Святилище

Кар взвесил на ладони кубик энергонакопителя. Отверженцу нравился этот термин. Слово было не обычное, а как будто из другого мира. Впервые его значение растолковал старейшина в общине Скорби. Тот говорил, что эта самая энергия находится во всем – в лучах Орфиуса, в порывах ветра, в стремительно текущей горной реке, в бьющих из облаков молниях. В стародавние времена, когда Ушедшие спустились в этот Мир, они научили людей собирать энергию вот в такие кубики, но потом с Великим Уходом знания были утеряны. Многое бы Кар отдал сейчас, чтобы отыскать их. Но пока единственная надежда была на Серую Льдинку. Без нее весь план Судьи не стоил и дохлой собаки.

Стараясь не шуметь, отверженец достал Книгу Просвещения, поискал глазами, куда бы пристроиться, чтобы на страницы падало достаточно света от безучастной Доминии. Сел неподалеку от выхода из пещеры, расстелил на плоском камне тряпицу, чтобы не поцарапать переплет, и неспеша вытащил из-за голенища тонкий стилет. Кару не раз доводилось работать со старинными рукописями и манускриптами, и он хорошо знал, что действительно ценные образцы нередко имели свои секреты. Потайные секреты. Кар осторожно поддел тонким лезвием одну из трех золоченных застежек, скрепляющих кожаные переплеты. Так и есть. Застежка с легким звоном отщелкнулась, обнажив с тыльной стороны малозаметный, но острый шип. Скорее всего, за несколько столетий яд, покрывающий жало, успел разложиться, утратив свои смертельные свойства, но Кар совершенно не желал проверять это на себе. В свою бытность работы в Магистратуре Великого Города он достаточно наслушался жутких историй от убеленных сединой архивариусов.

С настоящими, не новодельными, фолиантами следует держать ухо востро. Предшественники делали все, чтобы мудрость, хранившаяся в них, не досталась непосвященным. В ход шли всевозможные ухищрения. Отравленные шипы и пропитанные ядом страницы были не единственными сюрпризами для искателей древних знаний.

По иронии судьбы, одним из этих драгоценнейших источников знаний владели полуграмотные кочевники, не представлявшие, что может почерпнуть из этого поистине бесценного фолианта образованный человек. Разумеется, в том случае, если сумеет продраться через громоздкие устаревшие обороты речи и иносказательный стиль повествования.

На сегодняшний день в хранилищах Великого Города под семью замками хранились пять копий Книги Просвещения. Точной даты их создания, как и имен писарей, установить не представлялось возможным. Высшая коллегия архивариусов склонялась к тому, что все копии созданы во времена правления Арчи Мудрого. Однако вопрос, какая именно копия была ближе к оригиналу, а какие создавались с других копий, до сих пор вызывал ожесточенные дискуссии в научных кругах.

Для составителей Книги, большинство артефактов Ушедших Богов представляло собой лишь объекты религиозного поклонения.

Кар много времени провел в частных беседах с архивариусами, исподволь касаясь этой проблемы. В Магистратуре Великого Города работали не дураки. Даже Хват, с его извечной дурацкой ухмылкой, называя их умниками, отдавал им должное. В приватных и неспешных беседах за бутылочкой Лаврейского большинство ученых мужей склонялись к тому, что буквально принимать на веру написанное в древних манускриптах не следовало.

Зачастую инструкции по применению тех или иных артефактов древние авторы считали некими ритуальными действиями и даже пытались домыслить что-то свое, всерьез думая, будто восстанавливают утраченные со временем традиции. С каждой новой копией изначальный текст искажался, порой до неузнаваемости, переписчики применяли различные формы сокращений, переставляли местами буквы, а иногда и целые слова, приводя в отчаяние тех, кто надеялся выудить из манускрипта хоть какие-то крупицы смысла.

«Надо же, – усмехнулся Кар. – Я сумел реализовать давнюю мечту Судьи. Взял в руки первоисточник. Может, стоит поискать здесь информацию об энергонакопителях? – Он тихо хмыкнул: – Мощь Богов! А что, звучит неплохо. Если Судья прав, и Серая Льдинка позволит оживить древний механизм, то их тогда ничего не остановит. – По лицу Кара блуждала безумная улыбка. Он не замечал, что в последнее время стал думать о Судье не как о своем Хозяине, а как о равноправном компаньоне.

