Пятнистые души

– Свинья, – произнес Левон.

Злость подкатила к его горлу. Нельзя было это так оставлять. Левон попробовал дотронуться до лба спящего мужчины, чтобы разбудить. Его пальцы ощутили тепло кожи этого человека. Он попытался надавить рукой на него, но она тут же прошла насквозь.

– Вставай, скотина! – крикнул Левон, закипая от злости. – Как ты можешь спать тут, когда твой ребенок в соседней комнате совсем один! Еще и с открытым окном!

Левон было пнул диван, но его нога прошла насквозь, и он повалился на пол.

– Черт, – прорычал он, поднимаясь на ноги.

Осознав, что он ничего не может сделать, Левон со злостью в душе вышел из комнаты. Он решил осмотреть жилье. Это была двухкомнатная квартирка на втором этаже старого пятиэтажного дома. Мужчина даже выходил на улицу, чтобы понять, в каком городе находится, и это открытие не удивило его. Это был его город, там, где он жил большую часть своей жизни. Они, оказывается, с Наной жили в одном городе, только район этот был весьма беден, в отличие от его частного сектора.

«И не такие совпадения в жизни бывают», – подумал он тогда.

Все оставшееся время Левон находился в комнате со своим племянником. Он, нахмурившись, сосредоточенно наблюдал, как маленький мальчик играет: лезет в шкафы, достает не очень безопасные предметы для маленького ребенка, копошится в опасной близости с розеткой и сует себе в рот всякий мусор, попадающийся ему на глаза. Левон все время неосознанно поглядывал на окно, боясь, что ребенок вдруг захочет залезть на подоконник. Но самого мальчика, похоже, не особо интересовало ни окно, ни то, что находилось за ним.

Через пару часов Левон услышал звук открывающейся входной двери. Он резко встал с кресла, когда входная дверь открылась, и в нерешительности замер на месте. За дверью послышался вздох и шелест снимаемой с себя куртки. Дверь в комнату медленно открылась. На пороге была Нана. Она выглядела измученной и уставшей. Лицо ее осунулось, а сама она пополнела. Ей было уже тридцать четыре года, но из-за морщин под глазами и уставшего взгляда она выглядела старше. Ее длинные черные волосы были заплетены в тугую косу, а сама она была одета в старый джемпер черного цвета и неприглядного вида джинсы.

Нана встревоженно посмотрела на сына, который уже сидел в кресле всё с теми же роботами. Он стащил голубое одеяльце из своей кроватки и накрылся им.

– Боже мой! – испуганно сказала Нана, направившись прямиком к окну. – Марсель! – закричала она. – Марсель! – еще громче позвала она спящего мужчину. Никто не ответил.

– Мама! – пролепетал мальчик.

Нана быстро открыла один из шкафов и достала из груды одежды теплую водолазку для сына. Подойдя к ребенку, она ловко подняла его на руки и поцеловала. Ребенок к тому времени уже что-то рассказывал ей на своем языке. Он энергично жестикулировал, показывая маме роботов, пока та натягивала на него теплую одежду. Нана улыбалась и кивала ему в ответ.

Левон испуганно наблюдал за сестрой. Он как будто смотрел на незнакомого ему человека. Ее лицо было только отголоском прошлой живости и счастья, которое он помнил. Он даже не задумывался о том, какой она стала спустя столько лет. Левон и представить себе не мог, что она могла так измениться. Ему стало больно. На ее лице отображались все те трудности, с которыми она столкнулась в жизни. Только сейчас он стал задумываться о том, как его сестра жила все эти годы. Девушка осталась совершенно одна, когда он ушел. В один день она потеряла и мать, и брата. Ей было тогда всего шестнадцать. Он мог только догадываться о том, через что ей предстояло пройти после этого. Почему-то эта мысль стала явственнее именно сейчас, когда он умер.

Нана посадила сына в кроватку и накрыла одеялом, а сама быстро вышла из комнаты. Левон увидел, как Нана прошла сквозь такую же сущность, как и он сам. В дверях стояла Мариам. Все это время она была там и разглядывала его самого, пока он рассматривал Нану. Мать ласково улыбнулась ему. В ее глазах поблескивали слезы.

– Мама, – на выдохе произнес он и двинулся в ее сторону.

Левон крепко обнял ее и уткнулся лицом в плечо. Он тихо плакал, а она гладила его голову рукой.

