Мария на животераспласталась на кровати как звездочка, растопырив руки и ноги. О том, что ее ноги стараются охватить большее место на кровати, говорят ее торчащие из-под одеяла ступни. Вообще, одеяло еле дотягивалось до ее тонкой талии, оставляя ямочки Венеры без должного укрытия. Глубокий канал, выстроенный двумя околопозвоночными мышцами, изящно ровно проходил вдоль всей ее спины и растворялся он в тонкой, как у лебедя, шее. Ее длинные волосы были веером разложены на подушке Сергея, в которую она, собственно, уткнулась своим носиком. Хотя о том, что она прижалась лицом к его подушке, можно было только догадываться. Ведь ее густые волосы практически полностью скрывали ей сонное лицо. Проникающие через окно солнечные лучи уже обнимали всю ее оголенную спину до самого одеяла. Они еще больше подчеркивали ее ровный загар и делали ее кожу более бархатистой. Этакая загорелая звездочка лежит на белоснежной простыне, наполовину укрытая таким же белоснежным одеялом.

Ни в коем случае нельзя подумать об эгоистических наклонностях Марии и о том, что она, возможно, любит спать одна в постели, без мужа. Если вернуться в тот период, когда они начали жить вместе, то можно уличить Марию в хитрости в такой распластанной позе. Именно с того момента, когда они еще были «нечеловеческой» семьей. Хотя в будущем такая ее хитрость обрела форму постоянства. Распластанные руки и ноги, разбросанные волосы на его подушке – это расставленные Марией маячки. Она расставляет их на тот случай, когда Сергей возвращается домой тогда, когда он уже спит крепким сном. А какой может быть сон у любящей жены, которая обладает целиком и полностью любящим ее мужчиной? Как бы он не старался улечься в постель, чтобы не помешать спящей красавице, у него ничего не получалось. Она всегда просыпалась, прижималась к нему всем телом и, уткнувшись носом в его плечо, засыпала.

Сергей пару минут стоял возле постели, не отрывая глаз от представшей перед ним картины. Одно солнце через окно освещает всю комнату, второе его солнце согревает его сердце. После, пробираясь по спальне на цыпочках, он взял из шкафа футболку, джинсы, свежие носки и нижнее белье. Так же беззвучно он вышел и плотно закрыл дверь. В коридоре пока еще стояла ночная прохлада, солнце сюда еще не добралось.

– Ну что, сын! Значит, ты решил поучиться у меня работе таксиста? –Сергей достал из холодильника молоко и разлил его в два стакана.

– Пап, – протянуто сказал Васька. – Я не хочу быть таксистом, я просто хочу с тобой покататься по городу. И вообще я хочу стать инженером-физиком, как ты когда-то. Мама мне рассказывала про то, чем ты в своем институте занимался.

– Что еще твоя мама рассказывала? Она, случайно, не говорила, почему я бросил физику?

– Она говорила, что ты любил свои электроны больше, чем ее.

– Ха-ха, очень смешно она пошутила, – ответил Сергей громко, позабыв о режиме тишины. – Это она так шутит. Шутница наша.

– Возьмешь меня с собой сегодня? – Василий демонстративно поставил опустошенный стакан на стол.

– Собирайся, через двадцать минут выезжаем, – Сергей так же демонстративно с громким стуком, поставил свой стакан на стол, – Время пошло.

– Ура, – громко воскликнул Васька. Он соскочил со стула и с громким топотом побежал к себе в комнату.

Только Васька скрылся из поля зрения, Сергей задумчиво склонил голову и исподлобья бросал укоризненные взгляды на входную массивную дверь. После он внимательно осмотрел стол и даже поднял стоящую посередине плоскую тарелку с булочками. Обычно так ведет себя человек, которого посетило это вредное навязчивое чувство чего-то упущенного из внимания. Обстукав себя ладошками по груди, по ляжкам, в тех местах, где были карманы, он достал из карманов брюк ключи от подполья. Ведь сменить вчерашнюю одежду, в которой и уснул на диване, он так и не успел. Судя по всему, именно их он искал на столе. Но волнение все равно никуда не исчезло. Он бросил украдкой взгляд на ключи в руке, потом на дверь.

– Васька, я сейчас вернусь – Сергей громко выкрикнул и вышел во двор. Обернувшись лицом к дому, он сразу же обратил внимание на открытую дверь в подполье. Видимо навязчивое чувство вызвано вчерашним подозрением, когда он бежал по лестнице в дом, ему показалось тогда, что дверь открыта. Зайдя туда, он снова заметил, что помимо картины с Марией, готовившей борщ, которую он с вечера так и не убрал на место, еще три картины лежат не на своем месте, а именно они брошены поверх стопок.

