Ядовитый апельсин

Тёть Надя была низенькой и круглой, как колобок. Она доводилась им какой-то родственницей и много помогала. Всю свою жизнь она проработала бухгалтером, и потому с годами становилась всё занудней и занудней. Правда, в других вопросах её можно было бы назвать даже немного ушлой, например, она всегда торговалась и почти никогда не покупала одежду, если ей не скидывали немного за торчащую нитку или плохо пришитую пуговицу. Но она всегда четко делила людей на «своих» и «чужих», и Игорь с мамой были своими.

Это их с мамой родство было настолько смутным, что Игорь даже не представлял себе, кто у них общий пра – то ли та двоюродная бабка, на похоронах которой они были семь лет назад, то ли кто-то ещё. Но он точно знал, что к тёте Наде всегда можно обратиться с просьбой и она выручит.

Конкина перешла в мамину школу в старших классах. Однажды мама две недели лежала с гриппом, а когда вышла – на её месте рядом с Ритой сидела новенькая девочка. Но они подружились.

Конкину почему-то все звали по фамилии. Фамилия ей шла: маленькая, шустрая и юркая, как крыска из мультика про Шапокляк, Лариса Вениаминовна была из тех, про кого говорят «маленькая собака – до старости щенок». У неё были красивые серые глаза какого-то необыкновенного разреза: как у лисички, говорила мама.

Конкину подозревать тоже не хотелось: от неё всегда пахло конфетами, она много и заразительно смеялась, и её любили в любой компании. А ещё в детстве она приносила Игорю жвачку с цветными вкладышами. Тогда это был такой дефицит…

Что и говорить: одно дело вспоминать их с теплом и благодарностью, и совсем другое – подозревать в убийстве.

Игорь глянул на часы и поспешил распрощаться: было уже пять минут первого, его ждал Константин. Проходя по коридору мимо «дежурившей» сестры, он невольно скорчился: какая-то пародия на охрану. Ну, какой от неё тут может быть прок?

Сунув руки в огромные карманы ветровки, он бодрым шагом вышел из больницы. Костик уже ждал его и быстро курил, глубоко и нервно затягиваясь. Так курят студенты перед экзаменом, а ещё родственники у морга, когда им предстоит идти опознавать погибшего. Игорь отмахнулся от этих мыслей.

Они пожали друг другу руки и сели на скамейку чуть поодаль от дорожки, где ходили люди.

– Игорь, я тебе как своему сейчас скажу то, что говорить не должен.

– Могила.

– Отравление. Унюхали уксус, потом в пищеводе нашли ожоги – потому и всполошились. Естественно, заподозрили, не было ли кровотечение вызвано уксусной кислотой. Наши всё подтвердили. Пономарёв протокол подписал.

Игорь кивнул. Вспомнился сырой холодный морг, провонявший формалином так, что глаза начинали слезиться ещё с крыльца. Как они там работали – Игорь не представлял.

Патологоанатома Пономарёва он тоже помнил: огромный «шкаф» с волосатыми ручищами и плешью под смешной медицинской шапочкой, но патологоанатом от бога – такие вещи находил, что не поверишь. Электрометки в волосах и в полости рта, следы от инъекций где-то под коленкой и в подмышечной впадине. В отделе всегда знали: если Пономарёв сказал – ошибки быть не может.

– Как понимаешь, отрабатываем версию убийства. Лично я думаю, что Макеева Нина стала случайной жертвой, а покушались-то на самом деле на Людмилу Антоновну.

Костик смотрел себе под ноги, как будто глядя на ботинки можно было вычислить убийцу. Пока что он не сказал ничего нового, всё это Игорь уже и сам понял. Понял, но чисто по-человечески, конечно, до последнего хотелось верить, что всё обстоит как-то иначе. А то, что отрабатывают версию убийства – то ежу понятно: если отравление всегда так и работают.

С другой стороны, в Игоре проснулось давно дремавшее профессиональное любопытство. Стало интересно. И ещё Игорь почувствовал небольшую гордость от того, что сам догадался об отравлении и об апельсинах.

Но вот ведь же: в голове ржавым гвоздем сидел голос начальства. Сергей Петрович, гореть ему в аду синим пламенем, не уставал повторять «Как вы в органы вообще попали, юноша?». А поди ж ты, и не так-то Игорь глуп, ещё же варит котелок-то, ёлки-палки.