* * *

При первом же взгляде на страницы Книги отверженец понял, что это подлинник. Он до последнего ожидал увидеть «пустышку». Через его руки прошло такое множество подделок, а некоторые были выполнены поистине мастерски. Червь сомнения грыз его с того самого момента, когда Кар впервые увидел фолиант.

Книга не была рукописной. Текст и небольшие иллюстрации, сопровождавшие каждый новый абзац, оказались выполнены методом монохромной печати. Этот термин был известен небольшой группе просвещенных, а вот сам метод, как и многое остальное, безвозвратно утерян. И лишь заглавные буквы в предложении украшались ручной росписью цветными красками. Представить, что люди, не разбиравшиеся в сути древнейших технологий, могли пользоваться книгопечатанием, было трудно. Но факт оставался фактом, и это означало, что Книга Просвещения едва ли создавалась в единственном экземпляре. Выходит, их планировалось выпустить несколько штук, и возможно где-то существуют и другие. Нужно только хорошенько поискать.

Косвенно этот вывод подтверждался простейшим умозаключением: не могли рукописные копии отдельных страниц Книги быть сделаны только с одной единственной реликвии кочевого народа. Сами качиконы этим не занимались и чебехов не спешили допускать до Книги Просвещения. Только чрезвычайные обстоятельства заставили Вождя передать реликвию на хранение чужеземцу, да и то – не первому встречному. Выбирая между качиконами и чебехами, Тын-Карантын из двух зол предпочел меньшее. Чужестранцы понимали ценность Книги и были заинтересованы в ее сохранении, а заодно и не смогли бы использовать в качестве аргумента в борьбе за власть над степными народами.

Книга Просвещения – величайшая ценность, но Кар, не задумываясь, обменял бы ее на заряженный энергонакопитель, если бы представилась подобная возможность. Обменял бы, даже не открывая старинный деревянный переплет с застежками. Знания стоили дорого, но сохранившиеся технологии Ушедших – еще дороже.

«Стоп!» – остановил он себя, внимательнее присмотревшись к переплету. Тот был гладким, совершенно не имел потертостей, кои однозначно должны были появиться по прошествии стольких лет. «Все-таки новодел?» – мелькнула страшная мысль. Кар поднес книгу поближе к глазам. В нескольких местах он разглядел мелкие и неглубокие порезы, будто кто-то проверял переплет на прочность. В левом нижнем углу темнело пятно. «Жгли ее что-ли?»

В Вислоухом проснулся дух исследователя. «Вряд ли, – он покачал головой, ведя внутренний диалог сам с собой. – Больше похоже на следы кислоты». Кар даже понюхал переплет. По всей видимости, его предшественник или предшественники также заинтересовались этим странным материалом, стилизованным под ценную породу дерева. Похож на хорошо отшлифованный тик, растущий в высокогорьях Белых Скал. Но именно что только похож. «Ковырнуть ее стилетом?» – мелькнула было кощунственная мысль, но Кар усилием воли остановил себя. Если уж исследовать материал, то, что называется, не на коленке, а по всем правилам, в секретных катакомбах Магистратуры. Вообще хорошо бы изучить переплет под увеличителем. Ради такого случая Судья выбьет допуск к прибору у Архивариуса. Мысли бежали, обгоняя одна другую. Кар даже потряс головой. «Это все после, – усилием воли осадил он себя. – Если вообще удастся доставить реликвию под защиту стен Великого Города. Соберись, Кар!» – Биение сердце глухо отдавалось в висках, точно напоминая, как неотвратимо утекает время.

