Соль с Жеваховой горы

Став в очередь за стайкой деревенских баб, Таня вдруг подумала, что именно голос является отличительной чертой простонародья – громкий, визгливый, вульгарный, вечно повышаемый голос, который словно бы летел над толпой. Женщины из общества никогда не разговаривали громкими, визгливыми голосами, наоборот, старались приглушать тон в людных местах. Ни ее бабушке, никому из подруг по гимназии не пришло бы в голову орать на людях! В аптеке Гаевского они говорили бы шепотом, уважая труд фармацевта, чтобы, не дай Бог, не потревожить, не отвлечь от дел. Но бабам из очереди, стоящим перед Таней, это, похоже, и в голову не приходило. Они вульгарно голосили, не считаясь ни с кем. Вчерашние кухарки, горничные, прачки вдруг, словно по мановению извращенной волшебной палочки, заняли место своих господ и принялись вести себя громко, вызывающе – потому что о том, что можно вести себя иначе, им никто и никогда не говорил. Мир перевернулся, все было утрачено – все то, что выглядело красиво, то, что имело ценность. А на место этого утонченного мира пришла вульгарная и грубая пустота.

Стоя за спинами баб, Таня думала обо всем этом, как вдруг взгляд ее упал на маленький пузырек со снотворным, выставленный в витрине. Это снотворное отпускалось без рецепта, и Таня прекрасно его знала. Впрочем, в смутное время почти все рецепты были отменены.

Она смотрела и смотрела на толстое, непрозрачное стекло, а по телу ее пошли огненные волны, бросая в чудовищную, давно сдерживаемую дрожь. Кровь прилила к голове, в вены забил адреналин, и Таня не могла ничего больше сделать, кроме как отдаться во власть этого чувства чудовищной авантюры, которое вернуло способность чувствовать себя живой!

И когда подошла ее очередь, вместе с укропной водой для ребенка Таня купила пузырек со снотворным.

Вечером того дня она сидела в ресторане «Байкал» на Греческой улице. На ней было красивое бордовое платье из модного панбархата, бросавшее на ее лицо благородный и теплый отблеск. Через резную спинку стула была перекинута меховая горжетка из белого меха – и Таня точно знала, что на эту горжетку пошел не кот, а кролик.

Она специально выбрала этот ресторан вдалеке от привычных бандитских мест. Как и множество заведений в период новой экономической политики, «Байкал» появился совсем недавно. Был он модным, дорогим и пока не изученным – Таня не знала, кто теперь контролирует район, где находится ресторан. Да это было не важно. Она дошла до той степени отчаяния и последней грани, когда безопасность кажется намного мельче свободы. И ради свободы можно отринуть, отбросить абсолютно все, даже здравый смысл и спокойствие.

Элегантно держа бокал за длинную ножку, Таня рассматривала на свет рубиновое вино, одновременно незаметно оглядываясь по сторонам.

Он появился почти сразу – приземистый, лысоватый толстяк с одутловатым, круглым лицом. На его лысине светились крупные капли пота. Глаза воровато бегали по сторонам, и он напомнил Тане учителя гимназии из 1914 года, слонявшегося по Дерибасовской в попытке снять молоденькую уличную девочку. Толстяк подсел за ее столик, завязал разговор. Таня подыгрывала, как могла. На столе появилось шампанское.

Толстяк хвалился, что открыл пекарню, что продает свою продукцию большевикам. Но, судя по его комплекции, Таня подозревала, что он сам съедает свои булки. Деньги у толстяка были. Менялись бутылки и дорогая еда. От него шел запах опасности – сладкий аромат прошлого, и он пьянил голову Тани сильнее дорогого шампанского.

Что она делала, зачем? Если бы кто-то спросил ее в тот момент, что, собственно, она творит и ради чего, Таня не смогла бы внятно ответить. Но это возвращение в прошлое было необходимо ей, как глоток свежего воздуха. Иначе жизнь закончится.

