Ребенок от босса

– Мамочка? – я так крепко прижимаю смартфон к уху, что на щеке явно останутся следы от него. – Мам?

На том конце провода я почти «слышу» улыбку матери.

– Ангелиночка, солнышко мое, – голос мамы такой тихий и спокойный, что душу мгновенно затопляет волна тепла и поддержки. – Как ты, дочка?

– Маа-м, – тяну сквозь тут же набежавшие на глаза слезы. – Тебе разрешили телефон?

Всю эту неделю нас с отцом не пускали к маме в больницу. Звонки тоже были под строгим запретом. Отдых – лучшее лекарство – так объяснял подобные меры лечащий врач.

– Да, милая, наконец-то я слышу твой голосок, – из динамика доносится шуршание простыни. – Как у тебя дела? Татьяна не сильно лютует?

Борюсь с желанием «настучать» на чересчур строгое поведение тренера, потому что не хочу волновать мамочку.

– Все отлично, не переживай. Лучше расскажи, как ты?!

– Ем, сплю, – смеется мама. – Скоро с ума сойду от скуки.

Улыбаюсь, понимая маму. Она у меня всегда был живчиком – активная, полная жизненных сил.

– Как у вас с Димочкой? – этот вопрос застиг меня врасплох. Лицо тут же застывает, как маска, заставляя улыбку растаять, как первый снег.

– Так переживаю за ваши отношения, – продолжает мама, не замечая возникшего напряжения. – Господи, дай дожить до вашей свадьбы, да на внуков глянуть хоть одним глазком. Хотя тебе не до этого, ты у нас будущая прима.

Я слышу, как голос мамы начинает дрожать, перешагиваю через себя и шепчу онемевшими губами:

– Что ты такое говоришь, мамочка? Не надо так. Все у нас с Димкой хорошо.

ГЛАВА 10

Ангелина

– Всем спасибо, девочки. Все свободны, кроме Лины.

Смахнув пот со лба, Татьяна дождалась, пока девочки скроются с глаз, и повернулась ко мне. Выглядела тренер, мягко говоря, уставшей.

– Лина.

Я послушно направилась навстречу балетмейстеру.

– Сегодня отличные результаты, – глаза Татьяны одобрительно прошлись по моей фигуре. – Очень прошу, держи эту же форму и тогда главная партия в городском театре будет твоя.

Не в силах сдержаться, приглушённо визжу. Я уже и не рассчитывала, что Татьяна скажет мне эти заветные слова! Месяцы упорных тренировок прошли не зря. Даже хваленые связи отца Наумовой не помогли зазнайке получить роль. Что мне нравилось в Татьяне – так это ее справедливость и неподкупность. Я готова была кинуться ей на шею, но понимала, что могу поставить этим ее в неловкое положение. Потом все будут шушукаться, что роль досталась мне незаслуженно. Не надо забывать, что даже у стен есть уши.

– Лин, давай, эту новость пока оставим между нами, – предостерегает Татьяна. Ее васильковые глаза становятся беспокойными. – Сама понимаешь, Наумова… Попозже объявлю.

– Да, – тут же соглашаюсь с тренером.

Это будет наилучшим решением. Я подношу пальцы ко рту и делаю вид, что запираю его на замок. Меня так распирает радость, что хочется скорее поделиться ею с отцом.

– Вот и славно, – кивает головой Татьяна. Она явно довольна. – Только не забудь купить новые пуанты.

На мгновение мой восторг гаснет, словно пламя свечи на ветру. Наш бюджет и так трещит по швам. Это не входило это в планы.

– Да-да, конечно, – спохватившись, делаю хорошую мину при плохой игре.

Татьяна ничего не замечает. Такое ощущение, что мысленно она уже очень далеко. Тренер бросает взгляд на небольшие наручные часики и удивленно сокрушается.

– Надо же, как время быстро идет! Беги в гримерку, почти все уже ушли, – Татьяна вынимает из небольшой сумочки сотовый и наизусть набирает номер.