Если внимательно присмотреться к подпольной галерее, то можно сразу понять, по каким правила располагались готовые картины.

Все они разделялись на три стопки, стоящие вертикально. На картинах в первой стопке был изображен Василий в разные годы своей жизни. Там же были картины его взрослого, придуманного Сергеем будущего. Сюда же он недавно положил свежую картину, на которой сын был изображен на мотоцикле на горной дороге.

Во второй стопке были картины с изображением Марии. Здесь находились даже сохраненные самые первые картины, когда Сергей только учился рисовать. Эту часть картин он называл ужастики семьи. Мария на них выходила то лягушкой с толстыми ногами и выпученными глазами, то кенгуру с большим животом и ушами.

В третьей стопке были совместные семейные картины, где в большинстве своем были изображены вместе Мария и Васька. Это картина Марии и Васьки на ржаном поле, где Васька вскарабкался на дерево, и картина, где Мария держит новорожденного Ваську, и такие картины, как первый день в детском саду, в школе вместе с Машей. Все эти картины были выставлены в хронологическом порядке. Теперь не остается сомнений в том, что Сергей знал и помнил местоположение каждой из своих творений.

– Папа, я вернулся, – долетел до Сергея звонкий голос сына, – Папа, ты где?

– Сын, я скоро, – выкрикнул Сергей, – будь на кухне.

В этот раз Сергей не стал торопиться выбираться из подполья. Он размеренно расставлял на свои места все брошенные картины, внимательно вглядываясь в каждую из них. А какой художник, который держит кисточку сердцем и душей, откажется еще раз пересмотреть свои творения?

– 

Ты скоро? – нетерпеливо кричал Василий.

– 

Сейчас, уже поднимаюсь.

Распрощавшись с последней картиной, Сергей выбрался на улицу и навесил замок. С громким топотом, перебирая быстро ногами, он поднялся по лестнице. Васька сидел на том же стуле, что и утром. Он также облокотился о стол, подперев голову обеими руками.

– Ну, наконец-то, – недовольно произнес он.

– Вась, слушай! Ты не видел, мама вчера не спускалась в подполье?

– А меня ты сам спросить не хочешь? – Мария появилась позади Сергея. Она была укутана в одеяло, ее растрепанные волосы беспорядочно были разбросаны по ее оголенным плечам, – Ну давай, спрашивай меня, – Сергей обернулся. На его лице четко изобразилась вина.

– О, наша мама проснулась, – удивленно произнес Сергей и покосился на сына. – Привет милая. А мы не хотели тебя будить.

– Привет мама, – Василий помахал ей рукой, – а папа меня сегодня берет с собой на работу.

– Никаких поездок сегодня, – суровым голосом ответила она сыну, – Скоро приедут врачи. Ты что, забыл, Васька, что у тебя процедуры. А ты, Серега, милый мой, ты забыл что ему нельзя пока нагружать ноги, – Сергей поймал на себе ее недовольный взгляд. – Врачи запретили долгие прогулки и всякие прыжки. Да-да, те самые, – посмотрела она на сына, – которыми вы с самого утра занимались.

– Мария, но… – начал было Сергей, но его перебили.

– Никаких «но».Ну, так что, почему не спрашиваешь меня, спускаюсь ли я в твое секретное подполье?

– Ты спускалась вчера в подполье? – Сергей уселся на стул, напротив сына, и залюбовался своей женой. Эффектность ей придавали солнечные лучи, которые проникали через окно, расположенное за ее спиной. Она светилась в его глазах. Ее контуры лица и оголенные плечи четко выделялись на фоне тускло освещенной кухни. Солнечный свет отскакивал от ее волос, и бликами рассеивался по потолку. Так смотрел бы на нее любой мужчина, ценитель женской красоты. Что уж тогда говорить о взгляде любящего ее Сергея.

– Нет, зачем мне это надо. Я никогда там и не бывала. Все картины, которые ты считаешь нужным нам показать, ты выставляешь в доме.

– Значит, надо во дворе установить камеры, – еле слышно произнес Сергей.

– Что, прости?

– Да нет, это я так, сам с собой, – ответил он ей. – Ну что, Васька, не получится сегодня покататься. Слова мамы закон в этом доме, – повернулся он к сыну, – в следующий раз, когда врачи разрешат.

