(Не) люби меня

– Что это за раненый? – спросила Виктория требовательно – только ради этого она и ждала мужа.

– Катаец, – не стал скрывать супруг. – Похоже, что из убийц. Едва живой. Я думал, помрет. К сожалению, выжил.

– То есть Лили сидела там с убийцей? – тихо, но с отчетливым напряжением спросила женщина.

– Не начинай, – с угрозой в голосе сказал Аяз. – Давай обойдемся без скандала.

– Ты понимаешь, что это твоя вина?

– Вики, с Лили всё хорошо. Ничего страшного не произошло. Все живы.

– Но могло произойти!

– Могло, – не мог не признать Аяз. – Я больше не позволю ей разъезжать в одиночестве. Я хотел тебя попросить завтра мне помочь. Этот катаец не разговаривает по-славски, только по-галлийски. Есть у меня одна настойка, которая язык развязывает. Это совершенно незаконно, другие лекари не знают. Поможешь мне с переводом?

Кого еще попросить, он не знал. О запрещенных веществах в Степи не знал никто, и вообще никто не знал, кроме славского советника по внутренней безопасности и по совместительству старшего государева сына Даромира Ольшинского. Именно по его просьбе Аяз подобный состав и разработал, и даже в малых дозах испытал. Теперь вот у него была возможность испробовать действие вещества на чужаке. Какие бы разногласия у него не были с супругой, он ей доверял безоговорочно и знал, что она не откажет. Так и вышло, Вики сразу кивнула.

– Пойдем в спальню, – попытался он обнять все еще хмурую жену. – Ну не дуйся. Я люблю тебя.

Он и в самом деле потратил сегодня много сил. Не то, чтобы ему чего-то хотелось, но секс всегда был самым быстрым способом восстановиться, и уж точно самым приятным.

– Как ты вообще можешь сейчас думать о таких глупостях? – отбросила его руки Виктория.

– А почему нет? Ты моя жена. Что в этом такого?

– Я не хочу!

– А я хочу, – Аяз мрачно смотрел на супругу, не собираясь сдаваться. В конце концов, она никогда раньше ему не отказывала.

– Знаешь, иногда я жалею, что запретила тебе завести вторую жену, – с горечью заявила женщина и быстро вышла из кухни, не желая снова расплакаться при нем.

Аяз остался сидеть совершенно оцепеневший от ее слов. Где-то в животе разливалось неприятное чувство холода. У них уже давно было не всё ладно, и ссорились они почти каждый день, но ни разу супруга не говорила ему настолько мерзких слов. Это было чем-то немыслимым. Хотелось отстраниться, уйти ночевать в больницу, хлопнув дверью, зная, что этим он сделает ей больно, только он уже не тот человек, чтобы решать проблемы таким способом. Он поднялся и прошел вслед за Викторией.

Тот, первый дом, который он сам строил для семьи, в один момент стал им тесен, и пришлось его расширять – Вики и слушать не хотела его предложения просто купить новый. Тогда ей было важно, что этот дом был построен его руками и специально для нее. Важно ли это сейчас? Они пристроили еще две комнаты, а лучше бы сделали только одну. Тогда ни у кого из них не было бы возможности уйти ночевать в другую спальню, как они это делали не раз и не два.

Вики лежала в кровати, уткнувшись в подушку, и плакала. Плечи вздрагивали. Аяз не понимал, в чем он виноват, как ей помочь сейчас, но напряжение внутри не проходило. Он снял рубашку и сел на край постели, не зная, уйти ему или остаться, но жена решила за него. Она подняла заплаканное лицо и потянула его за руку к себе, утыкаясь холодным мокрым носом ему в плечо.

– Прости, – прошептала она. – Я не должна была так говорить. Но я правда не могу сейчас.

– Ничего, – ответил Аяз, гладя ее волосы. – Спи, родная. Всё будет хорошо.