– Миша, я освободилась. Через полчасика выйду.

Понимая, что разговор окончен, более не смею отвлекать тетю Таню. С каждым шагом внутри все больше разрастается восторг. Я буду танцевать главную партию!

Вижу, как девчонки уже толкутся у выхода, громко смеясь и бурно обсуждая, как проведут выходные.

– Лин, пока! – машет мне рукой Настя Шипицина.

К ней присоединяется еще пара девочек. Я не могу назвать их подругами, но хорошими приятельницами – точно, ведь ни для кого не секрет, что в балете нет друзей. Попрощавшись с коллегами, спешу в гримерку.

Из раздевалки мне навстречу выскочила раскрасневшаяся Наумова. Выражение ярости на лице девушки на секунду заставило задуматься, а не слышала ли она наш с Татьяной разговор? Нет, это просто невозможно. В тот момент, когда тренер сообщила о своем решении, зал был абсолютно пуст. Проходя мимо, Катька намеренно задела меня плечом так, что я пошатнулась. Хорошо, что успела опереться рукой о стену, иначе падения бы не миновать.

– Ты что, ненормальная?! – зашипела ей вслед, как рассерженная кошка.

Наумова так спешила покинуть академию, что даже не взглянула на меня.

– Придурошная, – проворчала я вслед менее удачливой сопернице.

Переступив порог гримерной, шокировано замерла, когда увидела развернувшуюся перед глазами картину. Весь пол был усыпан лепестками белых роз. Цветы были не просто испорчены. Кто-то с варварским ожесточением уничтожил все, до последней розы! Некогда зелёные напитанные стебли сейчас были сломанные пополам и валялись в хаотичном беспорядке. Ощущая, как меня начинает трясти от обиды и злости, я прикусила губу. Какая же она гадина! Завистливая дрянь! Как только руки поднялись на цветы, в чем они виноваты?! Чтобы хоть как-то успокоится, я принялась развязывать ленты на пуантах. Хотелось кинуться за этой лахудрой и повыдирать ей всю ту паклю, что она зовет волосами, но успокоиться сейчас просто необходимо! То, что я в скором времени буду играть главную партию, станет для нее самым заслуженным наказанием ЗА ВСЕ. За бесконечные издевки, подколы и за это тоже. Глаза увлажнились, стоило мне посмотреть на нежные лепестки под ногами.

– Боже! – это восклицание заставило меня вскинуть покрасневшие глаза. – Что здесь произошло?! – всплеснув руками, Татьяна указала на творившийся вокруг беспорядок.

Схватив свой рюкзак, я опустилась на колени и принялась сгребать ладонями остатки роз.

– Ничего.

В балете есть негласное правило: никогда не жаловаться. Никогда и ни на что. Боль, конкуренты, вот такие мерзкие подлые пакостники, как Катька… Нытье и жалобы лишь покажут мою слабость. Свои проблемы я должна решать сама.

– Все в порядке, теть Тань. Сейчас все уберу, – и поднимаю глаза, чтобы убедиться в том, что тренер слышит мой сиплый, слово после простуды шепот.

Татьяна тяжело вздыхает, должно быть, догадываясь, кто виновница произошедшего.

– Сказала все-таки?

Я непонимающе вскидываю глаза, но тут же негромко охаю, когда в палец впивается шип.

– Что? Нет! – возмущаюсь, когда доходит смысл вопроса.

Взгляд Татьяны смягчается, синие глаза смотрят с искренним сочувствием.

– Ладно, ладно, – успокаивает меня женщина, после чего вновь ставит в тупик вопросом: – Букет от Садулаева?

Садулаев? Кто это вообще? Уже хочу сказать, что букет от Макса, но Татьяна, перефразирует вопрос.

– От Максима?