И, когда толстяк предложил поехать в гостиницу, Таня не отказалась. Он выбрал дешевые меблированные комнаты на Базарной. Таня лишь настояла, чтобы номер был на первом этаже.

В узкой комнатенке с окном под потолком пахло плесенью, простыни были в пятнах от клопов. Клиент заказал вино и, когда его принесли, все разлил по бокалам. Таня обхватила рукой голову толстяка, как будто хотела поцеловать в губы, притянула к себе, затем легонько оттолкнула. И, смеясь, протянула бокал вина. Вне себя от радости, он выпил все, до капельки… К счастью, клиент не храпел.

Таня ослабила шейный платок толстяка, чтобы тот не задохнулся во сне. Затем вывернула карманы. Они были просто набиты червонцами. Таня даже не подозревала, что столько денег можно таскать с собой. И при этом он экономил на гостинице! И явно ничего не собирался дать девушке! Неужели этот тип считал, что девчонка пойдет с ним в этот клоповник просто так, за красивые глаза или какую-то там «любоффф»! Таня прибавила к деньгам часы, золотые запонки и золотую цепочку для очков. Добыча оказалась богатой. Ей было легко на душе, как никогда!

Открыв шаткую раму окошка, Таня кое-как протиснулась в него и выпрыгнула в ночь. К счастью, окошко выходило не во двор, а прямо в переулок. И Таня с легкостью добралась домой.

Сладко посапывая, Наташа спала в теплой кроватке. Укропная водичка подействовала, и девочка лежала спокойно. Таня с нежностью поцеловала ее крошечные ладошки, выпростанные из-под теплого одеяла. Это тоже был ее мир – важная часть ее мира. Но помимо него был и другой.

Таня боялась, что ее станут тревожить тени прошлого. Но этого не произошло. Притушив фитиль керосиновой лампы (как всегда, не было электричества), она улеглась в холодную постель и быстро заснула.

Глава 5

«Усыпальница». Свидание с незнакомцем. Простой трюк. Таня теряет голову

С тех пор Таня отправлялась на вылазку примерно раз в неделю, меняя рестораны. Может, Ида и удивлялась, откуда у подруги появилось столько денег, но никак это не комментировала.

А Таня просто ожила! К ней вернулось отличное расположение духа. «Усыпальницы» (так еще до революции назывались те, кто, усыпив, грабил клиентов) всегда были высшей кастой криминального мира, и Таня с удивительной для себя легкостью вернулась в их круг. Когда-то ей казалось, что она больше ни за что не будет заниматься подобным! Но людям свойственно менять свои решения. И она поражалась тому, с какой легкостью вернулась в прошлую жизнь.

Дело было совсем не в деньгах, а в опасности, в том пьянящем чувстве удачи, чего ей так не хватало в жизни. Существовать без этого она не могла.

А потом Туча через одного из своих людей позвал Таню в «Канитель» для серьезного разговора. И она поняла, что насыпала соли на хвост кому-то из новых королей криминального мира, который контролировал район всех этих ресторанов. Но чувство опасности только подхлеснуло ее азарт.

– Ты шо творишь, малахольная? – не здороваясь, сердито зашипел на нее Туча. – Ты под какой шухер меня подставляешь? Хипиш по району пошел – аж за зубами не скворчало! Ты под шо меня, а?

– Он кто? – с улыбкой спросила Таня, попивая шампанское, любезно поданное к столу Тучи.

– Чигирь, – Туча вздохнул, – так, фраер. Под меня, как и все в городе, за то дышит. Так, швицер, хлипяк. Но за мою голову другой гембель, аж уши отворачиваются! Ты шо творишь? Шо за фасон вылез через твои дубовые гланды? Шо за шухер ты устраиваешь? Или как?

– Туча, успокойся, – Таня примирительно похлопала его по руке, – я развлекалась. Я знаю, что ты мой самый лучший друг!