Отверженец осторожно перелистнул несколько страниц, заинтересовался миниатюрами, сопровождавшими текст. Контуры людей, строений и животных легко угадывались, но смысловое содержание сцен далеко не всегда можно было понять интуитивно. Энергонакопитель, если он где-то и изображался, то, скорее всего, слишком мелко, поскольку в центре миниатюрного рисунка всегда присутствовала фигура одного из Ушедших. От людей они отличались только размерами и величественной позой. Боги либо что-то предлагали крохотным человечкам, держа это на раскрытой ладони, либо указывали рукой вверх. Что они хотели этим сказать, понять было трудно. «Намекали на Вечнозеленые луга Доминии? А может, предлагали следовать за собой в безбрежные дали? Или куда-то в очередное светлое будущее? – Кар осторожно перевернул следующую страницу. – Вряд ли Ушедшие настолько отличались размерами от людей, – размышлял он. – Это бы сильно осложняло коммуникацию. Скорее, художник не знал другого способа передать Их величие». В отличие от человечков, они выглядели внушительно, не суетились, не спешили, как и подобает мудрым наставникам.

Отверженцу вспомнились его же собственные слова относительно разряженного куба. Стоило поискать в тексте упоминание о сосуде. Возможно, составители Книги Просвещения понимали, что собой представляет матовый кубик со скругленными гранями. Сложность состояла в том, что специальные термины, использовавшиеся древними авторами, ничего не говорили ныне живущим. Кар постоянно встречал слова, казавшиеся бессмысленным набором букв, хотя общий смысл текста уловить удавалось, благодаря упоминанию знакомых понятий. К сожалению, и пользы от такой расшифровки не прибавлялось.

Кар зевнул. Усталость брала свое. Он привычно раскрыл Дар. Тишина и покой. Песчаная почва щедро отдавала накопленное за день тепло. Но почему-то ему стало зябко.

* * *

Хват спокойно относился к тому, что лишь номинально являлся главой тайной миссии в земли кочевников, и прекрасно понимал свои обязанности. Он должен создать общие условия для выполнения задания, а основная его часть поручена Вислоухому. Будь на месте нынешнего шефа Тайной сыскной канцелярии кто-то другой, его текущее положение дел могло и не устраивать. Не каждый согласился бы добровольно поступиться властью в пользу подчиненного. Впрочем, Хват не рассматривал отверженца в качестве потенциальной угрозы. В Тайной канцелярии были сотрудники, открыто жаждавшие повышения по службе, а некоторые и не скрывали желания занять его «теплое» местечко. Бедняги.

Конкуренции со стороны недалекого ума карьеристов Хват не опасался. Прежде всего потому, что изучил истории жизни нескольких предшественников на посту руководителя Тайного сыска. Одним из них был сам нынешний Судья. По воспоминаниям тех немногих, кто застал его на прежней должности, отличался целеустремленностью, безграничным патриотизмом, кристальной честностью и безжалостностью к врагам Великого Города. Оттого и обратил на себя внимание Совета Хранителей, а позже и вошел в их число.

Согласно законам Города, главу Тайной сыскной канцелярии всегда назначал Верховный, и делал он это после того, как кандидатура, выдвинутая Судьей, получала одобрение со стороны Стража. Предполагалось, что такая процедура позволит выдвинуть на ответственный пост достойного человека с безупречной репутацией. Как правило, кандидатов бывало несколько, и с первого раза не утверждали никого. Только после долгих обсуждений и тщательного рассмотрения биографии претендента. Формально шеф Тайного сыска подчинялся Судье, но чуть ли не официально считался «двойным агентом», поскольку мало кто верил, будто Страж позволит поставить на ключевую должность человека, на которого не сможет влиять.

Непосредственный предшественник Хвата не скрывал тесных отношений с ведомством Стража. В открытую слал туда донесения и, похоже, получал за лояльность неплохую прибавку к жалованию. Судья возмущался, считая это нарушением, но не сумел убедить Совет Хранителей в том, что на ответственной должности непозволительно подобное поведение. Даже себя в пример приводил, отстаивая точку зрения, что для шефа Тайной сыскной канцелярии недопустимо сидеть на двух стульях разом без ущерба для дела.

От неугодного человека Судья избавился изящным образом, вскоре предъявив Совету Хранителей материалы о готовящемся заговоре. Одной из его ключевых фигур считался тогдашний шеф Тайного сыска. Судья заявил, что на Стража компромат отсутствует, но стоило бы провести тщательное расследование, учитывая влияние со стороны военного ведомства на сыскную канцелярию. Страж моментально понял, чем грозят подобные намеки, принял действенное участие в следственных мероприятиях, изобличив еще нескольких заговорщиков из числа сотрудников Тайного сыска.