– Вот и ты тут, – тихо произнесла женщина, отодвигая его от себя. Она хотела лучше рассмотреть его. – Какой ты стал старый, – с улыбкой сказала Мариам, качая головой из стороны в сторону.

– А вот ты ни капли не изменилась, – сквозь горький смех ответил Левон. – Даже помолодела.

– Мы выглядим настолько старыми, насколько стары наши души. Так уж тут устроено, – она пожала плечами. – А когда я вижу, как Нана играет с Эмилем, чувствую себя моложе.

Мариам еще раз обняла сына и, отодвинувшись от него, посмотрела на внука. Тот лежал под теплым одеялом и медленно моргал, глядя на перекладины своей кроватки.

– Значит, ты решил оберегать его, – утвердительно сказала она.

Левон тоже посмотрел на Эмиля.

– Я это понял только пару часов назад. Это само возникло у меня в голове. Я даже не понял, как попал сюда.

– Сынок, как ты умер? – неожиданно спросила она, переводя глаза с внука на сына.

Он нахмурился, вспоминая последнее, что произошло с ним еще этим днем.

– Меня убили, – сказал Левон. И добавил. – Из-за денег.

– Ох ты Боже мой! Все вечно происходит из-за денег! – всплеснув руками, вскрикнула женщина. – Вот почему мы при жизни не понимаем, что деньги – это меньшее, что должно нас волновать?

Она снова всплеснула руками и проворно подошла к креслу. Усевшись в него, Мариам еще раз посмотрела на внука. Левон был счастлив видеть, что у его матери наконец-то не болят ноги, и она ходит действительно как молодая здоровая женщина – легко и уверенно.

– Это моя вина, – она глубоко вздохнула. – Тогда я не понимала, что материальные блага были совершенно неважны для Наны. Они никогда не были важны. Она поняла это гораздо раньше, чем я, старая дура. Ей нужна была свобода, а я хотела задушить ее этим браком, – на последних словах ее голос оборвался, и она заплакала. – Из-за меня вы поссорились. Это я виновата в том, что она стала такая, – говорила она сквозь слезы хриплым голосом.

Левон неспешно подошел к матери и сел на пол возле ее ног. Он взял ее руки в свои ладони и поцеловал их.

– Я тоже виноват. И я заставлял ее пойти на это. Но мы же не знали. Мы думали, что делаем лучше для нее, – Мариам покачала головой в знак согласия. Минуту они молчали, глядя на спящего мальчика.

– Знаешь, в тот день, когда меня не стало, я ни на секунду не сомневалась в том, что отправлюсь к Нане. И как только я ее увидела, сразу все поняла. Мне передались все ее переживания. Я поняла, что она чувствовала все это время. Мне было так стыдно за себя. А еще мне было так больно видеть то, что произошло между вами, когда Нана вернулась домой. Левон, я уверена, что чувствовала в тот момент боль в ваших сердцах, когда пыталась разнять вас. Я чувствовала и твою боль.

Сердце Левона сжалось. Он так давно прятал эти воспоминания у себя в душе. Извлекая их так резко, Мариам наносила ему нестерпимую боль. Будто вынимала зазубренный кинжал, который с каждым зубцом рвал плоть еще больше.

Он опустил голову на колени матери, пряча от нее свое лицо. Мариам ласково погладила Левона по спине.

– Прости, сынок, прости… – прошептала она.

Женщина подождала, пока Левон успокоится и поднимет голову, а потом сказала: «Посмотри на него. Если бы все случилось иначе, у нас не было бы такого ангелочка. Вся эта боль подарила нам Эмиля. Кто знает, как сложилась бы жизнь, если бы не все это». Эмиль крепко спал, засунув указательный палец себе в рот.

В соседней комнате послышался крик. Нана все же разбудила мужа и теперь кричала на него. Мариам сразу же встала с кресла и уверенно пошла к стене. Она прошла сквозь нее и оказалась в соседней комнате. Левон же по привычке прошел через дверной проем.

Нана стояла над Марселем и отчитывала его. Он медленно, с недовольным видом надевал носки.

– Не ори, – прорычал мужчина.

– А если он заболеет? Ты, что ли, будешь лежать с ним в больнице? Мне придется брать больничный на работе, а это сильно ударит по зарплате! Я итак получаю копейки! Этих денег едва хватает, а ты вечно торчишь дома и ничего не делаешь! Я могла бы понять, если бы ты хотя бы за ребенком следил! Так он же целый день на холоде просидел!