Жена расслабилась и засопела, а он молча смотрел в белый потолок. Он догадывался, что хорошо уже не будет. Впервые она ему отказала, и эта мысль билась в его голове словно птица. Ночью Аяз проснулся от грохота на кухне (кто-то из детей явно оголодал) и хотел привычно притянуть жену к себе и, наконец, заполучить своё, но так и не решился.

Проснулся он поздно и совершенно разбитым. Ему даже показалось, что он заболел. В голове гудело, глаза отказывались открываться до конца. Прислушался к своему организму: нет, здоров. Просто не выспался. И неудивительно: всю ночь ворочался, вздрагивая от каждого движения Вики. Обида и холод из груди никуда не делись.

Лилиана спустилась из своей комнаты на удивление рано и без слов принялась помогать матери накрывать на стол завтрак. Таким было ее молчаливое извинение. Просить прощения она еще не умела. Она сразу заметила и покрасневшие глаза отца, и то, что он не обнял, как обычно, мать. Отсутствие привычных, как она называла, «брачных танцев» немало встревожило Лили. Она их терпеть не могла, про себя смеясь над этими «сопливыми нежностями», но сегодня встревоженно переглядывалась с Раилем, понимая, что в их крепкой семье не всё в порядке.

– Пап, а можно мне сегодня с тобой в больницу? – осторожно спросила Лилиана.

– Нет, – холодно ответил Аяз. – Сегодня останься с братьями. Проследи, чтобы они поели после школы. И вообще, пока я не разберусь, кто такой этой выкидыш, в больницу тебе нельзя.

Лилиана было улыбнулась его словам, но быстро сделалась серьезной. Всё, что происходило, ей не нравилось.

Отец с матерью ушли вдвоем, но будто бы по-отдельности. Младшие убежали в школу – им всего восемь, и они ничего не понимают. Раиль сел напротив сестры и внимательно на нее уставился. Лили стало не по себе от его пристального взгляда.

– Ты тоже заметила? – спросил он.

– Трудно не заметить. А тебе на учебу не нужно?

– Прогуляю, – махнул рукой мальчишка. – Ерунда. Там всё равно ничего интересного, я уже давно все книги прочитал.

– Ладно, – кивнула Лили, которая в школу и вовсе не ходила лет с двенадцати. – Как считаешь, это у них серьезно?

– Мама весь вечер плакала, из-за тебя, между прочим, – укорил ее брат.

– Почему ты ей не объяснил?

Лили была уверена, что уж кто-кто, а Раиль всё понимал. У нее не было друга ближе, чем брат.

– Да разве она слушала? Ташир еще потом с выговором от учителя пришел. Опять кому-то таракана в сумку закинул.

– И где он только их берет в таких количествах? – удивилась Лили.

– Вот и мама так спросила, – улыбнулся брат. – Даже не ругалась.

– Она вообще только меня ругает, – обиженно поджала губы девушка.

– Ты ведь понимаешь, что из портала мог выйти кто угодно? – помолчав, спросил брат, поднимая на девушку черные узкие глаза.

– Ты-то хоть не начинай! – взмолилась она. – Всё я понимаю. Я бы и не подошла, если бы не видела, что он один и раненый!

– Ладно, – вздыхает Раиль. – Что делать-то будем? Не нравится мне, как отец сегодня выглядел. Поссорились они, наверное, из-за тебя.

– Ну они же вместе ушли, – неуверенно ответила Лили. – Может, само наладится?

– Может быть, – вздохнул брат. – Я в этом ничего не понимаю. Это ты у нас специалист по любовным отношениям. Что в твоих книжках герои делают, чтобы помириться?

Лилиана по уши залилась краской. Рассказывать одиннадцатилетнему мальчику, как и где именно происходит примирение влюбленных, она была не готова. Но Раиль смотрел строго, явно ожидая ответа.

– В постели они должны мириться, – выдавила из себя Лили. – Как будто ты сам не знаешь, что происходит между мужем и женой!