По завершении следствия в качестве соискателя должности шефа Судья представил только одну кандидатуру, с которой Страж согласился безоговорочно, демонстративно не поинтересовавшись именем претендента и его биографией. Верховный тоже ничего не слышал о человеке по имени Хват, но рекомендаций со стороны двух членов Совета Хранителей было достаточно для утверждения на должность.

Уже позже, набравшись жизненного опыта, Хват понял, что Судья готовил его на эту должность заранее. Может быть, даже в тот самый момент, когда выносил решение по делу молодого вора, попавшегося стражникам при облаве. Таких выросших в подворотне отбросов общества в Великом Городе было предостаточно. Родителей беспризорники обычно не знали, с малолетства занимались попрошайничеством, промышляли мелкими кражами. Те, кому удавалось повзрослеть, вливались в состав воровских шаек или даже разбойных банд, а там – как уж судьба сложится. Бесшабашные удальцы обычно заканчивали жизнь на виселице, или с ножом в спине во время потасовки со своими, а наиболее удачливые попадали в тюрьму. Это была хорошая школа для молодых преступников, по итогам которой они перенимали опыт старшего поколения, становились умнее и расчетливее. После тюрьмы появлялся шанс прожить дольше, если хватало ума не зариться на кусок, который не сможешь проглотить.

Что-то сумел разглядеть Судья в неглупом юном воришке, увидел, насколько полезным может оказаться человек, чью биографию, при желании, можно сочинить какой угодно. Достаточно казнить всех подельников, чтобы опознать при случае не могли, дать новое имя, придумать родителей и подкупить тех, кто подтвердит, что все так и было. Появившийся в штате Тайной сыскной канцелярии новый сотрудник по имени Хват, ни у кого не вызвал подозрений. Исполнительный и расторопный молодой человек прекрасно знал повадки представителей криминального мира, в совершенстве владел воровским жаргоном. Поначалу действовал под прикрытием, изобличая связи чиновников Великого Города с преступниками, позже подключился к следственной работе.

Многие из тех, вместе с кем начинал Хват, давно уже обогнали его, поднявшись выше по ступеням карьерной лестницы. Одни считали сослуживца излишне острожным, другие – даже глупым, не способным показать себя начальству с лучшей стороны. Хват всегда помнил о том, что единственным его начальником является Судья. Когда-то он дал понять молодому вору, что судьба благоволит терпеливым и уравновешенным людям. Возможно, потому и выбрал Судья Хвата, что излишней амбициозностью бывший преступник не страдал. Место свое знал, помнил – кому обязан жизнью и тщательно выбирал размер куска перед тем, как открыть рот.

На протяжении службы у Хвата была парочка возможностей крепко подставить Судью. Да так, что не сносить головы влиятельному Хранителю. В первом случае шеф Тайной сыскной канцелярии составил подробный доклад и передал в ведомство Судьи, тем самым предупредив заговор против него. А во втором случае предпочел скрыть результаты расследования, тайно уничтожить участников преступной организации и всех свидетелей. Не рискнул Хват рассказать Судье правду. Мог и не поверить его благодетель в столь бескорыстную преданность. Слишком много предложено было шефу Тайного сыска за предательство. У доверия тоже есть пределы. Стоит единожды возникнуть подозрению в неискренности, и это способно навсегда отравить отношения между людьми.

Иногда Хват задавался вопросом: а какой могла быть его жизнь под началом другого Судьи? Не то, чтобы возникало желание сместить с должности и уничтожить. Просто сказывалась многолетняя привычка выстраивать умозрительные варианты будущего. Это помогало формировать далеко идущие планы. Хват легко мог бы уничтожить Судью, причем на вполне законных основаниях, не прибегая к ложным свидетельствам и сфабрикованным уликам. Чтобы сделать хотя бы один шаг в этом направлении, не хватало сущего пустяка – мотивации. На простейший вопрос «зачем?» ответа не находилось. Шефа Тайного сыска устраивала его нынешняя жизнь, и она едва ли сильно изменилась бы в дальнейшем, пожелай он посадить в судейское кресло другого человека. Но зачем? Хват не претендовал на это место сам, не выискивал потенциального соперника Судьи, чтобы предложить ему услуги, а затем обогатиться.

