Я вернулся в мой город…

Осип Мандельштам

Я вернулся в мой город…

Сборник

* * *

© ООО «Издательство АСТ», 2022

Камень

(1908–1915)

«Сусальным золотом горят…»

Сусальным золотом горятВ лесах рождественские елки;В кустах игрушечные волкиГлазами страшными глядят.О, вещая моя печаль,О, тихая моя свободаИ неживого небосводаВсегда смеющийся хрусталь!1908

«Только детские книги читать…»

Только детские книги читать,Только детские думы лелеять,Все большое далеко развеять,Из глубокой печали восстать.Я от жизни смертельно устал,Ничего от нее не приемлю,Но люблю мою бедную землюОттого, что иной не видал.Я качался в далеком садуНа простой деревянной качели,И высокие темные елиВспоминаю в туманном бреду.1908

«Нежнее нежного…»

Нежнее нежногоЛицо твое,Белее белогоТвоя рука,От мира целогоТы далека,И все твое —От неизбежного.От неизбежного —Твоя печаль,И пальцы рукНеостывающих,И тихий звукНеунывающихРечей,И дальТвоих очей.1909

«Есть целомудренные чары…»

Есть целомудренные чары —Высокий лад, глубокий мир,Далеко от эфирных лирМной установленные лары.У тщательно обмытых нишВ часы внимательных закатовЯ слушаю моих пенатовВсегда восторженную тишь.Какой игрушечный удел,Какие робкие законыПриказывает торс точеныйИ холод этих хрупких тел!Иных богов не надо славить:Они как равные с тобой,И, осторожною рукой,Позволено их переставить.1909

«Дано мне тело – что мне делать с ним…»

Дано мне тело – что мне делать с ним,Таким единым и таким моим?За радость тихую дышать и житьКого, скажите, мне благодарить?Я и садовник, я же и цветок,В темнице мира я не одинок.На стекла вечности уже леглоМое дыхание, мое тепло.Запечатлеется на нем узор,Неузнаваемый с недавних пор.Пускай мгновения стекает муть —Узора милого не зачеркнуть.1909

«Невыразимая печаль…»

Невыразимая печальОткрыла два огромных глаза,Цветочная проснулась вазаИ выплеснула свой хрусталь.Вся комната напоенаИстомой – сладкое лекарство!Такое маленькое царствоТак много поглотило сна.Немного красного вина,Немного солнечного мая —И, тоненький бисквит ломая,Тончайших пальцев белизна.1909

«Ни о чем не нужно говорить…»

Ни о чем не нужно говорить,Ничему не следует учить,И печальна так и хорошаТемная звериная душа:Ничему не хочет научить,Не умеет вовсе говоритьИ плывет дельфином молодымПо седым пучинам мировым.Декабрь 1909

«Когда удар с ударами встречается…»

Когда удар с ударами встречается,И надо мною роковойНеутомимый маятник качаетсяИ хочет быть моей судьбой,Торопится, и грубо остановитсяИ упадет веретено —И невозможно встретиться, условитьсяИ уклониться не дано.Узоры острые переплетаются,И, все быстрее и быстрей,Отравленные дротики взвиваютсяВ руках отважных дикарей;И вереница стройная уноситсяС веселым трепетом, и вдруг —Одумалась и прямо в сердце проситсяСтрела, описывая круг.1910

«Медлительнее снежный улей…»

Медлительнее снежный улей,Прозрачнее окна хрусталь,И бирюзовая вуальНебрежно брошена на стуле.Ткань, опьяненная собой,Изнеженная лаской света,Она испытывает лето,Как бы не тронута зимой;И, если в ледяных алмазахСтруится вечности мороз,Здесь – трепетание стрекозБыстроживущих, синеглазых.1910

Silentium

Она еще не родилась,Она и музыка и слово,И потому всего живогоНенарушаемая связь.Спокойно дышат моря груди,Но, как безумный, светел день,И пены бледная сиреньВ черно-лазоревом сосуде.Да обретут мои устаПервоначальную немоту,Как кристаллическую ноту,Что от рождения чиста!Останься пеной, Афродита,И, слово, в музыку вернись,И, сердце, сердца устыдись,С первоосновой жизни слито!1910, 1935

«Слух чуткий парус напрягает…»