– Я-то, может, и знаю, – серьезно отвечает брат. – А вот ты зря смущаешься. Это всё совершенно естественные процессы. Мужчина овладевает женщиной. У них от этого рождаются дети. Что здесь неправильного-то? Нашла, из-за чего краснеть. Тем более, целителям это вообще жизненно необходимо. Вон у Власа Демьяновича сразу две жены, потому что он сильный. И отцу бы не помешало вторую взять.

– Ты такой простой, – язвительно прищуривается Лили. – Папа маму любит и вторую никогда не приведет. Дед ведь всю жизнь с одной бабушкой живет, и ничего.

– Дед и не целитель. Я, когда вырасту, двух жен возьму, а может, и трех. И женюсь рано. Ты же знаешь, у меня дар, как у отца. Я тоже хочу людей спасать.

– Дурак ты, братец, – вздыхает Лилиана. – Ничего, через пару лет поймёшь. Любовь – это не только интимные отношения.

Девушка мечтательно вздыхает: она пока не встретила мужчину, в которого можно было бы влюбиться, и не удивительно. Дед и отец задали высокую планку. Нет никого, кто смог бы быть хотя бы сравниться с ними.

Да и дикие они, эти степняки. Лили свою родину любила, просто обожала, но не могла не видеть, что даже в городе по-настоящему умных и образованных мужчин было немного, а уж про станы и говорить нечего. Тех, кто жил в шатрах, она и за мужчин не считала – варвары они. Девушка всегда считала, что выберет себе мужа среди медиков из отцовской больницы, они ей нравились своим спокойствием и чистоплотностью, но брат был прав: все врачи женились рано, впрочем, не только потому, что нуждались в регулярном восстановлении энергии. Просто они действительно были завидными женихами. Платили врачам лучше, чем остальным наемным рабочим, при постройке дома хан бесплатно выделял камень и дерево, да и без работы лекари не останутся никогда. В Степь охотно ехали лекари из Славии и Галлии, в каждом городе (а их уже было больше десятка) была своя больница, но, разумеется, в столице она была самая большая. И свободных врачей старше двадцати лет там не было, и это Лилиану очень расстраивало. Через год ей исполнится шестнадцать, она будет выбирать себе мужа, а выбрать-то и не из кого. Этак останется она перестарком – кому нужна жена, которая уже немолода? Нужно подыскивать мужа заранее – и хватать, пока тепленький.

4. Кьян Ли

Чужак лежал на животе, его спина была щедро покрыта толстым слоем белой мази. Противоожоговой, но это сейчас не имело никакого значения. Он вполне пришел в себя и молча сверкал глазами из-под сальных растрепанных волос. На миг Виктория увидела в нем что-то знакомое – то ли острый взгляд желтых кошачьих глаз, то ли дикую неестественную худобу, но наваждение быстро рассеялось. Перед ней был мужчина, подобного которому она никогда не встречала.

Странными были и татуировки – на обеих руках были черными линиями очень подробно изображены странные змеи с маленькими ножками и крылышками, и головы у змей тоже были странные – рогатые, усатые и с полным ртом зубов. Ни в Славии, ни в Галлии на телах ничего не накалывали. Это была привилегия разве что моряков. А оборотни считали, что они и без того чудные.

Вот оно! Вот то неуловимое чувство схожести! Перед ней был человек с кровью оборотня. Рысь? Нет, скорее волк. Оттого и чувство узнавания: он просто чем-то напомнил ей дядюшку Кирьяна. Виктория жадно рассматривала лицо чужеземца: не было в нем ничего от Браенгов, кроме, пожалуй, роста. Глаза совсем другие – узкие, почти как у степняков, и нос другой, и овал лица.

– Кто ты? – спросила она по-галлийски. – Как твое имя?

– Кьян Ли, – ответил мужчина с едва уловимым акцентом. – Где я?

– Ты в больнице, в Степи.

На лице чужака выразилось недоумение.

– В Степи? – растерянно произнес он. – Какого дракона?