Выдернув вора из привычной криминальной среды, Судья сделал из него слугу и союзника, но душу Хвата привязать к себе не смог. Так и не возникло у шефа Тайной сыскной канцелярии собачьей преданности хозяину и благоговения перед ним. Иногда появлялась мысль подать рапорт и уйти на покой, заняться чем-то ради себя, но Хват понимал, что обратной дороги нет. Такая должность – пожизненное бремя. И речь даже не о том, что полномочия прекратятся только в момент смерти. Если по любым другим причинам не получится служить дальше, Судья не допустит, чтобы настолько информированный о его делах человек выпал из сферы влияния. И не сбежать, и не спрятаться. Отыщут и заставят умолкнуть навеки.

Поэтому Хват решил для себя так: пока отсутствует причина что-либо серьезно менять в жизни, пускай, все продолжается по-прежнему. При необходимости, у Хвата имелись несколько заготовок выйти из игры так, чтобы выглядело все вполне естественным образом. А пока следует выполнять задание и стараться не думать о том, что решение Судьи – притащить степняков в Великий Город – безумная затея. Хват знал о возможностях Вислоухого и допускал, что проклятый отверженец может аккуратно покопаться у него в голове и не оставить после себя следов. Ну, или почти не оставить.

У Хвата была одна особенность. Ее он заметил, еще будучи подростком, ошиваясь среди нищих бродяг, среди которых встречались иногда и отверженцы. Если на юного воришку кто-то воздействовал Даром, то у него тут же начиналось несварение желудка и страшно тянуло в отхожее место. Это сейчас Хват понимал, что получил от Ушедших щедрый подарок, неизвестно за какие заслуги доставшийся босоногому сироте. А тогда, он свою особенность всячески скрывал и стеснялся, списывая на малодушие и даже трусость. Понимание пришло после трагического случая, когда их маленькую банду заманили в засаду и всех до одного перебили. Как слепых котят.

На самом верху было принято решение о зачистке Великого Города от разного сброда. Действительно, грабили тогда нещадно, прямо среди белого дня. Могли и убить за новые сапоги. Поток торговцев из Срединных Земель сократился, казна Города недополучала солидную торговую подать. Тайной канцелярии было предписано в кратчайшие сроки решить эту проблему. Предполагалось, что мелкие воришки будут просто выдворены из Города без права возврата, а более серьезных правонарушителей ждали подземные казематы и скорый суд. Однако Тайная канцелярия не стала заморачиваться и поступила кардинально. В городе организовали ловлю на живца, были задействованы состоявшие на спецучете и получавшие казенное довольствие отверженцы. Операция проводилась по простой схеме. Закидывалась информация о богатом заезжем торговце, остановившимся в одном из постоялых домов. Роль торговца играл кто-то из отверженцев. На такую приманку, обгоняя друг друга, слетались любители легкой наживы из разных кварталов. Там их и ждали группы зачистки. Убивали всех, несмотря на возраст и пол. Потом ночью на закрытых телегах тела вывозили из города и сбрасывали в заранее выкопанные рвы.

Хвату повезло. Перед самым налетом жутко прихватило живот, и он так и просидел до утра в кустах. Сначала испражняясь, а потом трясясь от страха за свою никчемную жизнь. Да и потом, уже работая на Судью, эта пикантная особенность организма не раз оказывала ему хорошую службу. Но о таком, понятное дело, не рассказывают вслух.

Особенно тяжело пришлось во время экспериментов с Бяшкой. Понадобилось терпеть. После стольких лет службы, этого умения у Хвата было не занимать. Зато получил важный опыт. Но отверженец отверженцу рознь. Большинство действовало топорно со всей отмерянной им Доминией силой. В таких случаях кишечник Хвата работал как часы. Но были и такие виртуозы, как тот же Вислоухий, что в голову так залезут, что до последнего думать будешь, что сам осознанно принял навязанное извне решение.

Видимо, не без давления Судьи, Кар научил главу Тайной сыскной канцелярии определять, подвергался ли он малейшему воздействию Дара или нет. Проявлялось это только на следующий день в виде симптомов недомогания, схожих с теми, что возникают после употребления выпивки сомнительного качества. Рассказывая о степени проявления симптомов, Хват сознательно занижал свой порог чувствительности. Человеку никогда не на пользу, если о нем знают все, даже если это касается людей, считающихся союзниками.