По лицу Марселя было видно, что он вот-вот взорвется. Мужчина натягивал на себя свитер, а скулы его все время напрягались.

– Куда ты собрался? Опять к этим друзьям?

– Подальше от тебя! – заорал Марсель. – Если от меня никакой пользы, то и надобности во мне тоже никакой нет!

Мариам стояла прямиком у лица Наны и гладила ее щеки своими руками, ласково приговаривая при этом: «Успокойся, успокойся. Не кричи. А то и ударить может».

Левон стоял, ошарашенно наблюдая за всем происходящим. Вспоминая, с какой легкостью его рука прошла сквозь лоб этого мужчины, он не понимал, как мать может гладить ее по щекам. А больше его поразило то, что Нана как будто слышала ее. Она притихла. На глазах у нее заблестели слезы.

– Не надо, – тихо произнесла Нана, – не уходи.

Марсель прошел сквозь Левона в коридор, делая вид, что не слышит ее.

– Ну постой! Не уходи! – уже громче просила она. – Ну прости!

Марсель повернулся к ней и со злобной усмешкой сказал:

– Раз уж я такой бесполезный, так попробуй тогда прожить без меня!

Надев ботинки, он быстро схватил куртку. Марсель открыл дверь и быстро вышел. Нана дернулась от грохота захлопывающейся двери.

Она еще долго стояла в коридоре, молча смотрела на дверь, не зная, что ей делать дальше. Нана знала, что именно ей предстоит вытерпеть в ближайшую неделю. Женщина боялась сдвинуться с места. Это означало бы, что все опять началось сначала. Ей снова придется брать Эмиля с собой на работу, раздражая при этом свою начальницу. Если он все же заболеет, ей снова придется просить у соседки еды взаймы, так как никто не будет оплачивать то, что она ухаживает дома за сыном. И все оставшиеся деньги уйдут на лекарства. Соседка – женщина добрая, но сама очень бедная. Она живет одна, и ее пенсии едва хватает на коммунальные услуги. У Наны сердце разрывалось, когда ей приходилось идти к тете Ладе для того, чтобы просить у нее милостыню. Но помочь ей было больше некому.

Она снова одна. Марсель вернется не раньше чем через неделю, и ей как-то нужно прожить это время.

Нана вошла в детскую, устало упав в кресло. Женщина задумчиво и с тоской в глазах смотрела на сына. Все было бы легче, если бы она была одна. Если бы она тогда послушала Марселя, а не свой внутренний голос, Эмиля не было бы сейчас на свете, и ей не пришлось бы побираться. Нане часто приходили в голову подобные мысли. Она размышляла о том, какая была бы у нее жизнь, если бы она все-таки сделала аборт. Наверняка ей не пришлось бы так бедствовать, а Марсель давно нашел бы себе работу. Женщина часто думала и о том, что выйди замуж за богатого жениха, как хотела Мариам, ее жизнь сейчас была бы совсем другой. Свекровь рано или поздно умерла бы, муж обеспечивал бы ее и их детей всем, чем только можно, а она сама могла бы делать в свободное время почти все, что хотела. Но вот только ей нельзя было бы иметь своего мнения, и детей бы пришлось воспитывать так, как ей скажут, да и после того как дети вырастут и разъедутся, она останется все также в золотой клетке. Ей можно будет все, но в пределах своего дома, и то, если это не будет мешать заботе о муже. Нет, такая жизнь никогда бы не устроила ее. Эти мысли начинали пугать ее в тот момент, когда она вспоминала улыбчивое лицо сына. Нане часто хотелось побыть слабой, но обстоятельства всегда вынуждали оставаться сильной. Ответственность за Эмиля не давала ей расслабиться ни на секунду. Как и каждый раз, она в конце концов отметала все эти мысли и собирала оставшиеся силы в кулак.

Материнская забота и ласка появились на ее лице, когда сопение Эмиля пробудило ее от тягостных размышлений.