– Я тут четко вижу умысел и подготовку, но Петровичу содержание умысла не ясно, – развел руками Костик, – говорит, может, просто попугать хотели, не до смерти. В этом что-то есть, так что может тут убийство по неосторожности. Не знаю, – Костик помотал головой.

– Если попугать хотели, должны были быть какие-то угрозы предварительные. Цель запугивания какая? – почесал голову Игорь.

– Вот и я о том. Игорь, есть соображения, кто мог желать твоей маме ну, не знаю, не смерти, болезни, может? Может, кому-то нужно было её изолировать на время? Она говорит, ей никто не угрожал, писем не писал и ничего такого. Но, может, она в последнее время чего-то опасалась, была напугана, насторожена?

Игорь только помотал головой. Если бы ей кто-то угрожал, вряд ли бы она стала это скрывать. Его мама из тех, кто первому встречному готов рассказать, что она сегодня ела на завтрак. Да и необычного ничего в последнее время не происходило. А если нужно было её изолировать – так она в больницу попала ещё до того, как ей принесли апельсины. Зачем столько лишних телодвижений, если она уже была изолирована?

– Может, её кто-то не любил? – продолжал Костик.

– Из всех, кто к ней заходил, только Ангелина Максимовна. Они с мамой, что называется, заклятые друзья ещё с института. Кто-то у кого-то роль какую-то важную увёл, а кто-то у кого-то парня. Но я не помню, кто что, когда и у кого.

– Ага, это всё Людмила Антоновна мне рассказала. Поговорим с Ангелиной, не бойся. А что ещё?

Игорь пожал плечами.

– Ничего.

– Ну, вспомни, Игорь! – взмолился Костик.

– Слушай, что ты ко мне пристал? Я пока работал, ни разу не видел, чтобы убийцей была мадам маминого возраста. Пьяный алкаш, помню, был. Тот, который топором собутыльника зарубил, ему за шестьдесят было. Поножовщина была ещё какая-то, там тоже два пенса были замещаны. Продавщица какая-то пострадавшей была, помню, ей было за полтинник. Всё. А чтобы одна женщина в пятьдесят пять пыталась другую женщину убить – такого не было. Так что мне трудно представить, чтобы кто-то из маминых подруг мог попытаться её отравить.

– Но ведь кто-то же попытался.

Это был тупик. Понятно, что яд не сам попал в апельсин. Кстати, а какой яд-то? Может, он стух просто? У Игоря было много вопросов и не только об этом.

– Скажи, а по другим версиям точно тупик?

Костик усмехнулся.

– А то! К этой Нине никто не приходил, ничего не приносил. Врагов нет, друзей тоже, необщительная, замкнутая. Её и проведать звонили-то двое: мать и сестра. Мать у них инвалид, они с сестрой за ней ухаживают по очереди. Сестра живет отдельно, Нина – с матерью. Работала эта Нина тоже на дому, что-то шила, вроде даже налоги платила, а сестра – зав.производством на заводе. Ты представляешь, да? Теперь сестра вынуждена перебираться к матери, до работы далеко, она ничего не успевает, боится, её мужик ейный бросит, короче, выгод от смерти Нины никаких.

Костик достал ещё одну сигарету, прикурил и снова глубоко затянулся.

– Самоубийство, понятное дело, тоже исключаем. Так счеты с жизнью не сводят. Хочешь отравиться, ну, пусть даже и уксусом – выпей ты его, как водку, зачем в апельсин запихивать? Пономорев сказал, весь рот в ожогах. Кто так травится? Страховки никакой нет, да и кто у нас жизнь страхует? Так что тут однозначно голяк.

Вид у него был унылый и жалкий: молодой парень, считай, только-только освоился, стал настоящим опером, первую благодарность даже получил за работу – хвастался ещё, а тут такая чертовщина: уже с самого начала глухарём попахивает, зацепок нет, улик нет, версий нет. А откуда ты улики достанешь, если преступник мог в больнице вообще не появиться? Передал апельсины через кого-то и сидит себе довольный, что чужими руками всё сделал. Бегай тут по городу, ищи-свищи его.

– Слышь, а чем отравили-то в итоге, уксусом? Мне заведующая сказала, эта Нина (отчество он некстати забыл) от желудочного кровотечения умерла. Это он, получается, кровотечение вызывает?

Костик выпустил дым.

– Уксусной кислотой концентрированной отравили. Ввели её шприцем в апельсин. Ещё в двух апельсинах нашли. На апельсинах, как ты понимаешь, отпечатков нет: поверхность рифлёная, снять невозможно. Нашли отпечатки только на одном пакете, он даже не развязан был, внутри все апельсины без яда. Сейчас проверяем, кого можно исключить. У твоей мамы, кстати, есть знакомые химики?