Врать не хочется, поэтому утвердительно киваю. Все-таки это моя личная жизнь и отчитываться ни перед кем я не обязана. Садулаев Максим Мансурович – вот значит как.

– Ангелина, может быть тебя подвезти? – спрашивает Татьяна, когда мы выходим на крыльцо.

Я лишь крепче сжимаю в руках сломанные стебли, прежде чем отрицательно мотнуть головой.

– Нет, спасибо. Я хочу пройтись и подышать свежим воздухом, – это наглое вранье, но я не хочу, чтобы у моей слабости были свидетели.

– Хорошо, как скажешь, – Татьяна прячет ключи от академии в сумочке и оживляется, когда на территорию въезжает темно-синяя иномарка. – Ладно, Линочка, побегу. Это за мной.

Автомобиль кажется мне смутно знакомым, но сейчас не до того, чтобы изображать мисс Марпл. Все, что мне надо – это привести мысли в порядок, успокоить проклятые эмоциональные качели. Вялым шагом иду в сторону стоящего неподалеку мусорного контейнера. По ногам бегут мурашки. Вечерний ветерок неприятно холодит обнажённую кожу. Догадалась же вырядиться в платье! А ведь утром мне казалось, что белое платье из тонкого хлопка – отличный выбор.

В темноте, по левую сторону от меня, загорелся оранжевый огонек. Ноздри тут же принялся щекотать дорогой аромат из смеси табака, нот кумина и, конечно же, каштана. Огонек, повисев пару секунд в воздухе, метко планирует в мусорный бак, после чего раздается хриплый смешок.

– Освободился пораньше с работы, чтобы помочь донести букет, – голос Садулаева, ровный, без капли обиды, – но вижу, ты справилась без меня, Ангелина.

Максим делает пару шагов вперед, ступая в тусклый свет фонаря. Мужчина бросает изучающий взгляд на переломанные стебли, зажатые в моих пальцах так крепко, что побелели костяшки.

– Мне, похоже, повезло, что припозднился. Надеюсь, ты его сломала не об курьера? – тянет с усмешкой.

ГЛАВА 11

Ангелина

Для меня это становится последней каплей. Громко всхлипываю и, прежде чем уронить стебли на землю, конвульсивно сжимаю их в пальцах. В нежную кожу впиваются острые шипы, причиняя неожиданно резкую колкую боль. Совершенно не понимаю, почему плачу – то ли от обиды, то ли от боли. Меня окутывает тёплом со всех сторон – это Громов обнимает меня своими ручищами. Слышу, как грохочет сердце под моей щекой. Сильные пальцы проходятся вдоль моих распущенных волос, что серебристыми блестящими нитями спускаются до бедер.

– Ну, что ты, маленькая? Что? – шепчет Максим. В голосе мужчины проскальзывают ноты нежности. – Тебе так не понравились цветы или то, что их подарил именно я?

Поднимаю голову, глядя размытым от слез взглядом в мужественное лицо Максима.

– Наумова. Это она… она его так, – выговариваю через силу.

Правда дается тяжело, ведь я привыкла держать все в себе. Пожаловаться – значит признать, что борец из тебя так себе. Но почему-то с Максимом я почти не задуваюсь об этом.

– Мне они так понравились, а она из зависти… – мне совсем не хочется, чтобы он думал плохо обо мне.

Широкая ладонь замирает, но тут же продолжает своё путешествие от макушки до лопаток, моментами пропуская пряди между пальцами. Такое ощущение, что мужчина наслаждается своими неспешными действиями.

– Я даже собрала лепестки, жалко выкидывать, – бормочу ему в грудь, заливая белую футболку слезами. – Буду с ними ванну принимать.

Слышу, как мужчина громко сглатывает, я отрываюсь от его груди и непроизвольно смотрю на мокрое пятно, появившееся от горьких слез. Как ни странно, они принесли мне облегчение, а не стыд или какую-либо неловкость. Неожиданно в голову приходит мысль о том, что Максиму очень повезло, что я не накрасила ресницы, иначе испортила бы футболку с фирменным зелёным крокодилом*.