– Ну вот, опять целый день дома сидеть, – Васька насупился, – Я так хочу поиграть с ребятами в футбол. Они почти каждый день играют на поле. Ко мне даже не заходят.

– Милый, ну, пойми ты, нельзя сейчас. Я буду целый день с тобой, пока папа будет зарабатывать деньги.

– Сын, только не бегай быстро, – настоятельным тоном произнес Сергей убегающему в свою комнату Ваське.–Ну, вот, расстроили пацана – грустно он обратился к Марии, которая по-прежнему стояла в дверях, укутанная в одело. Сквозь ее растрепанные волосы пробивался свет, создавая эффект нимба вокруг ее головы. – Ладно, я поехал на маршрут, – он громко выдохнул и пошел к выходу из дома. На несколько секунд он остановился у двери, еще раз окинул Марию взглядом.

«Нецензурная брань», – что есть силы выкрикнул Сергей, сев в машину, – как же ты мне надоела за все это время, – «нецензурная брань», – он терпеливо прослушал первый заказ диспетчера-женщины, а после состроил обезьянью гримасу. Не сказать, что ему стало после этого легче, но, выезжая задом со двора, его машина не дергалась, как это обычно бывало в период его нервного напряжения.

Напротив ворот на обочине деревенской песчаной улицы ему махал сосед. Это был плотный мужчина высокого роста. Идеальный экземпляр деревенского мужика, который вырос на домашнем молоке и мясе, пребывая в постоянно физическом труде. Сергей остановился возле него, едва не задев его задним бампером.

– Сосед, – обратился тот к Сереге. – Ты сегодня ночью ничего подозрительного не слышал у себя во дворе? – не дожидаясь ответа, продолжал сосед. – Я ходил в пять утра доить корову и услышал громкий скрип дверей с улицы и какое-то копошение у тебя во дворе. В твоих окнах не горел свет. Я крикнул:«Привет, сосед, чего не спишь в такую рань?»

Мне никто не ответил. Как только я начал подходить к забору, копошение прекратилось. Потом что-то громко хлопнуло, будто дверь сильно закрыли. Я глянул в щелку в заборе, но никого не увидел. Живность вроде ты не содержишь, да и кота у тебя нет. Что это могло быть?

– Вчера я уснул очень рано, – отвечал Сергей. – Вот только сейчас я вышел из дома. Но я заметил, что дверь в подполье открыта, а внутри многие предметы лежат не на своих местах. И знаешь, это уже не первый случай, когда поутру я вижу такую картину.

– Это значит, в нашей деревне воришка завелся?

– Черт его знает. Он ничего не забрал. Вот сегодня подумал об установке видеокамеры, – Сергей помолчал немного, задумчиво опустив голову. – Да, наверное, так и надо поступить.

– У меня тоже ничего пока не пропало, – сосед тоном голоса выделил слово «пока».–Я уже сегодня утром провел ревизию всего, что лежит на видном и доступном месте. Все на своих местах.

– Вот-вот, – Сергей косился на подполье через еще не закрытее ворота.– Только вещи лежали не на своем месте.

– Странно это все, очень странно. Может, в полицию обратишься, – сосед прервал возникшее молчание. – Пускай разбираются. Лично у меня много инструментов, хозяйственных вещей находится не под замком. Даже трактор вон стоит. Или сливай бензин, или угони его. Хотя его вряд ли тихо удастся угнать. Как-никак, стоит прямо под окном.

– Слушай. А если он вооружен ножом или пистолетом? И если бы он увидел тебя? – все так же задумчиво говорил Сергей, словно адресовал эти вопросы самому себе, – Или в это время я или кто-то из моих вышел на улицу? Он ведь мог запросто убить.

Их дворы разъединял хрупкий старый деревянный забор, через который любой мог перелезть. Да или вообще, можно было бы просто и легко выломать пару дощечек и беспрепятственно пройти между дворами. Удивительно и то, что такие хрупкие заборы стояли практически в каждом дворе.

– Да ладно тебе, не нагнетай. Но ты прав, если его не вычислить, он по каждому двору сможет пройтись. Надо заявить в полицию. Пускай ловят его. Это их работа.

– У меня есть хороший знакомый. Он прокурор. Думаю, он силен в подобных делах. Надо будет спросить его совета. Сам знаешь, в полицию обращаться бессмысленно. У нас же ничего не пропало. А значит, для них и дела нет. Еще вдруг заявят, что мы или наркоманы, или алкаши, и нам все это привиделось. Им ничего не объяснишь. Я это проходил, поверь. Бесполезно к ним обращаться. Ладно, мне пора! – на этом Сергей подал соседу руку и вернулся за руль. Сосед же отошел в сторону, дав Сергею место для манёвра. Он еще долго задумчиво стоял на обочине, переводя взгляд с одного двора на другой. По крайней мере, Сергей его видел в зеркало заднего вида до самого поворота на магистраль, ведущую в город.