– Нет.

– Фармацевты, или как они там называются? Кто на производстве лекарств, короче, работает?

– Нет.

– На лакокрасочном производстве? Мебельном? На «сахарнике»?

– Ёлки-палки, Кость, откуда! Она актриса, у неё все знакомые, так или иначе, с театром связаны.

– Ну, работа на «сахарнике», например, не мешает любить театр и бывать на спектаклях.

– Подожди-ка, – Игорь сказал это и почувствовал себя предателем, – Конкина Лариса, мамина подруга, одно время на «сахарнике» в отделе кадров работала.

– А сейчас?

– А сейчас она в институте работает. В педагогическом. Тоже в отделе кадров.

– Контакты с «сахарника» остались?

– Не знаю.

– Ладно. Спасибо, проверим.

– Ты думаешь, кто мог достать уксусную кислоту?

– Именно. Мне сегодня дали список – это половина заводов города. Получается, любой дурак мог достать её и продать, например.

– Дурак-то продать мог, какому дураку понадобится её покупать?

– А подшипники кто покупает? А заготовки для балясин? В хозяйстве, знаешь, всё пригодится, – и без всякой связи продолжил, – сегодня в квартиру мамы твоей пойдём. Понятым тебя не возьму, извиняй.

– Это зачем это ещё пойдёте?

– Письма с угрозами искать. Компьютер заберем – не волнуйся. Следственные действия: сам всё знаешь.

Костик докурил, и растоптал бычок. Игорь был в растерянности, мысли прыгали.

– Кость, а не отличается эта уксусная кислота? Может, там, для лекарств особенно чистая какая-нибудь нужна, а для мебели и похуже сойдёт? Можно по самой кислоте как-то сузить круг, откуда её достать могли?

– Не-а. Эксперты только руками развели, говорят, в такой концентрации могла быть с любого завода.

– Ну, то есть ходить по заводам и выяснять, не пропало ли у вас миллилитров тридцать кислоты, смысла нет, – пошутил Игорь. – А точно отравить насмерть хотели?

– Вот то-то и оно, – вздохнул Костик, – сложно дозу рассчитать. Поди узнай – хватит такого количества или нет? Ну, я не врач, но как я понял, здоровый, типа, ты или я, может и не помер бы. Ожог бы получили, то-сё. Но те, кто лежат в больнице с язвой – им хватило. У них, короче, и так склонность к кровотечениям есть, заведующая сказала, что при язве может быть такое кровотечение и без ничего, самопроизвольно.

Игорь молчал.

– Так что, вот неясно, – продолжал размышлять вслух Костик, – то ли хотели именно убить, то ли хотели попугать и не рассчитали. Я за вторую версию: видишь, как легко доказали насильственность смерти? Ожоги, содержимое желудка, короче, сразу поняли, где был яд и какой. Она же пахнет: глупо было думать, что не унюхают. И потом, если бы не ковид, она бы запах почувствовала – может, не доела бы, жива была.

– Мама всем жаловалась, что до сих пор ничего не чувствует после болезни. А ведь её тогда еле вытащили…

Игорь был мрачнее тучи. Тогда было такое облегчение, когда мама пошла на поправку, и вот теперь…

– С дугой стороны, – продолжал рассуждать Костик, – слишком уж много совпадений: обострение язвы, а значит, высокий риск этого чертового кровотечения, отсутствие обоняния. Вот ещё ты говоришь, что она всем об этом сообщила.

– Ты хочешь сказать, – медленно начал Игорь, – что тот, кто принес отравленные апельсины – это учитывал?

Костик встрепенулся.

– Медицинское образование?

– Ну, да. Или опыт какой-то по этой части.

– А точно, – прищурившись стал рассуждать Костик, – просто так полагаться на авось – дело чересчур рискованное. Это же надо знать наверняка, что план сработает.

– С другой стороны, если бы у отравителя было медицинское образование, он бы знал, что в больнице всегда вскрывают, чтобы определить, от того ли вообще лечили. А ожоги во рту и пищеводе именно при вскрытии нашли: если бы она не умерла, ей бы зонд поставили, и тогда бы уже никто ничего не увидел – это мне тоже главврач сказала.

Игорь пожал плечами. У него такое дело было первым. Большинство преступлений совершаются, как сейчас модно говорить, «в моменте»: разозлился – и убил. Тут же на лицо была подготовка. Планирование. Расчет. Причем какой-то странный расчет.