глава 3

Эмилю было уже десять лет. Нана, как и раньше, оставляла его с Марселем. Только теперь Эмиль проводил почти все время на улице. Он самостоятельно уходил из дома, не оповещая Марселя об этом, а тот никогда и не интересовался, куда его сын уходит каждый день. Это безразличие было взаимным. Марсель попросту не хотел тратить свое время на кого-то, кроме себя, а Эмилю было комфортно от того, что он мог делать то, что хочет, не докладывая об этом мужчине, который называется его отцом. Мальчик никогда не знал, что такое отцовская любовь, поэтому и не понимал, какую роль играет этот человек в их семье. Он знал, что его мать работает для того, чтобы прокормить их. Она заботится о них, когда они болеют, покупает им какие-никакие подарки на дни рождения и другие праздники, оплачивает счета, готовит и убирает в квартире. А этот человек просто присутствовал в их жизни. Он и был, и в то же время не был. За себя Эмиль мог сказать только то, что его миссия была еще впереди. Он собирался вырасти и обеспечить свою маму всем тем, чего она была достойна. Мальчик мечтал купить ей дом, машину и сделать так, чтобы она никогда ни в чем больше не нуждалась. Но это было делом будущего. А сейчас его роль ограничивалась только тем, что он всём, чем мог, помогал маме по дому.

Вот почему, наблюдая за Марселем, Эмиль не понимал, для чего этот человек находится с ними. В таком возрасте мальчик уже мог осознать, что его отец не любит их. Они его только раздражали. Он видел, как его мама все время ругается с ним. А еще он понимал, что Марсель не зарабатывал деньги, в отличие от отцов своих знакомых и одноклассников. И он совершенно точно знал, что отец не принимает участия в жизни и взрослении самого Эмиля. Очень часто ему хотелось, чтобы мама выгнала наконец-то этого человека, тогда они смогли бы счастливо жить одни. А еще он не любил Марселя за то, что тот все время заставлял Нану плакать. Но эта неприязнь еще не переросла в настоящую ненависть. А все из-за того, что Эмиль пока что не видел, как Марсель бьет ее.

Утро воскресенья было довольно тёплым, хоть Эмиль и ходил по рынку в осенней куртке. Эта вещь у него была и летней ветровкой, и осенней курткой, и зимним пуховиком. Мальчик быстро ходил мимо не замечающих его людей и доставал свой карманный ножик, который он украл у Марселя. Эмиль ловко доставал у людей кошельки и телефоны. В лучший день ему удалось украсть весьма дорогой смартфон, помимо еще двух менее дорогих. А также два кошелька со значительной суммой денег. В такие дни он со старшими мальчишками вдоволь наедался конфет и напивался газировкой.

Свой улов, как и все остальные мальчики, он отдавал главному. Его звали Ринат. Ему было семнадцать лет, и он уже привлекался к ответственности за воровство. Младшие боялись Рината, так как он мог побить их в случае надобности. Ровесники же его уважали. Ринат стал для всех настоящим предводителем. Он был высоким и худым. Казалось, что этот мальчик не может представлять особой угрозы для кого-либо. Но это только казалось. Все знали, что если дело касалось драки, Ринату не было равных. Он всегда побеждал своих противников, хоть зачастую и не совсем честным способом.

Все решения Рината могли оспаривать только равные по статусу или возрасту ему, но даже у них не хватало на этого духу – Ринат не любил, когда с ним спорят. Младшие же и вовсе не имели права высказывать свое мнение. Им говорилось, когда и где они должны «пастись», и те беспрекословно обязаны были все исполнять. Взамен Ринат отдавал им небольшой процент от их улова, иногда даже покупал им сладости в качестве премии.

Родителей у Рината не было. Как и большинство мальчиков из его своры, он был детдомовцем. Поэтому-то у них было негласно запрещено обсуждать семьи и своих родственников. А те мальчики, у которых все-таки были родители, и сами не любили говорить о них. В основном они были детьми наркоманов и алкоголиков – брошенные дети, никому не нужные. Таким образом, тема семьи стала чем-то неприличным в их маленьком государстве.

Правыми руками Рината были два мальчика: Гера и Эльвир. Они все вместе росли в одном детдоме. Мальчики никогда не занимались кражами, но сбывали все, что младшие смогли украсть. Никто из младших не знал, как именно главные сбывают все то, что те украли, но они понимали, что те, безусловно, выполняют очень важную работу, и им полагается намного больший процент с этих краж.