Уже во время совместного путешествия по степи выяснилось, что полностью доверять Вислоухому нельзя. Желая добиться нужного решения от начальника, отверженец нет-нет, да и использовал Дар, будучи в полной уверенности, что это осталось незамеченным. Желудок Хвата не подводил, тут же спазмами сигнализируя своему владельцу о внедрении в сознание чужой воли. Однако приходилось играть по старым правилам. Хват терпел, и только на следующий день досконально анализировал собственное поведение и с высокой долей вероятности научился распознавать, насколько было сильным произведенное Каром внушение. Пока у Вислоухого не возникала идея залезть поглубже в мозги шефа Тайного сыска. Значит, ничего подозрительного отверженец не заметил.

…Хват слышал все перемещения Кара по пещере, а когда шуршание стихло, осторожно приподнял голову. Вислоухий сидел спиной к главе Тайной сыскной канцелярии и увлеченно читал Книгу Просвещения. Перед входом в пещеру несколько мелких норных зверюшек устроили между собой драку за объедки со стола людей. Визг и рычание отчетливо слышались даже внутри пещеры, а сидевший неподалеку от входа Кар даже ухом не повел. «Хорош караульщик, нечего сказать, – усмехнулся Хват. – В этот момент мимо нас могла строем пройти армия степняков, а он и не шевельнулся бы».

Глава 3

В просторной хижине было оборудовано два спальных места – невысокие настилы из толстых жердей с уложенными поверх стеблями травы. Ложе непритязательное, но мягкое, а крыша хижины из широких толстых листьев в полтора метра длиной, хорошо защищала от дождя. Бесчисленное количество ночей, а Ник, по правде говоря, и впрямь давно сбился со счета, проведенных под открытым небом, или, в лучшем случае, в лишенной всякого удобства каменной пещере, приучили Ника ценить даже минимальный комфорт. Столом служил сплетенный из тонких прутьев неправильной формы овал, больше напоминавший примитивный щит, правда, совсем не способный выполнять защитные функции. Рядом стояло некое подобие плетеного стула со спинкой и двумя короткими подлокотниками. Видно было, что хозяин хижины потратил на его создание не один день, но вышло изделие, откровенно говоря, совсем кривобоким.

– Присаживайся, не стесняйся, – Лео по-хозяйски подвинул плетеное кресло ногой в сторону Ника. Заметив легкое замешательство приятеля, заверил: – Выдержит.

Смешно изобразив церемониальный поклон, принятый у знати Великого Города, Лео с деланной торжественностью в голосе произнес:

– Не могу же я усадить столь дорогого гостя на перевернутую корзину из-под плодов костянки? – По лицу его скользнула странная улыбка, предназначавшаяся не Нику, а, скорее, его собственным мыслям. – Садись, не переживай. Даже если сломается – ничего страшного. Сегодняшний день проведем здесь, чтобы ты хорошенько отдохнул, а завтра направимся в деревню.

– А почему ты живешь один, а не с этими… – Ник запнулся, припоминая название племени, спасшего Лео. – Мас-сей-рас… Я правильно сказал?

– Почти, – на этот раз улыбка собеседника получилась куда искренней. – При них только не произноси по слогам и ударение не делай на последнюю гласную, а то тебя могут истолковать превратно. Решат, будто хочешь посетить женскую хижину.

– Это как? – заинтересовался Ник. – У них практикуется неравенство по половому признаку с раздельным проживанием? А кто доминирует? Мужчины или женщины?

– Глупый вопрос, – усмехнулся Лео. – Мужчины, разумеется, – он откинул крышку большой плетеной корзины, достал оттуда глиняный горшок. – Странный ты человек, Ник, – задумчиво глядя на извлеченный сосуд, протянул он. – Можно подумать, тебе встречался народ, у которого все обстоит иначе.

Ник в ответ только пожал плечами, дав понять приятелю, что считает вопрос риторическим, справедливо решив, что затевать диспут о равноправии полов в данный момент нецелесообразно.

Мазнув по Нику цепким проницательным взглядом, так не вяжущимся с беспечным, даже простоватым тоном, Лео продолжил: