Узник

«Где я? – подумал он, пытаясь поднять голову, лежа на спине. Где-то вдали виднелась тусклая лампочка, в глазах двоилось, тело болело, в горле всё пересохло, жутко хотелось пить. – Черт, я не чувствую губ, – подумал Иван и прикоснулся ладонью к лицу. По ощущению лицо напоминало надутый шар. – Я всё еще жив!» – промелькнула мысль. Он приподнялся, упираясь руками в пол, нащупал сырую стену и облокотился на нее. Прижимаясь обнаженной спиной к мокрой стене, Иван попытался встать, но сил не хватало, – плюхнулся копчиком на пол. Из одежды были одни кальсоны, почему-то очень болели ноги.

Он осмотрел небольшое помещение в надежде найти что-нибудь попить, но кроме серых и мокрых стен с обшарпанными деревянными полами ничего не было.

– Где-то в углу, по всей видимости, скребутся крысы или мыши, – подумал Иван.

Иван попытался воссоздать в памяти сегодняшнюю ночь. Или вчерашнюю – «Сколько я уже здесь? День, два, а может, три! Что со мной будет дальше? Лучше бы сразу расстреляли, чем так мучиться».

Расстреляли! У Ивана прокрутилась в голове картинка с гибелью его друга – Трошина. «Ох, не зря Илья Михайлович не доверял Матвейке, каким же подлым человеком оказался!» – подумал Иван.

Где-то там, за дверью, слышался топот и немецкий разговор. Это еще больше наводило страха на Ивана. «Будут бить? Или расстреляют? Тогда почему сразу не расстреляли? Лучше б в бою погибнуть, чем вот так, как собаку, к стенке поставят!» – все эти мысли не давали покоя Ивану.

Спустя некоторое время открылась дверь. В небольшом проеме появилась немецкая голова. Немец смотрел на Ивана, а затем стал улыбаться, что-то сказав по-немецки. Дверь открылась шире, немец зашел и поставил в угол ведро, захлопнув дверь.

Вода! Иван на четвереньках пополз к ведру, схватил его в надежде утолить жажду. «Пустое? Суки поганые!» – со всех сил крикнул Иван. Спустя несколько секунд открылась дверь, немец смеялся и пинал ведро ногой:

– Пить хочешь, русский? − сказав, закрыл дверь.

Прошло несколько часов, Иван лежал на полу. Он уже не боялся немецкого топота, начиная осознавать, что страх куда-то уходит. Открылась дверь, Иван поднял голову и увидел немецкого офицера. «Главный, наверно, – форма парадная, да фуражка не как у того!» – смекнул Иван. Немецкий офицер зашел в комнату, а следом зашел солдат, с табуреткой. Солдат поставил стул на середину комнаты, на стул уселся офицер.

Офицер поднял руку вверх и щелкнул пальцем, – солдат убежал, а через минуту вернулся с ведром воды, которую Иван ждал целую вечность. Пока солдат бегал за водой, офицер смотрел в глаза Ивану, не проронив ни слова. Ведро оказалось у ног, Иван с головой опустился в него, пытаясь напиться. Это была самая вкусная вода, которую когда-либо пил Иван.

– Вкусно? – спросил по-немецки офицер (солдат переводил). Иван посмотрел на немца, но ничего не ответил.

– Мы знаем, кто вы и как вас зовут, Иван. Сегодня вы должны быть расстреляны за сопротивление войскам великой Германии. Хотите узнать, почему вы до сих пор живы? – спросил немец.

«Откуда он узнал мое имя? Матвейка, предатель!» – подумал Иван.

– Товарищ немец, не найдется у вас папироски, перед смертью покурить? – чувство юмора у Ивана было на высшем уровне.

– Что он сказал? − обратился офицер к переводчику.

– Господин штурмбаннфюрер, этот полоумный просит закурить, – ответил солдат.

Офицер засмеялся, достал из кармана серебряный портсигар, вынул сигарету, протянув ее Ивану, вставил прямо в губы.

– Конечно! – сказал офицер, дав прикурить своей зажигалкой. Иван сделал затяжку и сказал:

– Вроде, находим общий язык, может, без расстрела обойдемся?

– Просит не расстреливать, – объяснил переводчик.

– У вас хорошее чувство юмора, господин Рогов. Надеюсь, там, куда вы поедете, оно вам пригодится! (Последней фразы солдат не стал переводить).

Офицер встал, обратил взор на немецкого солдата и сказал:

– Дайте ему поесть и оденьте, нам он больше не нужен.

Иван остался со своими мыслями наедине.

«Что это было? Меня расстреляют?» Через боль встал на ноги, подошел к двери, стал стучать и кричать.

– Ведите меня на расстрел, не издевайтесь, я хочу умереть!

Открылась дверь, солдат поставил на пол алюминиевою тарелку с кашей и пнул ногой. Иван не хотел есть, он вообще не понимал, зачем кормить перед смертью. Для него это был ребус, который он стал разгадывать.

«Сколько времени прошло?» – думал Иван. Мысленно он смирился с тем, что его расстреляют, другого уже не ждал, но это ожидание томило. Наконец, открылась дверь, зашел немец и бросил на пол одежду.

– Одевайся, – приказным тоном сказал фашист.

Из вещей были только ватник и ботинки без шнурков, на три размера больше. «Наверно, не стоит спрашивать, где мои вещи!» – подумал Иван. Ваня надел кое-как ботинки на босую ногу и накинул ватник на голое тело. «Ладно, могли бы и в кальсонах оставить –какая разница, в чем умирать!» – опять подумал Рогов. За короткое время, что он находился в плену, он не просто научился четко формулировать мысли, но и стал произносить их вслух. Немец направил автомат на Ивана и сказал: «На выход!»

Иван вышел из комнаты, где томился, и узнал помещение. Это же городской клуб, а комната, где он находился, – склад для хранения музыкальных инструментов. Проходя по коридору, он заглянул в одну из комнат и узнал директора клуба, который сидел с немцами и мило беседовал. «Николай Иванович тоже продался!» – подумал Иван.

На улице было много людей, которые стояли в одной куче. Это были мирные жители, в основном – старики и женщины, были и дети. Некоторых Иван даже узнал. Городок-то небольшой, все друг друга знали. Вокруг стояли немцы с автоматами, некоторые из них держали на поводках немецких овчарок. «Неужели, всех наших расстреляют? И детей?» – подумал Иван.

Чуть далее, за толпой, стояло несколько грузовиков, в которые грузили мужиков. Люди стояли в очереди к машине, а возле борта – два немца, которые подгоняли, а порой и закидывали пленных в кузов. Тот немец, который выводил Ивана, толкнул его в очередь. «Ну всё, повезут на карьер, а там расстреляют!» – подумал Иван.

Очередь двигалась медленно, некоторые падали, не доходя. Один из пленников выбежал, упал на колени и стал молить не убивать. Подполз к одному из немцев и стал целовать ботинки с криками: «Пощадите, братцы!» Мужик, стоявший впереди Ивана, тихо сказал: «Какие они тебе братцы, сучий потрох?» Раздался выстрел – это стрелял тот самый офицер, который допрашивал Ивана. Бедолагу не пощадили, и поцелуи не помогли. Из очереди вытащили двух человек и заставили оттащить труп в сторону.

Иван толкнул локтем мужика и сказал:

– Потише, а то и вас пристрелят. Хотя какая разница, здесь или там?

– Невозможно спокойно смотреть на то, как вчерашние герои, которые провозглашали коммунизм, сегодня с легкостью сдаются немцам, – шепотом ответил впереди стоящий мужчина.

– Вы не знаете, далеко нас везут? – спросил Иван.

– Километров сорок где-то выйдет, – ответил мужчина.

– Как «сорок»? Поближе места для расстрела не нашли? – ухмыльнулся Иван.

– А вы что же, голубчик, думаете, нас стрелять будут? – сказал незнакомец. – Я думаю, что мы с вами, если не сдохнем от голода и болячек, то очень скоро окажемся в Германии, – добавил мужчина.

– Как «в Германии»? – шепотом спросил Иван.

– Да, дорогой мой друг, концлагерь это называется. Часть не доедет, умрет по дороге, другая умрет сразу после приезда, а кто выживет, будет пахать на Германию. Вы в какую категорию предпочитаете попасть?

Иван задумался. В какую категорию? Умирать страшно! Хотя только недавно, в комнате, он желал смерти. А здесь, на свежем воздухе, жить хочется…

– Почему вы сказали «сорок километров»? – спросил Иван.

– Там перевалочный пункт, для отправки в лагеря. Кто здоровый, останется жить, остальных расстреляют или сожгут в печах.

– Сожгут? – возмущенно спросил Иван.

– Да, юноша. Так проще, закапывать не надо.

– Откуда вы всё знаете? – поинтересовался Иван.

– Поживите с мое! – улыбнулся незнакомец.

Непонятно, радоваться или нет. Иван не представлял, что будет в немецких лагерях, но весть о том, что он, возможно, останется жив, взбудоражила его. На улице было холодно, конец октября. Ватник, который был надет на голое тело, совершенно не грел. Иван сжимал руки под мышками, медленно двигался к грузовику. Теперь у него появился собеседник, но почему он упрекнул коммунизм? «Может, из царских кровей?» – подумал Иван.

Стоявшие возле грузовика немцы вдруг ушли, им на смену пришли два человека, в черной одежде с белыми повязками на рукавах. Это были местные полицаи. В одном из них Иван узнал предателя Матвейку. Очередь стала двигаться быстрей, полицаи, в отличие от немцев, более энергично закидывали людей в кузов грузовика. «Выслуживаются перед немцами», – опять подумал Иван.

– Как тебе служится, Матвейка? – спросил Иван, плюнув ему в ноги.

– Не Матвейка, а Матвей Петрович, давай полезай, – ответил предатель.

– А-а-а-а, вон какой стал, – ответил Иван, с трудом запрыгнув в кузов.

– Ваш знакомый? – спросил незнакомец.

– Да, были знакомы! – с большой грустью сказал Рогов.

В грузовик забилось человек пятьдесят, а может, больше. Иван уселся в углу, а рядом – мужчина, с которым начался интересный диалог. Ивану этот диалог был необходим – он стал чем-то вроде поддержки. Борт кузова закрылся.

– Ну всё, поехали! – вздохнул Иван.

– Будем знакомы, юноша! Называйте меня Михаил Иванович.

– Иван, – ответил Рогов.

Дорога была длинная и мучительная. Михаил Иванович рассказывал какие-то истории, – как будто они едут в колхоз картошку копать, а не в немецкий лагерь. Вообще, Михаил Иванович был немного странным человеком – и принимал всю эту ситуацию как должную. Было ощущение, что ему не привыкать ездить по лагерям.

На вид ему было лет пятьдесят. С седоватыми волосами, достаточно хорошо одет. Иван обратил внимание на необыкновенную обувь Михаила Ивановича – кожаные темно-коричневые полусапожки с острыми носами и интересным рисунком. «Такой обуви в нашем колхозе я не встречал!» – подумал Иван, но постеснялся спросить их происхождения.

На улице стемнело, многие заснули, несмотря на холодную погоду. Кашель стоял такой, что иногда заглушал звук двигателя автомобиля. «Да, действительно, многие не доедут, Михаил Иванович прав!» – подумал Иван. Машина остановилась, где-то там слышался лай собак, как будто их целая стая. Открылся борт кузова, и немец крикнул: «Am Ausgang – на выход!»

Все стали прыгать на землю и строиться в две шеренги. Иван держался своего нового знакомого. Из кузова вышли не все, человек пять умерли по дороге, там и остались лежать. Немец запрыгнул в кузов, пошевелил всех, в каждого выстрелил из «Шмайссера».

Перед входом в лагерь висела вывеска Dulag 142. Это был настоящий концлагерь. С осени 1941 года он служил как перевалочный пункт для пленных, находился вблизи города Брянска.

Перед пленными вышел немецкий офицер, держа в руках папку, рядом с ним стоял солдат и светил керосиновой лампой. По всему периметру стояли немцы с собаками, сквозь проход в лагерь виднелись бараки. Пленные стояли долго, но немец с папкой чего-то ждал. Из ворот появился важный офицер, закутанный в черный плащ, сапоги блестели, в руках была длинная трость. Он подошел и кивнул. Тот, что с папкой, начал зачитывать фамилии по-русски, все в строю кричали «я».

После того как всех пересчитали, «главный немец» начал произносить речь.

«Русские, вы находитесь в плену. Германия гарантирует вам жизнь, если вы не будете нарушать распорядок дня. Попытка к бегству – расстрел на месте, непослушания – расстрел на месте. Часть из вас, самые сильные и выносливые, отправится в Германию, служить Третьему рейху».

Всю эту огромную толпу людей повели на территорию лагеря и остановили перед входом в какое-то помещение, начали заводить по три человека. Это была баня – или что-то вроде того. Пленные снимали одежду, заходили в душ, где двое крупных немцев обливали холодной водой из шлангов, затем выдавали новую одежду и выгоняли на улицу ждать других. Одежда состояла из черной робы и ватника, прилагались ботинки и шапка. После водных процедур всех загнали в барак. Длинное помещение с двухъярусными шконками, сбитыми из дерева.

Иван занял верхнюю шконку, а Михаил Иванович определился внизу. Когда все разместились, прозвучала команда «отбой». Была уже поздняя ночь, Иван впервые за это время захотел есть, даже пожалел, что не стал тогда есть кашу.

Иван не мог заснуть, склонил голову вниз, спросил у Михаила Ивановича:

– Как вам новая обувь, не жмет?

– А вы любопытный, Иван!

– Жалко, наверно, расставаться? Вы бы перед пленом чего-нибудь другое надели, – съязвил Иван.

– И с чувством юмора у вас всё хорошо, – ответил Михаил Иванович.

– А вы не из наших краев? Я вас раньше не встречал в городе, – поинтересовался Иван.

– В гостях был, да вот война пришла. Иван, давайте спать, – ответил Михаил Иванович.

«Всё-таки странный этот Михаил Иванович. Похож на интеллигента, общается культурно, меня на «вы» называет. Может, шпион какой? Нет, зачем шпиону на верную смерть идти? Фамилия у него какая-то странная – Бирд…» (Когда опрос был, Иван услышал).

Ивана тревожила мысль о личности Михаила Ивановича. С этой мыслью он и заснул.

Прозвучала команда «подъем». Между шконками шел немец и автоматом молотил тех, кто не встает. Некоторые так и не встали – умерли ночью. На входе стоял еще один немец и выгонял всех на улицу. Некоторые от страха не успевали надеть – кто шапки, кто обувь. Опять построение и проверка, так начался новый день.

После проверки загнали всех в барак и привезли большую бочку с едой. Каждому полагалось по посудине овощного супа и кусок хлеба. В углу барака стояла бочка с водой. Есть было невозможно – суп напоминал отходы. После противного завтрака всех заперли в бараке – и опять началось ожидание.

После долгого томления в барак зашел немец в сопровождении высокого мужчины в белом халате. Согнал всех пленных в одну половину, а вторая осталась пустая, начал отсчитывать по десять человек и выводить.

– Михаил Иванович, вы всё знаете! Что это было? – спросил Иван.

– Сортировка началась. Сейчас мы с вами узнаем, будем жить или нет, – сказал Михаил Иванович. – Не переживайте, вы, скорее всего, будете, – добавил он.

– Почему вы так уверены?

– Сколько вам лет?

– Через месяц 17 будет, а что? – спросил Иван.

– Во-первых, молодой и здоровый, болячки ваши заживут. Во-вторых, вас же сразу не расстреляли, а вы из партизан… – сказал Михаил Иванович.

– Откуда вы знаете? Я этого не говорил!

– У вас на лице написано, – улыбнулся Михаил Иванович.

«Что происходит? Кто он такой? Может, во сне я кричал что-то про партизан? Ведь я ему не говорил, кто я. Всё-таки странный этот Михаил Иванович». Иван опять начал думать о загадочной личности своего соседа. Через некоторое время из десятка бедолаг вернулись шестеро, которые были помещены в пустую половину барака.

– Четверо пригодных! – заключил Михаил Иванович и добавил: – Если мы с вами сюда не вернемся, то поживем еще.

Так и случилось. В очередную десятку отобранных пленных попали Иван и Михаил Иванович. Их вывели на улицу, а затем провели в отдельное здание. Мужчина в белом халате оказался доктором, который проводил обследование пленных. Сложно было это назвать обследованием, но часть людей совсем не стояла на ногах, у многих был жар, кто-то практически выплевывал легкие от кашля, а у кого-то были переломаны конечности, – таких сразу отводили в сторону, даже не осмотрев. Остальных доктор-костолом щупал, простукивал молотком, даже некоторых слушал.

Относительно здоровых людей, которых было немного, отводили в сторону и отправляли в другой барак. Иван обследование прошел первым и попал в число здоровых. В конце шел Михаил Иванович. Иван уже стал переживать. Ему не хотелось потерять хорошего собеседника, тем более – оставалась тайна, кто такой этот загадочный мужчина по фамилии Бирд.

Внешне Михаил Иванович был абсолютно здоровым человеком, да и вообще складывалось впечатление, что он не очень страдал от плена. Иван всё-таки дождался своего нового друга – и в одной компании они отправились в другой барак. Он ничем не отличался от прежнего, если только более здоровой атмосферой среди людей.