Они строили догадки, но все догадки заходили в тупик. Было совершенно неясно: переоценивают они преступника или недооценивают. Может, он, наоборот, слишком многого не знал?

К тому же открытым оставался вопрос мотива, а главное – цели преступления.

– Ладно, спасибо. Помог, – Костик протянул руку, – Игорь, будут мысли, какие-то соображения – звони. Даже по всякой мелочи звони. А сейчас давай, я побежал. Зайду ещё раз к заведующей.

– Кость, подожди. Я маму заберу из больницы.

– Ты что, с ума сошел? Там самое безопасное место сейчас. Молния, знаешь, дважды в одно дерево не бьёт. Во-первых, все врачи начеку уже: в случае чего помощь немедленно окажут, а скорая сколько будет ехать? Во-вторых, мы дежурного сегодня поставим толкового.

– Да, ладно! Что и человека выделили?

– Двоих, Игорь, двоих!

– Ёлки-палки, вот жизнь-то, а?

– А то!

Они распрощались, и Костик ушел. Весть о дежурном подняла Игорю настроение: это вселяло веру в то, что в управлении произошли хоть какие-то перемены к лучшему. Игорю всегда хотелось, чтобы система немного сменила фокус с расследования преступлений на их предотвращение.

У Игоря зазвонил телефон: Ханифа. К этому моменту уже было очевидно, что он никуда не поедет, но говорить об этом сейчас Игорь просто очень не хотел. Вздохнув, он всё-таки снял трубку.

Глава 3.

Ангелина Максимовна, вопреки своему имени и внешности, характер имела стервозный. Так сложилось, что с Людмилой Антоновной они всегда были соперницами: и в любви, и в карьере. Были времена, когда юная Ангелинка даже списывала у молоденькой Людки, они ходили друг к другу в гости и мирно болтали, а потом разругались в кровь.

Ангелина Максимовна твёрдо знала, что Люда просто завидовала, и всем за глаза твердила, что эта Ангелина – зубрилка и вертихвостка, а таланта у неё никакого нет. И когда главную роль на выпускном спектакле отдали Ангелине, господи, надо было видеть Людкино лицо, она аж позеленела, всем стало понятно, что это зависть чистой воды.

Потом было много чего: и жвачка в волосы; и горячий кофе, пролитый на новые туфли; и лягушка в сумке – как только они не пакостили друг другу. Про «зелёные репетиции» и говорить нечего: это такие репетиции, на которых грех не подложить коллеге свинью. Там даже было бы стыдно ничего не придумать: вся трупа следила кто кого оригинальней уделает. А на выпускном спектакле они вдруг примирились, и снова какое-то время дружили.

Были времена, когда Ангелину обожали, носили на руках, она была примой, и все смотрели ей в рот. Она и сейчас выглядела свежо, лет на семь, а то и все десять, моложе своего возраста. Нет, определенно Люда ей всегда завидовала, что и говорить.

Её ничуть не смущало, что работала она теперь под начальством Елецкой. Наоборот, казалось, что ей это доставляет даже некое удовольствие. Она всегда с радостью делилась каждой сплетней, и будто бы просто ждала, когда же Елецкая наконец покинет пост, и руководство театром перейдёт к ней, Ангелине.

Кроме того, в отличие от Антоновны, она ещё «держала форму». Играла Ангелина замечательно, она сама это знала, но, как и подобает заслуженной актрисе на пенсии, на сцену выходила редко, и потому всегда собирала аншлаги.

Внешность у Ангелины Максимовны тоже была запоминающаяся: ещё со студенческих времён она ярко красила губы. Яркая помада была её визитной карточкой. Кроме того, она умудрялась делать так, что это не выглядело пошло. Это добавляло ей шарма и стиля. Эти слова Ангелине Максимовне очень нравились, и она старалась употреблять их почаще: шарм и стиль.

Когда к ней вошёл Игорь, она сидела, закинув ногу на ногу, и курила. Право курить в кабинете она отвоёвывала с боем и не один год. Ей запрещали, вешали датчики дыма, штрафовали – она на всё плевала. Когда сильно доставали – цитировала Раневскую. В конце концов, от неё отстали, и Ангелина Максимовна победоносно водрузила на стол пепельницу.

От курения и профессиональной нагрузки голос у неё стал с хрипотцой, низкий и будто немного надтреснутый. Мужчинам это нравилось ужасно: лишь только Ангелина начинала говорить, все они превращались в крыс из Гамельна, послушных волшебной флейте. Поэтому бросать курить Ангелина Максимовна совершенно не планировала.