– Как ты себя чувствуешь? – медленно произнес Аяз по-галлийски. Он так и не выучился говорить на этом языке бегло. – Как спина?

– Как будто меня кнутом били, – со смешком ответил Кьян Ли. – Ребра, наверное, сломаны? Спасибо, мазь чудесная. Мне намного лучше, чем вчера.

Аяз кивнул и, накапав в стакан несколько капель настойки, поднес воду к губам чужака.

– Это обезболивающее, – сказал он. – Надо перевязать. Это будет очень больно. Поверь, я знаю.

Он, действительно, знал. Когда-то он сводил шрамы от ожогов с лица самым варварским способом. От воспоминаний до сих пор дергался глаз. Впрочем, в стакане вовсе не притупляющий боль настой, но об этом знать катайцу не обязательно. Чужеземец посмотрел на лекаря недоверчиво, но стакан все же опустошил.

Аяз сел прямо на пол рядом с невысокой койкой и внимательно уставился на своего пациента. Зрачки у чужака начали пульсировать, по лбу покатилась капля пота. Виктория присела в кресло в углу: наблюдать за работой супруга ей показалось очень захватывающим.

– Кто ты такой? – твердо повторил простой вопрос Аяз, внимательно глядя на мужчину.

– Кьян Ли, – прошептал тот, облизывая пересохшие губы. – Меня зовут Кьян Ли.

– Ли, сын Кьяна, стало быть, – кивнул степняк, знакомый с построением имен у катайцев. – Откуда ты?

– Из Вейна, – нехотя ответил Ли, щурясь так сильно, что глаз почти не было видно. – Чем ты меня напоил?

– Это не важно. Главное, знай – настой не причинит тебе вреда. Вейн – это округ в Катае, так? Столичный округ? Зачем ты пришел в Степь?

– Я не должен был попасть в Степь, – сквозь зубы цедил мужчина. – Это не было целью.

– Что было целью?

– Галлия, – Ли скривился, но не ответить не мог.

– Зачем?

– Я должен разыскать отца. Я полукровка.

Аяз хотел бы спросить больше, но уровень знания языка ему не позволял.

– Кто отец?

– Я не знаю, кто он.

– За что ты наказан?

Напряжение начало отпускать раненого – то ли настой полностью завладел его сознанием, то ли вопрос был не опасен.

– Убийство гуаня.

Аяз беспомощно оглянулся на жену. Она задала пару вопросов чужаку и перевела:

– Советника императора.

– Спроси, почему просто не казнили? Почему отпустили?

– Он говорит, что мать вымолила помилование. Мать, кажется, дочь императора, но не наследница, а от наложницы. Еще говорит, дал клятву верности. Шпионом его в Галлию хотели закинуть, наверное. Надо дяде Кирьяну сообщить будет.

Ни Аяз, ни Виктория в этот момент на пленника не смотрели, и оттого не увидели, как изумленно расширились его кошачьи глаза.

– Зачем сразу Браенгу? – удивился Аяз. – Даромиру его сдадим, пусть разбирается.

– Тоже хорошо, – согласилась Виктория и, обратив внимание на горящие любопытством глаза пленника, задала логичный вопрос. – Ты по-славски понимаешь?

– Нет, только катайский и галлийский.

– Почему?

– Что почему?

– Почему не выучил славский язык?

– Ни к чему было. Катай со Славией дел не имеет, только с Галлией.

– Тогда как вышло, что ты попал в Степь? Отвечай!

Ли посмотрел с ненавистью на эту красивую, но опасную женщину. Он хотел бы промолчать, но никак не выходило. Язык болтал вперед разума.

– Я не маг, но магию поглощаю и искажаю. Дар такой. Видимо, и портал не так сработал от этого.

Аяз кивнул, удовлетворенный ответом, а потом приказал:

– Поклянись праматерью драконов и великой горой Фу, что ты не замышлял зла против Степи и ее жителей.