– Я-то друг, – тяжело вздохнул Туча, – а Чигирь за как?

– Я отдам процент – все, как положено, – Таня знала законы того мира, в который вернулась, – донесешь до Чигиря, что Алмазная снова в деле.

– В каком деле? Мелочь по карманов фраеров тырит? А ведь у тебя дочь! – Туча с укором смотрел на нее.

– Я знаю, – Таня печально опустила глаза, – но ничего не могу с собой поделать. Мне скучно жить. Я оказалась плохой матерью. Я не могу так больше. Ну, ты понимаешь.

– Дурная кровь, – мрачно сказал Туча, – дурная кровь собьет шо ноги, шо голову. Как завелась под шкурой, так хоть не держись! Утопит и под раздачу пошлет! Жалко тебя, дуру. Но я поговорю с Чигирем. Ладно.

То, что Туча делал для нее, было большим одолжением в криминальном мире, но Таня в который раз убедилась, что он понимает ее так, как никто другой.

Засмеявшись, незнакомец откинул рукой волосы, и озорные искристые чертики заплясали, горя, в его черных глазах. Не отрываясь, как кролик перед удавом, Таня смотрела в них и не могла отвести взгляда. В тот день в ресторане все пошло не так.

Вернее, это был уже вечер. Закутавшись в блестящую шаль, Таня сидела в «Канители», наблюдая за дамским оркестром. Было весело и шумно. Грудастые дамы в пестрых платьях, пританцовывая, вовсю наяривали популярные мелодии, чередуя их с одесскими блатными куплетами, ведь в зале сидело довольно много воров. В тонком бокале у Тани было шампанское. Теперь она могла позволить себе любимый напиток. Поглядывая, как, ударяясь о тонкие стенки, лопаются пузырьки, Таня сидя пританцовывала, и шаль, упав с плеча, обнажила ее бархатистую, нежную кожу.

Деньги всегда делали Таню красивой – впрочем, это, видимо, происходит со всеми. Она любила дорогие вещи и главное – умела их носить. И только в роскоши, наслаждаясь всем тем, что превращало ее в благородную даму, она блистала. В нищете же моментально теряла и красоту, и манеры – потому, что теряла уверенность. Таня же давала себе отчет, что очень любит деньги – это был ее инструмент, позволяющий чувствовать себя собой.

И теперь, сидя в модном ресторанчике, под напевы шальных мелодий она наслаждалась тем, что ловит на себе мужские взгляды – со всех сторон. Таня и вправду была красива. Платье ее было модным и дорогим. И в такие моменты она забывала, что одинока. Что на самом деле у нее нет ничего, даже этой роскоши. И кроме крошечной беззащитной дочки – никого на целой земле.

Незнакомец появился из ниоткуда – Таня так и поняла, как он вошел. Просто вскинула глаза, когда он уселся за ее столик и просто так сказал:

– А знаете, я искал вас.

– Что это значит? – Таня взглянула на него удивленно, пытаясь охватить по чертам весь его облик, а затем отложить в памяти. – Мы знакомы?

– Я не знаю, – незнакомец пожал плечами. – Разве это так важно?

– Нет, – Таня тоже пожала плечами в ответ, – я думаю, нет.

Он был в строгом черном костюме – дорогая ткань, модный крой, самый современный фасон. Красная гвоздика в петлице напомнила ей Японца. Но кроме этого цветка в облике незнакомца больше не было ничего общего с ее покойным другом. Лакированные башмаки Мишки Япончика всегда были вульгарны до невозможности. Элегантные кожаные ботинки незнакомца – нет.

У него был дорогой вид. В этом он напоминал Володю Сосновского. Тане вдруг подумалось, что если благородство в крови, то оно наделит элегантностью и стилем любую одежду. А если к тому же и одежда дорогая и модная – то подарит особенный шик. Если бандита с Молдаванки вырядить в такой костюм, он все равно останется бандитом с Молдаванки – неуклюжим, косым, неповоротливым, вульгарным. Незнакомец же не только умел носить дорогие вещи – это было сразу видно, – в нем был свой неповторимый стиль.