На деньги, полученные от Рината, Эмиль покупал себе еду. Ему очень нравилась булочная, которая находилась недалеко от рынка, где работала продавцом его мама. Он прибегал в эту булочную, покупал два пирожка и бежал к ней. Половину своего пирожка он съедал по пути к маме. Пока Нана ела, глядя на сына, Эмиль начинал оживленно зазывать мимо проходящих покупателей. Она давно не спрашивала, откуда у Эмиля деньги на эти пирожки. Женщина была уверена, что ее сын подрабатывает после школы, выполняя мелкие поручения уличных предпринимателей. Он говорил, что таскает воду в цветочные ларьки, подметает и уносит мусор, а также собирает и сдает бутылки. Она верила сыну и даже не сомневалась в его словах. Ее больше волновало то, что ему в принципе приходится всем этим заниматься. У Наны сдавливало сердце от осознания того, что она не может дать своему ребенку всё то, что хотела бы. Даже собирая его в школу, она покупала все самое дешевое. Ей приходилось брать все по минимуму, чего явно не хватало в современной школе. Поэтому-то учителя и не любили Эмиля, а с Наной всегда разговаривали свысока. И она абсолютно ничего не могла с этим поделать. Грусть все чаще появлялась в ее глазах, так как она понимала, что Эмиль растет, и ему нужно все больше вещей, чтобы он смог занять достойное место в обществе. Но у нее не было на это ни денег, ни возможностей.

Левон сидел на столе прилавка, на котором располагались носки, колготки и тапочки. Люди проходили мимо, просачиваясь сквозь его ноги. Он уже давно привык не замечать этого. Мужчина, нахмурившись, смотрел на Эмиля.

– И все равно я не понимаю, почему она допускает это? – сказал Левон, обращаясь к Мариам. – Как она может не понимать?

Мариам сидела на крохотной табуретке за прилавком, в то время как Нана пила горячий чай в дальнем углу ларька.

– А что она может поделать? – спросила Мариам.

– Разве она не понимает, что деньги, которые получает Эмиль, не могут быть заработаны законным путем?

– И откуда же она может это знать?

– Мы живем в современном мире, – Левон на секунду замолчал. – Они живут… В наше время детский труд незаконен! У ребёнка в таком возрасте просто не может быть работы! Никто в здравом уме просто не согласится нанимать несовершеннолетнего.

– Ну почему же? Очень много детей сейчас зарабатывают деньги своим трудом. Таков уж наш мир. Так было раньше, так будет всегда. Все эти законы, запрещающие детский труд, придуманы депутатами только ради галочки. Какие бы законы ни писали правители в защиту народа, все они фальшивые. Им плевать, соблюдаешь ли ты их или нет. Главное, чтобы ты им дорогу не переходил и деньги у них не забирал. А вот если они посчитают, что, нарушив какой-то закон, ты отнял у них лишнюю копейку, тогда держись! Такое тебе не простится! Они сразу все законы вспомнят, – Мариам засмеялась.

– Фальшивые законы?

– Да! Законы фальшивые, депутаты фальшивые, деньги тоже фальшивые! Все их слова фальшивые, если они говорят о твоем благе.

– Ага, зарабатывают, – саркастично пробубнил Левон после продолжительного молчания. – Так же, как и Эмиль. Эти мальчишки его испортят! Рано или поздно он станет настоящим преступником! А в нем такой потенциал! Он может стать актером. Смотри, какая у него харизма! Людей это привлекает. Смотри, опять покупателя зазвал!

Рядом с Левоном остановилась женщина. Она стала внимательно рассматривать вешалки с платками.

– Может, – спокойно ответила Мариам. – Ну так и помоги ему не стать преступником.

– Но я не понимаю, как ты постоянно влияешь на поступки Наны? У меня ни разу не получилось заставить его поступить так, как нужно.

– А ты не заставляй – направляй! Не пытайся силой привлечь его к чему-то. Он не понимает, что у него есть тот, кто старается оберегать его. Для начала дай понять ему то, что ты рядом, тогда он будет прислушиваться к своему сердцу, а следовательно, и к тебе.

– Ну и как же мне это сделать? – спросил Левон, поворачиваясь к матери.

– Не знаю! Ты же его ангел-хранитель, а не я! – беспечно ответила Мариам, махнув рукой на сына.

Левон глубоко вздохнул, состроив кислую мину.

– А как ты добилась того, что Нана услышала тебя?

– Тут проще. Нана с самого начала знала, что я с ней. К тому же она с детства прислушивалась к своему сердцу, а не к разуму. Дочка сразу услышала меня.

– Ты думаешь, она осознает, что ты всегда рядом? – он посмотрел на Мариам с любопытством. – Не так, как говорят священники. Я имею в виду в буквальном смысле.

– А ты при жизни когда-нибудь думал о том, что почти за каждым человеком следует призрак умершего родственника? – с издевкой ответила она. – Ты вообще догадывался, что за тобой по пятам ходит твой прадедушка? – Левон поморщился.