– Наумова? – задумчиво переспрашивает Макс, слегка отстраняясь, чтобы посмотреть мне в глаза.

– Ага, – смущаюсь, когда вижу, как взгляд мужчины скользит по моему лицу. Наверняка у меня нос распух, и кожа пятнами пошла – тот ещё вид.

– У вас с ней какие-то терки? – в голосе Максима слышу неподдельное участие.

Он аккуратно смахивает в сторону прилипшую к моей влажной щеке светлую прядь волос, ожидая ответа.

Я непроизвольно перенимаю его манеру разговора, отвечая:

– Ну, да, типа того. Мы с ней главные конкурентки.

Несмотря на то, что я всем сердцем ненавижу Катьку, я готова честно признать, что она сильная соперница. Из всей трупы мы обе выделяемся упорством и трудолюбием. Только, к досаде Катьки, я всегда на шаг впереди. И я знаю почему. Меня на это толкают жизненные обстоятельства. В отличие от Наумовой, у меня не такая обеспеченная семья. Ей же нет необходимости кому-то что-то доказывать в этой жизни. Ей и так все преподносят на блюдечке с золотой каёмочкой, а я не имею права на ошибку.

– Букет – это ерунда, – успокаивает Максим, – а вот то, что эта коза «шатает» тебе нервы, мне совсем не нравится.

Пожимаю плечами. Мне не в новинку такое поведение Катьки.

– Это она еще не знает, что я меня Татьяна утвердила на главную роль в городским театре, – сообщаю новость с явными нотками гордости в голосе.

Глаза начинают блестеть, но уже не от слез, а совершенно противоположных чувств.

Максим молча берет меня за руку и ведет к своему спортивному автомобилю. Почему-то после моих последних слов, я ощущаю со стороны Садулаева (или Громова?) нарастающее напряжение. Салон встречает привычным ароматом, и я с комфортом располагаюсь на своем сидении. Максим закрывает дверь со своей стороны и тут же тянется через меня, чтобы закрепить ремень безопасности. Моей груди случайно касается мускулистая рука, но, похоже, мысли Максима сейчас заняты чем-то другим. Впрочем, мне это не мешает залиться краской до самых коней волос.

– Городской театр? – наконец не выдерживает он. На широких скулах начинают ходить ходуном желваки. – Ты хочешь сказать, что вот в той юбке, – мужчина обрисовывает что-то руками в воздухе, – будешь ноги задирать перед всеми?

Ну, вот как?! Как он умеет одной фразой разрушить все разом все?!

– Не в юбке, а пачке, – поправляю невежду заносчивым тоном. – И что значит – ноги задирать?! Я буду Одетта, – зло сверкаю глазами, уже почти ненавидя Макса ничуть не меньше, чем Катьку Наумову.

Это же надо такое ляпнуть! Чурбан!

– Ничего не понимаю в этом, – злится Максим, тут же показывая во всей красе свой огненный темперамент.

Как только дело коснулось чего-то того, что по его шовинистскому представлению не должно присутствовать в поведении женщины, этот наглец тут хмурит брови. К моей досаде, это делает его еще красивее.

– Только то, что всякие козлы в первых рядах будут пялиться на то, что у тебя находится под юбкой.

– Колготки? – ерничаю, почему-то начиная получать удовольствие от того, что Макс… ревнует. – Максим, это работа. Тяжелый труд…

Впервые обращаюсь к мужчине по имени, чувствуя, как приятно становится на кончике языка.

«Максим», – повторяю мысленно, словно пробуя имя на вкус.

– Искусство! А ты что думал, я только в зале тренируюсь?

Что-то процедив себе под нос, брюнет взвинчено потер ладонью покрасневшую шею.

– Черт! Млин**, я вообще ни о чем таком не думал, – заявляет он возмущенно, будто я виновата во всех грехах. – Кто вообще ходит на этот балет?