Ли зашипел, как рассерженный кот. Этот проклятый лекарь знал слишком много об обычаях и святынях Катая. Голова у катайца кружилась то ли от слабости, то ли от зелья. Словно со стороны он слышал свой хриплый голос:

– Клянусь Праматерью Драконов и горой Фу, что я вообще не планировал попасть в Степь и никогда не замышлял против нее зла, – и, взглянув в невозмутимое лицо человека, который вообще-то спас ему жизнь, со вздохом добавил. – И клянусь никому зла не причинять и вообще быть паинькой, пока я здесь… на этот раз.

– Хорошо, – кивнул Аяз. – Теперь будем тебя лечить. Вики, будь рядом, пожалуйста. Если со мной что-то случится, крикнешь Власа.

– Что это ты задумал?

– Хочу попробовать, как это – когда сила поглощается. Никогда с таким не сталкивался, только в книгах читал.

В глазах лекаря блестело любопытство, он осторожно прикасался кончиками пальцев к пациенту, с каждой минутой бледнея.

– Хватит! – не выдержала Виктория, видя, что муж покачнулся и устало потер виски. – Заканчивай!

– Еще немного, – отмахнулся от нее Аяз. – У меня всё под контролем.

– Ну уж нет! – женщина вцепилась в плечи степняка и силой оттащила его от раненого. То, что это удалось ей без труда, немало ее встревожило. – А ну сядь!

Аяз упал в кресло. Перед глазами мерцали мушки, руки не слушались. А она права. Он, пожалуй, и встать самостоятельно не сможет.

– Эй, Ли! Как самочувствие? Ничего не изменилось?

– Нет, – грустно ответил катаец. – Я всё так же хочу сдохнуть. И отлить еще, но мне не встать.

– Мне тоже, – ухмыльнулся Аяз. – Сейчас пришлю кого-нибудь. Вики, солнышко, позови Власа, пожалуйста.

Виктория с недовольным видом вышла, а Ли с усмешкой сказал:

– Красивая у тебя женщина.

Это Аяз отлично понял без переводчика, и в ярости зашипел на галлийском: и как только слова подобрал?

– Это моя жена. Увижу, что ты к ней подкатываешь, оторву яйца и заставлю сожрать, ясно?

– Ух, а ты ревнивый! Силенок-то хватит со мной справиться? Это я сейчас дохлый, а если бы здоровый был, хрен бы ты меня одолел.

Все-таки злость – лучший учитель. Поняв почти всё, что сказал чужак, Аяз прищурился и заявил на славском (на галлийском ему это было не сказать):

– Если тебе спину совсем не жалко, то можем потом попробовать. Я знаешь, как с кнутом умею управляться? Я тебя на кусочки могу им покрошить. Ты меня понял, я надеюсь? Ни к моей жене, ни к дочке даже не приближайся.

Катаец содрогнулся и едва удержал стон боли. Он почти ничего не понял, но слово «кнут» было ему знакомо. Спину у него сразу свело. Нет, с кнутом он больше сталкиваться не хотел никогда в своей жизни.

– Понял, – нехотя пробормотал Ли. – Не трогать, не смотреть, не дышать в их присутствии.

– Именно.

Пришедший Влас Демьянович поглядел на своего коллегу и выругался, не стесняясь даже Викторию.

– Ты б… совсем идиот? – сердито спросил он. – Мама тебя в детстве головой вниз роняла? Или тебя лошадь лягнула? Тебе же было ясно сказано, что этот бесов раненый магию жрет. Ты зачем ее всю в него вбухал? Себя не жаль, жену пожалей.

Аяз только рукой махнул.

– Ты не понимаешь! – возбужденно заговорил он. – Это же просто сокровище! Я же всю молодежь на нем натренирую! Сам же знаешь, как это пределы раздвигает! И, главное, абсолютно безопасно для пациента!

Пожилой лекарь поглядел на степняка ошарашено.

– Ты, мать твою, конечно, гений, но и псих тоже, – покачал он головой. – Надо же придумать… А давай из Галаада и Лигара молодежь вызовем? Им тоже не помешает.

– Всех от восемнадцати до двадцати пяти прогоним, – кивнул Аяз. – Женатых, естественно. Как раз, когда становление силы идет.

– Всех вызовем, – хищно улыбнулся Влас Демьянович. – Найдем мы им женщин, ну что ты. Даже купим. Расходы проведем как обучение.

– А мне ничего рассказать не хотите? – подал голос Ли по- галлийски, с удовольствием наблюдая за темноволосой женщиной, которая внимательно слушала разговор. Он не понимал, о чем речь – но видел, что, похоже, лекаря-то ждет семейный скандал, уж больно злой был взгляд у этой красотки. – Я вроде как тоже живой человек.

– Не хотим, – ответил Аяз. – От тебя требуется только лежать и страдать. Какая разница, будешь ты это делать в одиночестве или в присутствии дюжины студентов?

5. Любовь

Аязу всё же удалось взять себя в руки и выйти из комнаты пациента самостоятельно. Во многом его вдохновил сердитый взгляд жены. Он понимал, что своими разговорами подписал себе приговор, что ему придется объясняться. Много лет он избегал этого разговора, надеясь, что кто-нибудь расскажет Виктории простую истину про целителей за его спиной, но время шло, скандала не было, и он попросту выкинул неприятные мысли из головы.

Не вовремя оно рвануло. Хотя когда оно бывало вовремя?

Кое-как, опираясь на стену, дошел до своего кабинета и там упал на койку – такую же, как у его больных, – уставившись в потолок. Виктория шла за ним. Раньше она любила здесь бывать. Именно она заказывала сюда мебель, с любовью выбирала цвет стен и занавески на большое окно, по ее эскизу лучший местный мастер делал большой книжный шкаф с потайным механизмом и полки для всяких склянок. Она лично когда-то покупала для Аяза тетради и самопишущие перья из Галлии. И койка эта ее всегда раздражала, потому что вдвоем здесь было не поместиться, но она никогда не требовала ее заменить, втайне опасаясь, что найдется немало женщин, которые пожелают ее супруга в эту койку затащить.

Теперь она вдруг поняла, что ее муж, кажется, всю жизнь ей врал, но верить не хотела. Она не сомневалась в его верности и сейчас не хотела сомневаться, но гадкое чувство страха засело где-то в животе чуть ниже ребер. Виктория знала, что нужно обязательно поговорить об этом, пока она не напридумывала себе всякой ерунды, но глядя на бледного и усталого мужа, она просто хотела обнимать его, словно ребенка, и гладить его по голове, перебирая волосы.

В один день Аяз взял и безжалостно обрезал свою косу. Сказал, что седеть начал, что длинные волосы, да еще и для лекаря – неудобно и несолидно. Хорошо еще, что налысо не побрился, как многие в Степи. Это раздражало. Словно муж вдруг утратил свою целостность. Она его понимала; он в самом деле разом стал старше и серьезнее, но видит богиня – как ей не хватало этих черных прядей, за которые она так любила тянуть в редкие минуты близости.

Видя, что муж неприятный разговор начинать всё же не собирается, Виктория отодвинула его ноги и села на край койки. Хотела бы и лечь, как раньше, прямо на него, но не решилась.

– Ты ничего не хочешь мне рассказать? – спокойно спросила она.

– О чем? – тусклым голосом поинтересовался он, закрыв глаза.

– Что это за разговоры о том, что целителю обязательно нужна жена?

– Не обязательно жена, – пробормотал Аяз. – Достаточно любой привлекательной женщины.

– А конкретней?

– Целитель при лечении расходует магические силы, которые он быстрее всего может восстановить через секс, – бухнул степняк, не зная, как еще подобрать слова.

– И я для тебя… просто энергия? Как еда, как сон? – с ужасом спросила Виктория, для которой мир вокруг вдруг начал рассыпаться, словно башня из песка.

– Нет. Ты для меня любимая женщина.

– И ты хочешь сказать, что никогда не думал…

– Думал, конечно! – взорвался Аяз, рывком садясь на кровати. – Когда занимался любовью с тобой, я прекрасно осознавал, что ты – не просто жена, ты – мой источник сил, без тебя я и целителем был бы посредственным! Ты пойми – для восстановления годится любая женщина, а я не хочу любую, я хочу только тебя!

– А вчера…

– Мне было плохо, я устал, ты была мне нужна.

– Почему же ты не сказал?

– Ты не хотела, – просто ответил мужчина.

– То есть мои желания для тебя важнее, чем твои? – уточнила Виктория и, дождавшись кивка, спросила. – А сейчас тебе тоже нужно восстановление?

– Ну… – он замялся, не желая ее расстраивать еще больше. – Что это ты делаешь?

Виктория, улыбаясь, расстегивала елек и стягивала через голову сорочку.

– Вики, не надо, – испугался он ее решительности. – Это необязательно…

Она же, уже обнаженная до пояса, прижималась к нему, терлась об него, как кошка, и прямо в губы мурлыкала:

– Ты же сам сказал, что мои желания важнее, чем твои.

Не в силах удержаться, мгновенно вспыхивая, он гладил ладонями ее нежную спину и шептал:

– Вики, услышат же.

– Мы тихо.

– Боюсь, что тихо не получится, – смеялся он, не веря, что всё так просто, и пьянея от того, что она спокойно приняла его природу.

***

Она, как и прежде, лежала на его груди, а Аяз двумя руками удерживал ее, чтобы жена с него не соскользнула. Внутри был покой.

– А когда я стану старой и морщинистой, как Айша – ты что будешь делать? – спрашивала Виктория, улыбаясь ему в шею.

– Я тоже буду старым и морщинистым, – отвечал Аяз мирно. – И буду привязывать морковку, чтобы тебя любить.

– Да ну тебя, – толкала его жена, хохоча. – Выдумал тоже! Ну правда? Вон Влас Демьянович сразу двоих женщин завел.

– Ну, настоящая жена у него только одна, – пояснил степняк. – Вторую он взял, потому что той идти некуда было. А детей кормить надо. В дом к себе он ее привести просто так не мог, потому что люди бы не поняли, сама бы она троих детей не смогла вырастить. Вот и решили, что так удобнее для всех будет. И детей он ее любит, у него ведь своих быть не может, в юности переболел серьезной болезнью.

– Аяз, – нерешительно посмотрела на мужа Вики. – А давай мы еще одного ребенка родим?

– Вики, зачем? У нас и так четверо. Да и Лили уже пятнадцать, кто знает – может быть, через пару лет уже внуков нянчить будем.

– Зачем? Ну хотя бы чтобы нарушить традицию. Будем тщательно готовиться, тренироваться… А то у нас все дети случайно получились. Так ведь нельзя.

– Почему нельзя? – усмехнулся мужчина. – Очень даже можно. Нет, Вики, давай-ка остановимся на четверых. Ну пока хотя бы.

– Обещай, что подумаешь, – Виктория умела добиваться своего.

– Обещаю, – легко согласился супруг. – А теперь слезь с меня, мне работать надо.

Все дети у Аяза и Виктории, действительно, были неожиданными. Лилианой Вики забеременела сразу после первой близости, с Раилем она что-то напутала с отварами – то ли выпить забыла, то ли бракованный был, а с близнецами и вовсе вышло странно. Они больше и не думали о детях, да только на свадьбе младшей сестры Аяза всех охватило какое-то безумие, а девять месяцев спустя во всей Степи народились дети: и у Эмирэ с ее галлийским супругом, и у многих пар, присутствующих на свадьбе, и даже у степного хана Тамана и его жены Наймирэ, отчего они сами были в полной растерянности. У Вики родилось двое мальчишек – оборотни часто рождают двойни. С тех пор Аяз наотрез отказывался участвовать во всяких старинных ритуалах – хотя его и уговаривали неоднократно.