– Нет, конечно. Если бы я знал, это весьма бы осложнило мне жизнь. Я бы все время думал о том, что за мной вечно наблюдает мертвец, пусть даже и во благо мне.

– Ну вот и Нана не знает об этом. Она чувствует меня, но думает об этом, как и все люди на земле. Она думает, что я нахожусь с ней в каком-то расплывчатом образе. Как часть души, не имеющая ни эмоции, ни чувств. Но ты же теперь понимаешь, что это не так.

– М-да, – задумчиво произнес Левон и скрестил руки на груди. – Но я все равно не понимаю, как мне наладить связь с Эмилем.

– Роутер перезагрузи, – пробубнила Мариам.

– Мама! – возмущенно вскрикнул Левон. – Я говорю серьезно!

– Да ясно-ясно. Пошутить уже нельзя.

– Я уже не могу видеть, как он ворует у людей. Это неправильно! Этот Ринат и его банда совсем испортят его! Представляешь, вчера ему дали попробовать покурить сигарету! Я видел, что он не особо-то и горел желанием, но это ведь предложил сам Ринат! – В его голосе появились язвительные нотки. – Как он откажется?! Эмиль побаивается его, хоть и ненавидит. И мне кажется, что это взаимно. Тот все время дает ему самую грязную работу.

– Это нехорошо, – мрачно сказала Мариам. – Эмиль может долго таить злобу в себе, но рано или поздно она выплеснется наружу. Ни к чему хорошему это не приведет.

– Это уже ни к чему хорошему не привело! Он прогуливает школу, курит и ворует кошельки! Куда уж хуже-то?

Мариам посмотрела на сына как на глупого школьника, не выучившего стих.

– Ты не понимаешь, до чего все это может дойти? – Левон молча смотрел на мать, ожидая ответа. – Если Эмиль сорвется, никто из этих мальчишек не будет церемониться с ним. Эти дети жестоки. Их не просто так называют зверьëм. Тебе лучше поскорее направить его в правильное русло.

Левон ничего не ответил. Он и сам все это понимал. Просто хранитель боялся того, что не сможет ничем помочь Эмилю, если дела станут совсем плохи. Левон сотню раз пытался отталкивать племянника от воровства. Старался уговаривать его, нашептывая ему то, что хотел донести до мальчика. Пытался прикоснуться к его щекам, как это делала Мариам с Наной. Но ничего не помогало. Эмиль просто чесал нос рукавом своей куртки и упрямо шел за очередным человеком, которого приметил в массе толкающихся людей. Бессилие злило и расстраивало Левона, но он ничего не мог с этим поделать.

На следующий день Эмиль не стал пропускать школу. Он быстро накидал в старый рюкзак первые попавшиеся тетради и книги, и торопливо стал надевать куртку с ботинками. Мальчик хотел уйти, пока мама снова не стала спрашивать его про школу. Ему нечего было рассказать ей. Он не знал, какие уроки у него сегодня будут, и уж тем более, какое домашнее задание им задали на сегодня. Его спасало только то, что он быстро схватывал учебный материал. Эмиль мог написать контрольную работу, прослушав всего лишь один раз учителя по этой теме. Мальчик был весьма сообразительным ребенком, но в большинстве случаев оценку ему занижали за неряшливость и опоздания на урок, а также за постоянные драки. Учителя давно уже не вызывали Нану в школу, чтобы разобраться в причине его драк. Преимущественно они всегда наказывали только Эмиля за это. А все из-за того, что мальчишки, издевающиеся над ним, начинали слезливо рассказывать о том, что Эмиль их побил ни за что ни про что. Учитель предпочитал долго не разбираться в детской потасовке. Эмилю никогда не верили. Это злило его еще больше. Поначалу он пытался сопротивляться и доказывать свою правоту, но вскоре понял, что при любом раскладе его снова сделают виноватым. Так зачем тогда доказывать что-то?! Эта обида копилась в душе мальчика, пока в один день он опять не взрывался и не начинал бить с ожесточенной яростью тех, кто всю неделю дразнил его из-за рваной шапки. Он прекрасно знал, что его опять сделают виноватым, но все равно продолжал бить маленькими кулаками того, кто порвал его шнурок на кроссовке. И того, кто дразнил его оборванцем под общий хохот одноклассников, и того, кто кидал на уроке жвачку в его портфель. Классный руководитель давно считал его не вполне адекватным, а дети так и вовсе сумасшедшим и отсталым.