Она вежливо поздоровалась, но каким-то неуловимым движением брови, а может, поджатыми губами, или недовольно опущенным уголком рта, сразу же дала понять Игорю, что визиту не рада, и терпит его присутствие тут только из любопытства и ещё, может быть, уважения к начальству.

Ну-ну, подумал Игорь, значит ещё не приходили к тебе. А ты жди-жди, посмотрим, как завтра запоёшь.

Сначала Игорь хотел пойти на вокзал, а затем уже зайти в театр, но потом решил сделать наоборот. Ближе к вечеру с ним уже никто не будет разговаривать, потому что все будут бегать перед началом представления, как угорелые. Поэтому Игорь сначала пошел в театр, чтобы поспрашивать, не ссорилась ли недавно Ангелина с мамой.

Расспросы ничего не дали. И уборщица, и осветитель, и гример – все сказали одно: «нет, в последнее время громких ссор не было».

У него не было цели заводить с ней долгие беседы: разговор с такими людьми всегда эффективнее, когда ты в форме. Но формы у Игоря больше не было. Точнее, была, но не та. Поэтому он зашел так, что называется, с дружеским визитом.

– Добрый день. Спасибо, что навещали маму в больнице. Ей уже лучше.

Мама с детства учила его: не знаешь, что сказать – говори, что думаешь. Лучше без подробностей. И не бойся говорить банальности: слово за слово – что-нибудь да получится. Поэтому Игорь начал с очевидных вещей в расчете на то, что сама Ангелина после случившегося наверняка захочет посплетничать.

– О, садитесь, пожалуйста, Игорь, я вас не узнала, – по губам мелькнула тень улыбки, но, увы, только тень.

Ангелина потушила сигарету и смотрела безо всякого выражения на лице. Невозможно было определить: заинтересована она или, наоборот, скучает. Да уж, если она соврёт – я ни в жизнь этого не пойму, с тоской подумал Игорь.

– Я рада, что Люде лучше, это всё так ужасно! Как она сейчас себя чувствует?

Заинтересовалась, решил про себя Игорь, но виду не подаёт. Он вкратце рассказал то, что можно было рассказать без вреда для следствия, не упоминая никаких апельсинов: пусть будет сюрприз, со злорадством подумал он.

– Приятно, что вы так переживаете за маму. У вас же всё-таки непростые отношения, – в конце концов выдавил он.

Взгляд у Ангелины стал ледяным.

– Да, у нас непростые отношения. Но в этом есть свой адреналин. И я уверена, что мы обе на него, что называется, «подсели». Вы понимаете, о чем я, – утвердительно отчеканила она.

– Нет, – честно признался Игорь.

– Вы никогда в детстве не дразнили собак?

Ангелина молчала, и Игорь понял, что придется отвечать.

– Дразнил, конечно.

– А зачем?

– Как зачем? Мальчишкой был. Все пацаны же это делают.

– О, и не только пацаны! И девочки, представьте себе, тоже! А знаете, для чего дети дразнят собак?

– И для чего же?

– Для адреналина. Чтобы почувствовать опасность и рассмеяться ей в лицо. Для этого же воруют яблоки из чужих садов, хотя в своём растут точно такие же. Для этого же дети устраивают всякие проделки и потом бегут врассыпную. Мы, например, в детстве, лазили на склады. Обычно ничего не брали, был важен сам факт: залезть и вылезти незамеченным, а в конце уже зашуметь, чтобы дядя Вася услышал и начал орать, а мы бы драпали от него. А он солью в нас стрелял. Вот весело было: адр-р-реналин!

Игорь молчал.

– И тут так же, понимаете? Это как фехтование на шпильках.

– На чем?

Ангелина закатила глаза.

– Не важно. Это фигура речи. Состязание в остроумии и злословии, если вам так понятнее.

Игорю показалось, что он начал что-то понимать.

– Тогда, я должен спросить, почему вы в последнее время вдруг стали меньше ссориться.

– Именно! – Ангелина просияла, – браво!

Игорь ошалел. Во даёт тётка.

– Дело в том, – Ангелина сделала короткую паузу в полторы секунды, – что у меня появился спутник жизни. И он, представьте себе, подарил мне машину. А я эту машину разбила.

Игорь смотрел на неё, как на ненормальную. И он должен проглотить этот бред?