Заговорив с Таней, он снял шляпу и положил ее на свободный стул. У него были длинные черные волосы, связанные сзади в хвостик. Но это не портило его, не умаляло мужества – наоборот.

Блестящие его глаза словно кинжалами пронзали Таню насквозь, и под этим взглядом она чувствовала себя кроликом пред властным удавом. Казалось, они заглядывали прямиком в ее душу, что до того момента не удавалось никому.

Разглядывая незнакомца, Таня внезапно почувствовала тоску. Она была молода, красива, полна жизни и сил. Вся жизнь, как хрустальный шарик, переливалась сверкающими гранями на ее ладони! Ей так хотелось жить! Но ей так не хватало любви мужчины. Чтобы кто-то смотрел на нее – вот так, с замирающим сердцем перехватывая ее взгляд. Ей хотелось целоваться под дождем, хотелось, чтобы кто-то сжал ее в объятиях с такой силой, чтобы захрустели кости! Чтобы целовал до остановки сердца, до сладких мук. И не важно кто. Сам этот факт был бы тем подарком, который влил бы жизнь в ее уставшую душу. Таня вдруг поняла, как не хватало ей этого всплеска жизни, способного подарить ощущение дрожи в крови.

Незнакомец был молод, красив. Судя по внешнему виду, у него водились деньги. У него блестели глаза, а яркий электрический свет, падая на его волосы, золотил их тонкой блестящей пеленой.

– Я вас долго искал, – повторил он, не отрываясь от глаз Тани. И все внутри ее замерло – ей даже не хотелось спросить, что он имел в виду.

– Закажите еще шампанское, – сказала она.

– Легко, – незнакомец улыбнулся одними глазами, и Тане вдруг подумалось, что никто из ее знакомых не умел улыбаться вот так.

А между тем у незнакомца, похоже, водились серьезные деньги. Он заказал достаточно много, а в кармане пиджака отчетливо просматривался плотный бумажник. Тугой, набитый червонцами, выпирающий из-под пиджака.

Это и отвлекло внимание Тани, заставив мысли ее переключиться в другое русло – в русло профессионального интереса к туго набитому бумажнику, который вдруг перевесил все остальное.

Незнакомец поведал Тане, что при нэпе разбогател. У него было несколько мастерских по городу, в которых ремонтировались металлические изделия. В том числе – и автомобили. Он занимался частным предпринимательством и довольно преуспел.

По словам незнакомца, его жена уехала за границу вместе с родителями во время последней эвакуации. А он предпочел остаться в Одессе.

– Я сам из купцов, – говорил он Тане, – а в моей жене бурлила дворянская кровь. Дворянка она была захолустная, из какого-то там сельского уезда. Но этого было достаточно, чтобы задирать передо мной нос. Родители ее были страшно недовольны таким мезальянсом – браком со мной. И не упускали случая поведать об этом всему миру – во весь голос. Ну, в конце концов мне это надоело. Я стал гулять. А в последние месяцы наши отношения ничем уже не напоминали супружеские. Поэтому когда она уехала с родителями и бросила меня, я не сильно и горевал.

– И гуляете до сих пор? – улыбнулась Таня.

– Нет, – взгляд незнакомца стал серьезным, – я давно уже не гуляю. Вы не поверите, но я искал вас.

– Зачем? – кровь отхлынула от ее лица.

– Я обязательно расскажу. Потом.

А Тане вдруг подумалось, сколько семей распалось из-за этой страшной войны, перегородившей кровавыми трещинами спокойный, размеренный уклад прежней жизни. Сколько горя принесло это отвратительное изменение мира – переворот в душах, ценой которого стала каждая человеческая жизнь.