– Ну, знаешь! – возмущаюсь я, взвившись на месте, от чего короткий подол платья взлетел, чуть не обнажая верх бедра. – Это вообще-то благородная профессия. Это тебе не на шесте крутить полуголой попой.

Максим скептически приподнимает бровь, но я уже готова бросить вызов.

– Я приглашаю тебя на представление. Приходи! Посмотришь, как легко «задирать ноги», – смотрю в синие глаза, которые отвечают упрямым взглядом из-под бровей.

После этих сорвавшихся с языка слов мгновенно тушуюсь. О, нет! Дима… Он ходит на все мои выступления!

– Здесь остановись, пожалуйста, – настойчиво прошу Максима притормозить около продуктового магазина, что неподалёку от моего дома. Ни к чему ему знать, где именно я живу.

Он послушно останавливается напротив «Магнита». У черного выхода из магазина стоит грузовая машина, загораживая нас от любопытных взглядов старушек на скамейке. Вижу, как мужчина бросает задумчивый взгляд на пятиэтажку с другой стороны дороги, где живет Наташка.

– Твой дом? – вопрос зависает в абсолютной тишине салона автомобиля, заставляя меня напрячься всем телом.

Синие глаза сканируют окна в доме. Через плотные шторы едва проглядывает свет. Он словно пытается отгадать какое именно из них мое.

Делаю покерфейс*** и приглушенно соглашаюсь:

– Да, – после чего мило улыбаюсь мужчине, прикрывая ложь за длинными темными ресницами. – Спасибо, что подвёз, – перекидываю распущенные волосы на плечо, привлекая этим жестом внимание Максима.

Внезапно становится неловко за свой обман и я растерянно пялюсь на обшивку кожаного салона. Максим молчит. Тишина так тяготит, что я, не справившись с нервами, тянусь к ручке автомобиля. Прежде, чем открываю дверь, меня останавливает настойчивый хриплый голос:

– Ангелина?

Я буквально ощущаю затылком обжигающий взгляд Макса, скользящий по моим обнаженным лопаткам, затем ниже по талии… Он прикасается не взглядом, а водит руками по чувствительной коже, будоража сознание и чувственность, что так долго спали до этого момента. Что не говори, а меня безумно к нему тянет. Я чувствую от него какую- то первобытную силу. Резко обернувшись, застаю Максима врасплох. Он не успевает, а может быть, не хочет отвести взгляд от моих бёдер, которые облепила тонкая ткань платья.

Нахал поднимает глаза. С улыбкой, что может растопить сердце даже самой заядлой феминистки, Максим показывает пальцем на свою скулу, покрытую легкой темной щетиной, где бессовестно красуется так поправившаяся мне ранее глубокая ямочка.

– А поблагодарить? – синие глаза лукаво блестят, заставляя сердце биться быстрее.

– Я сказала «спасибо», – стреляю взглядом не на его скулу, а на красиво очерченные губы.

Ничего не могу с собой поделать. Слишком Садулаев обаятельный! Ну, не убудет же от меня, в конце концов? Поцелуй в щеку в наше время совершенно ничего не значит. У меня создается ощущение, что пространство салона сужается до невозможных размеров, и нас словно магнитом тянет друг к другу.

Должно быть, заметив мою нерешительность, Максим подается вперед. Это движение совпадает с моим. Смущённо сложив губы бантиком, невинно «клюю» его в колючую щеку, но… Максим резко поворачивает голову и мои губы, приоткрывшись от удивления, оказываются в плену глубокого медленного поцелуя, который полностью отключает мой мозг. Спустя пару минут, когда легкие невыносимо горят огнем от нехватки кислорода, я утопаю в синих глазах, почти забывая о том, где нахожусь, а главное – с кем. Вновь опускаю веки, не желая расставаться с этой сладкой негой. Нет, я, конечно же, понимаю, что рядом со мной Максим, но факт того, что у меня есть парень, а точнее, жених, совсем вылетел из головы. А ведь нас может увидеть кто угодно. Знакомые отца, соседи, друзья Димы… Я поспешно распахнула глаза и отпрянула назад. Мне показалось, что после поцелуя я даже разучилась дышать.