– Поэтому адреналина мне сейчас хватает, – и Ангелина закурила ещё одну сигарету.

Бред, бред, бред, думал Игорь, выходя из театра. Полоумная баба. Да она просто спятила.

Ну, хорошо, спятила. Но как это доказать – вот в чем вопрос? Игорь не особенно задумывался над мотивом, он знал, что иногда люди убивали за такую малость, которую и мотивом-то не назовёшь. Поэтому не имеет значения, какие у неё могут быть выгоды от этой смерти. Причины могут быть и такими, о которых никто не знает. Надо искать улики.

Но вот ведь пакость какая, отравление – единственный способ убийства, при котором нет и не может быть алиби. Поэтому Игорь никогда не любил учебные задачи про отравления.

К четырём Игорь добрался до вокзала. Он сдал свой билет, но Ханифе больше звонить не стал: хватит и одного разговора.

Взял сэндвич в пластиковой упаковке и кофе: гулять, так гулять! Еда на вокзале – это способ хоть как-то почувствовать атмосферу путешествия. Не съезжу в отпуск, так хоть в дороге побуду, решил Игорь. Да и потом, дома всё равно есть нечего.

Пока Игорь размешивал сахар в стаканчике, в кармане ветровки завибрировал телефон: звонил Костик. Он без энтузиазма подтвердил, что месяца два назад Ангелина Максимовна поставила на учёт новую машину, а месяц назад с ней было зафиксировано ДТП.

Вот Костику большое человеческое спасибо. Вот это друг – звонит и делится новостями, потому что понимает, что это важно: речь же не о ком-то, о маме идёт.

Блин, новую машину ей человек подарил. Живут же люди! Эх, жаль Игорь так не может: познакомиться с кем-то, чтобы через месяц уже в подарок, ну не БМВ, но хотя бы Форд получить. Ладно-ладно, он и от Лады бы не отказался. Или нового Патриота. Вот это был бы подарок!

Игорь достал бумажку из кармана. Бумажкой оказался листок из блокнота, на котором Игорь записывал лотерейные номера – он покупал иногда билеты ради азарта. Игорь вздохнул и разгладил листок на столе.

Ангелина Максимовна

Яровая Маргарита Васильевна

Зайцева Надежда Ивановна

Конкина Лариса Вениаминовна

Волошина Светлана Валерьевна

Он снова попытался «примерить» роль убийцы по очереди на каждую из них, и не мог. Только Ангелина Максимовна казалась ему более-менее подходящим субъектом. Кто мог отравить маму? Тёть Рита, которая оседлав швабру, играла с ним вместе в индейцев?

Или, может, тёть Надя, с которой они ходили на все мамины спектакли? Она приносила ломаную плитку шоколада, завернутую в чистый носовой платок: чтобы не шуршать обёрткой. И всегда покупала шоколад с орешками, как Игорь любил.

Рассеянная, но добрая тёть Света совсем не годилась на эту роль. Бред. Как кто-то из них мог попытаться отравить маму? Зачем? Единственный вариант – некое неизвестное лицо отравило апельсины и передало отраву через кого-то из близких. Звучала версия фантастично, но Игорь хотел в неё верить.

Теперь Игорь отлично понимал, почему нельзя самому расследовать дело, касающееся близкого человека. Да, ёлки-палки, ты настолько внутри ситуации, настолько душа у тебя болит за родных и близких, что оценить факты трезвым взглядом просто не получается.

Но ничего. Костик разберётся. Он парень толковый, раскрываемость у него хорошая, утешал себя Игорь.

К тому же, способ убийства очень уж трусливый, дистанционный. В таком деле может многое пойти не так. Оно, собственно, и пошло не так. Вряд ли в ближайшее время она попытается снова. ОНА. Подумать только, ему и думать-то об убийце в женском роде было непривычно. И ладно бы была бы ещё какая-нибудь «чёрная вдова» – молодая, роковая и порочная. Так нет! Ну, как можно представить убийцей добрую тётушку в очках и с надушенным кружевным платочком в рукаве?

Ну, ничего-ничего. Костик разберётся. Да и ребята у них там в отделе тоже башковитые. Сейчас они с обысками пойдут, будут всех трясти по очереди, авось, чего-нибудь и натрясут.

И мамину квартиру ведь тоже будут обыскивать, вспомнил Игорь и поморщился. Так это всё неприятно – такой бардак после них обычно остаётся. Надо будет поехать вечером убраться. Заодно посмотреть, может, чего-то пропустили они. Да, нет, что они могут пропустить?