Слух чуткий парус напрягает,Расширенный пустеет взор,И тишину переплываетПолночных птиц незвучный хор.Я так же беден, как природа,И так же прост, как небеса,И призрачна моя свобода,Как птиц полночных голоса.Я вижу месяц бездыханныйИ небо мертвенней холста;Твой мир, болезненный и странный,Я принимаю, пустота!1910

«Как тень внезапных облаков…»

Как тень внезапных облаков,Морская гостья налетелаИ, проскользнув, прошелестелаСмущенных мимо берегов.Огромный парус строго реет;Смертельно бледная волнаОтпрянула – и вновь онаКоснуться берега не смеет;И лодка, волнами шурша,Как листьями, – уже далёко…И, принимая ветер рока,Раскрыла парус свой душа.1910, 1922

«В огромном омуте прозрачно и темно…»

В огромном омуте прозрачно и темно,И томное окно белеет;А сердце – отчего так медленно оноИ так упорно тяжелеет?То – всею тяжестью оно идет ко дну,Соскучившись по милом иле,То – как соломинка, минуя глубину,Наверх всплывает без усилий.С притворной нежностью у изголовья стойИ сам себя всю жизнь баюкай,Как небылицею, своей томись тоскойИ ласков будь с надменной скукой.1910

«Скудный луч, холодной мерою…»

Скудный луч, холодной мероюСеет свет в сыром лесу.Я печаль, как птицу серую,В сердце медленно несу.Что мне делать с птицей раненой?Твердь умолкла, умерла.С колокольни отуманеннойКто-то снял колокола,И стоит осиротелаяИ немая вышина —Как пустая башня белая,Где туман и тишина.Утро, нежностью бездонное —Полуявь и полусон,Забытье неутоленное, —Дум туманный перезвон…1911

Раковина

Быть может, я тебе не нужен,Ночь; из пучины мировой,Как раковина без жемчужин,Я выброшен на берег твой.Ты равнодушно волны пенишьИ несговорчиво поешь;Но ты полюбишь, ты оценишьНенужной раковины ложь.Ты на песок с ней рядом ляжешь,Оденешь ризою своей,Ты неразрывно с нею свяжешьОгромный колокол зыбей;И хрупкой раковины стены —Как нежилого сердца дом —Наполнишь шепотами пены,Туманом, ветром и дождем…1911

«На перламутровый челнок…»

На перламутровый челнокНатягивая шелка нити,О, пальцы гибкие, начнитеОчаровательный урок!Приливы и отливы рук —Однообразные движенья…Ты заклинаешь, без сомненья,Какой-то солнечный испуг, —Когда широкая ладонь,Как раковина, пламенея,То гаснет, к теням тяготея,То в розовый уйдет огонь!16 ноября 1911

«Я вздрагиваю от холода…»

Я вздрагиваю от холода —Мне хочется онеметь!А в небе танцует золото —Приказывает мне петь.Томись, музыкант встревоженный,Люби, вспоминай и плачьИ, с тусклой планеты брошенный,Подхватывай легкий мяч!Так вот она – настоящаяС таинственным миром связь!Какая тоска щемящая,Какая беда стряслась!Что, если, вздрогнув неправильно,Мерцающая всегда,Своей булавкой заржавленнойДостанет меня звезда?1912, 1937

«Я ненавижу свет…»

Я ненавижу светОднообразных звезд.Здравствуй, мой давний бред, —Башни стрельчатый рост!Кружевом, камень, будьИ паутиной стань:Неба пустую грудьТонкой иглою рань.Будет и мой черед —Чую размах крыла.Так – но куда уйдетМысли живой стрела?Или свой путь и срокЯ, исчерпав, вернусь:Там – я любить не мог,Здесь – я любить боюсь…1912

«Образ твой, мучительный и зыбкий…»

Образ твой, мучительный и зыбкий,Я не мог в тумане осязать.«Господи!» – сказал я по ошибке,Сам того не думая сказать.Божье имя, как большая птица,Вылетело из моей груди.Впереди густой туман клубится,И пустая клетка позади…Апрель 1912

Пешеход

М. Л. Лозинскому

Я чувствую непобедимый страхВ присутствии таинственных высот;Я ласточкой доволен в небесах,И колокольни я люблю полет!И, кажется, старинный пешеход,Над пропастью, на гнущихся мостках,Я слушаю – как снежный ком растетИ вечность бьет на каменных часах.Когда бы так! Но я не путник тот,Мелькающий на выцветших листах,И подлинно во мне печаль поет;Действительно, лавина есть в горах!И вся моя душа – в колоколах,Но музыка от бездны не спасет!1912

Золотой

Целый день сырой осенний воздухЯ вдыхал в смятеньи и тоске;Я хочу поужинать, – и звездыЗолотые в темном кошельке!И, дрожа от желтого тумана,Я спустился в маленький подвал;Я нигде такого ресторанаИ такого сброда не видал!Мелкие чиновники, японцы,Теоретики чужой казны…За прилавком щупает червонцыЧеловек – и все они пьяны.– Будьте так любезны, разменяйте, —Убедительно его прошу —Только мне бумажек не давайте —Трехрублевок я не выношу!Что мне делать с пьяною оравой?Как попал сюда я, Боже мой?Если я на то имею право —Разменяйте мне мой золотой!1912

«…Дев полуночных отвага…»

…Дев полуночных отвагаИ безумных звезд разбег,Да привяжется бродяга,Вымогая на ночлег.Кто, скажите, мне сознаньеВиноградом замутит,Если явь – Петра созданье,Медный всадник и гранит?Слышу с крепости сигналы,Замечаю, как тепло.Выстрел пушечный в подвалы,Вероятно, донесло.И гораздо глубже бредаВоспаленной головыЗвезды, трезвая беседа,Ветер западный с Невы.1913

Бах

Здесь прихожане – дети прахаИ доски вместо образов,Где мелом, Себастьяна БахаЛишь цифры значатся псалмов.Разноголосица какаяВ трактирах буйных и в церквах,А ты ликуешь, как Исайя,О, рассудительнейший Бах!Высокий спорщик, неужели,Играя внукам свой хорал,Опору духа в самом делеТы в доказательстве искал?Что звук? Шестнадцатые доли,Органа многосложный крик —Лишь воркотня твоя, не боле,О, несговорчивый старик!И лютеранский проповедникНа черной кафедре своейС твоими, гневный собеседник,Мешает звук своих речей.1913

«В спокойных пригородах снег…»

В спокойных пригородах снегСгребают дворники лопатами;Я с мужиками бородатымиИду, прохожий человек.Мелькают женщины в платках,И тявкают дворняжки шалые,И самоваров розы алыеГорят в трактирах и домах.1913

Адмиралтейство

В столице северной томится пыльный тополь,Запутался в листве прозрачный циферблат,И в темной зелени фрегат или акропольСияет издали, воде и небу брат.Ладья воздушная и мачта-недотрога,Служа линейкою преемникам Петра,Он учит: красота – не прихоть полубога,А хищный глазомер простого столяра.Нам четырех стихий приязненно господство,Но создал пятую свободный человек.Не отрицает ли пространства превосходствоСей целомудренно построенный ковчег?Сердито лепятся капризные Медузы,Как плуги брошены, ржавеют якоря,И вот разорваны трех измерений узыИ открываются всемирные моря!Май 1913

«От легкой жизни мы сошли с ума…»

От легкой жизни мы сошли с ума:С утра вино, а вечером похмелье.Как удержать напрасное веселье,Румянец твой, о пьяная чума?В пожатьи рук мучительный обряд,На улицах ночные поцелуи —Когда речные тяжелеют струиИ фонари как факелы горят.Мы смерти ждем, как сказочного волка,Но я боюсь, что раньше всех умретТот, у кого тревожно-красный ротИ на глаза спадающая челка.Ноябрь 1913

Ахматова

Вполоборота, о, печаль!На равнодушных поглядела.Спадая с плеч, окаменелаЛожно-классическая шаль.Зловещий голос – горький хмель —Души расковывает недра:Так – негодующая Федра —Стояла некогда Рашель.1914

Равноденствие

Есть иволги в лесах, и гласных долготаВ тонических стихах единственная мера.Но только раз в году бывает разлитаВ природе длительность,как в метрике Гомера.Как бы цезурою зияет этот день:Уже с утра покой и трудные длинноты;Волы на пастбище, и золотая леньИз тростника извлечь богатство целой ноты.1914

«„Мороженно!“ Солнце. Воздушный бисквит…»

«Мороженно!» Солнце. Воздушный бисквит.Прозрачный стакан с ледяною водою.И в мир шоколада с румяной зарею,В молочные Альпы, мечтанье летит.Но, ложечкой звякнув, умильно глядеть —И в тесной беседке, средь пыльных акаций,Принять благосклонно от булочных грацийВ затейливой чашечке хрупкую снедь…Подруга шарманка, появится вдругБродячего ледника пестрая крышка —И с жадным вниманием смотрит мальчишкаВ чудесного холода полный сундук.И боги не ведают – что он возьмет:Алмазные сливки иль вафлю с начинкой?Но быстро исчезнет под тонкой лучинкой,Сверкая на солнце, божественный лед.1914

«Есть ценностей незыблемая скала…»

Есть ценностей незыблемая скалаНад скучными ошибками веков.Неправильно наложена опалаНа автора возвышенных стихов.И вслед за тем, как жалкий СумароковПролепетал заученную роль,Как царский посох в скинии пророков,У нас цвела торжественная боль.Что делать вам в театре полусловаИ полумаск, герои и цари?И для меня явленье Озерова —Последний луч трагической зари.1914

«Природа – тот же Рим и отразилась в нем…»

Природа – тот же Рим и отразилась в нем.Мы видим образы его гражданской мощиВ прозрачном воздухе, как в цирке голубом,На форуме полей и в колоннаде рощи.Природа – тот же Рим, и, кажется, опятьНам незачем богов напрасно беспокоить —Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать,Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить!1914

«Пусть имена цветущих городов…»

Пусть имена цветущих городовЛаскают слух значительностью бренной:Не город Рим живет среди веков,А место человека во вселенной!Им овладеть пытаются цари,Священники оправдывают войны,И без него презрения достойны,Как жалкий сор, дома и алтари.1914

Европа

Как средиземный краб или звезда морскаяБыл выброшен последний материк;К широкой Азии, к Америке привык,Слабеет океан, Европу омывая.Изрезаны ее живые берега,И полуостровов воздушны изваянья;Немного женственны заливов очертанья:Бискайи, Генуи ленивая дуга.Завоевателей исконная земля,Европа в рубище Священного союза;Пята Испании, Италии МедузаИ Польша нежная, где нету короля;Европа цезарей! С тех пор, как в БонапартаГусиное перо направил Меттерних, —Впервые за сто лет и на глазах моихМеняется твоя таинственная карта!Сентябрь 1914

Encyclyca[1]

Есть обитаемая духомСвобода – избранных удел.Орлиным зреньем, дивным слухомСвященник римский уцелел.И голубь не боится грома,Которым Церковь говорит;В апостольском созвучьи: Roma! —Он только сердце веселит.Я повторяю это имяПод вечным куполом небес,Хоть говоривший мне о РимеВ священном сумраке исчез!Сентябрь 1914

Посох

Посох мой, моя свобода —Сердцевина бытия,Скоро ль истиной народаСтанет истина моя?Я земле не поклонилсяПрежде, чем себя нашел;Посох взял, развеселилсяИ в далекий Рим пошел.А снега на черных пашняхНе растают никогда,И печаль моих домашнихМне по-прежнему чужда.Снег растает на утесах —Солнцем истины палим…Прав народ, вручивший посохМне, увидевшему Рим!1914, 1927

Ода Бетховену

Бывает сердце так сурово,Что и любя его не тронь!И в темной комнате глухогоБетховена горит огонь.И я не мог твоей, мучитель,Чрезмерной радости понять:Уже бросает исполнительИспепеленную тетрадь.Когда земля гудит от громаИ речка бурная реветСильней грозы и бурелома,Кто этот дивный пешеход?Он так стремительно ступаетС зеленой шляпою в руке,И ветер полы развеваетНа неуклюжем сюртуке.С кем можно глубже и полнееВсю чашу нежности испить;Кто может, ярче пламенея,Усилье воли освятить;Кто по-крестьянски, сын фламандца,Мир пригласил на ритурнельИ до тех пор не кончил танца,Пока не вышел буйный хмель?О, Дионис, как муж, наивныйИ благодарный, как дитя,Ты перенес свой жребий дивныйТо негодуя, то шутя!С каким глухим негодованьемТы собирал с князей оброкИли с рассеянным вниманьемНа фортепьянный шел урок!Тебе монашеские кельи —Всемирной радости приют,Тебе в пророческом весельиОгнепоклонники поют;Огонь пылает в человеке,Его унять никто не мог.Тебя назвать не смели греки,Но чтили, неизвестный бог!О, величавой жертвы пламя!Полнеба охватил костер —И царской скинии над намиРазодран шелковый шатер.И в промежутке воспаленном —Где мы не видим ничего —Ты указал в чертоге тронномНа белой славы торжество!1914