Потом они танцевали, и Тане больше не хотелось слышать ни одного слова. Она пила каждый миг с ним, как дорогое вино, прекрасно зная, что вот оно закончится, а потом, к утру – больше не повторится уже никогда. А потому ей хотелось приложить эти крошечные осколки времени прямо к своему сердцу. И там оставить, чтобы доставать их из прошлого – пусть даже не часто, иногда.

Но время ускользало, и Таня знала, что будет дальше. И от того, что этот человек станет очередным трофеем, ее охватывала ей самой непонятная боль.

– Я не хочу расставаться, – сказала Таня, профессиональным взглядом глядя в глаза незнакомца, когда было выпито все шампанское и съедены все блюда.

– И не надо, – он покачал головой.

Это означало, что сказка закончилась. Когда он пропустил Таню вперед в стеклянных дверях гостиницы, ей стало ясно, что все осталось в прошлом. С ним уже покончено – навсегда.

…Шаль соскользнула со стула на пол. Таня кокетливо облокотилась о стол.

– А где шампанское? – она наклонила голову. – Надо же как-то скрасить убогость этой гостиницы!

– Сейчас будет, – незнакомец позвал коридорного, дал деньги. Шампанское появилось просто с удивительной скоростью.

Таня даже не спросила, как его имя. А зачем? В этом не было вообще никакого смысла. Она не собиралась завтра встречаться с ним, продолжать отношения. Он был просто моментом в ее пестрой жизни, яркой искрой, вспышкой, осветившей лишь несколько секунд. И не больше.

Кокетливо наклонив голову, Таня наблюдала, как искрящееся вино, которое он наливал, стучит о бокал. На какое-то мгновение сожаление сжало ее сердце крепкой мохнатой лапой. Но Таня быстро откинула его в сторону. Выбор был сделан. Другого ей не дано.

Он лежал на спине, раскинув в стороны руки, и голова его свесилась набок. На какое-то мгновение Таня испытала угрызения совести. Ей было жаль не его – себя. Словно отобрала у себя что-то важное, что могло случиться в ее жизни. Но, отбросив в сторону сантименты, Таня быстро сняла со спинки стула его пиджак.

Карман был пуст. Она застыла с пиджаком в руке, не понимая, что произошло, чувствуя себя последней идиоткой на свете. Все карманы пиджака были пусты! Лихорадочно Таня принялась ощупывать подкладку.

Она же своими глазами видела тугой бумажник в его руках! Видела, как он положил его внутрь пиджака, во внутренний карман за отворотом! И вот теперь бумажника не было! Таня не понимала, что происходит.

Думая, что незнакомец его выронил, она стала шарить по полу. Гостиничный номер был небольшой. Мебели – не много. На полу ничего не было, да и быть не могло. Тугой бумажник просто не мог выпасть незаметно для Тани.

Застыв посреди номера с пиджаком в руках, впервые Таня испытала нечто вроде растерянности.

Громкий смех, раздавшийся резко, неожиданно, словно из пустоты, вывел ее из этого странного состояния. Ударил по нервам, испугал так сильно, что сердце, подпрыгнув с болью, резко упало куда-то вниз. Таня задохнулась от испуга, чувствуя нечто похожее на первобытный ужас – неприятное чувство, от которого останавливается дыхание и леденеет в жилах кровь.

Это смеялся незнакомец. Он сидел на кровати, задорно помахивая бумажником, и хохотал, глядя на растерянное лицо Тани. Сонного дурмана не было ни в одном глазу.

– Это ищешь, Алмазная? – весело спросил он, и смех его звучал с такой заразительной силой, что против воли Таня улыбнулась в ответ. Страх стал спадать. Она двинулась было к двери, но тут же остановилась.

Ее остановило присущее ей чувство авантюризма – Тане вдруг захотелось выяснить все до конца. К тому же не в ее характере было уклоняться от схватки. И, набрав побольше воздуха, она развернулась к незнакомцу, чтобы ринуться в бой.

Но боя, похоже, не предвиделось. В облике его не было ничего угрожающего. Наоборот, незнакомец смотрел на нее задорно и даже с каким-то восторгом. И никакой угрозы не было в его глазах.

– Как ты это сделал? – Таня подошла ближе.

– Простой трюк! Вот, смотри, – он отогнул полу рубашки и показал небольшую губку, привязанную к шее веревочкой телесного цвета, – часть шампанского подержал во рту и выплюнул, часть вылил туда. Ты и не заметила. На самом деле все просто. Слышала хорошую пословицу? Кто предупрежден, тот вооружен!

– Значит, ты знал, кто я такая, – не спросила, а утвердительно произнесла Таня.

– Конечно, знал. Я же сказал, что ищу тебя!

– Кто ты такой? Тебя послал Чигирь?

– Может, и так, – перестав улыбаться, незнакомец испытующе смотрел на нее, – а может, я и сам хотел тебя найти. Был наслышан о подвигах Алмазной. Я правда слышал о тебе. И хотел тебя увидеть.

– Это ложь, – усмехнулась Таня.

– Может, и ложь. Какая тебе разница?

– Кто ты такой? Тебя послал Чигирь? – снова спросила Таня, не спуская с него глаз.

– А если и так? Ты орудуешь на его территории!

– «Канитель» – территория Тучи!

– Территория Тучи теперь вся Одесса, – парировал незнакомец, – а район «Канители» под Чигирем, и ты прекрасно знаешь об этом.

– Чигирь решил меня убить? Боится, что я у него власть отберу? Для этого послал тебя? – Голос Тани прозвучал глухо.

– Зачем спрашивать, если ты и так все знаешь! – снова хохотнул незнакомец.

– Значит, убить, – вздохнула она.

– Чигирь мне не указ! Нет надо мной власти, – незнакомец стал вдруг очень серьезным. – Нет и никогда не будет. Запомни мои слова!

– Кто ты такой? – Тане вдруг стало интересно – так интересно, что она решилась подойти поближе, настолько близко, что едва не присела на краешек кровати, пренебрегая собственной безопасностью. Но странное дело – несмотря на всю нелепость ситуации, она не чувствовала в незнакомце угрозы! А вот тянуло ее к нему с новой силой.

– Меня зовут Михаил, – и, не спуская с Тани глаз, он внятно произнес: – Михаил Няга.

– Мишка Няга! – Таня едва не подпрыгнула. – Я о тебе слышала! Ты правая рука Котовского! И сход поставил тебя заместо Цыгана!

– Ну, не совсем так. Заместо Цыгана я сам встал. А Гришка Котовский – мой давний приятель. Мы воевали вместе.

– Раз так, то ты не на побегушках у Чигиря, – усмехнулась Таня, и вдруг действительно опустилась на кровать, совсем рядом с Мишкой.

– Я тебе уже об этом сказал, – он не спускал с нее глаз, и Таня почувствовала, что вся тает, буквально растекается под этим мужским взглядом.

У него были горящие глаза. В них плясал огонь жизни. Они жадно, не отрываясь, впивались в лицо Тани, словно хотели поглотить ее, вобрать в себя. И от этого застывшая кровь вдруг стала полыхать в ее жилах, согревая невиданным теплом, и Таня теряла голову, не понимая, не чувствуя саму себя.

– Зачем же ты искал меня? – Голос ее прозвучал глухо, потому что так неистово, так мучительно сладко забилось ее сердце, мешая думать, понимать, дышать.

– Хотел посмотреть на тебя. Слышал многое, – Михаил смотрел на нее прямо, не отрываясь, – а теперь…

– Что теперь? – Таня не могла дышать.

– А теперь… так совсем.

Дальше все произошло так быстро, что Таня даже не разобрала, кто сделал первый шаг. Потянувшись к нему, она вдруг оказалась в его объятиях, так, словно это было так привычно и естественно, что и не могло быть иначе. Не понимая, что делает, как могло это произойти, Таня впивалась в его губы как в живительный источник, растворяясь в этом новом, ослепительно опасном огне.

Они любили друг друга до самого утра с какой-то первобытной, иссушающей яростью, и оба были ненасытны настолько, что время просто перестало существовать. Если бы Таня остановилась и задумалась хоть на секунду, она бы поняла, что в этой иссушающей страсти может крыться ловушка, которую необходимо понять. Но думать Таня не могла. Она не могла отличить страсть от чувств, как все женщины мира. Да ей и не хотелось. Все, что ей хотелось, это гореть в этом невероятном пламени, которое создавало иллюзию чувства точно так же, как электрическая лампочка иногда напоминает солнечный свет…

Мишка Няга стал ее постоянным любовником. Официально он был в военном штабе, считался большевиком. В его красном окружении не знали о двойной жизни преданного большевизму комиссара. А потому в связи вдовы чекиста с большевиком никто, при всем желании, не мог найти ничего предосудительного.

Другое дело был Туча. Услышав о любви Тани, он всплеснул руками:

– Да за огнем играешь, глупая шая! Он опасный за ядовитый черт!

– Может, и опасный, – Таня пожала плечами, – а я белая и пушистая, Туча? Вот ты мне скажи!

– Не о том хипишишь! – Туча смотрел на нее строго – точь-в-точь классная дама в гимназии, – он шкура Котовского. За Котовского ты знаешь. Это как в банке навоз. А ты сделала гембель за самую голову! Другого не могла до себя подобрать? Он дохлый! Задохлый, как швицер, аж шкура трескается! Ты до того дойдешь!

– Ты не волнуйся за меня, Туча, – Таня ласково потрепала по руке старого друга, – пусть оно идет как идет. Если жареным запахнет – проскочу, вот увидишь.

– Не проскочишь. Все пятки зашмалишь, – мрачно сказал Туча, – глупая ты фифа, хоть и Алмазная. До всегда за тебя делов.

Тане было приятно, что хоть кто-то в этом мире беспокоится о ней. С каждым годом ее дружба с Тучей становилась все крепче.

Мишка Няга очень нравился Тане. Он был веселый и страстный. С ним никогда не было скучно, и он умел ее рассмешить. Мишка жил на Французском бульваре, занимая крыло той самой виллы, которую занимал Котовский, когда лечился от ранения в Одессе. Однажды Таня приехала к нему. Мишка не ждал ее. В комнате был настоящий бардак. Таня разглядела белый кристаллический порошок на тумбочке возле кровати, у основания лампы. Он отчетливо выделялся на темном дереве и был похож на крупную соль.

Таня потянулась пальцем, чтобы лизнуть и попробовать на вкус. Но Мишка вдруг с силой стукнул ее по руке так, что Таня отдернула пальцы.

– Не смей это делать! – громко вскрикнул он. – Это лекарство. Оно горькое. Еще отравишься, – а затем быстро смахнул порошок в карман. Лицо его при этом было таким хмурым, что Таня не решилась приставать к нему с расспросами. Так она поняла, что у ее любовника есть тайны. И тайны эти опасны.

Глава 6

Разговор с Тучей. Актер-убийцаПроблемы с Пауком. Странности Мишки Няги

Кривая старуха, шаркая растрепанным веником, сметала в груду осколки стекла и оборванные ленты яркого бумажного серпантина. Они жалко смотрелись на щербатом полу, сером от пыли и затоптанном множеством ног. Кое-где виднелись следы крови. Их отделили – стулья и столы сдвинули в стороны, чтобы темные пятна были видны на полу, и уборщица могла их замыть. Чтобы так отчетливо не бросались в глаза неуместностью происшедшей здесь трагедии.