– Думаю о тебе постоянно, – снова притягивая меня к себе, шепчет Максим, принимаясь ласкать мои губы нежными прикосновениями напористых властных губ. – Черт, даже снишься!

По тяжелому дыханию мужчины я догадываюсь, какого именно рода ЭТИ сны.

– Сладкая моя девочка, стройная… – сильные пальцы трепетно проходят вдоль моей шеи. Широкая ладонь загребает через тонкую ткань платья нежную плоть полушария груди, стискивает так, что с моих губ срывается томный стон. Ухо обжигает горячее быстрое дыхание. – Поехали ко мне, детка. Сделаю все, как ты хочешь, только не отказывай.

*Lacoste (по-русски произносится: Лако́ст) – французская компания по производству одежды, обуви, парфюмерии, очков, часов и различных кожаных изделий. логотипом является изображение зелёного крокодила.

**Млин - возглас выражения отрицательных эмоций, досады; ругательство; оценка ситуации, как неприятной. Определенной смысловой нагрузки не несет, служит связкой слов.

*** Покерфейс – бесстрастное, ничего не выражающее лицо.

ГЛАВА 12

Слова Максима отрезвляют. Лицо горит так, как будто припечатали со всего размаха тяжёлую оплеуху. Да за кого он меня принимает?! Впрочем, если учитывать, где именно находится рука Макса… Чего я жду?! Я же сама дала повод думать, что перед ним легкодоступная девка! Боже, какой стыд! Резко отталкиваю мужчину и дёргаю ручку автомобиля. Как на зло, она не поддается.

Максим хмыкает и, перегнувшись через мои колени, одним движением открывает дверь.

– Нет, так нет. Ты не думай, Ангелина, я не монстр, – мужчина проводит рукой по подбородку. – Надо быть сумасшедшим, чтобы хотя бы не попробовать, – он обаятельно улыбается, глядя мне в глаза.

Я остаюсь серьезной и неприступной, словно каменная крепость.

Впервые замечаю в Садулаеве что-то похожее на неловкость. Он отводит глаза в сторону и прежде, чем взяться за руль, резким движением проводит по темной шевелюре. Неужто жалеет о своем неприличном предложении? Тем не менее, мне становится легче, когда появляется возможность списать предложение «весело» провести время на повышенную эмоциональность Макса. Эту черту в его характере я заметила еще в нашу первую встречу. Вся красная и взволнованная, отвожу взгляд в сторону. Сейчас я не могу даже поднять на Садулаева глаза.

Меня спасет телефонный звонок. Дрожащими руками вынимаю мобильный из рюкзака, после чего бросаю косой взгляд на Максима. Мужчина спокоен, как удав, но по тому, как побагровела мощная шея, а сильные руки крепко сжимают руль, понимаю, что это только кажущееся хладнокровие.

– Да, пап? – стискиваю чуть сильнее ремешок рюкзака. – Не волнуйся, я уже почти дома, – и сбрасываю звонок, не дослушав до конца ответ отца. Опустив ноги на тротуар, оборачиваюсь. – Максим?

Он щурит свои невозможные синие глаза, глядя на мои припухшие после поцелуев губы.

– Почему Гром? Разве твоя фамилия не Садулаев?

Он улыбается, показывая ряд ровных белоснежных зубов и пару острых клыков.

Мое тело очень странно реагирует. Низ живота словно заполняет тягучий жар.

Макс морщится, но, тем не менее, отвечает:

– С отцом конфликт, – заметив, что такой ответ не удовлетворил мое любопытство, он неожиданно серьезно добавил: – Позже расскажу.