«Уничтожает пламень…»

Уничтожает пламеньСухую жизнь мою,И ныне я не камень,А дерево пою.Оно легко и грубо;Из одного кускаИ сердцевина дуба,И весла рыбака.Вбивайте крепче сваи,Стучите, молотки,О деревянном рае,Где вещи так легки.1915

«От вторника и до субботы…»

От вторника и до субботыОдна пустыня пролегла.О, длительные перелеты!Семь тысяч верст – одна стрела.И ласточки когда летелиВ Египет водяным путем,Четыре дня они висели,Не зачерпнув воды крылом.1915

«Вот дароносица, как солнце золотое…»

Вот дароносица, как солнце золотое,Повисла в воздухе – великолепный миг.Здесь должен прозвучатьлишь греческий язык:Взят в руки целый мир, как яблоко простое.Богослужения торжественный зенит,Свет в круглой храмине под куполом в июле,Чтоб полной грудью мы вне временивздохнулиО луговине той, где время не бежит.И Евхаристия, как вечный полдень длится —Все причащаются, играют и поют,И на виду у всех божественный сосудНеисчерпаемым веселием струится.1915

«О свободе небывалой…»

О свободе небывалойСладко думать у свечи.– Ты побудь со мной сначала, —Верность плакала в ночи, —Только я мою коронуВозлагаю на тебя,Чтоб свободе, как закону,Подчинился ты, любя…– Я свободе, как закону,Обручен, и потомуЭту легкую коронуНикогда я не сниму.Нам ли, брошенным в пространстве,Обреченным умереть,О прекрасном постоянствеИ о верности жалеть!1915

Дворцовая площадь

Императорский виссонИ моторов колесницы —В черном омуте столицыСтолпник-ангел вознесен.В темной арке, как пловцы,Исчезают пешеходы,И на площади, как воды,Глухо плещутся торцы.Только там, где твердь светла,Черно-желтый лоскут злится,Словно в воздухе струитсяЖелчь двуглавого орла.Июнь 1915

«Бессонница. Гомер. Тугие паруса…»

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.Я список кораблей прочел до середины:Сей длинный выводок,сей поезд журавлиный,Что над Элладою когда-то поднялся.Как журавлиный клин в чужие рубежи —На головах царей божественная пена —Куда плывете вы? Когда бы не Елена,Что Троя вам одна, ахейские мужи?И море, и Гомер – все движется любовью.Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,И море черное, витийствуя, шумитИ с тяжким грохотом подходит к изголовью.1915

«С веселым ржанием пасутся табуны…»

С веселым ржанием пасутся табуны,И римской ржавчиной окрасилась долина;Сухое золото классической весныУносит времени прозрачная стремнина.Топча по осени дубовые листы,Что густо стелются пустынною тропинкой,Я вспомню Цезаря прекрасные черты —Сей профиль женственныйс коварною горбинкой!Здесь, Капитолия и Форума вдали,Средь увядания спокойного природы,Я слышу Августа и на краю землиДержавным яблоком катящиеся годы.Да будет в старости печаль моя светла:Я в Риме родился, и он ко мне вернулся;Мне осень добрая волчицею была,И – месяц Цезаря – мне август улыбнулся.Август 1915

Tristia

(1916–1920)