Только разогнался по автостраде, пришло сообщение от оператора. В нем сообщалось, что пассажиры попросили изменить время подачи автомобиля на тридцать минут.

– Ты перестанешь меня сегодня бесить? – громко выругался Сергей. В аккурат он проезжал автостоянку, на которой размещались гостиница, стоянка для грузового транспорта, автомойка и столовая. Резко сбавив скорость, он очень грубо перестроился в крайнюю левую полосу, а затем съехал на обочину. Грубость заключалась в том, что он не посмотрел в зеркало заднего вида, когда перестраивался. В этот раз ему повезло, левая полоса была пуста. Хотя это удивительно. Ведь трасса жила своей жизнью, жизнью вечного двигателя. По ней постоянно, как кровь по артерии, двигался транспорт в обе стороны. Было бы ошибочно списать отсутствие транспорта на везение Сергея. Мы-то знаем, в везении на дороге нуждается тот, кто дорожит своей жизнью и жизнью окружающих.

Съехав на обочину, Сергей что есть мочи двигателя автомобиля, двигался задним ходом по галечной обочине, поднимая колесами клубы пыли. Только поравнявшись со столовой, он резко остановился. Если бы он вез пассажиров на заднем сиденье, то они обязательно от такого маневра ударились бы головой о передние кресла. Ну,а следующий его маневр заставил бы их удариться затылками о подголовники задних сидений. Сергей с пробуксовкой колес направил своё авто к столовой. Затруднительно сейчас сказать точно, что заставило его делать такие опасные маневры, злость или отчаянье. К тому времени, когда он резко ударил по тормозам возле столовой, поднятая им пыль на обочине еще не успела улечься. Пылевое облако уносилось ветром в сторону леса.

Пока Сергею несут кофе средней паршивости, а иначе его здесь и не назовешь, подготовим палитру и размешаем в ней краски для того чтобы написанные кистью художника контуры будущего были легко читаемы и видимы при правильном осмотре картины. Ограбление подпольной галереи, если это так можно назвать, оставило у Сергея неизгладимое впечатление, которое было окрашено в темные тона страха и безысходности. Конечно, масло в огонь подлил и сосед, утренний разговор с которым подтолкнул Сергея к таким неприятным, местами даже опасным мыслям. Теперь в его глазах над его семьей весел топор неминуемого нападения на жену и сына с применением холодного оружия со стороны грабителя. И этот самый топор может упасть на них в любое время. Ведь первый и очень больной удар для Сергея был уже нанесен неизвестным. Его подпольная галерея была вскрыта, настоящее, прошлое и будущее его семьи подверглось осквернению. У страха глаза всегда велики, и сейчас Сергей смотрит на мир этими самыми глазами. Даже сложно вспомнить, когда он был настолько сосредоточен, как сейчас, ожидая паршивый кофе.

Да и еще это утреннее напоминание от Марии о том, что Ваське вредны физические нагрузки, а футбол так вообще под знаком запрета. Вместе со страхом, в его глазах мерцает обида за сына, его обреченный взгляд, который он бросил на него, прежде чем спрятаться в своей комнате. Если бы подошедшая официантка с грязным подносом, которая принесла тот самый кофе, спросила бы у него – Сергей, что тебя больше тревожит, нависший над семьей топор физической расправы неизвестным посетителем, или увиденное в глазах сына отчаянье? – он бы не смог дать однозначный ответ. В его подпольной галерее немало картин будущего Васьки. Или он гоняет по горной местности на мотоцикле, или с дворовыми друзьями пинает пятнистый футбольный мяч. Вот и сейчас, отпив отвратительный кофе, Сергей в своем ежедневнике поставил запись на среду «Начать рисовать Азалию с Васькой в парке».И вообще, если бы Сергей дал кому-нибудь заглянуть в свой ежедневник, тот увидел бы далеко идущие планы взросления сына. Марию же он всегда предпочитал оставлять той самой, изящной, никогда не стареющей, такой как сегодня, запутанной в лучах солнца. Да и кто мог пролистать его ежедневник? Семья к нему не прикасается! Табу. А с переездом Сергея в деревню, количество многочисленных друзей сократилось до двух.