Иван лежал на шконке, а Михаил Иванович сидел рядом, опять рассказывал какие-то истории, которые Ивану были непонятны. В бараке набралось человек сто. Прозвучала команда «на выход», и вся толпа вышла на улицу. Перед ними стоял тот же офицер с тростью. Складывалось впечатление, что этот господин выполняет функцию оратора – и не более того. Всех выстроили, как скотов, офицер произнес свою пылкую речь.

«Вам выпала большая честь работать на великую Германию. Третий рейх нуждается в рабочей силе, вы будете трудиться на самых продвинутых заводах Германии. Сегодня вы отправляетесь в самую лучшую страну мира».

– …Которую мы перебьем! – прошептал Михаил Иванович.

– Что вы сказали? – со злостью крикнул офицер.

«Всё, конец! – подумал Иван. – Нужно что-то делать, иначе Михаила Ивановича расстреляют, а я не узнаю тайну его происхождения».

– Господин офицер! Он сказал, очень признателен великой Германии, что ему сохранили жизнь, – и будет работать за двоих, – вступился Иван.

Офицер подошел к Михаилу Ивановичу, ткнул своей тростью в грудь и сказал:

– Хороший у вас друг.

«Фу, пронесло», – подумал Иван. Всех повели грузиться в машины.

– Зачем вы это сделали? – спросил Михаил Иванович.

– Затем, что мне интересно, где вы такие ботинки оттяпали, не отечественного производства, – ответил Иван.

Михаил Иванович улыбнулся и даже приобнял Ивана за плечо. Всю толпу людей погрузили по машинам под усиленной охраной немцев, поехали в долгий путь. Всего было три машины пленников, по два мотоцикла с немцами, спереди и сзади. Поездка заняла порядка трех часов.

«Как же меняются люди, когда попадают в плен, – думал Иван. – Становятся зависимыми и готовы на любое поклонение, лишь бы не умирать. Вспомнить только того бедолагу, который стал ноги немцу целовать. Не постеснялся же опозориться перед собственными земляками, которые стояли в толпе. Может, он вовсе не местный, да какая разница? Позор-то какой. А Матвейка – он думает, что жить при немце хорошо будет. Где-нибудь оступится, они его первым и пристрелят. То ли дело Михаил Иванович, характер у человека чувствуется, и Трошин настоящим мужиком был.

Интересно, куда нас везут? Нарваться бы на наших партизан, может, удалось бы сбежать, я думаю, Михаил Иванович меня поддержал бы. Надо спросить у него».

– Михаил Иванович, как вы думаете, сбежать получится? – тихо сказал Иван.

– Тише, Иван. Ты думаешь, что здесь все этого хотят? Некоторые думают, что они в рай едут, хотя на самом деле там ад. Сдадут при первой остановке. Никому не доверяй, – прошептал на ухо Михаил Иванович.

Три или четыре часа дороги всех утомили. Остановки были, но только для немцев, которые справляли нужду в русском лесу. Пленных не выводили, многие справлялись прямо в штаны, поэтому по приезде стояла жуткая вонь. Машины остановились возле блокпоста, всех выгнали, только тогда разрешили сходить по-маленькому, после чего всех построили и пешком погнали к железнодорожной станции.

На станции было огромное количество пленных, которых грузили, как скот, в вагоны. Среди пленных были и женщины, но в основном – мужчины. Было много русских солдат, потрепанные, голодные. Ивана эта картина ужаснула, он спросил у Михаила Ивановича:

– Сколько же здесь людей?

– Не знаю. По всей видимости, не менее тысячи, – ответил Михаил Иванович.

Погрузка в вагоны была под завязку: чтобы не было давки, многие стояли. Наряду с полноценными вагонами были полувагоны, которые представляли из себя вагоны без крыши с высокими бортами. Так продолжился путь в ад.

«Путь был долгим и составил неделю, а может, больше – долго стояли на Западной Украине, в Польше. Бывало, проснешься, а рядом с тобой труп, так и едешь до ближайшей станции, а это полдня. На станции немцы запрыгнут в вагон, каждому пинка дадут, да заставляют трупы выносить на платформу. Из нашего вагона не доехало человек десять, а может, и больше, трудно было посчитать. Со временем привыкаешь, что кто-то должен умереть», – вспоминал потом Иван.

Ехали не только русские, было много евреев, до Германии они не доехали. Кто остался жив, высадили в Польше, и наоборот – польских пленников загружали в вагоны. Михаил Иванович сказал, что для евреев существуют специальные концлагеря смерти на территории Польши. С едой было плохо, кормили один раз в день, а может, и больше времени проходило – ориентировались только по световым ощущениям.

Остановки были даже за счастье, – приходила мысль, что нужно будет выносить трупы. Это была единственная возможность вступить на землю и чуть-чуть размяться. В мирное время это показалось бы ужасным, но таковы были реалии данного времени. Нет, конечно, никто и никому не желал смерти, но это стало восприниматься обыденным явлением, как должное.

Ивану запомнилась одна картина, где-то на Западной Украине, на одной из станций. Вышли из вагона, выносить очередного бедолагу, который не доехал. Из немцев было всего пара человек, остальные – полицаи. Они говорили кто по-русски, кто по-украински. Вели себя хуже немцев, а где-то там, вдали, возле здания вокзала, была вполне мирная жизнь. Женщины сидели и продавали какие-то пирожки, семечки – и даже цветы были. «В это нельзя поверить, как такое возможно?» – думал Иван.

В силу своей молодости Иван не мог понять, что ради вот такой мирной жизни люди предали свои интересы, пойдя на сделку с гитлеровскими войсками. Для Михаила Ивановича такая картина не стала неожиданностью, он только сказал – это итоги 1917 года. «Что же ему плохого сделала Советская власть?» – подумал Иван.

Очередная станция, раздался стук и послышался скрип дверного проема. Всем приказали выходить на улицу. Возле состава было множество немцев.

– Добро пожаловать в Германию, – тихо сказал Михаил Иванович.

Всех выстроили и начали пересчитывать. Иван впервые видел такое большое количество больных и угнетенных людей. Некоторые теряли сознание прямо на улице, может быть, от бессилия, а может, оттого, что впервые за долгое время оказались на свежем воздухе.

Наряду с военными немцами были гражданские. Ивану запомнилась одна примечательная парочка. Они ходили с важным немецким офицером вдоль этого огромного строя несчастных людей и всматривались в лица пленных. На мужчине был длинный серый плащ, на голове – черная шляпа. Под руку его держала очень красивая девушка лет двадцати пяти, которой, кажется, пленные были совсем неинтересны. Длинное темно-синее платье сочеталось с серым полушубком, на котором была большая брошь в виде цветка. Ее темные волосы были красиво уложены, их прикрывала элегантная темно-серая шляпка, которая прекрасно сочеталась с полушубком. Ярко накрашенные губы и большие глаза и вовсе поразили Ивана.

Это был какой-то богатый промышленник, он выбирал себе пленников, чтобы они работали в его владениях по хозяйству и выполняли разные поручения. В годы войны такая практика широко применялась в Германии не только по отношению к мужчинам, но и к пленным женщинам, которые выполняли работу по дому. Предпочтения отдавали полякам, украинцам, в меньшей степени – белорусам и русским. Для евреев был запрет на подобный род деятельности в Германии.

Из строя вывели трех пленников, офицер достал блокнот и сделал записи. Под охраной одного рядового немца парочка с новыми рабами стала уходить, прежде поблагодарив этого важного офицера. Проходя мимо, Иван позволил себе поднять глаза и всмотреться в этот красивый женский взгляд.

Началась сортировка пленных, кого-то опять загоняли в вагоны, видимо, для отправки дальше, но множество людей осталось, в их числе были Иван и Михаил Иванович. Под бдительной охраной немцев всю эту толпу повели в подземный переход. Он был довольно длинный, метров пятьсот, а может, больше. По выходу из тоннеля пленников ждали уже привычные грузовики. «Ничего не меняется!» – подумал Иван.

Всех погрузили по машинам, и опять началось долгое ожидание. Там, где-то недалеко, была вполне мирная, но немецкая жизнь. Ничто не напоминало о войне, работали магазины, прачечные, парикмахерские. Это был немецкий город Гамбург, вернее, его окраина. Там же, на реке Эльбе, и находился концлагерь под названием Нойенгамме, крупный трудовой концлагерь Германии, который существовал с 1938 года. Через несколько часов грузовики пересекли ворота лагеря, и начался ад.

Глава 2

В Нойенгамме всё было устроено так, чтобы впечатлить вновь прибывших. Это был город в городе, с многочисленными бараками, административными зданиями, больницей – и даже имелся сад, в котором росла плакучая ива. Стоял густой туман, атмосфера была жуткая, напоминала заброшенное кладбище с призраками, только вместо них – живые люди в полосатой одежде. Узники ходили, не поднимая глаз, а при встрече с офицерами СС останавливались, опуская голову.