Зверинец

Отверженное слово «мир»В начале оскорбленной эры;Светильник в глубине пещерыИ воздух горных стран – эфир;Эфир, которым не сумели,Не захотели мы дышать.Козлиным голосом опятьПоют косматые свирели.Пока ягнята и волыНа тучных пастбищах водилисьИ дружелюбные садилисьНа плечи сонных скал орлы, —Германец выкормил орла,И лев британцу покорился,И галльский гребень появилсяИз петушиного хохла.А ныне завладел дикарьСвященной палицей Геракла,И черная земля иссякла,Неблагодарная, как встарь.Я палочку возьму сухую,Огонь добуду из нее,Пускай уходит в ночь глухуюМной всполошенное зверье!Петух и лев, широкохмурый,Орел и ласковый медведь —Мы для войны построим клеть,Звериные пригреем шкуры.А я пою вино времен —Источник речи италийской,И, в колыбели праарийской,Славянский и германский лён!Италия, тебе не леньТревожить Рима колесницы,С кудахтаньем домашней птицыПерелетев через плетень?И ты, соседка, не взыщи:Орел топорщится и злится:Что, если для твоей пращиТяжелый камень не годится?В зверинце заперев зверей,Мы успокоимся надолго,И станет полноводней Волга,И рейнская струя светлей.И умудренный человекПочтит невольно чужестранца,Как полубога, буйством танцаНа берегах великих рек.Январь 1916, 1935

«В разноголосице девического хора…»

В разноголосице девического хораВсе церкви нежные поют на голос свой,И в дугах каменных Успенского собораМне брови чудятся, высокие, дугой.И с укрепленного архангелами валаЯ город озирал на чудной высоте.В стенах Акрополя печаль меня снедалаПо русском имени и русской красоте.Не диво ль дивное, что вертоград нам снится,Где голуби в горячей синеве,Что православные крюки поет черница:Успенье нежное – Флоренция в Москве.И пятиглавые московские соборыС их итальянскою и русскою душойНапоминают мне явление Авроры,Но с русским именем и в шубке меховой.Февраль 1916

«О, этот воздух, смутой пьяный…»

О, этот воздух, смутой пьяныйНа черной площади Кремля!Качают шаткий «мир» смутьяны,Тревожно пахнут тополя.Соборов восковые лики,Колоколов дремучий лес,Как бы разбойник безъязыкийВ стропилах каменных исчез.А в запечатанных соборах,Где и прохладно, и темно,Как в нежных глиняных амфорах,Играет русское вино.Успенский, дивно округленный,Весь удивленье райских дуг,И Благовещенский – зеленый,И, мнится, заворкует вдруг,Архангельский и ВоскресеньяПросвечивают, как ладонь, —Повсюду скрытое горенье,В кувшинах спрятанный огонь…Апрель 1916

Соломинка

1Когда, соломинка, не спишьв огромной спальнеИ ждешь, бессонная, чтоб, важен и высок,Спокойной тяжестью —что может быть печальней —На веки чуткие спустился потолок,Соломка звонкая, соломинка сухая,Всю смерть ты выпила и сделалась нежней,Сломалась милая соломка неживая,Не Саломея, нет, соломинка скорей.В часы бессонницы предметы тяжелее,Как будто меньше их – такая тишина —Мерцают в зеркале подушки, чуть белея,И в круглом омуте кровать отражена.Нет, не соломинка в торжественном атласе,В огромной комнате над черною Невой,Двенадцать месяцев поют о смертном часе,Струится в воздухе лед бледно-голубой.Декабрь торжественный струит свое дыханье,Как будто в комнате тяжелая Нева.Нет, не соломинка, Лигейя, умиранье —Я научился вам, блаженные слова.2Я научился вам, блаженные слова:Ленор, Соломинка, Лигейя, Серафита.В огромной комнате тяжелая Нева,И голубая кровь струится из гранита.Декабрь торжественный сияет над Невой.Двенадцать месяцев поют о смертном часе.Нет, не соломинка в торжественном атласеВкушает медленный томительный покой.В моей крови живет декабрьская Лигейя,Чья в саркофаге спит блаженная любовь.А та, соломинка, быть может, Саломея,Убита жалостью и не вернется вновь!Декабрь 1916

Декабрист

– Тому свидетельство языческий сенат —Сии дела не умирают! —Он раскурил чубук и запахнул халат,А рядом в шахматы играют.Честолюбивый сон он променял на срубВ глухом урочище СибириИ вычурный чубук у ядовитых губ,Сказавших правду в скорбном мире.Шумели в первый раз германские дубы,Европа плакала в тенетах,Квадриги черные вставали на дыбыНа триумфальных поворотах.Бывало, голубой в стаканах пунш горит,С широким шумом самовараПодруга рейнская тихонько говорит,Вольнолюбивая гитара.– Еще волнуются живые голосаО сладкой вольности гражданства,Но жертвы не хотят слепые небеса,Вернее труд и постоянство.Все перепуталось, и некому сказать,

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Папское послание (лат.).