Я киваю, внутренне трепеща от того, что Максим готов поделиться со мной чем-то личным, сокровенным.

Макс поворачивается так, что обрисовываются внушительные дельты на его плечах. Он тянется на заднее сидение и через мгновение в моих руках оказывается фирменный бумажный пакет. Растерянно читаю надпись – «Шоколадница». Вот это да! Известный бутик сладостей в Сочи. Как… как он их достал?! Садулаев подмигивает, наслаждаясь моим беспомощным выражением лица.

– Спасибо, Максим, – лепечу едва слышно, сжимая непослушными пальцами подарок.

Чтобы не ляпнуть очередную глупость спешу выйти из иномарки. Прежде, чем закрыть дверь, слышу хриплое «спокойной ночи, малышка». Пока иду в сторону Наташкиного подъезда, легкий ветерок шевелит пряди моих волос, холодит разгоряченную кожу лица. Улыбка больше не сходит губ. Мне кажется, что душа буквально поет. Да что же со мной?! На мгновение прикрываю глаза, вспоминая горячие мужские губы на шее. Максим… Войдя в подъезд, прикусываю губу. Взгляд падает на зажатый в руке телефон. На всякий случай лучше подождать минут десять, чтобы убедиться в том, что Садулаев Максим Мансурович уже на полпути от моего дома. Спустя какое-то время я выскальзываю из подъезда лучшей подруги с облегчением (или разочарованием) отмечая, что черной спортивной машины уже нет. Перебежав дорогу, спешу к своему родному подъезду, исписанному разноцветным граффити.

На пороге меня встречает довольный отец. Добрые карие глаза горят восторгом.

Он отступает на шаг, чтобы пропустить меня в узкий коридорчик.

– Ребенок! Я все-таки сделал это.

Витая в своих мыслях, растерянно смотрю на загорелые руки отца, сжатые в кулаки. Взгляд горит решимостью, почти фанатичностью.

– Что, папуль? – бормочу, скидывая босоножки. – О чем ты?

– Машину заложил, – тут же отвечает отец, подталкивая меня в сторону кухни. – Первый месяц, дочка, совсем без процентов!

Почему-то вместо радости испытываю резкий прилив грусти. Такой пронзительной грусти, что хочется плакать.

– Какой банк? – кисло улыбаюсь, чтобы хоть как-то скрыть горечь и не расстраивать воодушевлённого отца.

– Да, черт его знает, Ангелок. Микрозайм. Представляешь, дали по водительским документам, и девушка оформляла такая приветливая и приятная. Даже страховку оформила за полцены!

– Па-ап! – я еле сдерживаю стон. – Ну, сколько раз по телику говорили, чтобы никто не связывался с этими микрозаймами. Что ты как маленький, ей-богу? – бурчу, волнуясь, чтобы ничего лишнего не «присобачили» к договору.

Поставив на стол пакет с дорогущими конфетами ручной работы, машинально сажусь на кухонную табуретку и делаю из полупустой чашки глоток холодного чая.

– А страховка разве не добровольно? – задумчиво подперев кулаком подбородок, уточняю, припоминая, что это не обязательная услуга.

В глазах отца мелькает растерянность.

– Дак, мало ли что… Вроде как выгодно, дочура.

Машу рукой, понимая, что отец попал в сети опытных кредиторов. В такие «шарашкины» конторы специально сажают эффектных девушек, чтобы те «припадали на уши» простофилям вроде моего отца. Значит, придется выплатить страховку.

– Дочь?

Голос отца доносится до меня словно издалека. Возле его губ залегает скорбная морщинка. Сердце щемит от жалости. Как же он любит маму! Как же ему сейчас должно быть плохо. Соскакиваю с табурета и кидаюсь отцу на шею. Крепко-крепко сжимаю его в объятиях, ощущая, как узловатые пальцы медленно гладят меня вдоль лопаток. Должно быть, дает о себе знать хронический артрит.